Neon Generation

Холодный октябрьский дождь нещадно хлестал за окном и стучал по крыше дома и подоконникам, убивая всякое желание выходить на улицу и заменяя его острым желанием снять брюки и рубашку, залезть в постель и уснуть. Лу испустила полный досады вздох, думая о том, что ливень не прекратится до завтрашнего утра, и полезла в нижний ящик шкафа за зонтом. В этот момент Кей крикнул с первого этажа: — Лу, мы готовы!  — Мам, поехали скорее! — подхватила его слова Ханни. — Иначе я опоздаю! — Иду! — откликнулась Лу, доставая зонт и глядя на время. Без пятнадцати одиннадцать. В самом деле, стоило поторопиться. Прошло пятнадцать лет с тех пор, как Лу согласилась стать женой Кея. Пятнадцать долгих, насыщенных самыми разными событиями, непростых, ярких, но всё же счастливых лет. Как много успело произойти с тех пор в жизни! Всего не перечесть. На следующее лето после помолвки и поступления Лу на специальность генетика они с Кеем поженились. Это была красивая церемония, торжественная и семейная, закончившаяся дикой пьянкой и жутким похмельным утром, валяющимися в кустах гостями и выброшенной в море обувью и даже одеждой. После этого Кей и Лу провели целых два месяца на морском берегу, отдыхая, купаясь, загорая, занимаясь любовью, наслаждаясь потрясающе вкусными свежими фруктами, золотистым пляжем и долгожданным морем, которое Лу мечтала увидеть всю жизнь. Кей взял с собой фотокамеру, и спустя четырнадцать лет брака стенд с фотографиями, сделанными во время медового месяца, неизменно висел в их спальне и никуда не собирался деваться.  Лу училась на генетика, Кей — на историка, и после пяти лет обучения он стал преподавать в частной школе, Лу же пришлось отучиться девять лет, прежде чем приступить к работе. Во время обучения они оба параллельно работали, копили деньги на то, чтобы купить собственный дом, машину и обосноваться где-нибудь в округе Нью-Пари и жить уютно и в достатке. Их отношения с годами только крепли, становясь всё более гармоничными, зрелыми и взрослыми, но, к радостному удивлению обоих, с годами никуда не делась страсть. Даже сейчас, спустя пятнадцать лет, их взгляд друг на друга слабо отличался от того, что был раньше. А уж первые несколько лет брака всё ощущалось как в первый день. Когда им было двадцать семь и тридцать, Кей впервые заговорил о детях. Ненавязчиво, мягко. Лу только пожала плечами: она не знала, хочет ли детей, хоть и относилась к ним уже с большим расположением, чем раньше. Её окружало большое количество детей. У Лорены было трое, и на тот момент она была беременна снова; изобрели аналог ЭКО с учётом разного генома, и Том с Ирмой, а также Доган со своей женой Мередит не преминули воспользоваться этой услугой. Теперь у сестры Йонаса и её мужа было двое детей, у Догана, учитывая падчерицу, — трое. Лу не проникалась бесконечным умилением и восторгом, но она любила своих названных племянников, ей симпатизировали дети Лорены, и за пять лет она успела выработать к детям спокойно-положительное отношение. О возможности иметь своих задумывалась редко. Они никуда не торопились, и Лу думала о том, что если так уж случится, что она забеременеет, то едва ли это будет страшно. Но никаких определённых планов не имела. Так прошло два года. Иногда они поднимали эту тему, но разговоры не заканчивались чем-то конкретным. Кей не был против того, чтобы усыновить ребёнка, но Лу видела, что он хотел бы своего, и сама склонялась к тому, что если уж заводить ребёнка, то своего. Постепенно они укоренились в мысли, что были бы не против ребёнка, но не предпринимали активных действий и жили своей жизнью, положившись на судьбу. Судьба не подвела, взяв ситуацию в свои руки. В