По страницам истории

— Ну как, нравится? Бархатный голос раздаётся слева от Саши. Тот лишь отрывает сияющие глазки от созерцания строительства Петропавловской крепости, которая уже почти шесть лет одевалась в камень и хорошела на глазах. Маленький Романов только быстро кивает головой, пользуясь тем, что рядом нет никого кроме папеньки. Ему очень нравилось наблюдать за тем, как город, некогда бывший лишь непроходимым болотом, теперь становился таким величественным и красивым. Зданий было немного, в основном лишь административные, но надо ведь с чего-то начинать, верно? — Здесь очень красиво! — восторженно произносил Сашенька, наблюдая за снующими туда-сюда людьми, переносящими то камень, то другие материалы. Майская погода позволяла снять чуть душащий кафтан, и вдохнуть полной грудью запах моря. Петербургу всегда казалось это особым наслаждением: волны, мерно играющие где-то вдалеке, глубокий синий цвет воды ближе к вечеру и прохлада, так необходимая в редкие жаркие дни. Александр задумался настолько, что даже не заметил, как к Петру подошли несколько мужчин и теперь увлечённо беседовали о чём-то с царём. Его самого пока что в такие разговоры не вовлекали, но Сашеньке и не нужно было. Он в этом видел лишь ещё одну возможность украсть со стола какую-нибудь вкусность или сбежать в отдаленный уголок дворца, чтобы заняться более полезными делами, вроде чтения. Да и все вокруг сейчас готовились к важному событию, так что и разговоры велись лишь об одном: как бы стол получше накрыть, да танцы веселее устроить. — Уже через неделю я стану самой настоящей столицей, — мечтательно вздыхал Романов, засыпая.

***

Саше не спится. Всю ночь он проводит в некотором беспокойстве, чуть пританцовывая в своих покоях. Тихо совсем, чтобы не разбудить никого и не привлечь внимания чутких служанок у дверей. Утром уже он стремительно поглощает завтрак, совсем, кажется, забыв о манерах. Всё оставшееся время он проводит у окна, высматривая среди подъезжающих гостей самого важного для себя. — Волнуешься? Пётр знает, что да. И знает почему именно. Потому только успокаивающе кладёт руку мальчику на плечо. Глаза Саши сейчас не цвета пороха и дыма, в них есть нечто большее — бесконечная теплота и надежда. И единственным его желанием было лишь то, чтобы глаза его детища сияли так всегда. Через несколько часов Александр наконец видит того, с кем мечтал встретится сколько себя помнит. Но все мечты бьются о жестокую реальность, а в голове лишь один вопрос. «Заслужил ли я такой ненависти?» Вместе с приездом Михаила Юрьевича начинается вереница уроков, помогающих Петербургу хоть сколько-нибудь понять, какого это на самом деле — быть столицей. С самого первого занятия он понимает, что ему придётся вкладывать в обучение все свои силы, но он и не против. Теперь это его святая обязанность, которую он обязательно выполнит. И может тогда Москва будет смотреть на него не так презрительно, а светлые брови не станут так часто сводиться к переносице. Мальчишка растёт и уже не кажется таким безнадежным. Победа в Северной войне гремит в его сердце разноцветным салютом, хоть он и понимает, что это не только его заслуга. Город оживляется всё больше и больше: пустынные улицы теперь заполнены людьми, появляются музеи, строится Академия наук. Настоящий простор для жизни, о котором можно было только мечтать. Только вот весть о смерти Петра разрывается снарядом в груди. Саше не хватает времени на прощание с отцом, его грубо выталкивают за дверь. Романов успевает заметить лишь потухший взгляд создателя и разочарованный вздох Москвы. На пол опадает какая-то бумага, теперь уже, видимо, не такая важная. Сейчас вокруг нет ничего и никого. Раньше рядом всегда был отец, в моменты беспокойства одаривающий тёплой улыбкой. Была толпа фрейлин и слуг. Была музыка и веселье, постоянный шум и звонкий смех. Сейчас они сменились искажённым и надменным лицом Михаила Юрьевича, разозлённого донельзя, и громкими спорами за дверью кабинета. Кажется, вопрос наследника им всем был важнее даже прощания с почившим царём. Темнота. Через несколько дней ему удаётся поговорить с Москвой, выразить свои эмоции, прежде чем попытаться навсегда запереть их в себе хотя бы для обычных людей. Вместе с ними он старается заглушить и чувства иного рода, которые пока что никак охарактеризовать сам не может. Он знает, что его учитель, безмерно уставший, всё ещё злится, но сейчас он уже не кажется таким устрашающим. Похоже, он даже старается подобрать слова, чтобы донести до него — всё ещё ребенка — простые истины. И впервые, наверное, не называет обидным «Питер». Можно ли считать, что их отношения улучшились?

