Музыкальные стулья на тонущем корабле

Добро против зла — интересная идея. У Джеймса необычные отношения и с тем, и с тем. Он не может сказать, что был рожден добрым. Но и злым он тоже рожден не был. Суть в том, что эти понятия очень сильно переплетены. Долгое время он был хорошим сыном. Делал хорошие вещи, общался с хорошими людьми, получал хорошие оценки, защищал положительные идеалы. Нельзя сказать, что Джеймс был недоволен этим. Он был спокойным. Одномерным. Было добро, и было зло, и Джеймс ходил по грани. А потом Джеймс встретил Регулуса. И тогда «хороший», «милый», «довольный» полетели к чертям. Регулус — злобный, эгоистичный, подлый, много ругается, плюется ядом и рушит все, к чему прикасается. А потом Регулус добрался до Джеймса. И разрушил и его тоже. Перед Джеймсом холст, и Джеймс занят тем, что красит белый холст белым, чтобы угодить всем. Джеймс Поттер, хороший парень. Хочет всем угодить. Джеймс Поттер, раскрашивает, не выходя за контур. Появляется Регулус. Сует Джеймсу еще один цвет. Держит его за руку. Забрызгивает белый черным. Пачкает их руки в краске, пока белый не становится серым, чернымчернымчерным. Рушит все. Холст черный, линии смазаны, и Джеймс не уверен, что слово «хороший» все еще применимо для описания его жизни. Да и с чего бы ему этого хотеть? С чего бы, если с его губ срывается «восхитительно», когда Регулус пятнает его кожу грехом, или если «ты безобразен» заводит его больше, чем он мог бы представить. Если Джеймс теперь понимает, что хороший никогда не сравнится с опасным. Так что, когда Регулус просит его пойти с ним, Джеймс не думает о противостоянии добра и зла. Джеймс говорит: — Да. Джеймс говорит: — Возьми меня с собой. Джеймс говорит: — Я уничтожу весь мир, чтобы быть с тобой. Джеймс говорит: — Я стану дьяволом, чтобы защитить тебя. Джеймс выполняет свое обещание. Вот. Вот что происходит, когда людей заставляют выбирать сторону в войне. Что происходит с влюбленными? Их заставляют выбирать. Их заставляют меняться. Трансформироваться. Решать. Любовь становится жертвой войны. Но Любовь — это бунт. Ей плевать на стороны, на группировки, на ярлыки. Любовь находит путь. Любовь продирается через руины и обломки, ища способ выжить. Она бросает вызов, истекает кровью и убивает ради собственных убеждений. Удача не всегда на твоей стороне. Джеймс раньше никогда не убивал ради удовольствия. Не знал, что так можно. Регулус показывает ему. Это мрак. Это извращение. Это неправильно. Как гниющие вены. Джеймс хочет пить кровь, будто она — свежее вино. Это темное, извращенное желание. Звук рвущейся плоти, словно хлопок пробки. Интересно, но с хорошим трудно справиться. Раньше Джеймс говорил «нет», когда всем, что он хотел сказать, было «да». Потому что это ощущалось правильным. Но в руках Регулуса правильное и неправильное становятся извращенными понятиями. Нет ничего, что Джеймс не сделал бы ради Регулуса. Нет ничего, что он уже не делает. Джеймс чувствует, как гниль поселяется в его душе, и он встречает ее с распростертыми объятиями. Зло защищает так, как не сможет защитить добро. Добро — минное поле осознанных выборов, и куда это нас приведет? Поменяет ли это положение вещей? Злу плевать. Зло мчится, как заточенное копье, оно забирает, убивает, защищает. Регулусу нигде не было так безопасно, как в объятиях Джеймса. Так он ему и сказал ночью, когда они выскребали кровь из-под ногтей, когда вода в душе окрасилась в красный, а их души были запятнаны так же, как пальцы. — Ты разрушил меня, — говорит Джеймс, беря, беря, беря, пока Регулус дает, дает, дает, а удовольствие превращается в боль, когда на коже расцветают синяки и зубы впиваются в его бок слишком сильно, и кровь заполняет рот Джеймса, стекая по коже Регулуса. Джеймс — единственный, кому можно заставить Регулуса истекать