Наше «здесь»

Гиппократ говорил: «Жизнь коротка, искусство вечно». На латыни высказывание звучит намного лучше, каждый раз подмечал для себя Тэхён. На первом собрании Джэхён произнёс эту фразу, вложив душу и расправив плечи. Чон Джэхён учился на последнем году обучения, специализировался в лепке и своим голосом заставлял сердца людей дрожать и биться в унисон. Эта споосбность покорила Тэхёна настолько, что он, неопытный первокурсник, тайно проник на собрание, прослушал лекцию старшего о вкладе Боттичелли и Микиланджэло в современное искусство и даже не заметил, как всё это время сидел с открытым ртом. Конечно, Джэхён с самого начала заметил его. Сложно не заметить подростка со звёздами вместо глаз, который чуть не прожёг в Чоне дыру. В конце собрания, пытаясь незаметно удрать, пригнув при этом голову и прижав рюкзак к груди, Тэхён всё же не успел: Джэхён поймал его возле двери и перегородил путь. Высокий, намного выше Тэхёна, но несколько ниже Субина, широкоплечий и с безупречной укладкой, Джэхён произнёс: «Мы собираемся по средам и пятницам. В следующий раз мы подробно разберём творчество Боттичелли и его знаменитое «Рождение Венеры». Слышал что-нибудь про это? И не садись на последние ряды: там плохо слышно. Увидимся». Тэхён был ошарашен и благодарен. Он посещал собрания, восхвалял умения Джэхёна рассказывать исторические факты так, чтобы хотелось слушать и слушать, пока всё тело изнутри не наполнится искусством слова. Поэтому когда Чон сообщил, что выпускается, и его место должен занять именно Тэхён, тот не поверил: «Но как я вообще могу, хён? Я же ничего в этом не смыслю. Сыльги-нуна или Джошуа-хён намного опытнее меня». «Пойми, Тэхён, — Джэхён потрепал парня по плечу, ободряюще улыбаясь. Его улыбка будто говорила Тэхёну, что «всё будет в порядке». – Я знаю, что это должен быть ты. Напомни мне первое правило художника». «Позволить эмоциям прийти естественным путём», — промолвил парень. Неужели такой, как он, может заменить Чон Джэхёна? Тот руководил клубом три года, а теперь какой-то первогодка должен занять его место. «Так позволь себе сделать это. Не противься. Я верю в тебя, как и поверил на первом собрании. Ты же знаешь, что у нас закрытый клуб, но лишь такой, как ты, первокурсник факультета живописи Кан Тэхён, смог попасть сюда без предварительного собеседования». Так Тэхён стал президентом клуба. Восседая напротив любопытных глаз, многих из которых он видел впервые, Тэхён чувствовал, как начинает дрожать. Страх лишь в твоей голове, повторял он как мантру. Тэ отчетливо помнил, каким показался ему Джэхён в тот день, ровно год назад: уверенный, знающий своё дело, опытный и не боящийся ошибиться. Кан солжёт, если скажет, что не готовил свою вступительную речь два дня, советуюсь с Сынмином по телефону и крича в подушку от того, как тупо в итоге она звучит. Поэтому Тэхён глубоко вздохнул и заговорил: – Первое, что вы должны запомнить во время наших занятий и использовать это правило в своих работах – это мотто клуба. Позвольте эмоциям прийти естественным путём. Не лгите сами себе, и тогда ваши работы будут свободны от предрассудков. И второе правило – prima lex historiae, ne quid falsi dicat. «Первый принцип истории – не допускать лжи». В клубе мы изучаем историю, а история, как и искусство, не терпит лжи. Предыдущий президент клуба сказал, что на собраниях мы изучаем не только введение в историю, но и познаём сами себя. И я согласен с этим высказыванием. Вы поймёте, о чём я, когда мы приступим к лекциям, — Тэхён обвёл взглядом избранный круг студентов и, заметив их заинтересованные лица, облегченно выдохнул. Он практиковал ораторское искусство все каникулы, отрабатывал техники совместно с Хёнджином, учась расставлять акценты и работать над дикцией. – Мы начнём с Боттичелли. Комната, в которой проходили собрания клуба, раньше служила лекционным залом, но из-за её небольших размеров её отдали на попечение клуба. Джэхён, как основатель клуба, вцепился за эту возможность и вместе с младшенькими, Сыльги и Джошуа, оборудовал помещение всеми удобствами: одолжил репродукции картин из