***

Подле Александра теперь оказывается Екатерина. Ничего примечательного в ней нет ни внешне, ни внутренне, но в ней он видит больное напоминание о своём отце. С ней же узнает о том, что есть роскошь. И благодаря этой женщине погружается в дела государства с головой: что поделать, если кроме тряпок и развлечений императрицу почти ничего не интересовало? Единственным светом в бездеятельностной тьме становится открытие Академии наук, строительство которой началось ещё при его папеньке. — Екатерина, это не приведёт ни к чему хорошему, — вкрадчиво начинает Петербург, но его даже не слушают. Да и стал бы кто считаться с таким ребенком? Через два года правитель снова меняется, а Саша лишь тихо посмеивается на сей раз. Он теперь понимает, что постоянная смена монарха будет преследовать его ещё очень долго, чувствует это отчего-то. Следует привыкнуть. В конце концов, он — город, который должен становится опорой для своего государя. В период правления Петра 2 Москва, кажется, немного приободряется, а улыбка на его лице появляется несколько чаще, чем обычно. Романову очень хочется верить, что это вызвано его успехами в обучении. Только почему же тогда он лишается статуса столицы? — Вы совсем не принимаете участия в управлении государством, — разочарованно шепчет Саша, глядя на спящего императора. Всё обязательно наладится, но не с ним.

И вновь смена.

— Аннушка, подождите! — Александр только и пытается, что поспеть за императрицей. Она была более энергична, чем её предшественники, и теперь занималась изменением уклада городской жизни. До сих пор Сашеньке казалось, что лучше быть не может. Анна Иоановна доказала обратное. Количество комнат в домах знатных вельмож увеличивалось, убранство теперь представляло собой пышный ансамбль из английского дерева, а команата без зеркал ныне считалась чем-то непристойным. Юный ещё Романов мог гордиться и разрывом «Кондиций», так некстати ограничивающих императорскую волю Анны Иоановны. Вопиющая наглость — ограничивать самодержавного монарха. — Значит, Азов теперь снова наш? — глаза Романова вновь сияют. — Верно, душечка, — Анна ласково треплет каштановые волосы, одаривая улыбкой. У Александра появляется надежда на светлое будущее. Этого всё ещё недостаточно, но и Москва не сразу строилась, верно?

