Вещие сны

      Миха тушит одну сигарету в пепельнице — точнее в старой банке из-под шпрот — и достаёт следующую, тут же поджигая. Карандаш быстро скользит по уже слегка пожелтевшей бумаге. За последние двадцать минут он умудрился исписать два полных тетрадных листа, но всё ещё не нашёл нужной рифмы. От отчаяния в ход пошла даже нецензурная брань.       — Нет, — сразу отрезает Андрей, не поворачиваясь к другу лицом. От этой старой печки ни на секунду нельзя отойти, а то пропадут их котлеты. — Никаких сук в этой песни. И вообще. Мы договаривались.       — Андрюх, ну, ё-маё, ты совсем скучный.       — Или адекватный.       — Лучше не стало, — Миша выдыхает дым прямо в спину другу и откидывает тетрадь в сторону, разворачиваясь в сторону окна. Правда, стекло настолько мутное, что ничего кроме серой пелены из него увидеть невозможно.       Идёт уже вторая неделя, как они добровольно заперлись на этой съёмной квартире. Им нужно срочно написать дюжину песен к новому альбому. Ведь интерес к их группе растёт изо дня в день, нельзя упускать такой момент. На студии слишком много постороннего шума, голова всегда забита не тем, времени всё никак не найти. А здесь, на окраине города, спокойно и тихо. Здесь слог сам ложиться на бумагу, как будто так и должно быть.       — Давай вернёмся к нашим ослам, — Андрей достаёт с полки другую тетрадку, открывая её где-то на середине. — Я накидал тут за ночь.       — Вещай, — Миха делает приглашающий жест, берясь за кружку. Чай уже давно холодный и из-за заварки горький.       — Ну вот, мы решили, что первый куплет оставим без изменений. Второй. И мой любимый навсегда жить остался у меня. И за мною по пятам он ходил и тут и там. Замечала я порой, как страдает милый мой. И жалела я осла - на лугу его посла.       — Иа-иа-иа-иа! — парадирует Миха сквозь смех. Андрей поворачивается вполоборота и кидает в друга тетрадкой. Тот перечитывает строки и снова делает затяжку. — Замечала я порой, как страдает милый мой... Это какая-то жизненная ситуация, Андрюх?       — Ага, — теперь разворачивается полностью и ставит две тарелки на стол. — Вчера кто-то очень жалобно блеял, пока стирал свои носки.       — И твои, между прочем, тоже! — не унимается Миша и тыкает вилкой в стол. — Чуть не сдох.       — Вот же бедолага.       Андрей раскладывает слегка пригоревшие котлеты по тарелкам. И застывает с пустой сковородкой в руках, когда чужая рука обхватывает запястье. Миха смотрит снизу вверх, улыбается хоть и глупо, но счастливо. Брови его прыгают туда-сюда, и этот вид заставляет улыбнуться. Понятно чего хочет. Андрей наклоняется и замирает в паре сантиметров от чужого лица, облизывается, как кот. Миха не выдерживает первым, тянет парня к себе за шею и...       И Горшок просыпается от громкого стука.       Первое, что он видит — резные деревянные балки под самым потолком. Слышит, как за приоткрытыми тяжёлыми ставнями уже бежит жизнь. Только вот сон его не отпускает. Точнее это Горшок не хочет его отпускать. Зажмуривается, пытаясь снова увидеть яркие необычные картинки. Ему кажется, что в воздухе до сих пор пахнет табаком и жареным мясом. И в ушах звенит смех. Родной смех.       Только вот всё это рассеивается, когда в голову прилетает чужая подушка. Князь перед ним уже бодр и свеж, словно они вчера и не пили этот чёртов эль!       — Хватит спать, солнце уже высоко, — усмехается тот и садится за деревянный стол, который уже накрыт к завтраку. — Стынет всё. Я, по-твоему, зря полчаса выбивал еду у хозяина?       — Княже, Княже! — дёргается парень, вскакивая на ноги и кутаясь в тонкое старое одеяло. Почти тут же падает, запинаясь о свою скинутую вчера на пол одежду. Голову не разбивает, но оказывается на коленях перед другом. — Ты не поверишь! Я такой сон сейчас видел!       — Давай ты сначала поешь, а потом уже и расскажешь.       — Да это важнее еды твоей полусырой, — фыркает Горшок и садится рядом, на короткую скамью. — Сегодня же суббота. А значит, что сон был судьбоносный! Сами Боги даровали мне его.       — Ага. Или вчерашний эль, — Князь глаза закатывает, отламывая кусок от хлебной лепёшки. — Глупости это всё.       — Я нас видел, — начинает рассказ, хватаясь за кружку с квасом. — Мы были словно в сказочном мире... И было всё такое необычное. Одежда, комната, слова. Но суть я всё равно понимал. Мы сочиняли песню.       — Даже во снах покоя нет.       — Замечала я порой, как страдает милый мой... Это какая-то жизненная ситуация, Андрюх?       