Новый укус на запястье

      – Ты сегодня напряжённей обычного. Переживаешь из-за переговоров?       Горячие мозолистые ладони медленно растирают по плечам и спине масло, и от этого крылья мелко трепещут: Эфир правда пытается расслабиться, но пока что получается откровенно не очень. Сложно сосредоточиться, когда все мысли о том, что ты можешь не пережить этот день.       – Да, – отвечает Эфир и кладёт голову на щёку. – Я… морально готовлюсь к тому, что могу не дожить до рассвета.       Эфир старается отвлечься. Он укладывает кольцом хвост на талии сидящего на бёдрах Чжунли, мерно дышит, расслабляет мышцы. Пробует, как обычно, просто отдаться умелым и… наверное, любящим движениям ладоней. Хотелось бы верить, что любящим.       Утром клан Эфира прибыл на бал к семье вампиров, к которой относится Чжунли, чтобы заключить перемирие, но процесс обещает быть не самым приятным. Совсем не обязательно, что им удастся найти общий язык, и это практически пугает Эфира, ведь от результата переговоров во многом зависит его жизнь.       Ещё до объявления намерений о перемирии мать Эфира – и по совместительству глава маленького клана низших демонов – отправила его «на разведку» в семью Лиюэ. Задача стояла простая: найти кого-то поближе к верхушке, подружиться, втереться в доверие, натворить своих инкубских дел, чтобы хоть немного повысить шанс на перемирие. Потому что если его не достичь, клан Эфира просто-напросто в скорое время вырежут.       Последствия проигрыша эльфов в войне не щадят никого. Даже своих.       – Думаешь, тебе достанется за авантюру, в которую ты оказался втянут? – шепчет Чжунли, вдруг склонившись, и целует в седьмой позвонок, мягко массируя под крыльями.       Чжунли умный. Эфир бы не удивился, если бы узнал, что тот сразу понял причины нахождения инкуба близ вампирского поместья. Однако Чжунли долго принимал правила игры, и обсудили они это лишь пару встреч назад: разговор завязался сам собой, а Эфир вдруг понял, что настолько прикипел, что врать уже не было смысла. Чжунли, как ни странно, не осуждал, не выгонял. Словно ему просто-напросто необходимо было проговорить это вслух.       Раньше Эфир не мог и вообразить, что с кем-то из партнёров у него образуется какая-то… связь.       – Мать сказала, что принесёт меня в жертву по ритуалу благополучия, если сделка сорвётся. А это очень кровавый ритуал. Это ведь я буду виноват: она доверила мне такое важное дело, а я его доблестно запорол.       – Отчего же она такая жестокая? – рокочет Чжунли и с нажимом ведёт ладони вдоль позвоночника.       Эфир тает. Чжунли нравится делать массажи, ему нравятся долгие прелюдии. Ему нравится не только то, что в Эфире есть отверстие, куда можно вставить член, но и, похоже, сам Эфир. Чжунли много целует, касается, никогда не ставит метки, словно уважает каждый сантиметр тела Эфира, и это оказывается чертовски приятно. Приятно получать ласки, а не только их дарить. Эфир даже был удивлён, когда у него на первой же встрече перехватили инициативу: обычно ведь всю работу делает инкуб, в то время как партнёр расслабляется и получает то, что должно.       Возможно, поэтому Эфиру спокойно с Чжунли: он говорит и делает, что думает, при этом не лишая какой-либо идентичности. Возможно, поэтому Эфир и не особо-то колебался, когда его прямо спросили, не заслан ли он от клана.       – Прозвучит, наверное, странно, но мать не любит инкубов, – безрадостно фыркает Эфир и тихо стонет, прикрыв глаза, когда пальцы Чжунли осторожно забираются под ошейник и нежно массируют особо натёртые места. – В нас она видит только производителей спермы для продолжения рода. Она мечтала, что родит двух девочек, а получились двойняшки и, естественно, вся любовь достаётся Люмин. Я не виню Люм, я, скорее, даже рад за неё, и она меня во многом поддерживает, но… Сегодня у неё все шансы остаться единственным ребёнком.       – Ты настолько не веришь в успешный исход переговоров? – ладони Чжунли перемещаются ниже, к ягодицам и основанию хвоста, и его движения становятся особенно осторожными: это очень чувствительная зона.       Эфира возбуждает даже то, что они просто дышат в унисон. Он тонет в глубоком бархатном голосе и растворяется в тепле рук. Как же он рад, что им удалось встретиться перед переговорами: их клану дали отдохнуть с дороги, и Эфир уже собирался было просто подремать отведённые пару часов в одиночестве, как вдруг на подоконнике появилась знакомая янтарноглазая летучая мышь.       