Милосердие короля

Мне приходилось влюбляться и на Земле. Подростковые школьные влюбленности были нелепыми и болезненными и отличались маленькими глупыми подвигами, которые я заставляла себя совершать во имя любви. Так, например, я заставляла себя долго-долго стоять после уроков, замерзая на сквозняках в холодном школьном фойе, только чтобы проводить взглядом старшеклассника, в которого была влюблена. Этот глупый подвиг, оборачивающийся насморком и опозданиями к ужину, не был просто моим желанием увидеть объект обожания — это было доказательство моей безусловной любви к нему. Доказательство, которого он даже не знал. Что-то в этом отчаянном и бессмысленном действии вдохновляло маленькую меня и наполняло смыслом все мое детское существование. Однако, как заведено, окружающий мир теряет краски, когда мы становимся старше. Так и влюбленность стала чем-то вроде простуды, которая всегда случается некстати. Почувствовав первые симптомы, я раздражалась, злилась и корила себя за то, что это всегда было не к месту и не вовремя. Когда я повзрослела, влюбленность потеряла все свое очарование, а когда я поняла, что пользуюсь кое-каким успехом у противоположного пола, то она окончательно превратилась в воспоминание из детства. Мне казалось, я разгадала какой-то ребус — влечение к противоположному полу потеряло романтику и загадочность, превратившись в понятный физиологический процесс, да и сами мужчины теперь казались мне понятными и управляемыми. То, что можно было назвать серьезными отношениями, появилось у меня тогда, когда наивные мечты юности уже унеслись далеко в прошлое. Ни одни из них не продлились дольше года — что-то все время незримо подгоняло меня, я больше всего боялась остаться с тем, что есть, поэтому бежала, бежала от всех, пожалуй, нередко раня их по пути. Все мне казались не такими, и почему-то было тоскливо думать о совместном будущем с любым из них. Я была ненадежна, даже ветрена, злилась на себя за это — но все равно никак не могла отдаться чувствам. Жить чужой мечтой, идти на жертвы — это было не про меня, как и заставить себя отойти на второй план. Потому что ни один из тех парней не казался мне достойным этого — погрешность каждый раз была слишком большая. Сейчас, прокручивая это в голове, я усмехнулась: «Только король оказался достоин». Мой последний ухажер был недурен собой и нравился моей маме. Он встречал меня после работы, и раз в месяц в его руках появлялся букет цветов. Словно по зазубренной методичке мы ответственно выполняли план конфетно-букетного периода, и, когда после очередного свидания мы, наконец, оказались в горизонтальном положении, я впервые ощутила страх, потому что почувствовала себя всего лишь пунктом плана. Он следовал выверенной схеме, которая работала со всеми предыдущими. Мне стало противно от того, что беспристрастность, которую испытываю я с каждым мужчиной, сейчас испытывают и ко мне. А наутро я вдруг увидела, что он слегка не в моем вкусе — какое-то едва заметное сочетание черт лица не соответствовало неизвестно откуда взявшемуся моему собственному золотому сечению. Так и рушатся отношения. На следующий же день что-то заставило меня остановиться перед витриной по дороге домой. Я чувствовала себя ужасным человеком, но внутренний голос шептал, что не нужно соглашаться на что-то, просто потому что это хорошо и потому что это устраивает, например, мою маму и моих подружек, хоть иногда мне уже и начинало казаться, что я создала себе недостижимый идеал. А потом я встретилась глазами с Торином в самый первый раз и ощутила слабую надежду. Оказавшись в Средиземье, я столкнулась с совершенно новой действительностью: другие нравы, другие технологии, другое время, другие существа. Только мужчины были прежними. Фили был словно ходячим воплощением всех моих студенческих интрижек вместе взятых: уже имевший дело с женщинами, достаточно уверенный в себе, но еще не научившийся сдерживать свой неутомимый и с трудом сдерживаемый аппетит. Такой бы кинулся в бой без прелюдий по первому же намеку. А вот его брат был девственником в чистом виде. Никто мне этого не говорил, но это было ясно и по дурашливой, чуть застенчивой, но задиристой манере общения и по замашкам