море волнуется раз

Море омывает ноги. Вода облизывает трижды натерты, за все это время, мозоли и кровоподтёки, немного больно, конечно… Но так до одури хорошо. Вода ласковая, принимает всё и раскрывает свои объятья перед ними. Как и писали в многочисленных книгах. Бескрайнее. Не видно даже горизонта, небо сливается с морем в едино где-то там за чертой, которую ему никак не разглядеть. В горле встает ком… Горячие сухие пальцы на мгновение касаются его руки и тут же исчезают. Прикосновение, возвращающее в реальность, прикосновение напоминающее: я здесь. Эрен делает шаг дальше и встает в воду по колено. Армин зачарованный лазурной гладью следует за ним, скорее даже по инерции, тянущийся за знакомым прикосновением и одновременно с этим желающий окунуться в теплые морские воды… Песок проходит сквозь пальцы ног и стопы приятно утопают в нем, лодыжку задевает мелкая серебристая рыбеха и тут же исчезает, в противоположном направлении, напоследок блеснув чешуёй на солнце. Рядом с большим пальцем ноги, обнаруживается ребристая перламутровая раковина и о таких Арлерт только читал, но никогда в своей жизни не видел. Он зачерпывает руками соленую теплую воду вместе с морской диковинкой и рассматривает ее в слепящих ярких лучах. Жарко. И пахнет йодом. Где-то поблизости Саша и Конни роняют Жана в воду. Брызги летят в разные стороны, а совсем рядом капитан Зое держит в руках медузу, небольшую, склизкую и прозрачную, возбуждённо шепчет, что про изучение, пока капрал Леви недовольно уточняет не ядовита ли эта штука и просит быть осторожнее (чужая забота настолько явно ощущается, что если протянуть ладонь, ее можно даже потрогать) и… (На душе так спокойно.) Дыхание предательски сбивается, а на глаза наворачиваются слезы. Он словно попал в свой самый заветный сон, только лучше. Микасу рядом чуть не сбивает прибрежная волна и она, забавно подпрыгивая уворачивается от нее, ну или, по крайней мере, пытается это сделать. В ее глазах столько всего, что не передать словами, но можно почувствовать. И Арлерт чувствует… На том же уровне, разделяя это мгновение навечно. В груди так сладко ноет и поет. Ох, если б только можно было замедлить время и остановиться на этом мгновении. В высоком небе над головой громко перекликаются между собой жирные чайки. Эрен стоит чуть поодаль. Его штаны промокли по колено, а поза непривычно статичная словно он готов бросится грудью на врага. Но какие враги… Особенно здесь и сейчас, в месте, которое настолько умиротворенное. Пожалуйста. Только не сейчас… Рука как-то сама тянется и ложится на чужое плечо. Влага моментально пропитывает грязную, стоящую колом от соли, пота и пыли рубашку. Почему-то вспоминается ночь на кануне, неловкие объятья, словно в последний раз и чужой-родной голос бессвязно повторяющий что-то во сне. Но слов так и не разобрать, словно Эрен говорил и вовсе на чьем-то чужом языке. Теплые смуглые пальцы по инерции переплетаются с бледными мокрыми от воды пальцами Армина. — Огромный бескрайний водоём, который не вычерпать никаким торговцам, — понижая голос, шепчет Арлерт. — Эрен, это как писали в книгах. За стеной целый мир… Шелест волн, теплое дыхание, Микаса по правое плечо и момент настолько искренний, особенно пока Эрен продолжает держать его за руку. Мягкий соленый ветер треплет волосы и нагоняет к берегу новые «барашки» омывающие ноги и оставляющие брызги на бедрах и животе. Волна поднимает, то опускает, целуя своих первооткрывателей по эту сторону земли. На подсознательном уровне, горит сияет мысль катастрофа. Все не может быть настолько просто и все, о чем он просит, пускай и молчаливо, одними лишь глазами. Не сейчас. Не здесь. Не рушь этот момент, Эрен. Пожалуйста… В глазах, что, кажется, сейчас по цвету сравнялись с оттенком бескрайнего моря мелькает тень понимания. Губы Йегера приоткрывается, но вслух он ничего так и не озвучивает. По крайней мере пока. Сердце, в который раз, глядя на него такого, пропускает удар. Пока у них есть это мгновение, но кто знает, что будет дальше… * Первый раз, это тоже напоминает ощущение накатывающей на тебя