Воспитание чувств

В тринадцать Тэхён был свято уверен, что регби будет ненавидеть до конца своих дней, и ещё потомкам укажет непременно добиваться законодательного запрета этой игры на всей территории королевства, однако какие метаморфозы только не происходят с людьми за два года, особенно в период взросления. Через несколько месяцев судейства Ким начал постепенно проникаться игрой, а теперь в пятнадцать может уверенно заявить, что обожает регби до глубины души. Кому-то это могло бы показаться удивительным, но юноша ничего необычного здесь не видел. Ещё в детстве он понял, что на расстоянии любить намного проще, и чувства разгораются куда сильнее. Так у него было в семь лет с родителями, так произошло в пятнадцать и с регби. В какой-то момент Тэхён даже сумел рассмотреть красоту в этом грубом и грязном действе, которое называлось матчем. Роль судьи обязывала Кима пристально наблюдать за всеми игроками и их действиями, и порой эти наблюдения могли становиться весьма волнующими. Поэты и литераторы зачем-то восхваляют красоту греческих статуй с их безупречными атлетическими чертами, но, по мнению Тэхёна, все эти авторы глупцы. Зачем смотреть на бездушный и холодный мрамор, если можно прийти на школьный матч по регби и увидеть не менее прекрасные силуэты. К тому же, в отличие от каменных изваяний, у живых подобий олимпийских богов были и перекатывающиеся под загорелой кожей мышцы, и капли пота, выступающие на покрытых грязью обнажённых участках тела, и жар, который можно было ощутить, когда разгорячённые после напряжённой игры спортсмены подходили поближе, дабы узнать результаты матча. Но в особенности на фоне всех этих юношей в глазах Тэхёна всегда выделялся Хосок. Играл он достаточно уверенно, и уже это было способно привлечь особое внимание, но всё же было что-то ещё. Что-то, что Ким едва ли был способен разгадать и предпочитал списывать на дружеский восторг. Было бы глупо отрицать, что во всех играх Тэхён болел именно за друга, и порой делал вид, что не замечает, как тот нарушает правила. Судя по тому, что ещё ни разу Ким не был пойман за этим преступлением, совершал он его вполне изящно. Юноша, сидя на своём судейском месте, громко свистит в свисток, что означало окончание игрового времени, и все игроки, до этого ожесточённо сражавшиеся и валящие друг друга на землю с целью перехватить мяч, останавливаются, а после устремляют свой взор в сторону Кима, ожидая результата, вот только озвучивать его судья был не намерен. — И что вы на меня все таращитесь? Это просто тренировка, здесь нет проигравших и победителей, — Тэхёну кажется, что он звучит достаточно убедительно, дабы никто не уличил его во лжи. В действительности же сообщать, что команда Хосока проиграла, судья никогда не любил. — Ким, ну что тебе стоит? Ты же наверняка подсчитывал очки, — настаивает Генри, играющий в противоположной команде, и тут же все игроки его поддерживают шумным гулом, оставляя Кима без путей к отступлению. — Неужели вам действительно так важно это знать? — можно было даже не спрашивать, ответ и так был очевиден. — Ладно, Генри, вы победили. Радостные вскрики команды Генри заполняют поле, а Тэхён не может в этот момент не взглянуть на Хосока. Чон, впрочем, был совершенно спокоен, на его лице не были заметны ни обиды, ни сожаления. Это было вполне в его характере: он слишком горд, чтобы переживать из-за незначительных проигрышей на столь же незначительной тренировке. Хосока притягивали соревнования куда более серьёзного толка, а вот Тэхён каждое его поражение воспринимал как личное оскорбление. — Ничего, посмотрим ещё кто кого на финальной игре, — один из игроков в команде Чона был куда более вспыльчивым и радостные вопли соперников лишь сильнее распаляли его. Ким и дальше мог бы наблюдать за ссорой спортсменов, однако его неожиданно окликают. Тэхён оборачивается и замечает идущего в его сторону первогодку в чёрном фраке, который был несколько велик, и в нелепом цилиндре. Возможно, юноша выглядел точно так же глупо два года назад, он уже едва ли мог вспомнить, однако, когда неизвестный мальчик подходит ближе, рассуждения о его одежде напрочь пропадают и сменяются мыслями о белом конверте, который первогодка нёс в руках. Этот конверт был Тэхёну предельно знаком, ведь на них год назад перешёл его аноним, устав просто сворачивать листы с посланием. Ким мог лишь дивиться терпению своего поклонника. Вот уже на протяжении двух лет он исправно отправляет письма, на которые никогда не получает ответа, но всё равно упорствует в своей симпатии. Больше походило на мазохизм, хотя Тэхён и не исключал садистского умысла, ведь неизвестно, кого аноним мучает больше: себя, не получая взаимности, или же Кима, изводя его восторженными письмами и явно навязываясь. Впрочем, Тэхён