двадцать девять лет, через месяц после тридцать третьего Дня рождения Кея, Лу почувствовала себя плохо и обратилась ко врачу. Она оказалась беременна. Следующим летом, четвёртого июля, на свет появилась крошечная темноволосая девочка, названная пафосным именем — Анна-Фрида. Оба имени были даны в честь бабушки и дедушки, Энн и Альфреда, и Лу с Кеем долго смеялись над тем, как длинно выглядит её имя по сравнению с их собственными. Впрочем, Анной-Фридой она осталась только в документах — с лёгкой руки любящих тётушек девочка стала Ханной, на еврейский манер, а потом её стали ласково звать Ханни. Так к ней и приклеилось это имя, и сейчас, когда дочери было восемь, Лу и Кей называли её полным именем только в случае, если с ней нужно было говорить строго, а это происходило крайне редко, особенно со стороны Кея, который был главным фанатом и обожателем своего ребёнка. Он в большей степени, чем Лу, мечтал стать родителем и особенно хотел дочку, поэтому Ханни купалась в отцовском обожании без конца. Лу была не против. Лу любила свою дочь так, что у неё перехватывало дыхание. Она была весьма спокойной матерью, не тряслась над ребёнком в истеричном умилении и не сходила с ума, но это не умаляло ошеломительного по своей силе чувства, которое она испытывала по отношению к своему ребёнку. Ханни стала совершенно новым этапом в её жизни и самым важным её человеком. Лу смотрела на неё и видела в ней себя, Кея, своих родителей и её саму, свою дочь, такую хорошенькую, умную и озорную. Во время беременности и до самых родов она как-то не понимала, что у неё будет ребёнок, не могла в полной мере этого осознать, и поняла и приняла это, только взяв Ханни на руки после изнуряющих родов. И только тогда, почувствовав биение её маленького сердца прямо рядом со своим, Лу с поразительной остротой осознала: она стала матерью. И, прижав к себе новорожденную дочку, она поняла, что чувствовала при взгляде на неё саму Энн, когда смотрела на дочь с нежностью, любовью и бесконечным пониманием. Это был взгляд матери, и Лу поняла всю его глубину и смысл только тогда, когда сама ею стала. Ханни невозможно было не любить. Для Лу и Кея её рождение стало ещё одним стежком, окончательно скрепившим их любовь, отношения и брак. Она не была идеальным ребёнком из глянцевых журналов: плакала, дралась, кричала, обмазывалась едой, но всё это казалось совершенно не важным, ибо Ханни была здоровым, счастливым и активным ребёнком. Её обожали все: Энн, Ребекка, Карен и Лара, вся социальная группа Лу, особенно Йонас, удостоившийся чести крёстного отца — они с Тиной в итоге встали встречаться после рождения Ханни и поженились, когда ей было около трёх, но от идеи иметь своих детей отказались, и Йонас всей своей душой обожал дочь Лу. От неё были без ума и трое её кузенов: Вирджиния, с которой Лу сдружилась за годы и которая стала крёстной матерью Ханни, Эдвард, теперь уже муж и отец, и Рассел, тоже ставший бравым молодцом и женившийся на хорошей девушке. Хорошо относились к ней и друзья из их круга, тоже теперь родители, и Лу, глядя на то, как много любви и принятия получает её дочь, про себя облегчённо выдыхала: она хотела, чтобы у Ханни было всё, чего не было у неё. И радовалась, когда видела, что девочка растёт в здоровой атмосфере. Единственное, о чём она жалела — это о том, что Альфред никогда не увидит свою внучку. Но этого уже нельзя было изменить. Когда Ханни было три, Лу закончила обучение и поступила работать в новый генетический центр «Генетис», где занималась исследованием генома и разработкой лекарств. Биофармакология оказалась сложной, но невероятно интересной: работа в лаборатории, опыты, исследования ДНК. Конечно, всё