первоклассника, дергающего понравившуюся девочку за косички. Я встречала на Земле и таких, как Фили, и таких, как Кили. И только Торин был такой один. Он старше всех моих ухажеров вместе взятых — разницу в сто с лишним лет, вообще, сложно осознать. На Земле отношения с мужчинами возраста моего отца меня отвращали, но Торин не был старым. На фоне почти ровесников — Балина, Глоина, он казался молодым. Дома, незадолго до своего исчезновения, я читала про людей, которые не могут ни состариться, ни умереть, пока не достигнут своей цели, и это была особенная древняя магия. Торин, он был словно окутан этой магией, подтверждения которой я не находила, но она была единственным логическим объяснением всему тому, что я не понимала в этом гноме. Я смотрела, как он ест, чистит оружие, чинит одежду, устало разминает ноги после ходьбы и думала — неужели я влюбилась именно в этого мужчину — так до конца и не разгаданного, несущего ни для кого непонятный груз? Неужели, встретившись с ним глазами в самый первый вечер, я обрекла себя на это роковое заколдованное чувство, которое терпеливо ждало меня из другого мира? Впервые осознав, что я влюбилась в Торина, я испугалась, потому что ощутила давно забытую слабость. В той самой степной пустоши, где нас окружил отряд беснующихся орков, я вдруг ощутила дуновение сквозняков школьного фойе. Это было то же самое чувство, что и в шестом классе, когда пальцы замерзали, а живот предательски урчал, но я упрямо не двигалась с места и покорно возлагала все, что могла предложить, на алтарь своей чистой и безответной любви. — Почему ты ушла вчера? Я тебя напугал? — я вздрогнула от неожиданности и резко обернулась. Вода, которую Бомбур попросил для крупы, выплеснулась через край котелка. Король под Горой стоял передо мной и заглядывал мне в глаза с искренним недоумением. Да уж, земным мужчинам есть чему поучиться. На мгновение я испугалась, что в моих глазах он каким-то образом прочтет мысли, которые занимали меня все утро, но я приняла наигранно-покорное выражение лица. — Торин…- как хотелось ответить ему «меня таким не напугаешь», — я ушла, потому что ты приказал идти спать. Ответом мне был блеснувший в глазах гнома отголосок вчерашнего дикого огня. Он притянул меня за плечи, разливая остатки воды на наши сапоги. — Ну вот, придется снова набирать… — прошептала я у самого его лица, опешив от неожиданности. Было почему-то дико, что он вот так близко ко мне при свете дня. Некоторые вещи выглядят совсем иначе, когда выходят из тени. — Ты придешь ко мне сегодня? — полушепотом спросил он. — Если прикажешь, — я глянула на него снизу-вверх, взмахнув ресницами. — А если не прикажу? В ответ я улыбнулась и уже было повернулась, чтобы пойти к реке, но Торин удержал меня за локоть: — Постой… Я снова вмиг оказалась зажата в его руках — сопротивляться было бессмысленно. Торин с наслаждением прижался к моим губам, а я ласково и отзывчиво отвечала ему, чувствуя, как все его тело мгновенно напрягается — интересно, уж не от осознания ли того, что нас могут увидеть? «И все-таки, если он знал мало женщин, то я слишком жестока с ним», — подумала я. Приятно было чувствовать легкую женскую власть над этим воинственным королем. Услышав голоса собратьев, Торин тут же отошел на почтительное расстояние. «Тайная связь, — ухмыльнулась я про себя, — непростой путь я выбрала». Но почему же становится так нехорошо внутри оттого, что Торин выпускает меня из своих объятий, лишь бы нас не увидели вместе? Всегда ли так будет? Этой ночью я не пришла. То, что в мне осталось от земной женщины, напомнило, что можно не только соблазнять и дразнить. А еще, что Торин — не только сказочный король, в которого я влюблена, но и мужчина, который не может объясниться с женщиной, которая ему нравится. Чувство, накатившее на меня пьянящей волной, вдруг впервые встретило на своем пути сомнения. Глупые, безосновательные, гнетущие мысли находили путь в мое встревоженное сознание, как бы я не пыталась их гнать. Вдруг Торин просто пользуется мной? Вдруг я перестану что-либо значить для него, если дам ему то, что он хочет? А вдруг я, вообще, ничего и не значу? Я задержала дыхание — он шел в дозор. Первым моим порывом