уже прошёл все стадии принятия, и сейчас уже относился к посланиям куда спокойнее. Вначале был период отрицания, когда тринадцатилетний мальчик едва ли мог поверить, что ему может кто-то писать нечто подобное, что это не издевательство, не чья-то злая шутка и даже не дурной сон. После, письма начали невероятно раздражать и вызывать в Киме злость, какую раньше он мог испытывать лишь по отношению к немецкому гувернёру. Он рвал послания, даже не открывая их, сжигал, отказывался принимать из рук «почтальонов» из числа старшеклассников. Лишь через полтора месяца этой жгучей ненависти Тэхён остыл, не без помощи Хосока, уверявшего, что здесь, в Итоне романтические письма совершенно нормальны и не стоит столь категорично отказываться от знаков внимания, тем более когда не просят ни взаимности, ни даже простого ответа. Это стало толчком к стадии торга. А что если ответить анониму и дать понять, что Тэхёну в тягость эта симпатия? Ким тогда всю ночь не спал, силясь сочинить достойное письмо, после неделю искал старшеклассника, который передал прошлое послание. Однако, должного результата добиться не получилось. Воздыхатель в следующем письме сообщил, что всё понимает: Тэхён слишком юн, для него подобное впервые, но сдаваться влюблённый не намерен. Он лишь подождёт, когда Ким станет постарше и в полной мере сможет осознать все чувства, терзающие его поклонника. Так вместо долгожданного облегчения наступила стадия депрессии. Тотальное отчаяние заполнило всё существо Тэхёна, и некуда было скрыться от этого мерзкого червя, пожирающего душу изнутри. Неужели Ким так никогда и не сможет избавиться от этих посланий, от чужой любви, которая ему совершенно ни к чему? В таком смятении неожиданно завершился первый учебный год, подведший Кима к той стадии отчаяния, что он был готов умолять родителей забрать его из Итона и отдать в другой колледж, лишь бы избавиться от писем. Но всё же Тэхён осознал, насколько это глупая и бессмысленная затея до того, как успел переступить порог Уилтон-Хауса. Не малую роль сыграл Хосок, объяснивший, что наверняка подобное процветает во всех школах-пансионах, поэтому убегать от любовных посланий, всё равно, что от ветра. Да, Тэхён избавится от своего итонского обожателя, но где вероятность, что в Харроу или же Частерхаусе не найдётся новый. К тому же, вероятность того, что родители согласятся, была практически равна нулю. Киму оставалось лишь смириться и после месяца летних каникул вновь вернуться в Итон с твёрдым намерением больше не впадать в отчаяние из-за любовных писем. Пожалуй, это было первое настолько уверенное решение, которое Тэхён принял в своей жизни. С началом нового учебного года возобновились и любовные послания, однако Ким уже воспринимал их иначе. Он начал задумываться, неужели в нём действительно есть нечто настолько привлекательное, заставляющее какого-то беднягу вот уже больше года по нему страдать? И ведь Хосок постоянно твердит, что анонимного поклонника можно понять, что ничего удивительного нет в том факте, что Тэхён обзавёлся воздыхателем. Это заставило Кима иначе посмотреть на собственное отражение в зеркале. Раньше во время умывания он видел лишь жалкого хилого мальчишку, с жёсткими как солома волосами, непропорционально большим ртом, нелепыми родинками и слишком узкими, отталкивающими глазами. Теперь же, в четырнадцать лет, Тэхён принялся за куда более внимательное изучение самого себя. Вначале попытки найти в себе что-то привлекательное были совершенно бесплодными, но постепенно находились мелочи, из которых уже получалось составить приятный глазу образ. Непропорционально большой рот шёл вкупе с пухлыми мягкими губами, коими не каждая девушка могла бы похвастаться. Родинки были отнюдь не нелепыми, а аккуратными и словно мушки привлекали внимание, заставляя задержать взгляд на лице чуть дольше. Кожа была практически карамельной, и на фоне белоснежной накрахмаленной рубашки создавался удивительный контраст. Об остальном пришлось расспросить Хосока, и уже он от себя добавил, что пускай разрез глаз и узкий, но за счёт этого взгляд Тэхёна приобретает по-кошачьи чарующие черты, но не это, по мнению Чона, было самым главным. К самому выдающемуся достоинству Кима друг отнёс его голос. Низкий баритон, который при этом не был грубым. Хосок назвал голос Тэхёна терпким, и пускай Ким не совсем понял, что собеседник хотел этим сказать, но слово ему необычайно понравилось. Оно ласкало слух, соблазняло язык вновь и вновь его повторять и отдавало странной теплотой где-то внутри. Тогда Тэхён поймал себя на мысли, что хотел бы во всём стать терпким. Таинственный поклонник, между тем, продолжал упорствовать, и чем более восторженные письма Ким получал, тем сильнее в нём становилась уверенность в собственной