академической галереи, подключил проектор, сделал небольшой косметический ремонт и даже принёс разноцветные подушки для комфортного времяпровождения. Тэхён знал, что члены клуба оценивают его, анализирует манеру речи и жестикуляцию, думают о том, достоин ли он доверия, и следует ли им вообще посещать занятия. На президенте висит ответственность удержать студентов, дать им понять, что лишь здесь они смогут познать себя. Чон Джэхён умело справлялся с этой ролью, ему не требовалось особых стараний: люди сами шли за ним. Хоть Чонвон и называл Тэхёна одаренным оратором, но Кану было далеко до сонбэ и он об этом прекрасно знал. Но, тем не менее, он включил ноутбук – и проектор вывел на доску изображение знаменитой картины Боттичелли. – Вы уже должны знать «Рождение Венеры». Первокурсники проходят её лишь в конце первого семестра, но при подготовке к вступительным экзаменам, думаю, она вам не раз попадалась, как отличный пример эпохи раннего Возрождения. Всем и без того известно, Венера, олицетворяющая любовь, стоит в морской раковине, которую бог ветра Зефир несет к берегу. Раскрытая раковина в ту эпоху, в эпоху Возрождения, олицетворяла женственность. Фигура Венеры скульптурна, а ее поза подчеркивает непринужденность и скромность. Красота богини завораживает, но она выглядит задумчивой и отрешенной на фоне других персонажей картины. Почему? – Ей не нравится её положение? – Она чувствует себя некомфортно обнажённой? – Бог Зефир хочет за ней приударить? Тэхён раздраженно отмахнулся. – Не несите чушь. Венера испытывает предчувствие близкой смерти. В первую очередь символической – она отказывается от своей женственности ради божественной материнской силы. Венера станет богиней любовного наслаждения, которая сама этого удовольствия никогда не испытает. У неё нет выбора, и в этом причина ее грусти. Ей не суждено испытать влечение, желание, земные радости. Представьте, что у вас вдруг отобрали краски или заставили писать то, что полностью противоречит всем принципам? А вот Венера рождается для мира - и мгновенно теряет жизнь, своё живое начало. И обратите внимание на цветовой ряд: в основном преобладают голубые тона, переходящие в бирюзово-серые оттенки, что придает композиции воздушность и праздничность. «Любовь пришла» — так говорят об этой работе. Венера рождается и появляется на сушу из пены морской, несёт за собой любовь. Боттичелли был... – Тэхён замолчал на полуслове, вслушиваясь. Откуда-то позади доносилась музыка, словно кто-то напевал себе под нос. Низкий голос с долей хрипотцы звучал одновременно и знакомо, и привычно, словно это само собой разумеющееся для клуба. Кан Тэхён любил тишину, ненавидел, когда его прерывали и это сильно мешало ему рассказывать групповые проекты в школе. Тэхён продолжит разглагольствовать про Боттичелли, но в голове на весь день останется безымянная песня. // – В итоге ты всё-таки облажался, да? – Хёнджин всегда выражался прямо. Принцип у него такой: говорить всё, что думаешь. Поначалу Тэхёна это ужасно раздражало, ведь он привык подбирать слова и думать над смыслом сказанного, но после встречи с Хваном понял, что это лишь пустая трата времени. Хёнджин расположил мольберт рядом, уже сделал рамку из бумажного скотча на листе бумаги и достал набор карандашей. – Всё было настолько отстойно? – Ну не то, что бы, — пытался возразить Тэхён, но тут же сдался под взглядом друга. Да кому он вообще врёт? Вышло ужасно! Он чуть ли не в обморок упал, когда наконец провёл собрание. Повезло, что у него сил хватило, чтобы вежливо улыбаться и кивать, а не выпрыгнуть через окно с позором. И почему в своей комнате, в окружении друзей, ему спокойно удавалось проводить лекции и при этом ещё умудряться шутить? И всё же Тэхёну далеко до Джэхёна. – Ты прав, я облажался. Хёнджин хмыкнул и потрепал Кана по плечу. Он вытянул длинные ноги с разрисованными вручную кедами – в этот раз обыкновенный василёк – и чуть не сбил Чонвона. Ян укоризненно глянул на старшего, примостился рядом и повернулся к Тэхёну. – Не говори мне, что ты облажался. – Да идите в пень! – под громкий смех Хёнджина и недовольное