волны, хотя до этого, Армин даже и не знал, как ощущается море. Но он окунулся в это странное чувство смотря на чужую протянутую смуглую ладонь. В тот день. В считанные минуты, до того, как их жизнь разделиться на до и после, до того, как стена падет и весь мир неожиданно сместится с чего-то надежного и монументального в сторону разрухи, хаоса и вечной борьбы. Скула все еще саднит и губу печет, после неудачной драки (какой из него драчун? Армину засмеяться хочется, он дрался то два раза в жизни и огребал из них где-то три). Так вот, про чувство… Он ошибочно принимает это за обиду и стыд, или что-то схожее. Щеки обжигает жар, а протянутой ладони Эрена так и тянет коснуться, ляпнув неловкое и бредовое «спасибо». Микаса рядом тяжело вздыхает. — Не надо, — щеки буквально пылают, словно он снова сгорел на обманчиво мягком июньском солнце. — Я сам. Колени побаливают, но это ничего. Армин поднимается и встречается с этим горящим праведной справедливостью взглядом и это странное новое чувство, вновь обрушивается на него с головой. Тепло разливающееся в груди, как и неуклюжая подростковая неуверенность. В целом, он бы даже покопался бы в себе на эту тему, может быть позже, когда остался бы один в спальне, а дедушка бы читал в соседней комнате толстый старый талмуд за стенкой, но все планы непредсказуемо идут прахом и мир раскалывается настолько неожиданно, показывая людям, где их место в пищевой цепочки. После этого становится как-то откровенно не до осмысления своих чувств и эмоций и все кажется таким ужасно мелочным. * Это в пятнадцать Армин догоняет, что это были за озарения и несмелые ростки, и, естественно, приходит в ужас. Сначала проходит все степени принятия, наблюдает за Микасой, чей взгляд с каждым днем начинает все больше и больше напоминать то, что видит сам Арлерт по утрам в зеркале. Ну серьезно, этого же… просто быть не может? Глупо до смеха и еще более неловко и вообще… Здесь и сейчас он явно должен думать не об… — Чего подвис? — про таких, как Эрен разумные здравые люди говорят «эпицентр катастрофы». Мол, держись подальше и целее будешь, но справедливости ради, они все такие. Все, кто прошел строгий отбор, все кто выжил, все кто видел такое от чего мурашки бегут по коже. Взгляд из вечности. Все они эпицентр катастрофы, кто-то больше, кто-то меньше… У Эрена горячая голова и цель маячащая на годы вперед, но слова с делом не расходятся. Он упорно и прямой словно стрела, несется навстречу своей судьбе (или же все они стремительно летят в пасть смерти. И говоря в пасть, Армин имеет ввиду буквально). — Задумался, может… Саше воды принести? — Браус на фоне наматывает десятый круг и возможно, в ее наказании стоит как-то сместить тактику, потому что тренировка бегом и отсутствием ужина ее уже не напугать (ну ладно, второе вводит ее в священный ужас, но стоит сделать акцент, что всегда найдется тот, кто подкормит общеизвестного бедоносца). Губы Йегера приподнимаются в знакомой, теплой и чуть насмешливой улыбке, и горячая ладонь по-свойски ложится на плечо Армина. Прикосновение жжется, разъедает все под кожей и плавит, как огонь воск. Так вот, что чувствует Микаса? И чувствует ли она так же? — Имир явно позаботится о ней, — озвучивать факт того, что возможно, к концу обучения, если Саша и не вылетит, то попадет в официальное рабство к Имир за якобы бескорыстную помощь, почему-то говорить никто не решается. * Это напоминает процесс взращивания на полях чего-либо. Сажаешь, удобряешь, искореняешь сорняки, окучиваешь землю и вовремя поливаешь. Не то чтобы Армин Арлерт планировал бережно и трепетно взращивать юношескую влюбленность в своего друга детства настолько упорно и долго, но… Он оберегал это чувство. Стоит признаться в этом хотя бы себе самому. Спрятал его в теплом наивном углу собственного сердца и в темноте взращивал. Процесс почему-то напоминает прорастание картошки в подвале дедушкиного дома. А это вообще… ну нормально? Мысль бьет в голову яркой молнией, когда они бегут на тренировке под дождем. Парень любит парня, но… Слово «любит» топчется кирзовыми сапогами, такого