Князь хмурится, окидывает друга скептическим взглядом. А тот так и замирает на месте, бухтя себе что-то под нос. Всем в этом гнилом городке известно, что Горшок, этот цветочек, и правда владеет даром ясновидения. От бабки ведьмы достался. Но это никогда не было проблемой для их дружбы. Особенно если это приносило им пользу. Многие трактирщики платили двойную цену, если получали какое-нибудь предсказание. Конечно, ни одно из них ещё не сбылось, но Горшок не терял веры в свой дар.       Но иногда от этого становилось не по себе. Например, как сейчас. Вроде бы речь понятна, но смысла в этом нет. Как будто Чёрт слова спутал.       — Тебя звали Андреем. А меня Михой, — улыбается парень, сверкая дырками вместо передних зубов. — И нас было много. Ну, то есть не нас, а... Мы были частью... компании? Может даже капеллы! Просто я чувствовал, что нас много. Здесь чувствовал.       Горшок кладет руку себе на грудь. А Князю всё больше хочется треснуть ложкой по чужому лбу.       — Я курил. Не трубку, а какие-то белые свёртки. А ты готовил! Потом пел, а потом...       Замолкает, когда чувствует, как жар приливает к щекам. Вместо слов из глотки вылетает лишь нервный смех. Кажется, он и правда переборщил с хмельным напитком, раз такое приснилось в Вещую ночь. Да тут как бы и стесняться нечего, сколько лет вместе, сколько путей прошли плечом к плечу. Всё было: и драки с пьяными гномами, и отравление пыльцой, и охота на диких вурдалаков. Поэтому пьяные редкие поцелуи меркнут на фоне всех этих событий. Но почему-то именно их Горшок с особым трепетом вспоминает, совершенно не стыдясь.       Ведь Князь, его Княже, дороже любого живущего на этой проклятой земле.       — Ну? Что потом? — спрашивает Князь. Бред ещё тот конечно, но рассказывает интересно.       — Ну... поцелуй, — Горшок выдавливает улыбку и понимает, что вся история теперь звучит как подставная.       — Кто о чём, а Горшок всё о цветах, — Князь закатывает глаза и всё же бьёт деревянной ложкой по чужому лбу. Несколько комочков каши остаются на коже. — Я сразу понял, что тут в чём-то подвох. Кто-то ещё видимо не протрезвел.       — Да нет! Я трезв и чист, — парень смотрит серьёзно. А потом стирает с головы кашу краем одеяла. — Ну, почти чист! Но сон — правда. Я не придумывал!       Князь закатывает глаза и поднимается из-за стола. Знает, что иногда его друг готов пойти на большой обман, чтобы получить желаемое. Готов врать в глаза, забалтывать, лишь почувствовать вкус победы. Но сейчас... обманывать нет смысла, да? Они знают друг о друге всё, видели друг друга и пьяными, и голыми, и рыдающими. Какой-то тогда смысл в этих словах? Князь оборачивается слегка, смотрит из-за плеча и чувствует, как демоны скребутся в душе. Горшок выглядит таким потерянным, хлопает глазами, как будто сам ничего не понимает.       — И мой любимый навсегда жить остался у меня, — напевает Горшок, поднимая голову. — И за мною по пятам он ходил и тут и там...       Он бы продолжил, ведь хорошо запомнил слова. Но ему не дают это сделать. Князь в несколько шагов преодолевает расстояние между ними, наклоняется аккуратно и целует. Хотя скорее просто прижимается губами к губам. До этого между ними были лишь хмельные поцелуи, которые оба считали лишь желанием, игрой, выражением эмоций. А сейчас всё ощущается по-другому. Князь впервые чувствует всё так ярко, хмель не притупляет ощущений. Чужие губы не похожи на женские, они не мягкие и не горячие. От Горшка всё ещё несёт вчерашней выпивкой, но это не мешает. Как и не мешает чужая тяжёлая рука на шее, которая слегка разминает мышцы, держит крепко.       — Ого! — первым отзывает Горшок, когда отстраняется. Щёки всё ещё пылают. А улыбка глупо сияет на лице.       — Чего лыбишься? — фыркает Князь и почти в несколько глотков осушает кружку с квасом.       — Сон всё же был вещим, — мурчит почти как Баюн из сказок. — И ты впервые целуешь меня на трезвую голову, Княже!       — Ой, иди ты лесом!       — Только вместе с тобой! — Горшок играет бровями и хватается за свою лютню. — В детстве цыганка мне одна предсказала будто я, если сильно полюблю, то любимого сгублю...       Князь вздыхает обречённо, опять садясь за стол. Он однозначно соврёт, если скажет, что ему было неприятно. Было... обычно. Было так, как и должно было быть уже давно. И ему, честно признаться, уже всё равно: был ли сон вещим и был ли он вообще. Ему просто хорошо рядом с Горшком. В этом мире так уж точно.