Эфир чувствует бедром, как дёргается член Чжунли, а затем он вдруг слезает с бёдер и садится рядом: массаж перемещается на ноги. Эфир поджимает крыло, чтобы не мешало, и заглядывает в янтарные внимательные глаза.       – А это неважно. Потому что если они пройдут успешно, то меня наверняка вздёрнет ваш владыка, – безразлично ведёт хвостом Эфир, податливо сгибая ногу для массажа стопы. – Как-то слабо мне верится, что я останусь безнаказанным.       В ответ он получает только странный многозначительный взгляд, словно Чжунли на самом деле что-то знает, но пока не говорит. И, видимо не скажет. Эфир не особо питает надежд, что Чжунли мог бы за него замолвить словечко в случае успеха. Скорее всего, он просто нашёл возможность проводить вечера с приятным себе партнёром. Несмотря на то, что их связь намного прочнее, чем рассчитывала мать, чем планировал сам Эфир и чем у него было со всеми другими партнёрами вместе взятыми, вряд ли у него есть право верить, что это надолго.       Он ведь всего лишь инкуб.       А Чжунли чистокровный вампир.       Ему даже солнце нипочём.       – Владыка жёсткий, но не жестокий, – дёргает бровями Чжунли и мягко тянет за плечо: Эфир податливо перекатывается на спину, поудобнее укладывает крылья и тут же слегка разводит и сгибает в коленях ноги, когда чужие пальцы проскальзывают к сфинктеру.       Два пальца легко проникают внутрь, и с губ срывается тихий вздох, который Чжунли тут же сцеловывает, свободной рукой массируя грудь и бок. Эфиру непривычно то, что от него не требуют ласк: Чжунли, наоборот, получает куда больше удовольствия от изучения малейших изгибов тела ладонями, губами и языком. Даже попытки Эфира как-то отвечать или хотя бы ласкать чужой член прерываются: отвлекают. И это в самом деле поразительно для всей инкубской натуры Эфира: как так, выходит, что здесь совратителем выступает вовсе не он?       Чжунли вскоре нависает сверху: ему хочется больше. Эфир скрещивает голени за поясницей и обвивает чужую икру хвостом: ему хочется ближе. Чжунли горячо целует и плавно входит, внимательно следя за тем, куда и как упирается руками. Он даже в порыве страсти никогда не попадает ладонями на перепонки, а ведь это – Эфир знает, увы, не понаслышке – больно до слёз.       Чжунли в этот раз задаёт ритм: толкается сперва чуть быстрее, каждый раз проезжаясь головкой по простате, а затем медленнее и глубже, давая прочувствовать ощущение наполненности. И от такого контраста низ живота горит: Эфир надрачивает в такт, вздрагивает от импульсов чистого наслаждения и пытается урвать от этой близости каждое мгновение.       Ведь для него завтра может и не наступить.       Чужие горячие губы не переставая исследуют: то губы, язык и скулы, то вдруг плечи, ключицы и грудь. Чжунли нежно целует и поглаживает, едва-едва касаясь, подушечками пальцев вдоль ошейника. Эфир знает: ему очень хочется его снять. Но чтобы его снять, нужно иметь магический потенциал больше, чем у матери, этот ошейник надевшей и затянувшей. Чем больше разница потенциалов, тем меньше усилий нужно будет приложить, чтобы это сделать. И Эфир боится, что Чжунли – пусть и явно сильный и способный – всё-таки переоценивает себя. Либо недооценивает мать. Их клан пусть и крошечный, но древний и достаточно сильный.       Но лишь за искреннее желание снять эти оковы Эфир отдаёт всего себя без остатка. Тем более, сегодня.       – Бери сколько хочешь, – шепчет Эфир, расстёгивая манжету и обнажая закусанное запястье: их связь намного крепче, чем должна была быть по плану матери. – Сегодня я весь твой.       Для Чжунли брать чужую кровь по обоюдному желанию – настолько же важный и интимный знак признания, как для Эфира – принимать чужое семя. Чжунли не брезгует пить его кровь, он буквально сам предложил, и это было очень неожиданным шагом для Эфира, который в тот вечер как раз маялся от того, что хотел бы быть немного ближе, чем просто подстилкой на несколько ночей. Потому что Чжунли его уважает и ценит. Интересуется его мнением, уважает его внимание – они, как ни странно, не только трахаются на встречах.       – Ты же знаешь… я возьму не больше… чем нужно… чтобы не навредить, – не сбиваясь с ритма, отвечает Чжунли, прослеживая кончиком носа вены от сгиба локтя до запястья и оставляя между словами поцелуи.       Если мать узнает, она убьёт Эфира.       Впрочем, она и так его убьёт.       Уверенные толчки, сдвоенное дыхание, хлюпанье масла – Эфир прикрывает глаза и расслабляется, устраивая ладонь у головы: Чжунли так удобнее кусать. По руке бегут мурашки от горячего дыхания, Чжунли широко лижет, обеззараживая, а потом коротким движением прокусывает тонкую кожу. Запястье пульсирует, горит под чужими губами, и Эфир чувствует, как кровь отливает от лица, а пальцы немеют: Чжунли опытный и сильный вампир, ему не составит труда выпить всю кровь Эфира менее, чем за минуту. Но это временные ощущения, уже к вечеру пройдёт бледность, а через полтора дня полностью восстановится кровяной баланс.              Голова легко кружится, когда Чжунли начинает зализывать ранку. Запястье – единственное место на теле Эфира, которое он позволяет себе кусать, и то потом сам бережно закрывает манжетой.       Чжунли жадно припадает к губам, ускоряя ритм – по низу живота растекаются волны наслаждения, предвещающие скорую разрядку, и Эфир чувствует, знает: Чжунли тоже осталось недолго. Ловко подгадав момент, Эфир плотнее сжимает ноги на чужой талии, прижимая Чжунли к себе и не давая отстраниться, и ловит удивлённый взгляд.       Но сегодня Эфир, ранее лишь глотавший сперму Чжунли, отдаёт всего себя.       Без остатка.       Эфир не мигая смотрит в блестящие магией после насыщения кровью радужки, плотнее обвивает хвостом голень Чжунли, цепляется за шею и рефлекторно закрывает их обоих крыльями, когда на него следом накатывает судорога оргазма.       – Всё будет хорошо, – шёпотом заверяет Чжунли, осторожно выходит и приникает к губам.       И Эфир даже почти верит.       – Не утешай меня, пожалуйста, – выдыхает он и ловит ещё череду коротких поцелуев. – Но спасибо.       Чжунли застёгивает на запястье манжету и устраивается рядом: целует, массирует плечи, ведёт подушечками пальцев вдоль костей крыльев. Словно показывает, что совсем-совсем не хочет отпускать. И Эфир сдаётся: ему нужно хоть немного надежды:       – Чжунли, – тихо говорит он, хмуро-виновато заглядывая в глаза, – если переговоры пройдут… успешно, мы можем продолжить… встречи?       Несколько мгновений Чжунли смотрит в глаза, а потом улыбается уголками губ:       – Конечно, – он целует в лоб, следом в губы. Потом добавляет: – Сходи в душ, а то будешь пахнуть моим маслом, – снова целует в губы и лишь затем поднимается.       Они снова расстаются: Чжунли обращается летучей мышью и исчезает в оконном проёме, а Эфир уходит в душ. Очень хочется верить, что им правда ещё удастся увидеться. Эфир наскоро моется и тихо шипит, когда вода затекает под ошейник: в некоторых местах кожа уже сильно стёрта, и даже целебные свойства масла Чжунли не спасают.       Парадная форма Эфира традиционна для инкубов: чуть свободные кожаные штаны с прорезью для хвоста и, собственно, всё. В таком, конечно, только на балы и ходить. Эфир уже предвкушает, как после переговоров мать заставит его танцевать, якобы даря последние минуты свободы. Отвратительно. Сверх требуемого Эфир надевает только замысловатую портупею: с ней не так бросаются в глаза ошейник и манжеты. Он быстро переплетает косу, убеждается, что укусы не заметны, выходит из комнаты и нос к носу сталкивается с Люмин.       – А я за тобой, – тихо говорит она, мягко улыбаясь. Она одета куда более подходяще: ажурное платье в пол, полупрозрачная чёрно-красная сеточка на ободке, тонкие перчатки до локтя. – Мама попросила позвать тебя.       Эфир кивает, и они тут же начинают идти по коридору к остальным.       – Всё в порядке? – обеспокоенно шепчет Люмин, бросая короткие взгляды. – Ты весь бледный.       – Сойдёт, – врёт Эфир, осторожно улыбаясь, и переплетает кончики хвостов, чтобы изобразить уверенность в словах.       Однако они с Люмин оба знают, что это ложь. И оба ничего не могут сделать.       Мать презрительно фыркает, когда Эфир появляется в её поле зрения – он тут же отводит взгляд в сторону и в пол, делая вид, что его здесь нет. Если бы не формальности, и она, и он предпочли бы, чтобы Эфира не было в зале на переговорах. Но он и Люмин – единственные живые её дети, поэтому обоим приходится терпеть.       