же размера, как у Райнера. Тот мелькает рядом на периферии. Возможно, с какой-то братской заботой предлагает понести рюкзак на себе. Пока инструктор не видит… И это здорово выбивает из собственных мыслей. — Не прощу себе, если скину все на тебя. И кажется Брауна даже очень устраивает такой ответ. Но дело-то не в Райнере, а слова правильные. Нельзя все вываливать на человека. Иногда. Бессонными ночами, когда тело безумно устало, а голова полнится мыслями, начиная от банального: «что, если завтра мы умрем» и заканчивая «насколько реально долго продержаться в системе развед-корпуса», — где-то между этим, он откапывает мысль «картошку» и вертит ее в руках. Если признаться, насколько сильно это все испортит? Эрен. Горячая голова, поднимет его на смех или наоборот отречется? Что будет? Мозг прокручивает миллиард вариантов несвершившегося будущего и останавливается на самом простом и очевидном. Таком, где рот открывать стоит, как можно меньше и больше наблюдать за Микасой, которая настолько приспособилась и мимикрировала, что даже не понятно, что конкретно она чувствует к Эрену. Просто ли это дружеские чувства или… Или. * Мокрые сны не становятся сюрпризом. В конечном счете, когда вы живете долгое время всем пацанским составом очень отчетливо можно услышать, как кто-то неловко ранним утром или посреди ночи неаккуратно и старательно тихо шлепает босыми пятками по полу до выхода. Застирывать белье и простыни. Или услышать блаженные стоны (прости Маркус, твоя патологическая влюбленность ни секрет ни для кого и все точно знают с чьим именем ты просыпаешься на губах). Но дело-то не в Маркусе и ни в ком-то другом. Дело во снах, от которых по утрам стыдно смотреть в глаза и уши пылают, как костер в ночи. Прикосновение, сухие губы, поцелуй смазанный и неумелый, когда стукаются носами и зубами, абсолютно неромантично и скорее отчаянно, но и этого хватает, как и ощущения, ладони на бедрах и хриплого теплого: люблю, — на ушко. Армин вздрагивает и распахивает глаза. Внизу все невероятно мокрое и липкое, он почти готов от бессилия выть в подушку. На противоположном конце казармы, в очередной раз в непонятной позе перекручивается Бертольд… Кажется, с утра будет дождь? Или закинутые на стенку ноги это к жаре? Арлерт сонно потирает глаза и сползает со своей койки. До рассвета считанные часы и надо успеть застирать перепачканное белье. * Когда все начинает устаканиваться более или менее, мир снова делает финт ушами и Армин уверен, что вот конкретно на этом все закончится. Это конец, шуточки, грустные, мысленные, про пасть и смерть, ничерта не шуточки и все настолько максимально серьезно, что впору рвать на себе волосы. Внизу. В районе ребер что-то обрывается, события, хитросплетения судьбы, все это скатывается в сплошную неразбериху, где эмоциональным качелям нет места и либо ты думаешь, просчитываешь и несешься на встречу тому, что должно сделать тебя сильнее, либо… Думай. Думай. Думай. Не дай панике тебя поглотить, не дай эмоциям взять верх, думай. Соберись, Армин Арлерт. И когда удается собрать все мысли и наконец поймать рациональную волну… Эпицентр катастрофы снова показывает себя во всей красе. Про таких, как Эрен, наверное, придумали «выжил не благодаря, а вопреки». И даже поспорить с этим трудно, осознавая новую реалию того, что твой друг (читай, как твоя первая и единственная юношеская влюбленность) не только выжил, но и приобрел статус титана. * Не то чтобы все становится в разы сложнее (как будто с Эреном, который несся вперед всех и вся хоть когда-то было легко), но что-то неуловимо меняется. Как-будто новый виток силы дает какой-то дополнительный загон в этой непонятной голове. Взгляды, попытки озвучить что-то словами через рот или же вовсе прямое избегание проблемы (это как когда-то давно, еще в прошлой жизни. Они сидели на нагретой солнцем крыше Йегеров и болтали обо всем и ни о чем, придумывая название облакам и будущим созвездиям, пока госпожа Карла грозилась забраться на эту же крышу и выпороть их обоих за украденные со стола сладости). Проблема в том. Крыши не было, а играть в