кровью. Единственный, кому можно утолить жажду. Это вульгарно. Это отвратительно. Это все, чего хочет Джеймс, — насытиться телом Регулуса любым способом, каким он только позволит. И Регулус позволяет все. Так что Джеймс берет, берет, берет, и ему уже плевать, какого цвета его душа. Это медь, и вкус, и грех, и Джеймс пьет с кожи Регулуса, будто это святая вода, оставляющая металлический привкус на языке. Джеймс преклоняется перед алтарем, который воздвиг Регулус. Его разум замутнен, а тело болит, прося больше вкуса кожи Регулуса. Регулус отвечает тем же, слизывая кровь с его шеи. Чья она? Это важно? Нет. Язык Регулуса на его коже, и Джеймсу больше ничего не нужно. Джеймс губами чувствует сердцебиение Регулуса, ровное тук-тук, совпадающее с его собственным. Он чувствует, как тепло исходит от кожи Регулуса. Регулус стонет, и от этого звука у Джеймса бегут мурашки по позвоночнику. Он хочет больше, хочет, чтобы Регулус его поглотил. И Регулус не сдерживается, предлагает себя Джеймсу, словно подношение. Джеймс находит оазис на его яремной вене, и он вгрызается, разрывает кожу, всасывает, дышит, и это отвратительно, неправильно и кажется священным. Джеймс пьет Регулуса, будто умирает от жажды, он ненасытен. И Регулус дает, дает, дает, пока не остается ничего, пока он не больше, чем сосуд для развлечений Джеймса. — Я буду хотеть тебя, твою плоть и кости, пока меня не уничтожат, — заявляет Джеймс, его голос раскатывается глубоким удовольствием, зажигая пламя в душе Регулуса. — Я забрал бы твое сердце, просто чтобы почувствовать твой последний вздох, а потом устроил бы себе могилу в твоей груди. Я совершил бы убийство в твою честь. — Оно уже твое, уже твое, — стонет в ответ Регулус, прикосновения Джеймса огнем отзываются на его коже. — Хочу попробовать тебя, — шепчет Джеймс ему в кожу, и Регулус, сдаваясь, откидывает голову назад. — Джеймс… — вздыхает он, и его имя застывает на губах молитвой. — Произнеси мое имя так еще раз, — приказывает Джеймс, и Регулус подчиняется, конечно же, все, что угодно, ради Джеймса. Джеймс прокладывает дорожку поцелуев по шее Регулуса, оставляя за ней горячий след. Пальцы Регулуса путаются в волосах Джеймса, не отпуская его. Их тела движутся в ритме, понятном только им, каждое касание порождает вспышки удовольствия, разбегающиеся по венам. Комната — симфония их смешавшихся дыханий, скрипа кроватных пружин, низкого гулкого голоса Джеймса, пока он нашептывает свою апокалиптическую клятву Регулусу на ухо. Регулус выгибается, полностью отдаваясь удовольствию, которое ему может доставить только Джеймс. Эта любовь опасна. Она на вкус как зубы и похороны. Как гранаты и яблоки. Как удушье. Руки Джеймса крепче обхватывают талию Регулуса, и тот вздыхает, зарываясь пальцами в волосы Джеймса. Реальность такова: они две половины разрушенного мира, сталкивающихся в безумии, состоящем из нужды и желания. Они падают на кровать, их тела переплетены в неразбериху из конечностей и крови. Все, что важно, — вкус крови Регулуса на языке Джеймса и тепло прижатых друг к другу тел. Практика доводит Джеймса до совершенства, он становится самым эффективным палачом среди Пожирателей Смерти. Он убьет все, что посмеет двинуться в сторону Регулуса. Джеймс убил бы самого Воландеморта, если бы тому вдруг захотелось протянуть свои костлявые пальцы к Регулусу. По большей части, их оставляют в покое. Отправляют на миссии чаще, чем остальных, но это потому, что им лучше всех остальных удается оставаться живыми. Оказывается, желание выжить тоже важно. Но желание убивать и умереть, защищая, меняет все. У Джеймса нет страха. Он разорвет мир в клочья, чтобы Регулус жил. Если бы Джеймс мог, он бы вытащил наружу магму. Откинул бы в сторону оболочку планеты, смял бы в своих ладонях, чтобы найти Регулуса, если бы тот