привлекательности, которой в начале второго года обучения фактически не было, но к лету она достаточно окрепла, чтобы стать одной из черт характера. Аноним, сам того не ведая, начал превращать своего чистого и невинного мальчика в самодовольного мерзавца, знающего о своей привлекательности, и готового ею пользоваться в корыстных интересах. Как выяснилось, если ты достаточно уверен в себе, чтобы считаться способным очаровывать других, то эти самые другие и будут очаровываться. Успеваемость Тэхёна значительно улучшилась, в компании его стали принимать куда охотнее и недостаток в приятелях пропал. Другой вопрос, что другом Ким называл только Хосока, и это было взаимно. Теперь же, на третий год обучения, Тэхён забирает у гонца конверт с мягкой кокетливой улыбкой, а после, немного потеребив первогодку по волосам, произносит: — Передай отправителю, что он просто душка, — весь покрасневший тринадцатилетний мальчик тут же убегает под звонкий смех Кима. Юноша смеялся бы ещё долго, но стоило только заметить пытливый взгляд Хосока на себе, как тут же замолкает. Удивительно, как Чон мог осадить его одним лишь взглядом, не прикладывая совершенно никаких усилий. Либо он обладал какой-то гипнотической силой, либо Тэхён с ним был излишне покладист и послушен. Под этим взглядом даже пропадает всякое желание прочесть письмо прямо сейчас, а когда Хосок направляется в его сторону, Ким и вовсе убирает конверт во внутренний карман фрака. — Зачем прячешь, по глазам же вижу, как ты рад новому знаку внимания, — даже тон Чона в этот момент был осуждающим, а не привычно весёлым и задорным. — Ты расстроен исходом игры и дуешься теперь на меня? — Я расстроен, что такими темпами ты пополнишь ряды местных тартов, — и больше Хосок ничего не говорит, предпочитая вернуться к своей команде. Тарт. Слово, для кого-то наполненное презрением и всем самым худшим, но для кого-то в нём таилось самое сладкое из всех возможных удовольствий. Тартами за пределами Итона называли самых дрянных проституток, но в этих стенах слово, сохраняя форму, приобретало несколько иное наполнение. Наиболее привлекательные мальчики, в особенности из младших классов, прекрасно знающие о своей привлекательности и бессовестно кокетничающие с более старшими ребятами, попадали в список тартов. Порой дело ограничивалось исключительно получением от своих поклонников возвышенных писем и подарков, но иногда тарты попадали в скандалы, которые позже ещё долго обсуждались в Итоне. Скандалы сексуального рода были запретны, а потому особенно сладки и притягательны. Про тартов могли судачить, якобы они спят с каждым вторым старшеклассником, но главное, чтобы эти слухи не доходили до администрации колледжа, ведь тогда несчастному могло грозить исключение за непристойное поведение, и несказанно повезёт, если причины исключения останутся в стенах Итона. За их пределами связь, считающаяся в школе чем-то нормальным, была уголовно наказуема, а повторять судьбу сэра Оскара Уайльда никто не хотел. Больше всего в словах друга Тэхёна возмущало то, что его считали за особу, которая теперь, убедившись в своей привлекательности, непременно пойдёт по рукам, если не по постелям старшеклассников. Стоило ли говорить, что внимание восторженной толпы поклонников Киму было совершенно ни к чему. Ему и письма от анонима были не нужны, хватило бы и слов Чона о том, что друг привлекателен. И словно назло Хосоку Тэхён демонстративно достаёт злосчастный конверт из внутреннего кармана фрака, открывает, разворачивает письмо и приступает к чтению, делая вид, что всё внимание его сконцентрировано на любовном послании, а на самом же деле украдкой посматривает в сторону друга, надеясь заметить хоть какую-то реакцию. «Когда я смотрю на тебя, мой прекрасный ангел, ощущаю себя Зевсом, однажды возжелавшим прекрасного троянского принца Ганимеда настолько, что украл юношу и на Олимпе даровал тому бессмертие. Как бы я хотел похитить тебя точно так же, спрятать от глаз посторонних, и чтобы никто не посмел бы встать между нами. Два года я жду от тебя взаимности, но сейчас наступил мой последний год в Итоне, и едва ли я могу себе позволить и дальше скрываться. Чувство, не угасающее во мне всё это время, требует выхода, и я прошу тебя о помощи, прекрасный ангел. Если ты хочешь сделать шаг ко мне навстречу, будь завтра после обеда в своей спальне, и я приду. Если же ты не хочешь раскрывать эту загадку, то уходи, однако письма я писать всё равно не перестану.» Поклонник словно ставил ультиматумы, что даже если Тэхён откажется его видеть, послания приходить всё равно не перестанут. При подобных обстоятельствах выбор был очевиден. Если и продолжать получать письма, то хотя бы зная, кому в глаза смотреть на церковной службе после каждого нового послания.