недомолвки на территории условного лагеря не так уж и весело, когда вся площадь известна заранее и кто куда пойдет — тоже. Армин устало потирает переносицу и борется с желанием почесать кожу под бинтами. Если честно, он немного подустал от всего этого. — Сильно болит? Из них двоих ускоренная регенерация и сила титана только у одного и Армин честно понятия не имеет, кто выиграл от этого в генетическую лотерею. Он — слабый и хрупкий человек или же Эрен, получивший невиданную до этого времени среди людей силу. Рука неосознанно тянется к ногам… Колени может и не в мясо, но болят основательно, под бинтами все печет и от чего-то вся эта дурацкая ситуация напоминает, как когда-то давным-давно, в прошлой нормальной жизни доктор Йегер аккуратно обрабатывал разбитые костяшки, коленки, рассеченную бровь и обещал, что все будет хорошо и на молодом юношеском теле все заживет быстро. — Терпимо, — рассеяно пожимает плечами Арлерт. Он пропустит два дня тренировок, что не совсем здорово. Да и в полевом лазарете скучно, хоть вешайся. Тянет напроситься к капитану Зое в помощники, хоть с похоронками разбираться или помогать ей с записями, чем умирать от скуки здесь в одиночку. Но в одиночку ему, иронично, не дают остаться. Эрен мнется рядом, неуверенный, странный и напряженный. В последнее время, еще больший отчаянный сорвиголова, мысль бежит вперед действий и это отчасти пугает. Но только отчасти. Больше раздражает его неуверенность, то как он почти не смотрит в глаза, словно чего-то боится, бросает двусмысленный фразы, исчезает на доп-тренировках и в целом, будто бы избегает специально. А сейчас пришел. Сам. (и если уж по-честному, это их самый длинный разговор вместе, наедине за очень долгое время и внутри что-то сладко ликует от этого осознания) И тонкая корка льда, образовавшаяся между ними за все это время, дает трещину, глубокую и основательную, когда в глазах напротив загорается что-то знакомо упрямое, целеноправленное словно стрела. Пять секунд до катастрофы, Армин мысленно отсчитывает. — Я знаю способ, облегчить боль. — Если мазь из живокоста, я лучше потерплю, — нервный смешок срывается с губ, а в лазарете становится заметно теплее. Или же это закатное солнце нагрело палатку? Эрен зеркалит его нервную улыбку, и это ему абсолютно не идет. Не на этом лице. Никогда. Это ему так не идет. — Ну так да или нет? — Эрен Йегер спрашивает, а не действует. Действительно что-то серьезное и стоило бы отшутиться, да только не хочется. Армин порывисто кивает, заправляя отросшую прядь за ухо. Такое себе согласие на странные возможно не медицинские методы от человека, который пару часов назад вылез из титана. Эрен опускается перед ним на колени, и мозг, наконец, панически подкидывает мысль-идею, что вообще сейчас произойдет. Койка натужно скрипит и хочется свернуть все это сомнительное мероприятие пока никто из них не натворил ошибок. А может это игра? Спор с кем-то? И поступил бы Эрен когда-нибудь так с ним? Точно нет. Йегер порывисто прижимается губами к бинтам, резко, отрывисто. Просто потому что по-другому не научили. Все его движения рубящие, словно удар топора по дереву. Стремительный и скорый на решения, привыкший добиваться того, чего хочет… Эрен поднимает на него взгляд, возможно, полностью готовый к тому, что его будут проклинать и ненавидеть до конца своих дней, но от своих чувств он не откажется. Просто, потому что, кто-то умеет тихо и незаметно выращивать любовь годами, пряча ее от посторонних глаз, а кто-то с ноги врывается в повседневный покой снося все на своем пути и раскрывая грудную клетку нараспашку, на, мол, смотри, все что есть. Хочешь откажись. Хочешь будем лелеять и растить это чувство вместе. Эрен второй тип. Армин даже не понимает откуда у него силы берутся схватиться за тесемки завязки у ворота чужой рубашки и притянуть его к себе, слепо уткнуться слюнявым поцелуем губы в губы. И это похоже на то, что было во сне. Неумело и неуклюже, жар чужого, наваливающегося на тебя тела и сбившееся дыхание. Эрен и в поцелуе этом весь порывистый, весь в своем юношеском максимализме