пропал. Сравнял бы Орден с землей. Сравнял бы с землей свою собственную сторону. Джеймс не принадлежит ни одной стороне на этой войне. Он принадлежит Регулусу. Еще никто не видел ничего подобного. Яростная хватка, с которой они вцепились друг в друга, как будто разойтись значило вырвать собственные сердца. Для остальных это не имеет никакого смысла. Для Джеймса это самое важное в мире. Есть честь, гордость, уважение, способность творить добро. От Регулуса Джеймс узнает, что есть еще власть, сила, способность брать то, что хочешь, защищать то, что любишь. В конце концов все сводится к тому, на что ты готов пойти ради людей, которых любишь. Может, Джеймс когда-то и был хорошим парнем, но теперь он кто-то совершенно иной. Кто-то, кого нельзя засунуть в маленькие коробочки с ярлыками «добро» и «зло». Кто-то, кто одновременно прекрасен и ужасен. У Джеймса нет правого дела, все, что у него есть, — Регулус. Он проливает кровь и сеет хаос везде, где ступает его нога, ради Регулуса. Две темные звезды, притягиваемые друг к другу в кровавом танце. Иногда Джеймс ловит Регулуса на том, что тот смотрит на него с чем-то, подобным страху. Как будто Джеймс зашел слишком далеко. Как будто Регулус теряет контроль. Как будто он не знает, как сильно может прогнить душа Джеймса. Как будто это его вина. Регулус наблюдает за ним, как человек, видящий, что результат его любви оживает. С глубокой привязанностью. С бесконечным страхом. Как будто Джеймс может взорваться и утянуть всех за собой. На данном отрезке времени, это больше не возможность. Это почти ожидаемо. От этого что-то холодное и тяжелое скручивает Джеймса изнутри. Он знает, что Регулус прав, раз боится. Джеймс не может остановиться. Регулус тайно идет к Сириусу. — Мне страшно. — Это ты сделал его таким. — Он сам сделал себя таким. — Регулус, — говорит он, и Сириус имеет неудовольствие видеть, как Регулус разваливается на части перед ним. — Что, по-твоему, должно было случиться, мой младший брат? — Я не знаю, я не знаю. Я не знаю. Я люблю его, Сириус, — шепчет Регулус. — Не могу не любить. И это правда, с которой Регулусу придется жить. Он до смерти любит Джеймса Поттера. Вес этого утягивает его сквозь тектонические плиты, раздавливает его. Сириус наблюдает за агонией на лице брата. Он делает глубокий вдох, прежде чем снова начать говорить. — Я знаю, что любишь, Рег. И я знаю, что Джеймс тоже тебя любит, своим извращенным способом. Но это не любовь. Это одержимость, которая разрушает вас обоих. Регулус качает головой. — Я не могу просто оставить его, Сириус. Я ему нужен. — Рег, ты не нужен ему, чтобы выпустить наружу его темную сторону. Ты нужен ему, чтобы снова вернуться к свету. Регулус смотрит на Сириуса, в его глазах застыло что-то похожее на отчаяние. — Как мне это сделать? — Я не знаю. Раньше Сириус знал все ответы на вопросы Регулуса. Сейчас Регулус знает, что ему остается лишь любовь монстра, которого он сам и породил. Той ночью слова застывают у Регулуса в горле. В глазах сухо, а пальцами он осторожно водит по темной коже Джеймса. Джеймс нависает над Регулусом, практически подминает его под себя. Раньше это не казалось таким гнетущим. Больше походило на защиту, любовь, на кожу к коже, и Регулус не хотел, чтобы это заканчивалось. Он задается вопросом, когда всего стало слишком много. Когда все стало опасным. Удушающим. Словно ртуть. — Джеймс, — шепчет он, и Джеймс вздрагивает, подстраиваясь под голос Регулуса, будто это скрипка. Или песнь сирены. Как будто ничто и никогда не смогло бы заставить его перестать слушать Регулуса. Иногда Регулусу кажется, что он мог бы прошептать «я люблю тебя» с другого конца вселенной, и Джеймс бы все равно его услышал. С эгоистической точки зрения, ему это нравилось. Раньше он думал, что он неебически особенный. Сейчас