***

— И всё же я против этой затеи, — никакие увещевания друга не могли подействовать на Хосока, и он так и продолжал нервными шагами измерять спальню Кима, хотя уже стоило бы уйти, ведь с минуты на минуту мог появиться аноним. — Что в ней плохого? Не могу понять причин твоего недовольства, — Тэхён же всё это время продолжал сидеть на постели и лишь наблюдал за Чоном, на которого вначале смотрел с интересом, но теперь с неприкрытым раздражением. — Потому что твой поклонник начинает навязываться и настаивать, а это плохо и небезопасно. Остальные, раз уж решили любить на отдалении, следуют этому принципу до конца. — Раньше ты мог его понять, а теперь я, любой ведь устанет ждать вот уже два года. — Так пускай переключается, нечего тебя мучить, — Хосок повышает тон, переходя на более эмоциональные речи, в то время как его собеседник продолжал сохранять спокойствие. — А кто сказал, что для меня это всё мучение? Чон после услышанного замирает, наконец переставая ходить из стороны в сторону по комнате, и одаривает Тэхёна тем самым взглядом, от которого мурашки всегда начинали бежать по спине. Взглядом, который словно заглядывает прямо в душу, доставая до глубин, которые даже для самого Кима были непостижимы. — Ты можешь обманывать кого угодно, даже самого себя, но только не меня, лорд Ким. После этих слов Хосок разворачивается и уходит, а Тэхёну приходится сдерживать себя из последних сил, чтобы не окликнуть его и не попросить остаться. Ведь если Ким так сделает, то докажет правдивость слов друга, а делать этого совершенно не хотелось. После ухода Чона проходит не более двадцати минут, когда в дверь Тэхёна раздаётся тихий стук. Первая мысль — Хосок вернулся, однако этот юноша никогда не стал бы стучать в комнату лучшего друга. Значит, то был таинственный поклонник, больше некому было заходить в комнату Кима в такое время. Как только Тэхён понимает, кто именно к нему пришёл, то ненадолго замирает, не торопясь давать согласие войти. Хотелось ещё немного насладиться мучительной загадкой и пофантазировать, а кто сейчас перед ним предстанет? Это определённо был старшеклассник, ведь едва ли одногодки Кима тогда, два года назад, могли бы знать о традиции романтических посланий. Но как выглядит этот загадочный юноша? Он высок, широкоплеч и красив? Или же наоборот неказист и несколько уродлив, из-за чего и не показывался все эти два года, будучи уверенным, что его отвергнут? Что он скажет Тэхёну при встрече, как себя поведёт после стольких подробностей, изложенных в письмах? Всё это можно было узнать лишь произнеся заветное «войдите», однако так мучительно приятно было немного повременить. И всё же бесконечно заветный миг откладывать было нельзя, и Ким наконец разрешает незнакомцу войти, а после делает глубокий вдох, дабы немного успокоить расшатанные нервы. Тэхён пристально следит, как дверь медленно отворяется, и вот на пороге возникает высокая и статная фигура, словно у древнегреческого бога. Фигура, которую Ким приметил ещё в первый день пребывания в Итоне, и которая наводила на него бесконечный ужас. На пороге спальни Тэхёна стоял сам Ким Сокджин, и это определённо было не то приятное открытие, которое юноша ожидал от сегодняшнего дня. Взгляд будущего герцога Мальборо всегда казался пугающим и опасным, Киму и в голову не пришло бы искать в лице капитана дома своего тайного поклонника. Но всё же именно Сокджин им оказался, и от открывшейся правды уже было поздно убегать. — Мой прекрасный ангел, — капитан дома закрывает за собой дверь и медленной поступью начинает двигаться в сторону Тэхёна, пока самому владельцу спальни стоит огромных усилий усидеть на месте и позорно не убежать, испугавшись неизвестно чего. — Так это был ты, — даже произнеся это, Киму едва ли удаётся до конца поверить. — Да, и я счастлив наконец дать о себе знать, — Сокджин тоже присаживается на постель, и Тэхён понимает, что дальше отступать ему некуда, он и так уже вплотную придвинулся к изголовью. — Ты боишься