Наверное, при таком раскладе она не сильно расстроится, если переговоры не пройдут успешно.       Люмин берёт Эфира за руку, пытаясь поддержать: он это ценит, правда-правда ценит. Люмин – единственное, что вообще позволяет ему не отчаяться окончательно. Люмин и, наверное, Чжунли. Но о нём, скорее всего, лучше забыть.       Представители клана проходят вслед за стражей к главному залу. Эфир всю дорогу рассматривает плитку под ногами. Стража открывает массивные двери, процессия заходит – теперь Эфир рассматривает паркет. Ему всё равно, что произойдёт, он уже знает, чем для него закончится день. Так что, по большому счёту, плевать.       В зале повисает странная тишина, но Эфиру не интересно поднимать голову: не его заботы, не его проблемы. Даже если их крошечный клан сейчас выпьет вампирское семейство, это и то будет лучший исход.       Эфир чует недовольство матери: её агрессия пахнет тимьяном, а уж его Эфир научился чуять за версту. Хочется просто развернуться и уйти, но вдруг Люмин дважды мягко сжимает ладонь, явно привлекая внимание, и Эфир поднимает взгляд.       И замирает, забыв, как дышать.       Потому что на троне владыки вампирской семьи, лениво подперев щёку кулаком и закинув голень на колено, сидит Чжунли.       И смотрит прямо на Эфира.       Ему конец.       Ему конец.       Ему конец.       Он всё это время спал с владыкой вампирской семьи.       Ошейник начинает медленно затягиваться, и Эфир через силу сглатывает, нарочито гордо приподнимая подбородок, и смаргивает подступающие слёзы. Люмин испуганно вдыхает, не понимая, что происходит, и сильнее переплетает кончики их хвостов, словно так может забрать как-то его страдания, но у Эфира внутри всё замирает и леденеет.       Он ошибся, когда сказал, что его убьёт либо мать, либо владыка.       Они оба убьют его.       Ошейник затягивается, дышать становится сложнее, и в воспоминаниях проносятся все ужасные и кровавые байки, которые Эфир слышал о владыке Лиюэ. Наверное, если бы он удосужился хоть что-то разузнать о его внешности, то не попался бы так глупо. И что вышло? Встретил прилично одетого вампира, последил, понял по поведению и разговорам, что он точно не последний по иерархии, и решил, что достаточно разведки, можно хомутать.       Дохомутался.       – Маерс, – имя матери, произнесённое голосом Чжунли, прокатывается по залу и слегка придавливает магически: ошейник тут же перестаёт затягиваться и даже словно чуть ослабевает. – Прекрати душить его.       – Моракс, я не имею никакого отношения к проблемам своего отпрыска, – выплёвывает мать, а Эфир только дёргает бровями: как легко она отреклась от собственного ребёнка.       – Я не давал тебе слова, – напоминает Чжунли – или правильнее говорить Моракс?.. – а затем снова заглядывает в глаза Эфиру.       А его охватывает мелкая дрожь.       – Эфир, – уже намного мягче обращается Чжунли, садится ровно и легко похлопывает по бедру. – Иди ко мне.       Быстро заглянув в глаза перепуганной Люмин, Эфир кивает ей, мол, всё в порядке – хотя сам напуган до смерти, – а затем на негнущихся ногах идёт к Чжунли, до последнего не расцепляя с Люмин хвосты. Подойдя, он неуверенно замирает, но Чжунли повторяет жест, и приходится в самом деле сесть ему на бёдра. Поперёк живота тут же ложится рука и подтягивает ближе, спиной к груди.       Нежно поцеловав в седьмой позвонок, Чжунли расстёгивает ошейник с такой лёгкостью, словно он из шёлка, а не сантиметровой кожи.       Пряжка брякает о паркет.       – Как давно я хотел это сделать, – шепчет Чжунли, успокаивающе поглаживая ближайшее к нему крыло, а затем медленно лижет затёртую кожу шеи. – Я же сказал, что всё будет хорошо, – всё так же тихо добавляет он и вдыхает: – М-м-м, шея ещё пахнет моим маслом.       И Эфир выдыхает, расслабляясь, потому что слышит по голосу:       Чжунли доволен.       Только когда Эфир устраивается в объятиях поудобнее, обвив хвостом голень и уложив голову на плечо Чжунли, тот притирается скулой к макушке.       – А вот теперь, – негромко рокочет Чжунли, но его голос гулко разносится по залу, – перейдём к переговорам.       Эфир слышит: Чжунли улыбается.       А в глазах матери впервые на его памяти блестит страх.