это было не сразу — сначала была скучная работа вроде уборки и промывания чашек и трубок, но Лу проявила удивительное для самой себя терпение и работала упорно и кропотливо. Это окупилось — до звания профессора и почётных лавров ей всё ещё было далеко, но она уже по праву считалась полноценным биофармакологом, принимала участие в разработке лекарств и медицинских процедур, исследовала геном пациентов по приватным запросам и решала проблемы с фертильностью и здоровьем. Лу искренне нравилась её работа: она была сложной, ответственной, но интересной. И она помогала людям. Не в том извращённом смысле, в котором это пытался сделать шестнадцать лет назад Ганс Гюлер, а в нормальном, здоровом смысле, не подразумевающем дискриминацию и убийства. И ей это нравилось. Гораздо больше, чем в Корпусе Содействия. И, честно говоря, намного прибыльнее. Параллельно она развивала собственные пси. Училась контролировать, управлять, но не злоупотреблять; дошла до третьей ступени и раздумывала дотянуть до второй, но не торопилась. Кей же остался на третьей ступени эмпатии, не желая её повышать, ибо излишняя чувствительность к внешним эмоциям порождает проблемы ментального здоровья.  Кей преподавал историю в школе, с недавнего времени — в университете. История была его призванием, он горел этим делом. Преподавал и доштормовую, и постштормовую историю, мог часами рассказывать о Древнем Египте, Греции, Риме, Османской империи, Российской империи, о территориальном делении после Шторма, о смешении религий, династиях, культурных возрождениях, литературе. Лу иногда удивлялась, как в голове у её мужа может умещаться столько информации о целых периодах, государствах, человеческих жизнях и событиях. Казалось, разбуди Кея ночью и спроси хоть о первом Викарии, хоть о леди Диане Спенсер, хоть о ком — всё расскажет, даже малоизвестные детали, противоречащие общепринятой правде, припомнит. Впрочем, Лу никогда над этим не смеялась. Её искренне восхищала любовь Кея к своему делу. Он хорошо ладил с детьми и любил свою работу. Хотя его профессия была менее прибыльной и гораздо более лёгкой, Лу никогда на это не жаловалась. Кей гораздо лучше, чем она, управлял домашними делами и даже оставался какое-то время в декретном отпуске с Ханни, и покуда их обоих всё устраивало и приносило большой доход, позволивший купить машину, дом и оставить за собой квартиру (не без помощи Иво Мартена), которую они теперь сдавали, Лу просто была рада, что всё сложилось как нельзя лучше. Они с Кеем это заслужили. Сегодня ей предстоял насыщенный день. Сначала Кей подбросит её до «Генетиса», где она поможет своей лаборантке с исследованием проблемы фертильности у пациентки, а Ханни тем временем отвезёт к Йонасу и сам поедет на работу; потом Лу встретится с Ларой, Карен, Лореной и Эстер. Такие посиделки в каком-нибудь ресторане, впятером, без мужей, родителей и детей, стало своеобразной традицией, не позволявшей им потерять друг с другом связь. Пять разных женщин с разной жизнью, разного возраста, характера, положения и профессии, они однажды сошлись и дружили до сих пор. У кого-то выросли дети, у кого-то они только родились, у кого-то появились внуки; кто-то закончил образование, кто-то сменил работу. Но они оставались подругами, и это грело Лу сердце. А после встречи она заберёт Ханни, и они все поедут к Энн — есть абрикосовый пирог и спать под шум дождя в маленьком деревянном доме в пригороде. Энн переехала туда пять лет назад и была в восторге от своего жилья. Лу взяла пиджак и вышла из комнаты. — Иду! — крикнула она, сбегая вниз по лестнице. Кей уже был одет и старательно заматывал Ханни в шарф, а она недовольно бурчала: — И вовсе