словно кричащий на ухо во всей голос: — Ну наконец-то! Ощущение того, будто что-то разорвалось в воздухе или наконец лопнуло, как мыльный пузырь. Напряжение, что копилось так долго осторожно растворяется в грубых ладонях. Чужой вес на собственных коленях становится сюрпризом и Армин испуганно и болезненно стонет в горячий рот. Цепляясь пальцами за широкие (когда только так раскачаться успел?) плечи. — Извини, — Эрен отстраняется, глазища у него при этом абсолютно дикие и шалые, смотрит он, забавно моргая, пытаясь кажется восстановить дыхание и равновесие. — Все хорошо? Да? Нет? У Армина сейчас сердце грудную клетку проломит, это просто катастрофа, он умирает, он счастлив, у него сбылась мечта и… — Ага, — бинты чуть намокают от выделившейся сукровицы, возможно стоит их сменить, но сейчас все настолько вторично. — Это… лучше мази из живокоста. Эрен льнет к нему, обнимая за плечи, тихо посмеиваясь. И напряжение между ними рушится гранитной крошкой под ноги. * Жан замечает первым. Армин все ставил, что на Микасу (ей надо рассказать, это будет честно по отношению к ней), но Кирштейн вылавливает его как-то после отбоя, на совместном патруле, смотрит чересчур прямо и с осторожностью, которую от него не ждешь, спрашивает. — Ты и… Эрен? — причем спрашивается это максимально смущенным тоном, будто они обсуждают, что-то действительно странное или интимное, но по сути, наверное, так есть. Конечно, пню понятно почему он решает это уточнить, но… — Да, — просто потому что растягивать все это не имеет смысла, прямо отвечает Армин, смотря в чужие глаза. — Что-то еще, Жан? Возможно, это выходит чуть более агрессивнее, чем планировалось и за свой тон становится моментально стыдно, он же ничего плохо ввиду и не имеет, просто спрашивает и. — Полегче, Арлерт, — ночь сегодня ясная и прохладная, стоять на карауле до полуночи не хочется, но придется, дежурство никто не отменял. — Я просто спросил. Какая-то птица, испуганная шумом их голосов, недовольно покрикивая, взлетает шурша тяжелыми крыльями, и пропадает в ночном небе. Армин устало потирает веки и выпускает облачко пара с губ. Хочется то ли закончить этот нелепый разговор быстрее, то ли скорее о нем забыть и попросить Жана особо языком не трепать (но Кирштейн монументальный и надежный, на него можно положится). — Прости, мне не стоило… Тяжелая ладонь опускается на спину Армина и легонько треплет между напряженных лопаток. — Я пониманию, — с нервным смешком выдыхает он Жан и легким жестом зачесывает волосы назад. — Выдохни, а то выглядишь так, будто я тебя расстреливать собираюсь. Просто хотел сказать, что… рад за вас. Хочется плеснуть в лицо водой, но вместо этого этого Армин лишь благодарно жмется к чужому теплому боку и как-то почти отстраненно отмечает, что чуть догнал Жана по росту. Ничего себе, вечер открытий. — Ну, ты сопли не разводи! — Больше не буду, — шмыгает носом Арлерт. — И спасибо. Кирштейн что-то смущенно бормочет и машет рукой, мол, не стоит. Шея у него еле заметно розовеет в ярком отсвете рыжего костра. * Первый раз выходит смазанным и скорее нервно напряженным. Хотя, что не будет нервным и напряженным при их жизни? Армин просто обнаруживает себя прижатым к постели, внизу идет какая-то возня. Конни спорит с Сашей касательно того где лучше держать мясо, отчетливо слышны на улице неумелые попытки Жана поговорить с Микасой и ее более несмелые и неуклюжие (абсолютно не понятные для человека, не проведшего слишком много времени рядом с Аккерман) ее попытки в социальное взаимодействие. — Думаешь до него дойдет, что Микаса отвечает на его флирт? — играя пальцами со шнуровкой на чужой рубашке, тихо интересуется Армин. — Лет через сто, Лошадиная морда не особо сообразительный, — недовольно кривясь бормочет Эрен, явно не настроенный разговаривать о чужих романах сейчас. Глаза у него ненормально зеленые, словно молодая зелень или бутылочное стекло, а зрачок расширен, и все выдает его с головой. Армин оставляет поцелуй на подбородке Йегера, и игриво откидывается на мягкие подушки, счастливо улыбаясь. В воздух поднимается небольшое облачко