было пойти за ним, прижаться, спросить обо всем сразу, но я силой воли удержала себя на месте. «Пусть сам думает», — мелькнула последняя упрямая мысль перед тем, как я заснула. Реакция не заставила себя долго ждать. Следующий день выдался жарким. Коварство местного климата заключалось в том, что днем воздух нагревался и солнце пекло будто бы с удвоенной силой, но ночами становилось зябко. Чем выше мы поднимались, тем сильнее ощущался этот контраст. Гномам было все равно, а вот Бильбо второй день подряд ныл, что мы с самого ухода из Ривенделла до сих пор ни разу не остановились, чтобы помыться. Все утро я искала глазами Торина. Как назло, нам не выпадало ни одного шанса остаться наедине — гномы будто назло дергали его по разным вопросам: «Торин, почти половина запасов мяса съедена, вскоре нужно будет охотиться», «Торин, нужно обсудить расходы на обратный путь в случае возвращения в Синие Горы», «Торин, во время дозора я слышал волчий вой», — и так без конца. Он отвечал всем одинаково коротко и отрывисто, не глядя на говорившего. И хотя обыкновенно он ничем не выдавал наши с ним отношения, сегодня мне вдруг начало казаться, что он специально не обращает на меня внимания, и что так происходит, потому что я не пришла ночью. Это решение вдруг показалось мне идиотским, но, что хуже всего, вдруг откуда-то появился страх, что теперь Торин всегда будет таким далеким, и больше никогда не будет наших ночных свиданий. Будь у меня еще хоть мгновение подумать, я бы вспомнила свой привычный вывод — «Влюбленность так и работает». Но уже в следующий миг меня чуть не снесла орава полуголых, галдящих и гикающих гномов, несущихся к водоему. Торин неспешно шел вслед за ними, попутно расплетая косички на висках. «Жди у костра», — бросил он мне, не оборачиваясь. Не остановился, не посмотрел — все это резануло меня глубже, чем я ожидала. Обида, туманя рассудок, заполнила все тело. Я подскочила, как на пружине, и пошла в противоположную от лагеря сторону. Вода ласково облизнула мне щиколотки, и я широко улыбнулась — после дней пути в отряде начинаешь больше ценить одиночество. Неширокая прохладная речка удобно изгибалась, скрывая меня от посторонних взглядов густо заросшим берегом. До меня доносились голоса гномов, но я была абсолютно одна — и в эти счастливые минуты уединения мне вновь показалось, что все неважно. Что в этой истории я вольна делать все, что мне заблагорассудится. Наскоро выстиранные портянки болтались на ветке, одежда рядом с ними сохла на ветру. Блики на воде переливались алмазной россыпью, и сочная, уже чуть уставшая от лета природа звала кинуться в ее ласковые объятия. Я задержала дыхание и окунулась в реку с головой, чувствуя легкий напор течения. Внезапный всплеск заставил меня испуганно вынырнуть из воды. Благо, здесь она была мне ровно по шею. На берегу стоял Фили, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. А всплеск, очевидно, был от брошенного поодаль от меня камня. Торжествующим взглядом молодой гном пытался окинуть все то, что сейчас было целомудренно (как я надеялась) спрятано под водой. — А ну отвернись! — заорала я. Фили не шевельнулся. — Вылезай. Мне приказано тебя привести. — Живо отвернись, а то скажу Торину, что ты пялился! Гном усмехнулся и медленно повернулся ко мне спиной. — Дядя тебя зовет, красавица, — бросил он, удаляясь, — Поторопись. Он не в духе. Торин медленными, размашистыми движениями чистил доспехи, сидя на камне. Рукава своей рубашки он закатал до локтей, а мокрые волосы были откинуты назад. Идиллическая картина, только вот его испепеляющий взгляд не сулил ничего хорошего. — Где ты была? — Купалась… В реке. — Одна? — Вас не было слишком долго, я хотела по-быстрому… — надо же, я не просто оправдывалась, я лепетала. Когда стоишь в прилипшей к телу одежде и с водой в сапогах перед разгневанным мужчиной, то сложно снова разбудить в себе ловкую чаровницу. — У тебя был приказ. Какой? — Торин чеканил слова. — Ждать вас у костра, — я почувствовала, как к щекам приливает краска. Гномы слышали наш разговор, и от этого было стыдно вдвойне, но и они, почуяв надвигающуюся грозу, удалялись то по одному, то по другому срочному делу. — Ждать нас у костра, — чуть