меня? — Немного, — голос предательски задрожал, и от былой самоуверенности Кима не осталось и следа, он вновь был запуганным тринадцатилетним мальчишкой, который сторонится всех вокруг. — Не стоит, я же совершенно не хочу причинить тебе зло, — капитан дома тянется своими изящными пальцами к лицу Тэхёна, и последнего это должно было бы успокоить, вот только в итоге заставляет лишь сильнее сжаться и замереть от страха. — Вблизи ты ещё прекраснее. Последние слова Сокджин произносит полушёпотом в нескольких сантиметрах от лица возлюбленного, и тогда младший Ким понимает, что бежать уже точно бесполезно, а ощущение приближения чего-то ужасного становится особенно острым. Через несколько мгновений тревожное предчувствие подтверждается, когда капитан дома, сокращает расстояние между их лицами до минимума и прижимается к губам, начиная требовательно целовать объект своей одержимости. Тэхёну не сразу удаётся поверить в то, что прямо сейчас происходит, от шока он приоткрывает рот, что только на руку Сокджину, и тот углубляет и без того неприятный поцелуй. Проводит языком по нёбу, прикусывает губы, а младшему Киму кажется, что его вот-вот вырвет прямо на белоснежную простынь, потому что никогда в жизни он не испытывал что-то настолько же мерзкое. Тэхёну кажется, что хуже уже быть просто не может, однако мнение приходится изменить, когда большая ладонь Сокджина, ранее казавшаяся красивой, но сейчас выглядящая омерзительно, опускается на пах юноши и начинает требовательно поглаживать. Тэхён уже был в том возрасте, когда ласкать себя перед сном было скорее нормой жизни и обязательным вечерним ритуалом, нежели чем-то необычным и постыдным, каким сие действие казалось в двенадцать лет. Вот только сознание младшего Кима всё равно оказывается совершенно не готово к той реальности, в которой кто-то имеет наглость вытворять с ним подобное, ещё и так грубо и так требовательно. Удовольствие казалось чем-то совершенно невозможным в подобной ситуации, и весь этот фарс стоило как можно скорее заканчивать. Однако первая попытка оттолкнуть капитана дома терпит полнейший крах. Сейчас Тэхён начинает жалеть, что пренебрёг спортом, что сделало его слабым и даже несколько хилым на фоне остальных учеников Итона, в особенности на фоне прекрасного гребца Сокджина, чьи сильные мускулистые руки вдавливали юношу в постель, не давая ни единой надежды на освобождение. Впрочем, просто так сдаваться младший Ким был совершенно не намерен. Он старается ещё раз, толкает нависшего поклонника в грудь, старается увернуться от поцелуя или же больно прикусить чужие губы, повторяет это снова и снова, но Сокджин был словно опьянён и не замечал даже того, что прямо сейчас мучает того, кому обещал не причинить зла. Остаётся последний шанс и самая отчаянная попытка на спасение. Левую руку Тэхёна Сокджин крепко сжал, не позволяя ею пошевелить, но вот правую высвободить удаётся, и ею загнанный в угол юноша начинает стучать в стену со всей силы. Здесь уже было не до тайного языка перестукивания, да и едва ли они с Хосоком могли бы додуматься придумать код на случай крайней опасности, однако Тэхён надеялся, что друг никуда не ушёл и намёк поймёт, иначе Киму точно конец. — Да что ты стучишь, все разошлись по своим делам! — оторвавшись от желанных губ, повышает голос Сокджин, чем ещё сильнее пугает Тэхёна и заставляет с двойным упорством стучать в стену, что неимоверно капитана дома раздражает, и тот хватает юношу и за правую руку, прижимая её к матрасу. Неужели Хосок всё же ушёл, и теперь младшему Киму не на что надеяться? Однако не успевает Тэхён даже сформулировать в полной мере свой чудовищный страх, когда дверь в спальню распахивается, и на пороге возникает фигура лучшего друга. Хосок вначале стоит некоторое время у порога и шокировано смотрит на картину, представшую перед ним, однако шок этот не длится преступно долго, и Чон наконец подходит ближе к постели и рывком заставляет подняться расслабившегося Сокджина, который даже не