бормотание Чонвона Тэхён уставился в пустой лист. Заточенный ножом карандаш, а рядом с ним ластик, что больше походил на огрызок, лежали в пенале. На сегодняшней паре они рисуют с натуры, так что Тэхёну не пришлось тащить с собой набор гуашей и потрепанных кисточек. Набросок с натуры казался Тэхёну намного легче, чем рисовка по памяти. Конечно, здесь всё зависело и от вида наброска: Чонвон предпочитал динамический, а вот Тэхёну, наоборот, больше нравился характерный. Передать характер объекта, как считал Тэхён, намного легче, чем движение. Хотя и в том и в том виде есть свои нюансы – с этим никто из них не спорил. Хёнджину же ничего не нравилось: каждый раз Хван получал от профессора за то, что неправильно намечает пластику. Боковым зрением Тэхён заметил, как при взгляде на пустой гипсовый куб, где сегодня будет сидеть натура, Хёнджин скривился и уже готовился к профессиональному поражению. Чонвон обычно помогал другу, намечая движение оси, но иногда даже Великий Ян Чонвон не мог выдержать нытья Хёнджина. – Кого профессор позвал позировать в этот раз? Кого-то с архитектурного? – до начала занятия оставались считанные минуты, и Тэхёну уже не терпелось начать. Не потому, что он так любил затянутые пары с профессором Ваном и его «мудрые» изречения по поводу и без, а потому, что это пара – последняя, и вечером Субин обещал привезти выпивку из Сеула. Интересно, алкоголь из столицы настолько вкусный? И придётся ли им снова тащить Хёнджина до дома? Когда последние студенты расселись по местам, образовав круг из мольбертов, профессор Ван с важным видом зашёл в аудиторию. Невысокий, с седыми висками, которые его жена каждую пятницу старательно скрывала краской темно-каштанового оттенка, и с расслабленным галстуком мужчина оглядел собравшихся студентов. Его хмурый взгляд за густыми бровями заставил Хёнджина хмыкнуть в кулак, и Хван благодарил Господа, что профессор не видит его лица. На занятиях профессора Вана студенты мечтали убиться головой об стену, засунуть карандаш в его глазницы или просто заткнуть уши, лишь бы не слушать этот гнусавый голос. Плешивая седина мужчины блестела при свете люминесцентных ламп, и Хёнджин не раз норовил изобразить её в своей дипломной работе. Ни Чонвон ни Тэхён ни на минуту не сомневались, что друг способен на это. Сынмину с Субином повезло больше всех: профессор Ван, любитель называть студенток «суповыми наборами», подмечать их короткие юбки и тратить учебное время на рассказы о птичках, в этом году не вёл у них. Чонвон в тайне мечтал перевестись на скульптуру, чтобы больше никогда не видеть лица мужчины, Хёнджина пары забавляли, а Тэхёну не терпелось попробовать новую выпивку. В след за профессором, разгоняя мрачную атмосферу, зашёл светловолосый студент. В отличие от лысеющего мужчины, парень взъерошил густые, выцветшие на солнце волосы, и убрал челку с лица. На вид он был не старше Тэхёна, может быть, даже его ровесник. Не каждый согласится позировать два часа, но, видимо, у этого парня хорошая выдержка. Мало кому удавалось почти не двигаться и сидеть смирно: обычно натурщики ёрзали, разминали затекшие конечности, и из-за этого процесс затягивался ещё как минимум на час. Хоть Тэхён и сдавал набросок одним из первых, ему всегда приходилось ждать медлительного Хёнджина, который десять раз подумает, а потом, чертыхаясь из-за того, что времени осталось совсем мало, заново перерисует всю работу. Натурщик присел на стул, расстегнул байку, и только сейчас Тэхён заметил, насколько же у него длинные пальцы. «Такие картинные», — подумал Кан, держа наготове карандаш. Под байкой оказалась плотная футболка цвета хаки, которую он тут же снял через голову. Худощавый, с белоснежной кожей, юноша ничуть не стеснялся своей наготы: наверное, позирует уже не в первый раз. Тэхён сразу заметил острые, выпирающие ключицы и небольшую татуировку прямо на запястье. Синяки под глазами и тонкая кожа под веками, ореховые глаза в пепельном переливе делали из натурщика настоящую античную фигуру. Тэхён не знал, где профессор откопал этого парня, и уж точно не понимал, почему тот вдруг