его это пугает. Как будто Джеймс может слышать самые тихие мысли, проносящиеся в голове Регулуса. Регулус знает, что такое зло. Зло породило его. Но Джеймс… Джеймс был хорошим. Регулус влюбился в Джеймса из-за его сердца. Регулуса никогда не смущали темные стороны Джеймса. Но сейчас все, что он видит, когда смотрит на Джеймса, — зубы, голод, жажда, которая никогда не иссякнет. Лихорадка, которая обжигает, потребность, которую никогда не удовлетворить, боль, которая никогда не пройдет. И Регулус хочет всего этого, всегда хочет. И при этом боится. — Регулус, ты слишком громко думаешь. — Я люблю тебя, — отвечает Регулус, потому что это хотя бы правда. Регулус не смог бы не любить Джеймса. В нем нет ни одной клеточки, которая не подчинилась бы воле Джеймса. Но в этом-то и проблема. Нет ничего, что Регулус бы не сделал ради Джеймса. Ничего, что Джеймс не сделал бы ради Регулуса. Они — трагедия, ждущая своего часа. Разве нет? — Иди сюда, — говорит Джеймс, и Регулус не знает, может ли он быть еще ближе к Джеймсу. Но Джеймс зарывается в его тело, проникает в каждую клетку, и Регулус сгорает, дрожит, любитлюбитлюбит, боится. То, как они едят друг друга, — беспорядочно. Неповторимо. Космически. У Регулуса есть звезда в небе, но все, о чем он думает, — эта кровать, губы Джеймса, его зубы, то, как он разрывает его душу, как собака с костью, желающая добраться до сердцевины. Эта любовь не похожа ни на что, что он видел до этого. Это чудовище Франкенштейна, созданное из несовпадающих частей, которые не должны были подойти друг другу, но все равно подошли. Это прекрасно и отвратительно. Регулус хочет большего. Хочет меньшего. Хочет, чтобы все было по-другому. Это зависимость, потребление. Тонешь в океане, не можешь вздохнуть, но и выбраться на сушу не хочешь. Регулус не может остановиться. Не может отпустить. Он — Джеймс. Регулуса тянет к нему. Регулус подчиняется. Джеймс поглощает. Он пожирает Регулуса с голодом, что граничит с безумием, его губы, зубы, руки выводят узоры на каждом миллиметре кожи Регулуса. Регулус стонет и извивается под ним, теряясь в причудливой агонии из удовольствия и боли, звезды сталкиваются друг с другом в бесконечном космосе. Регулус знает, что это не может длиться вечность. Разве может? Будет ли хоть день, когда голод поутихнет, когда пожар прекратится? Эта мысль пугает его. Так что он цепляется за Джеймса, как тонущий человек цепляется за спасательный круг. Он чувствует робкую нить судьбы, она натягивается, натягивается. Регулус обороняется. Чувствует, как все утекает сквозь пальцы, ускользает от него, как песок в песочных часах. Он не сломается. Он не сломается. Джеймс любит его, и этого достаточно. Эта любовь не похожа ни на что, что он видел до этого, но другой он и не хочет. У Джеймса тяга к заклинаниям, которые разрушают быстро. Он, конечно же, может продлить мучения. Может. Когда над жизнью Регулуса нависает угроза, Джеймс превращается во что-то не совсем человеческое. Он — возмездие, наказание, разрушение, и он уничтожает. Джеймс становится всадником апокалипсиса. А потом. Потом. Потом, заклятие Сириуса случайно наталкивается на щит Регулуса во время одной из миссий. Джеймс даже не думает. Даже не моргает. Даже не колеблется. Зеленая вспышка срывается с его палочки. Ремус принимает ее на себя. Вот, думает Джеймс. Вот тогда вещи приняли ужасный оборот. Заклятие ударяет Ремуса прямо в грудь, сбивая его с ног и опрокидывая. На секунду мир замирает, а Джеймс смотрит, не в силах понять, что случилось. Должен быть страх, но все, что есть, — пустой холст, на котором Регулус вывел черные мазки. Регулус кричит, бежит к Ремусу — парню Сириуса — Сириуса — о боже, о боже, о боже, но Джеймс не может сдвинуться с места. Не может вздохнуть. Не может думать. Все пошло не так. Регулус добегает до Ремуса первым, его руки дрожат. Сириус позади, его палочка наизготовке, но он уже ничего не может сделать. Непоправимое уже случилось. Джеймс наблюдает за ними, и внутри него поселяется тошнотворное чувство. Он не может найти в себе силы посмотреть на Регулуса и увидеть на его лице ужас. Впрочем, отвернуться он тоже не может. Мир рушится. Все, что они построили. Все, за что боролись.       