заметил, что дверь открылась. Не долго думая, Хосок ударяет капитана дома кулаком в челюсть, и пока капитан дома приходит в себя и собирается с силами, чтобы дать сдачи, Чон грубо выталкивает его из спальни и запирает дверь. Из коридора слышится возмущённый крик о том, что Тэхёну с Хосоком за это ещё достанется, но всем угрозы Сокджина были глубоко безразличны. Чон поворачивается к другу и явно хочет что-то сказать, однако не успевает, потому что Тэхён в то же мгновение, когда осознаёт, что капитана дома больше нет в комнате, начинает навзрыд плакать, и Хосоку остаётся лишь крепко обнять друга, начав приговаривать, что теперь всё хорошо. Ким же цепляется за своего спасителя, словно за последнюю соломинку, обнимает так крепко, что едва ли Чон был способен сделать шаг назад. Он, впрочем, этого совсем не хочет.

***

Успокоиться и прийти в себя Тэхёну удаётся лишь к вечеру, и всё это время Хосок продолжал лежать рядом на кровати и крепко обнимать. Чон не говорил ничего, не осуждал, не жаловался. Он лишь был рядом и поглаживал друга по спутанным волосам, и эти ласковые действия имели куда больший эффект, чем все слова поддержки. Киму даже в какой-то момент кажется, что он начинает засыпать и расслабленно прикрывает глаза, пока друг продолжает его согревать в своих объятиях. Однако в какой-то момент Хосок замечает, что Тэхён, похоже, уснул, и Чон порывается аккуратно встать и уйти в свою комнату, однако тихий голос заставляет его остановиться: — Не уходи, пожалуйста, — и чтобы друг точно не ушёл, Ким обнимает его ещё крепче. — Давай поспим как тогда, два года назад, с тобой так хорошо и спокойно. — Если тебе это нужно, то я останусь. — Хосок, я такой идиот, нужно было тебя послушать, а я зачем-то заупрямился, — когда слёзы отступили, наконец появилась возможность в полной мере осознать свою ошибку. — Не вини себя, это вполне нормально, что ты захотел взглянуть на своего загадочного поклонника, к тому же твоей вины в том, что Сокджин ублюдок, совершенно нет. Поэтому не мучай себя. Чон говорит так спокойно, что невольно это спокойствие передаётся и Тэхёну. И ведь действительно, в чём Ким был виноват? Однако было одно обстоятельство, заставляющее продолжить переживать по поводу всего произошедшего. — Но теперь с ним будет связано столько воспоминаний о моментах, которые должны были бы стать самыми приятными. Вот буду кого-то целовать, и он сразу на ум придёт, и ведь теперь из памяти Сокджина не вытравишь как мерзкого таракана. — Почему же не вытравишь? Есть весьма неплохие способы. — И что же гениальный лорд Чон хочет предложить? Тэхён находит в себе силы тихо рассмеяться, однако Хосок отчего-то весёлый настрой не поддерживает. Он смотрит Киму в глаза так пристально и так серьёзно, словно был не таким же пятнадцатилетним юношей, а строгим преподавателем, готовым в любое мгновение завалить нерадивого студента. Но даже несмотря на подобные ассоциации, Хосок совершенно не пугал, да и едва ли Тэхёна мог кто-то испугать сильнее Сокджина. Чон молчит ещё некоторое время, а Ким не смеет что-то сказать первым. Лишь лежит и ждёт от друга реакции, которая в конечном итоге оказывается несколько неожиданной и необычной. Хосок кладёт ладони на щёки друга, нежно поглаживая, а после осторожно приближается к лицу, явно опасаясь Тэхёна после всего произошедшего днём испугать. Ким и сам был уверен, что после Сокджина должен был бы запаниковать, вот только паники и близко нет. Он продолжает спокойно лежать, смотря Хосоку прямо в глаза, не отстраняется, не просит прекратить и замирает. Но замирает не так, как несколькими часами ранее, когда ужас парализовал всё тело. Это ожидание было приятным и трепетным, и словно странное предчувствие подсказывало юноше, что если немного подождать, то терпение непременно будет вознаграждено. Чон же тем временем прислоняется ещё ближе, и через несколько мгновений Тэхён чувствует мягкое, нежное и практически невесомое прикосновение чужих губ к собственным. Сокджин целовал