пыли, которое отчетливо видно в пронизывающих комнату солнечных лучах. Эрен загорается в мгновение, лезет наглыми пальцами под одежду, оглаживает вздрагивающее тело, неумело, но по свойски лапает, гладит, щиплет. Остро и внимательно наблюдая за реакцией Армина из-под полуприкрытых ресниц. Стон срывается с губ абсолютно неожиданно, а колени разъезжаются. позволяя Йегеру устроиться удобнее между широко расставленных ног. Целует, лижется, не комментирует, но смотрит… Внимательный и настороженный. Понятно, о чем думает… А что если это первый и последний раз? А что если другого раза может не случится? А что если… И этих невысказанных «если» целая телега. Они застывают в уголках чужих губ, Эрен незаметно даже для себя стал намного взрослее. Он пока не понял, но со временем осознает и тогда… Армин ловит его лицо в ладони и прижимается лбом ко лбу. — Не думай, — прикрывая глаза, просит он. — Не сейчас, пожалуйста. — Так заметно? — негромко и устало спрашивает он, качая головой (и куда пропал парень-максималист? Где этот чудила «всё или ничего»?). — Я просто знаю тебя слишком давно. Расслабься. Эрен вновь накрывает его рот поцелуем, только на этот раз мягче, углубляет его, медленно, изучает, наслаждаясь моментом и стараясь отпустить все мысли. Армин тянет чужую рубашку вверх, та отправляется комом на пол… (Они все заметно изменились за это время. Но Эрен… Эрен, кажется, дал фору всем. По форме, неожиданный скачок в росте, заметно отросшие волосы, в которых мелькают седые пряди, организм будто взрослеет /стареет/ быстрее. Перекатывающиеся под смуглой кожей бицепсы и подрагивающие мышцы спины. Крепкое тяжелое тело, знакомо прижимающее к мягкой постели. Это не первый раз, когда они так возятся где-то за закрытыми дверями, но первый раз когда заходят настолько далеко). Хорошо. Поменьше мыслей, побольше действия. Объятья, ласки, Армин всхлипывает, когда чужое колено проезжается по паху, задевая возбужденный член сквозь ткань брюк. Он тянется к шнуровке штанов, неловко вздрагивает, когда ощущает укус на шее. Арлерт испуганно прикрывает ладонью место укуса и ловит взглядом насмешливую улыбку. — Видно ж будет… — Ну и что? Кому какое дело, — поигрывая с соском между пальцев ехидно и нагло тянет Йегер. Он все еще в своих мыслях, но не так глубоко, плавает на поверхности, пытаясь забыться. — Сам же просил расслабиться. Очередной возмущенный выпад тонет в сладкой судороге удовольствия разливающейся внизу живота, стоит Эрену обхватить чувствительную головку сквозь ткань белья. * Микаса вздыхает. И это тот тип вздоха, по которому понятно приблизительно пятьдесят процентов того, что она собирается озвучить, но словами через рот все еще не ее конек. — Ты и Жан? — переводя на общечеловеческий с аккерманского, ради приличия, уточняет Армин. — Я знаю, как это выглядит, — ее руки заметно напрягаются и ткань ее кофты, красиво очерчивает бицепс, а на щеках появляется еле заметный румянец. — Как будто ты счастлива. Так это выглядит, — Армин накрывает прохладные бледные пальцы, сцепленные в замок. У Аккерман не женские руки. Огрубевшие от многочисленных битв, с мозолями на пальцах, чуть узловатые (рахит, как-то давным-давно изрек Гриша Йегер, из-за недостатка витаминов). — И ты не обязана себя винить за то, что любишь кого. Слово «другого» виснет мертвым грузом между ними. Темные короткие волосы Микасы треплет прохладный весенний ветер. Он обманчиво ласков по утрам и жесток со всеми по вечерам, кусает голую кожу похуже мороза, к которому готов всегда с наступлением зимы. Но дело-то не в ветре. Микаса аккуратно склоняет голову на плечо Армину и утыкается лбом ему между ключиц. Любовь — это так сложно. Хотя, может он и не прав и в других обстоятельствах, в условиях мирного времени принимать какие-либо решения и слушать зов сердца было бы гораздо легче. Чувства накатывают на Армина волной и все что он может, это обнять… Дать немного успокоения чужой запутавшейся душе. Он качает Аккерман в импровизированных объятьях еще с пять минут, вслушиваясь в затихающее пение птиц в чаще. Весна в этом году выдается на