Темнота

      Костя слишком поздно понимает, в какую ловушку себя загнал. Юра не появляется в участке и через день, и через день, и через. Гром даже набирает его номер с домашнего, но слышит только медленные гудки, а наведаться к нему на квартиру не позволяет что-то внутри.       — Федь, ты не знаешь, Юрка на задании уже, что ли? — спрашивает Костя показательно-небрежно, но тут же жалеет о своем порыве. Прокопенко смотрит так внимательно, как будто душу рентгеном просвечивает.       — Да откуда ж мне знать, — отвечает настороженно. — Зачем спрашиваешь?       — Так, — пожимает плечами Гром.       Он думает даже сунуться к Хмуровой с вопросом, но быстро отгоняет эту мысль: ответ она явно не даст, а вот послать может легко. И даже не на три буквы, скорее, в отгул.       Костя может смириться с отсутствием Юры, правда, может. У него абсолютно точно не сформировалась дурацкая зависимость за это время, и абсолютно точно его не гложет чувство вины за последнюю встречу. Но если бы Смирнов показался на глаза перед тем, как пропасть, ему бы стало все-таки чуточку легче.       Гром старается вернуться в привычный ритм существования — ну жил же он как-то без Юры и их маленькой договоренности раньше? Пусть не слишком гармонично, но жил, справлялся. Не ребенок, не сломается от того, что забрали игрушку. Он утыкается в дела, заваливает себя работой по уши — так, что сил остается только доплестись до дома и ткнуться мордой в диван, а на утро выкидывать себя из квартиры почти пинками.       Все бы ничего, но где-то между диваном и горьким утренним кофе остается ночь, когда Костя не может перестать себя обманывать. Засыпает он достаточно быстро — однако усталый мозг во сне подбрасывает моменты, о которых Костя не хочет вспоминать.       Во сне он видит Смирнова, в разные моменты, в разных ситуациях. Но чаще он видит, как вытаскивает его из ванной, а Юра не дышит. Он бьет его по щекам, давит на грудь, делает искусственное дыхание, но все бесполезно. Глаза Юры остаются открытыми, и синева в них застывает февральским льдом.       В первый раз Костя просыпается с тихим вскриком и какое-то время пытается убедиться, что это был только сон, а реальность — вот она, под рукой: жесткий диван, на котором не получается вытянуть ноги, приглушенное гудение из телевизора и тихое сопение Игорька. Это его реальность. Это, а не застывшие равнодушные глаза, убеждает себя Костя.       На следующую ночь все повторяется.       — Ты в мешках под глазами картошку хранишь, что ли? — поддевает его как-то Федя. Это его способ показывать свои переживания — вроде и не назойливо напрямую, но тем не менее забота.       Гром отмалчивается, мрачно прихлебывая вторую кружку кофе. Прошлой ночью ему снилось, как он душит Юру, а тот отчаянно пытается оторвать пальцы от своего горла. Костя проснулся за пару часов до будильника и больше не пытался заснуть. Такими темпами он либо сам загнется, либо станет легкой мишенью для случайной пули.       Костя старается спрятать раздражение внутри, но получается плохо, и он начинает срываться. Сначала на преступников в допросной и на заданиях. Затем на свидетелей. Посылает Федю, с обидой смотрящего на него, нахер и прикрикивает на Игорька. В этот момент Гром с полной ясностью осознает масштабы происходящего. Сын смотрит на него с каким-то испугом, словно бы Костя мог его ударить.       Но ведь он себя контролирует. Он бы никогда не ударил Игоря, не причинил бы ему боли, он, скорее, разорвет любого, кто посмеет хоть пальцем тронуть его сына. Только страх в глазах Игоря ранит тысячами иголок.       А если бы ударил, думает Костя, а если бы тогда, с Юрой, не рассчитал время? — и наконец понимает, как успешно обманывал себя. Это не он контролировал свою тьму. Это она контролировала его.       