требовательно, напористо и жадно, Хосок же пока его даже не целует. Лишь касается губ, осторожно проводит по ним своими и дожидается разрешения, не смея идти дальше, пока Ким не позволит. Владелец спальни всё же решает это самое разрешение дать, не зная, что именно его толкает на это, однако желание целовать Хосока отчего-то казалось прямо сейчас невероятно правильным и было вполне сравнимо с жизненно необходимой потребностью. Тэхён приоткрывает рот, и Чон, без труда понимая намёк, осторожно углубляет поцелуй, но не так резко, как это делал Сокджин. Хосок практически невесомо проводит языком по губам, а после проникает чуть глубже, но от былого трепета и нежности не отказывается, напротив, они словно усиливаются осторожными поглаживаниями по спине, которые лишь больше расслабляют Тэхёна, позволяя полностью отдаться во власть момента. Киму кажется, словно он в раю, и это сладостное удовольствие никогда не прекратится, однако вскоре Хосок отстраняется, несмотря на то, как крепко друг его обнимал, через прикосновения умоляя продолжить. Впрочем, насколько их можно было назвать «друзьями» после всего произошедшего? — Думаю, мне стоит прямо сейчас уйти, — и Чон действительно порывается встать, однако Тэхён вновь усиливает объятия и чудом заставляет друга остаться. — Не уходи, прошу, — невольно Ким опускает взгляд на губы Хосока и впервые чувствует, как внутри разрастается странный, неизвестный ранее голод. — Давай продолжим. — Ты действительно этого хочешь? — с явным недоверием в голосе спрашивает Чон. — Да, хочу. Но вначале лучше расскажи, где научился целоваться. Неужели тоже нашёл себе тарта? — осознание, что у Хосока мог быть роман в стенах Итона отчего-то больно колет Тэхёна, но он всё равно старается сохранять весёлый тон и не показывать своего истинного настроя. — Нет, мне это не нужно. А научился, когда приезжал на каникулы к отцу в колонии, там всякому можно научиться. — И многое ты выучил? — Достаточно, — отстранённый ответ, который совершенно Кима не устраивал. — Не хочешь наглядно продемонстрировать свои умения? — Не уверен, что после дневного инцидента ты этого захочешь. — Но я правда хочу. Однако Хосок, даже получив согласие, всё равно медлит, и тогда Тэхён решает, что нужно взять инициативу в собственные руки. Он тянется к другу и вновь его целует, впервые пробуя, каково самостоятельно вести. Это было чем-то сродни исследованию, и даже согласие Кима идти дальше было частью этого странного эксперимента. Как далеко Тэхён сможет зайти, где пределы его чувственности, и как можно получить удовольствие? Все эти вопросы словно рой пчёл гудел в голове юноши, не давая покоя и не позволяя отступить. Нравы Итона помогали не чувствовать себя виноватым и ненормальным, раз эксперименты хотелось ставить на лучшем друге. В колледже все так поступали, а чем Тэхён хуже? Сокджин пытался добиться удовольствия для себя через принуждение объекта желаний, а вот младший Ким надеялся добиться его через обоюдный интерес. Раз Хосок чему-то учился в колониях, значит наверняка в нём эта обжигающая потребность тоже пылала, так почему не помочь друг другу её удовлетворить? Наконец Тэхён чувствует, как на его поцелуй начинают отвечать, но на этот раз куда более пылко, но всё равно не так грубо, как это делал Сокджин. В капитане дома чувствовался звериный голод, в Хосоке же можно было найти лишь страстность, которая не обжигала, а приятно согревала Тэхёна, позволяя окончательно довериться и отдаться. И даже когда Ким чувствует прикосновение к паху, он не пугается и не отстраняется, как это было с Сокджином. В этот раз было не мерзко, а приятно, и Тэхён сам не замечает, как начинает едва заметно тереться о ладонь, подталкиваемый инстинктом, чей голос где-то глубоко внутри говорил, что именно стоит делать. Поцелуи Хосока так опьяняют, что Ким едва ли отдаёт себе в полной мере отчёт, что происходит с его телом, и не сразу понимает, что друг ловко и очень быстро расстегнул ремень и сами школьные