удивление прохладной. * — Они… — Не милые и я оторву его ебливый хрен, если он обидит Микасу, — негромко и угрожающе предупреждает Эрен, устраиваясь совсем рядом и обнимая Армина за плечи. Быть в этих объятьях «маленькой ложечкой» так хорошо, и Арлерт откладывает многочисленные записи в угол, аккуратной стопкой и прячет лицо в чужой широкой груди. — Думаю Микаса сама сможет оторвать чей-то член, если ей разобьют сердце, — со смехом выдыхает он. — Я бы больше беспокоился за Жана в случае чего… Эрен что-то недовольно ворчит в ответ и опускает ладонь на светлую макушку, пропуская мягкие пряди сквозь пальцы. Он рассеяно массирует кожу головы, плавает в своих мыслях, в лучшем случае о Микасе, о которой беспокоится как о сестре, в худшем… (что там в худшем. Даже рассуждать не хочется, не то что думать. В голове Йегера иной раз разворачивается натуральный ад). Но дело сейчас не в этом, совсем. Мысли циклично возвращаются к Кирштейну… Жан так не поступит. Армин столько видел наброски углем знакомого портрета на полях блокнота, рапортов и прочего. Он видел этот взгляд столько, сколько помнит знакомство с ним. Любовь с первого взгляда, он помнит, как тот во сне неловко и сбивчиво шептал родное-чужое имя и… Армин много чего помнит, и много чего замечает. По крайней мере, за эту пару он будет спокоен вечно. Более здоровые отношения трудно вообразить. — Не думай, — бодая лбом Эрена в грудь просит Армин. — Дай себе отдыха. Тот наигранно обиженно стонет и целует в лоб (и как-то грустно шутить, что так целуют детей, да покойников). — Иногда это пугает то, насколько хорошо ты меня читаешь. — Я слышу, как крутятся шестеренки в твоей голове. — А я слышу это, даже когда ты скулишь подо мной. Армин полностью снимает с себя ответственность за пинок по этим бесконечно длинным ногам (и когда он только успел вытянуться еще?). (Когда сам Арлерт успел почти сравняться с ним по росту… Когда они успели так вырасти?) * Шелест волн он слышит раньше, чем видит само море. Этот звук не похож ни на один другой, он раздается еще издалека, вместе с перекрикиванием чаек в высоком голубом небе и запахом соли, который пропитывает собою все вокруг. Армин, кажется в первую секунду забывает как дышать. Говорить, ходить, слезая с лошади и направляясь… К морю. О котором столько читал и так мечтал (и ни одни огненные реки и мерзлые земли не сравнятся с этим зрелищем). Море омывает ноги. Вода облизывает трижды натерты, за все это время, мозоли и кровоподтёки, немного больно, конечно… Но так до одури хорошо. Вода ласковая, принимает всё и раскрывает свои объятья перед ними. Как и писали в многочисленных книгах. Бескрайнее. Не видно даже горизонта, небо сливается с морем в едино где-то там за чертой, которую ему никак не разглядеть. В горле встает ком… а глаза, глаза слезятся от ярких солнечных лучей, что отражаются от воды и остаются бликами на их бледных и уставших лицах. (На периферии слышно, как несмело Саша мочит ножки в прибрежных волнах, а Жан изумленно резюмирует: — Оно соленое!) Горячие сухие пальцы на мгновение касаются руки Арлерта и тут же исчезают. Прикосновение, возвращающее в реальность, прикосновение напоминающее: я здесь. Эрен делает шаг дальше и встает в воду по колено. Армин зачарованный лазурной гладью следует за ним, скорее даже по инерции, тянущийся за знакомым прикосновением и одновременно с этим желающий окунуться в теплые морские воды… Песок проходит сквозь пальцы ног и стопы приятно утопают в нем, лодыжку задевает мелкая серебристая рыбеха и тут же исчезает, в противоположном направлении, напоследок блеснув чешуёй на солнце. Рядом с большим пальцем ноги, обнаруживается ребристая перламутровая раковина и о таких Арлерт только читал, но никогда в своей жизни не видел. Он зачерпывает руками соленую теплую воду вместе с морской диковинкой и рассматривает ее в слепящих ярких лучах. Жарко. И пахнет йодом. Где-то поблизости Саша и Конни роняют Жана в воду. Брызги летят в разные стороны, а совсем рядом капитан Зое держит в руках медузу, небольшую, склизкую и прозрачную, возбуждённо шепчет, что про