мне не холодно. — Это тебе так кажется, — ответил Кей ласково. Он ни разу за восемь лет не вышел из себя, разговаривая с дочкой. Лу не могла похвастаться тем же, но и она не принадлежала к вечно орущему типу родителей. — Потом спасибо мне скажешь. Ханни закатила глаза, но не сдержалась и прыснула, когда Кей мазнул пальцем ей по носу. Дочь была хорошенькой: высокого роста для восьмилетней девочки, с густыми бровями, чертами лица больше в мать, но и от отца что-то есть, темноволосой и голубоглазой. Не кареглазой, как Кей, и не сероглазой, как Лу. У неё были глаза, которые Лу никогда больше не надеялась увидеть — глаза Альфреда Рида, светло-голубые. Каждый раз, глядя на свою дочь, Лу видела эти глаза и внутренне таяла. Она бы любила её не меньше с любым цветом глаз, но видеть частичку отца в своём ребёнке было настолько бесценно, что это не поддавалось описанию никаких слов. У Ханни были самые красивые глаза в мире.  Лу взяла с вешалки пальто, и Кей помог ей надеть его, то и дело целуя её то в щёку, то немного ниже — в угол челюсти и шею. — Фу, — прокомментировала его действия Ханни, не сдерживая, однако, хитрой улыбки. Лу застегнула пальто и погрозила её пальцем: — Я ей «фу». — однако она тоже улыбалась. — Ты взяла всё необходимое? Проигрыватель? Книжку? Зика? Зиком звалась плюшевая обезьянка, которую к рождению внучки собственноручно сшила Энн. Ханни таскала Зика с собой везде, куда бы ни пошла, с самых ранних лет, и видок у него был весьма потрёпанный, но дочь исправно ухаживала за ним, мыла, зашивала, если он рвался, и любила его, как младшего брата. Лу уважала такую преданность своей любимой игрушке, а Энн каждый раз была растрогана этим едва ли не до слёз. Всё, что касалось Ханни, приводило Энн в трепетный восторг, и всю свою любовь она изливала на неё. — Всё взяла, — важно кивнула Ханни, беря ярко-красный рюкзак, доставшийся ей от Лары. — Вещи тут. Йонас и Тина пообещали, что возьмут меня сегодня попить горячего шоколада и поесть тыквенного пирога. — Ну и отлично, — Кей подхватил портфель и стал открывать дверь. — Так, семья, выходим, а то совсем припозднимся. Лу, сама ничего не забыла? — Не должна, — пожала плечами женщина, оглядываясь вокруг и беря сумку. Ханни от нетерпения пританцовывала на месте. — Поехали.  Они сели в машину. Дождь лил беспощадно и почти выл, умоляя их остаться дома, но у каждого были свои планы. Вёл Кей. Он завёл автомобиль, и они выехали из дома и вскоре оказались за пределами коттеджного посёлка, где жили, оставляя позади уютный просторный дом и отправляясь в город. Вскоре они уже были у «Генетиса». Кей припарковался. Лу потянулась и поцеловала его, задев оправу очков и почувствовав кожей колкую щетину его щеки. Кею исполнилось сорок два, виски у него начали седеть, он носил очки и выглядел, по её мнению, потрясающе солидно и сексуально. Да и сама она ещё не потеряла хватки — уже не девочка, но держала себя в форме, её тело стало немного мягче и полнее, но всё ещё сохранило подтянутость, лицо не избежало морщин, но она ухаживала за ним и следила за питанием и образом жизни, занималась. Коротко стригла волосы уже восемь лет — как родилась Ханни, длиннее каре дела не заходили, и Лу было с такой длиной более чем комфортно. — Хорошего дня, — промурлыкала она, оставляя несколько поцелуев на щеке Кея, прежде чем он повернулся и поймал её губы своими. Они целовались добрых несколько секунд, прежде чем дочь недовольно прокашлялась с заднего сиденья. Лу разорвала поцелуй, и Кей ответил с улыбкой: — И тебе хорошего дня, лучик.  — Пока, дорогая, — Лу обернулась и послала Ханни воздушный поцелуй. Та ответила ей тем же, и псионичка вылезла из машины и направилась к центральному входу «Генетиса». Но тут же обернулась и окликнула Кея: — Ты навестишь Лиама? Кей неловко замолчал. Его брат, Лиам Стоун, был пойман на границе Периметра несколько лет назад. Он много лет жил там и боялся возвращаться, опасаясь своих родителей, как маленький ребёнок (на тот момент в живых не было ни Натали, ни Нэйтана, но он об этом не знал); разумеется, его психическое состояние было потрясающе плохим, и его отправили в психиатрическую клинику, где он находился уже несколько лет. Его здоровье прогрессировало, он восстанавливался, но медленно, по крупицам, и в ближайшие десять лет едва ли имел шансы выйти здоровым человеком. Упорно отказывался говорить, почему сбежал и почему не вернулся раньше. Его периодически навещали члены семьи, в том числе Лу изредка сопровождала Кея. Его навещала дочь, Вирджиния, бабушка, Ребекка, Кей с сёстрами; Ханни, разумеется, к нему не водили, и она в силу возраста пока не понимала, что вообще происходит. Лиам вернулся, но тот человек, что делал из него Лиама, мог вернуться только через много лет интенсивного лечения. Но всё же он медленно шёл на поправку. Первое время никого не узнавал. Теперь же вспомнил Карен, Лару и Кея. Наконец муж ответил: — Да, но не сегодня. На выходных. Лу ободряюще улыбнулась ему, и не нужно было никаких слов, чтобы излить на Кея необходимую порцию любви и поддержки. За много лет брака между ними установилась особая связь, позволяющая им понимать друг друга молча, и он понял её. Он улыбнулся в ответ и сказал: — Я заберу вас с Ханни от Йонаса вечером. — затем он добавил: — Я люблю тебя. — И я тебя люблю, — сказала Лу, и машина двинулась на магистраль, а она развернулась и пошла в «Генетис». «Генетис» был новым генетическим центром, построенным порядка шести лет назад. Строительству активно способствовал Приор Тай Лориньен, прочно занявший место главы Церкви Единства, и претерпевший большие изменения Совет во главе с Брюнхильд Стендаль, нестабильной, занявшей свой пост примерно в то время, когда Лу была беременна своей дочерью. Приор и мадам Стендаль работали над многими проектами вместе ещё до того, как она стала главой Совета: отмена «партнёрского контроля» и ликвидации по причине непрохождения генетических тестов, наложение запрета на вивисекцию и эксплуатацию труда, построение новых поликлиник, больниц и лабораторий, нового музея «Пси», к открытию которого присоединились Лорена Мартен и меценат, чьё настоящее имя и личность оставались в тайне, было известно лишь его предполагаемое имя — Александр, и прозвище — Шут. Откуда оно взялось, почему было таким, никто не знал. Лу тоже не знала. Поговаривали, что Шут финансировал и «Генетис», однако никаких официальных подтверждений тому не было. Во всяком случае, «Генетис» был замечательным, ухоженным, невероятно удобным и продвинутым во всех смыслах местом, и кто бы ни приложил руку к его созданию, Лу была ему за это благодарна. Она вошла в холл, показала карточку на входе, оставила одежду в гардеробной и сразу отправилась в свой кабинет. Лу почти не принимала пациентов лично — обычно она отвечала именно за исследования, и кабинет ей нужен был скорее для того, чтобы хранить там необходимые для рабочего дня вещи и для того, чтобы пациентов принимала лаборантка. Лу всё равно не могла слишком перегружать её исследованиями и лабораторной работой, так что как минимум половину времени девушка занималась консультацией пациентов. Когда Лу вошла в кабинет, Арлет, лаборантка, уже была там — та самая Арлет, встреченная Лу много-много лет назад при проверке генома. Теперь Арлет работала у неё. Она была хорошей девушкой, даже молодой женщиной, учитывая то, что ей