брюки. Оставалось лишь гадать, что Чон сделает дальше, однако эта загадка была наполнена приятным томлением, и неизвестность не пугала, а лишь манила к себе, и Тэхён шёл навстречу этой тайне, порой переходя на бег. Ким крепко обнимает Хосока за шею, дабы у того больше не возникало желания прервать сладкий поцелуй, а сам Чон, похоже, совершенно не против. И пока разум находился в сладостном дурмане, внизу живота собиралось приятное тепло, скручивающееся в узел, и Тэхёну требуется определённое время, чтобы понять простую истину — он прямо сейчас чертовски сильно возбуждён. Впервые это происходило с кем-то, а не наедине с самим собой под защитой плотного одеяла. И Киму ужасно нравилось это новое ощущение. Пока жадные поцелуи продолжались, Хосок приспускает бельё друга и начинает поглаживать обнажённый член, что лишь усиливает возбуждение и томление внутри Тэхёна. Хотелось весьма конкретных вещей, но Ким не тянулся сам к плоти, как это обычно происходило. Отчего-то он был уверен, что Чон знает, что делает и справится сам. Уверенность усиливается, когда тёплая ладонь сжимает член в кольце пальцев, и происходят первые характерные движения вверх-вниз. Едва ли это можно было сравнить с моментами, когда Тэхён ласкал себя сам. Сейчас все ощущения были в два раза острее и приятнее, удовольствие отдавалось в каждой клеточке тела, и Киму кажется, что он готов прямо сейчас позорно кончить, после первого же движения. Юноша и сам не замечает, как начинает тихо постанывать в поцелуй. Когда он был в одиночестве, то всегда вёл себя предельно тихо, к тому же само желание издать какие-либо звуки никогда не возникало, однако сейчас это казалось чем-то настолько естественным, что едва ли можно было себя сдержать. Точные и выверенные движения постепенно становятся быстрее, и Тэхён понимает, что ему теперь тяжело продолжать поцелуй. Он отстраняется от губ Хосока, упирается лбом в плечо друга и всеми силами старается выравнять сбившееся дыхание, но это оказывается невыполнимой задачей. Чон же ни на что не отвлекается, продолжает самозабвенно ласкать, и Ким начинает чувствовать приближение скорого конца. Это ощущение не подвластно разуму, оно словно было заложено где-то на уровне инстинктов, а потому едва ли Тэхён полностью осознаёт свои действия, когда начинает толкаться навстречу в тёплую ладонь. Удовольствие становится настолько сильным, что одними стонами его становится трудно выразить, а потому юноша не выдерживает и произносит протяжное «да» как раз в тот момент, когда семя извергается, пачкая ладонь Хосока и немного простынь. После нахлынувшего оргазма всё тело обмякает, и Тэхён больше не обнимает друга столь же крепко, а вместо этого чуть отстраняется, ложась спиной на кровать и силясь отдышаться. Когда сладкая пелена спадает, осознание наконец накрывает ужасность всего, что только что произошло. Ким только что склонил лучшего друга к подобному постыдству, и чем он теперь лучше Сокджина? Хосок ведь хотел уйти, но Ким не позволил этого сделать, заманил будто змий-искуситель, заставив удовлетворить свои низменные потребности. Невольно вспоминаются слова учителя по древнегреческому про Эрота. Тэхён теперь встал в один ряд с недостойными и мелочными людьми, которым было важно лишь удовлетворение телесных потребностей и достижения физического удовольствия. Про таких говорили, что они не могут по-настоящему любить, так неужели Ким точно такой же? — Прости, — неожиданно извиняется именно Хосок, пока Тэхён уходит в мысли о собственной ущербности. — Мне не стоило этого делать, кажется, я теперь всё испортил. — Нет, это я всё испортил, я ведь тебя заставил... — Ким хотел добавить, как он искренне раскаивается, однако друг не позволяет этого сделать, перебивая. — В том то и проблема, что меня не нужно было заставлять, я действительно этого хотел. Хосок резко встаёт с постели и уходит из спальни, а Тэхён отчётливо ощущает, что сегодня вечером между ними что-то надломилось, и как раньше теперь точно не будет.