изучение, пока капрал Леви недовольно уточняет не ядовита ли эта штука и просит быть осторожнее (чужая забота настолько явно ощущается, что если протянуть ладонь, ее можно даже потрогать) и… (На душе так спокойно.) Дыхание предательски сбивается, а на глаза наворачиваются слезы и это совсем не из-за слепящего солнца. Он словно попал в свой самый заветный сон, только лучше. Микасу рядом чуть не сбивает сильная волна и она, забавно подпрыгивая уворачивается от нее, ну или по крайней мере пытается это сделать, легко балансируя и при этом нелепо удерживая сапоги в руках. В ее глазах столько всего, что не передать словами, но можно почувствовать. И Арлерт чувствует… На том же уровне, разделяя это мгновение навечно. Только взгляд Микасы прикован попеременно, то к ним с Эреном, то к шумной компании у берега (Конни барахтается и жалуется на то, что песок у него уже в трусах, пока Жан и Саша активно продолжают попытки его то ли утопить, то ли наоборот вытащить на берег. Через завесу белых брызг ничего не разобрать). В груди так сладко ноет и поет. Ох, если б только можно было замедлить время и остановиться на этом мгновении. (Мысли-шестеренки в чужой голове вертятся-крутятся и их шум не перекликает даже шелест волн, у Эрена планов с это море или даже океаны покрывающие земной шар) В высоком небе над головой громко переговариваются между собой жирные чайки. Эрен стоит чуть поодаль от них всех. Его штаны промокли чуть выше, чем по колено, а поза непривычно статичная словно он готов броситься грудью на врага. Но какие враги… Особенно здесь и сейчас, в месте, которое настолько умиротворенное. Пожалуйста. Только не сейчас… Рука как-то сама тянется и ложится на чужое плечо. Влага моментально пропитывает грязную, стоящую колом от соли, пота и пыли рубашку. Отстирать бы здесь одежду… да только хуже станет. Почему-то вспоминается ночь на кануне, неловкие объятья, словно в последний раз и чужой-родной голос бессвязно повторяющий что-то во сне. Но так и не разобрать, словно Эрен говорил и вовсе на чьем-то чужом языке. Теплые смуглые пальцы по инерции переплетаются с бледными мокрыми от воды пальцами Армина. — Огромный бескрайний водоём, который не вычерпать никаким торговцам, — понижая голос, шепчет Арлерт. — Эрен, это как писали в книгах. За стеной целый мир… Шелест волн, теплое дыхание, Микаса по правое плечо и момент настолько искренний, особенно пока Эрен продолжает держать его за руку. Мягкий соленый ветер треплет волосы и нагоняет к берегу новые «барашки» омывающие ноги и оставляющие брызги на бедрах и животе. Волна поднимает, то опускает, целуя своих первооткрывателей по эту сторону земли. На подсознательном уровне, горит сияет мысль катастрофа. Это не вечно. Это закончится. Любуйся пока есть время, Армин Арлерт. Любуйся пока жизнь не повысила ставки и все не стало предельно серьезно. (Пожалуйста. Чуть позже…) Все не может быть настолько просто и все, о чем он просит, пускай и молчаливо, одними лишь глазами. Не сейчас. Не здесь. Не рушь этот момент, Эрен. Пожалуйста… В глазах, что, кажется, сейчас по цвету сравнялись с оттенком бескрайнего моря мелькает тень понимания. Губы Йегера приоткрывается, но вслух он ничего так и не озвучивает. (спасибо) По крайней мере пока. Сердце, в который раз, глядя на него такого, пропускает удар. Пока у них есть это мгновение, но кто знает, что будет дальше… — Иди ко мне, — на грани слышимости зовет он и утягивает Армина в самые теплые объятья, что были между ними. — Все хорошо. Лживо-правдивое обещание, возможно, Эрен даже верит в то, что говорит… Море волнуется раз… На губах остается соленый поцелуй. Море волнуется два… Сильная волна сбивает их с ног и накрывает с головой. На секунду теряются все ориентиры, пока сильная рука не тянет Армина на поверхность. Море волнуется три… Эрен смеется ему в губы и обнимает ладонями лицо. И этот момент остается в памяти. Вкус соли и песка на губах, тяжелые от воды ресницы и горячие руки, что держат и не отпускают. Словно из раза в раз повторяя: я рядом, — как мантру. И в этом моменте так хочется отчаянно растворится…