было около двадцати семи, прилежной и старательной. Немного забывчивой, правда. Вот и сегодня она не надела шапочку, и её длинная, толстая русая коса змеёй лежала на её плече. Войдя, Лу сухо предупредила: — Шапка. Арлет, заполнявшая отчёт, вздрогнула — видимо, увлеклась и не услышала, как та вошла. — Мадам Рид, — поздоровалась она. Лу кивнула, сняла пиджак и достала из шкафа белый халат, шапочку, антисептик и перчатки. — Прошу прощения. Сейчас. Она взяла шапочку и запихала косу под неё. Лу спросила: — Что у нас сегодня? — Поступил приватный запрос от некоей мадам Адель Риццоли. Псионичка, эмпатик с четвёртой ступенью. Замужем за Энтони Риццоли, нестабильным. — Арлет открыла запрос на больничном компьютере и стала зачитывать. — Ей двадцать шесть лет, ему двадцать восемь. У пары не получается завести детей уже третий год, поэтому мадам Риццоли обратилась в «Генетис», сдала анализы на фолликулостимулирующий и лютеинизирующий гормоны, эстрадиол, прогестерон и так далее. Нам, соответственно, нужно проанализировать наличие этих гормонов в крови и выяснить, нет ли у мадам и месье несовместимости, нет ли у неё истощения яичников, не повреждён ли у месье геном, правильно понимаю? — Именно так, — подтвердила Лу. — Обработай руки. Ты ничего не ела после того, как зашла в кабинет? — Нет, только воду здесь пила. Крошек на одежде нет. — Хорошо. Пойдём. Арлет помогала Лу уже почти год, и, честно говоря, с дополнительной парой рук работалось куда лучше. Она забрала пробирки с кровью месье и мадам Риццоли, и они приступили к исследованию крови на наличие сгустков или других первичных признаков нездоровья пациентов. Почти всё за них могли сделать машины, но Лу предпочитала выполнять некоторые этапы руками, опасаясь, как бы система, например, не облучила материал слишком сильно, сделав его непригодным, да и Арлет могла таким образом своими глазами увидеть работу в лаборатории. Она только заканчивала обучение и могла лицезреть всё, что делали машины и что могла сделать Лу собственноручно, и это, вне всякого сомнения, было ей полезно. Кровь оказалась без сгустков. Арлет включила анализатор — прибор, предназначенный непосредственно для исследования, и настроила на нужный режим. Лу вставила в него четыре пробирки, закрыла и нажала на кнопку «пуск». Сначала пробирка за чистым стеклом, через которое можно было увидеть всё, что происходило внутри анализатора, переместилась в зону считывания штрих-кода, аккуратно впечатанного в крышечку. Несколько секунд на крышку целился голубой сканирующий луч, потом анализатор одобрительно пикнул: материал прошёл проверку, можно начинать работу. Лу нажала следующую кнопку, и аналитическая система запросила у лаборатории конкретное задание, направленное на анализ гормонов фертильности в крови у обоих пациентов. Задание пришло в автоматическом режиме примерно через минуту, и анализатор включился в работу — пошло исследование, которое должно было занять около получаса. Все эти полчаса Лу и Арлет молча слонялись по лаборатории. Каждая думала о своём. Арлет вдруг несмело окликнула её: — Мадам Рид? — М? — Лу, плотно задумавшаяся о том, что очень хочет лазанью, очнулась от своих мыслей и посмотрела на лаборантку. Та несмело сообщила: — Мне нужен будет отпуск в январе. Лу моргнула. — Отпуск? — Да, — Арлет помялась, опустив глаза. — Я выхожу замуж. Мы с Генри хотели бы пожениться в январе. Лу улыбнулась. Парень Арлет, теперь уже жених, Генри Мибер, работал в этом же центре, специализировался на аллергиях. Он был милым парнем, но, конечно, Лу его почти не знала, лишь только то, что он приятен в общении и является псиоником-аквакинетиком. — Поздравляю, — искренне сказала