согласился. – Всем собраться! – внезапно рявкнул профессор. Хёнджин демонстративно прикрыл уши. – Это наш сегодняшний натурщик с факультета скульптуры. Он любезно согласился попозировать, так что давайте справимся со всем быстро. И помните: «Важно не то, на что вы смотрите, а то, что вы видите», — процитировав американского писателя (честное слово, он вычитал эти слова сегодня из утренней газеты, пока сидел на толчке), Ван с важным видом подошёл к натурщику, помогая принять ему нужную позу. Широкоплечий, но с тонкой талией – такого будет интересно рисовать. Тэхён смог прочитать мысли профессора, ведь и сам об этом подумал. Обычно они рисовали спортивных юношей или миниатюрных девушек, но в этот раз придётся рисовать совсем другое телосложение. Пока Тэхён определял для себя, выбрать тональный набросок или линейный, студент со скульптурного уже принял нужную позу: сидя на полу, он спиной опирался об куб. Голова запрокинута, грудь равномерно поднимается. Кисти, которые так понравились Тэхёну, прикрывают глаза. Отчего-то Кан покрылся румянцем – подобная поза показалась ему слишком интимной. Конечно, они уже рисовали полуобнаженных людей, но в этот раз дело было в чем-то другом. Тэхён поднёс карандаш к листку, наметил ось и, каждый раз переводя взгляд с натуры на рисунок, чувствовал лёгкую дрожь в теле. В какой-то момент Тэхён застыл с поднятым карандашом в руке. Натурщик изменил свою позу. Он улыбался, всё так же спрятав глаза за ладонью. Ещё секунда – и улыбка пропала, оставив Тэхёна биться в догадках. Что значила эта выходка? Зачем он сбивает его с толку? Тэхён вновь приступил к наброску, когда слух уловил знакомую мелодию. Натурщик пел. Безымянная песня вновь обрела форму. Тэхён огляделся по сторонам, но никто кроме него, казалось, не услышал. Профессор Ван завалился на стул, закинув ноги на стол, и мирно храпел. Чонвон усердно прорисовывал торс парня, а Хёнджин пытался скрыть слёзы и раздражение. Пение, что касалось ушей Тэхёна, выводило из себя. Он любил тишину больше всего на свете, а эта песня и без того сбила его с толку ещё во время лекции. Значит, всё это время тем человеком, который так бесцеремонно мешал его рассказу, был этот парень? Тэхён сжал челюсть. Натурщик всё ещё продолжал напевать. И он снова улыбался. Подумать только, этот парень снова это делает! Тэхён ждал, в надежде, что песня утихнет и покинет его голову, но парень даже и не собирался останавливаться. Он беззаботно напевал себе под нос, периодически поднимая уголки губ в полуулыбке. Отложив карандаш, Тэхён сжал кулаки и кинулся в центр, прямо к натурщику. Пока студенты непонимающе переглядывались, Тэхён присел рядом и, убедившись, что назойливый парень его слышит, прошептал: – Я думал, ты уже напелся в клубе. Разве тебе этого не хватило? Уголок губ натурщика еле заметно дёрнулся. Тэхён дожидался ответа или хотя бы кивка, но тот так и продолжал молчать. – Эй, что у вас там происходит? – Лучше снимите номер! – Его голова отклонилась на несколько градусов, — ответил Тэ и вернулся на место. В след прилетел смешок. Он над ним смеётся? Стоило Кану сдать набросок на стол храпевшего профессора, как натурщик тут же поймал его. Выше Тэхёна на полголовы, он перегородил ему путь. Всё ещё с обнаженным торсом, он стоял достаточно близко, чтобы Тэхён смог рассмотреть едва заметное родимое пятно на ложбинке между ключицами. Незнакомец заговорил первый: – Почему тебя раздражает моё пение? Никто кроме тебя его не слышит. – Может, именно потому, что я его и слышу? Глаза, выцветшие под солнцем и дождём, лукаво смотрели на Тэхёна. – Меня зовут Чхве Бомгю, — представился парень и призрачным движением смахнул чёлку с лица. На юношеском лице, таком светлом и румяном, появилась смущённая улыбка. – Nomen est omen*, — только и ответил Тэхён, обходя парня и возвращаясь за свой мольберт. Кан не мог знать, что всё это время Бомгю провожал его взглядом, потирая запястье, что изнывало от старых ран. Бомгю не мог знать, что эта встреча породит события, которые никто из них не в силах исправить. Но пока они молоды и свободны, рано задумываться о будущем.