Осознание Костю ломает — состояние даже хуже, чем когда он курить бросать пытался. Он виновато топчется рядом с Игорем, надеясь, что парочки неловких слов хватит, чтобы восстановить мир. Такие же сбивчивые извинения приносит и Феде, который смотрит на него почти с испугом: мол, ты чего, Гром, серьезно извиняешься? Вот те раз.       Но этого для Кости все равно недостаточно. Он снова сбивает костяшки о стены, старается сдерживать себя, но дается это ему с трудом. Даже Хмурова замечает и настойчиво рекомендует отправиться в отпуск. Костя только смеется: ЛенСанна, я в отпуске себя угроблю окончательно. Мне работать нужно, понимаете?       Хмурова не спрашивает, что случилось, но кивает серьезно и понимающе.       С эпизода в ванной проходит месяц. Месяц почти без сна, сопровождаемый содранной кожей и запекшейся на костяшках кровью, мучительной головной болью и жуткими кошмарами. Проходит месяц, и их, наконец, отправляют брать ОПГ, в которой все это время был Смирнов. Костя работает быстро и четко, но процесс задержания проходит как будто мимо него. Он ищет взглядом Юру, но находит не сразу, а когда видит, думает: ого.       Волосы у него стали короче, никакого каре и красивой укладки. Вместо элегантной тройки и туфель под «крокодила» — спортивный костюм и псевдонайки. Такой Юра кажется отдаленным, слишком сосредоточенным, почти чужим. Костя подходит к нему неуверенно, Смирнов коротко и сухо передает ребятам какую-то информацию и на него не смотрит.       — Юр, — откашливается Костя, — ты… как тут вообще?       Юра наконец переводит на него взгляд — и в нем абсолютное равнодушие. Костя думает: лучше бы дал пощечину. Лучше бы психанул и оттолкнул. Ударил. Выпалил бы что-нибудь хлесткое, презрительное.       Но только бы не смотрел, как будто они не знакомы. Как будто никакой ванной не было.       Гром, кажется, чувствует зуд в руках. Ему отчаянно хочется впечатать кулак в чье-нибудь лицо.       Можно ему, пожалуйста, избить кого-нибудь?       Или может кто-то ударить его, выбить из головы все дерьмо, которое не дает спокойно жить, заставить забыть этот гребанный месяц?       Кто-нибудь. Пожалуйста.       — Все в порядке, — отвечает Юра — таким же ровным, сухим тоном. — Давай позже, хорошо?       И уходит.       Косте бы тоже уйти — он абсолютно бесполезно стоит посреди этой комнаты, пока остальные работают, и в целом как будто и не слишком здесь нужен.       Он вообще не слишком-то кому нужен, если так подумать. Игорьку разве что, да и ему с таким отцом не шибко хорошо живется. Игорю нужен в родители кто-то вроде Феди и Лены — с полноценным обедом и ужином, сменным постельным бельем, отглаженными футболками. Костя этого ему дать не может, никогда не мог, как бы ни хотел.       Он может дать ему только редкие встречи по вечерам, шаверму на ужин и короткий мужской разговор минуты на две.       А еще он может дать ему репутацию сынка психованного отца-мента, у которого крышак поехал и теперь он избивает людей. И спасибо, если этот отец не окажется в итоге за решеткой.       Костя старается прогнать эти мысли, но они как будто нарастают снежным комом. Темнота внутри говорит: ты же болен. Ты разрушаешь абсолютно все, к чему прикасаешься. Рано или поздно ты разрушишь Игоря.       Ему будет лучше без тебя, слышит Костя.       Феде тоже будет лучше без тебя, продолжает голос в темноте, — не нужно будет решать чужие проблемы. А Юре, Юре вообще будет легко и замечательно — его никто не будет больше избивать.       Ну разве не прекрасная картина будущего?       Костя смотрит на табельное на поясе. Темнота заполоняет все вокруг.       — Федь, — зовет он, — ты не мог бы Игорька забрать на сегодня? У меня тут дельце одно нерешенное осталось. Нужно бы закончить.