Р        а       з        в        а        л        и        в        а        е        т        с        я н а        ч        ас        т        и. Джеймс знает, что виноват только он. Можно ли вернуться в прошлое? Можно ли изменить то, что ты сделал? Вот, думает Джеймс. Вот момент, когда он понимает, что его любовь к Регулусу разрушает их обоих. Он не знает, смогут ли они когда-нибудь оправиться после этого. — Регулус… — Джеймс, — обрывает его Регулус, и этот звук похож на поражение, а их миры превращаются во что-то новое. Отчаяние. — Регулус. Они просто разбрасываются именами, как будто один поймет другого. Как будто больше им нечего сказать. — Регулус, он пытался бросить в тебя… — Ты убил его, Джеймс. Ты убил Ремуса. Эти слова откладываются у тебя в голове? Ты понимаешь, о чем я говорю? Ты. Убил. Ремуса. И Джеймс хмурится. — Он был первым, кто попытался убить тебя. — Он пытался обезоружить меня, Джеймс. А ты убил его. — Раньше тебе было плевать на убийства. — Это мой брат… — слова застревают в горле, Регулус открывает рот, а потом срывается в ванную. Джеймс слышит, как его тошнит. Джеймс стоит там, оцепенев, и не знает, что делать. Он ползет в сторону ванной, Регулус, трясясь, склоняется над унитазом. — Рег, мне жаль, — говорит Джеймс, опускаясь на колени позади него. — Ты убил его, — говорит Регулус хрипло. — Ты убил Ремуса. — Я знаю, — с надрывом отвечает Джеймс. Какое-то время они сидят в тишине. В конце концов Регулус встает, утирает рот и поворачивается к Джеймсу. — Что мы будем делать? — спрашивает он дрожащим голосом. — Я не знаю, — говорит Джеймс, и на сердце у него тяжело. — Но вместе мы что-нибудь придумаем. И Регулус думает, что, возможно, это не совсем правда. Что не осталось ничего, что они могли бы придумать вместе. И все же, Регулус держится. Это похоже на то, как если бы он набрал в ладони битых осколков. Ему интересно, понравилась бы такая аналогия Джеймсу, потому что Регулусу больно, а все, что Джеймс в последние дни делает, — причиняет Регулусу боль. Цепляться за Джеймса — все равно, что цепляться за лесной пожар, неудержимый и разрушительный. И Регулус цепляется за него, ведомый необъяснимой силой. Не может отпустить. Он не может отпустить. В итоге ему и не приходится. Сириус. Это всегда был Сириус, разве нет? Все началось с него. На нем все и должно закончиться, верно? Когда Сириус направляет палочку на Джеймса, его руки не дрожат, а в глазах застывает холодная решимость. И Регулус все понимает. Никто не уйдет отсюда живым. Может, так даже лучше. Регулус не может позволить Сириусу убить Джеймса. Сириус не может позволить Джеймсу жить. Джеймс не может позволить Сириусу ранить Регулуса. Это похоже на игру в музыкальные стулья на тонущем корабле. Игру, которую проиграли все. Заклятия летят быстро и яростно, каждое из них смертельное, стремящееся забрать жизнь человека, на которого оно направлено. В конце концов, победителей нет. Джеймс падает на землю, его тело обмякшее и безжизненное. Сириус заваливается назад, на груди смертельная рана, искромсанная, открытая и расползающаяся в стороны. Лишь Регулус остается стоять. Он потерял все, что было для него важно. Своего брата. Своего возлюбленного. Самого себя. Регулус поднимает палочку к виску. Последнее, что он слышит, — эхо собственного заклятия, разлетающееся по пустой комнате. А потом ничего не остается. Они — трагедия, разве нет?