растягивая слова, повторил Торин, — А ты что сделала? — Ослушалась, — проговорила я. — Ослушалась, — снова утвердительно повторил Торин. Он положил свой ремень поперек расставленных колен и принялся начищать увесистую пряжку, продолжая смотреть мне в глаза исподлобья. — А что еще ты сделала? — Я не знаю, — я стояла перед ним, заложив руки за спину. Хорошо, что он не видит, как я впилась ногтями в свою ладонь. Внезапная перемена в гноме не то, чтобы пугала, но настораживала меня — я поняла, что правила, которым я следовала в моем мире с другими мужчинами, с ним не действуют. Это отрезвляло. Я упорно вглядывалась в глаза Торина, продолжая надеяться, что все это какой-то нелепый фарс, но гном был непреклонен: — Кто должен был стеречь тебя у реки? — Один из вас. — Один из нас. Получается, из-за тебя один из отряда также нарушил мой приказ. Так что ты сделала? — Подставила его… Гном поднялся, подошел ко мне вплотную и, глядя поверх меня, коротко сказал: — Я жду тебя сегодня. Я знаю, что, если бы он добавил, «попробуй не явиться», я бы не смогла ничего ответить. А ведь дело было совсем не в невыполненном приказе сидеть у костра. Вот так вот просто — меня поставили на место, а качать права было бессмысленно. Ведь я сама решила остаться — и остаться ради Торина. Эта жертва мне казалось бессмысленно-романтичной, как стояние в холодном школьном фойе, но когда от меня потребовали следующей жертвы — принять его правила, то я воспротивилась. Интересно, чего я ждала? Что король гномов будет носить меня на руках из-за того, что я последовала за ним ради его же целей? Здесь, вообще-то, еще двенадцать таких же. Или думала, что пойду с отрядом, моя жизнь будет полностью зависеть от Торина, а я смогу выставлять свои условия? С самого моего появления здесь этот мир учил меня тому, что я должна принять здешние условия, если хочу здесь оставаться. У меня был выбор уйти, но я не ушла. Теперь назад дороги нет, да и куда я пойду? Обратно по холмам и бездорожью, без запасов и оружия? Нет, моим единственным выходом было держаться за мужчину, который был моей единственной причиной нахождения здесь. Никогда еще остаток дня не тянулся так долго. Я чувствовала на себе взгляды гномов и почему-то в равной степени боялась встретить в них как презрение, так и сочувствие. Наш путь теперь неуклонно шел наверх — горы были совсем близко, и привычные расстояния давались с бóльшим трудом. Не гномам, конечно, а мне и Бильбо. Я каждый раз пыталась прикинуть, сколько мы проходим в километрах за день, считала шаги, но все время сбивалась — на Земле я не одолевала такие расстояния даже на самых длинных прогулках. Когда мы, наконец, остановились на ночлег, я почти безуспешно боролась со сном. Но железное «я жду тебя сегодня» как рукой снимало сонливость. Мне почему-то показалось, что незримая пропасть отделяет нас от нашего страстного ночного поцелуя, когда я пошла ночью к Торину, обходя спящих гномов на цыпочках. Я привычно уселась рядом с ним, поджав колени к груди. У нас уже была своя рутина, даже что-то напоминающее общие привычки — зачем я была так неосторожна с этим трепетным состоянием, в котором пребывают мужчина и женщина, только-только осмелившиеся сделать первые шаги навстречу друг другу? Торин молчал. Я молчала. — Почему Гэндальф не с нами? — мой голос был словно не подвластен мне. Все мои силы ушли в песок, все, что позволяло мне чувствовать свою власть над этим мужчиной, испарилось. — На что тебе волшебник? — буркнул гном в ответ. Я промолчала. Действительно, зачем? Затем, что он кажется единственным, кто может повлиять на Торина? Затем, что он держит все под контролем, чтобы все следовало его негласному плану? Я не знала, что ответить, ведь я просто попыталась начать разговор, как ни в чем не бывало. — Торин, прости… — я прервала молчание, но, прежде чем я успела договорить, он перебил меня: — Это ты прости, — его голос был даже ниже, чем обычно, — Прости, что тебе приходится спать на земле и терпеть все эти неудобства. Прости, что ты подвергаешься опасности, а я не могу ничего сделать. Все должно быть иначе. Он помолчал, и добавил: — Будь моя воля, все было бы иначе. Я шмыгнула носом, а он обнял меня за плечи.