***

Последующих правителей Саша помнит совсем смутно. В голове проплывают образы младенца-императора и его матери-регента, но правление длиною в год не могла так плотно отпечататься в памяти. Зато блистательная Елизавета Петровна отзывается в сознании тёплой весточкой до сих пор. — Представляешь, Сашенька, у нас совсем скоро ещё дворцы появятся. И Петербург снова свою царственность подтвердит, — заговорщически шептала императрица под звуки салюта. — Не думаю, что у кого-то есть повод в ней сомневаться, Елизавета, — и ведь поводов действительно не было. Дворяне очень старались поддерживать статус столицы, постоянно устраивая пышные празднества, балы-маскарады и феерверки. Петербург тогда свою жизнь с нескончаемым праздником сравнивал и охотливо участвовал во всём, что только могло предложить русское общество. — Снова не спите, Лизонька? — Александру нравилось иногда заходить в покои императрицы просто поговорить. Она была женщиной образованной и тем для бесед всегда находилась масса — так и не заметишь, как солнце лучами заиграет где-то на горизонте. — Да что-то не спится совсем, знаешь, — женщина жестом указывает на софу, наливая в маленькую кружку свежего кофе. Привычно и по-домашнему. Так, как и должно быть в семье, частью которой он считал почти каждого из Романовых. Но у Александра, очевидно, были привычны по-своему ненавидеть Петра 3, который так не к месту решил отдать завоеванные земли Пруссии. Петербург действительно считал его недостойным звания императора. — Да Вы с ума сошли, Пётор Фёдорович?! — Русский народ гиб за каждый сантиметр территории, окропляя её собственно кровью и ради чего? Только новоиспечённому правителю было всё равно. Потому во время переворота Петербург был на стороне Екатерины 2, в лице которой он видел надежду для Российской Империи. Он знал её идеи и мысли, знал на что будет направлена политика императрицы, посему безоговорочно поддержав её. — А вот здесь соорудим Эрмитаж, — Саша заботливо указывает на карту, улавливая одобрительный кивок со стороны. Они схожи в желаниях и думах о будущем России. Потому идти под руку с этой женщиной так приятно. — А здесь будет Смольный, — ласково продолжает Екатерина. Ей так хочется поднять уровень образованности, пристрастить даже простой народ к литературе и театру. Продолжить дела Петра 1. Это ведь именно то, что сейчас требуется, то, что нужно было всем и всегда. А ещё она запрещает публичную продажу крестьян, ну не величайшая ли милость? Иногда женщина кажется ему даже чересчур доброй. После окончательного завоевания Крыма Сашенька ещё раз убеждается в том, что его Катенька действительно Великая. Он с небывалой гордостью ставит свою роспись в мирном договоре, свысока глядя на побеждённых. Империя достигает небывалых размахов, Россия вновь доказывает своё величие. Теперь уже никто не может не считаться с такой державой. Романов же голову больше не опускает никогда. В череде побед забываешь, что люди всё ещё смертны, поэтому, когда перед глазами маячит образ Павла, совсем не верится, что Катеньки уже нет в живых. Зато верится в то, что политика нынешнего императора также сумасбродна, как и его почивший отец. — Зачем Вы объявили войну Испании? — Александр устало трёт переносицу, пытаясь найти хоть какой-то смысл в действиях Павла. — Она поддерживает отношения с Францией, — юноша говорит это таким голосом, будто Петербург спросил дату своего основания. Слушать почти невозможно, потому лучшим решением будет удалиться, пока ему не сказали ещё что-то такое, от чего в императора захочется бросить нечто тяжёлое. Александр выдыхает лишь тогда, когда неблагонадёжного императора убиваются в Михайловском. Восшествие на престол почти полного тёзки Александра Петровича сулило для империи освобождение от гнетущих указов его предшественника. — Дней Александровых прекрасное начало, — мечтательно произносит Петербург, делая глоток ароматного чая, а правитель лишь добродушно смеётся. За несколько прошедших лет он успел ввести несколько указов, которые несомненно должны были радовать обычный народ. Сейчас в Европе их конкурентом была лишь Великобритания, ослабление которой было непрозрачным интересом империи. — Вы же понимаете, к чему приведёт нас нарушение мирного договора? — Михаил Юрьевич смотрит с укором, будто пытается прожечь дыру в несчастном Питере. Уже не получится. — Я понимаю, что условия этого мира наносят непоправимый вред экономике нашей страны, — парирует Александр, задирая нос. Его взгляд давно сменился с наивного юношеского, на другой, более взрослый и осознанный. Он был уверен, что теперь даже его учитель не может препятствовать его действиям и как-либо осуждать их. Саша — столица, и с этим стоит считаться, — К тому же вторая сторона тоже нарушает его, — заключает молодой человек. В воздухе снова отчего-то пахнет порохом. Близится 1812.