она. — Хорошо, что ты предупредила заранее. Я постараюсь организовать тебе отпуск. Арлет улыбнулась в ответ. — Спасибо, — она снова помялась и спросила: — Вы не хотели бы прийти? Псионичка поглядела на неё с искренним удивлением: — Я? На твою свадьбу? — Ну да, — Арлет покрутила в руках медицинскую маску. — Я не настаиваю, только если вы захотите. Но мне очень нравится с вами работать, и я хотела бы, чтобы вы были там. Если, конечно, вам тоже нравится со мной работать и вы не откажетесь от меня в следующем году. Лу недолго думала. Отказываться от девушки она не собиралась. Прекращение работы с лаборантами происходило в случае личных конфликтов или очевидной профнепригодности. Лу и Арлет никогда не ссорились, и единственным очевидным недостатком девушки была её забывчивость, над которой она усердно работала. Лу не считала себя слишком близкой к своей лаборантке и не записывала её в друзья, ибо их отношения оставались в пределах лаборатории, но Арлет была ей по-человечески приятна, и хотелось её порадовать. Женщина благосклонно ответила: — Мне очень приятно, что ты пригласила меня на такое важное событие в своей жизни. Я с удовольствием приду.  Арлет просияла и, кажется, едва поборола в себе желание подойти и обнять Лу, но в этот момент противно запищал анализатор — результаты исследования были готовы. Работа, в общем, несложная, но это было одно из самых базовых исследований, им попадались случаи и запросы гораздо сложнее, которые к тому же требовали полностью ручной работы. Но сегодня был не тот случай, и всю работу за них сделал анализатор. Арлет нажала кнопку, и прибор завершил свою работу, а на экране возникли результаты, которые было необходимо отослать в информационную систему и потом уже выдавать пациенту. Лу подошла, присмотрелась, щуря глаза — зрение у неё было хорошее, просто размер шрифта на экране был невероятно мелким. — Что там? — с любопытством спросила Арлет. Лу прочитала и изрекла: — Ну, что сказать… Результаты так себе. У мадам Риццоли дефицит ФСГ, нужно пропивать курс гормонов, регулярно ходить на УЗИ и проверяться. У месье Риццоли, в свою очередь, играют роль иммунные факторы. Надо смотреть разные варианты лечения, им обоим нужно будет пройти несколько этапов подготовки и подборки наилучшего способа повышения фертильности. Я отошлю эти анализы доктору Стирлинг, и потом, уже по её наводке, мы посмотрим, какие лекарства и гормоны подойдут и нужна ли месье Риццоли операция.  — Доктора Стирлинг сегодня нет, — расстроенно покачала головой Арлет. Доктор Патриция Стирлинг, коллега Лу, работающая репродуктологом, была третьим членом их дружной команды. Она работала в «Генетисе» уже десятый год, и они с Лу часто занимались подобными вопросами вместе. — А запрос на результат анализов прямо-таки срочный. Вроде бы мадам Риццоли даже пришла сюда лично, чтобы их узнать. Лу слегка раздражённо вздохнула. То, что Патриции не было на месте, означало, что они должны либо развернуть пациентку за плечи и отправить домой, чтобы та пришла в другой день, либо принять её самостоятельно и сообщить то, что уже узнали, а более точный курс лечения разработать потом. Она велела Арлет: — Сходи поищи мадам Риццоли. Спроси, хочет ли она прийти к репродуктологу в другой день или хочет узнать результаты отдельно, а курс лечения получит позже уже с доктором Стирлинг. Арлет кивнула и вышла из лаборатории. Лу отправила результаты в информационную систему и тоже вышла, оставшись в кабинете. Вскоре лаборантка вернулась и сообщила, что пациентка хочет видеть её сейчас. Женщина пожала плечами: — Пусть заходит. Арлет позвала женщину, а сама ушла вниз — распечатать результаты. Лу стояла спиной, но обернулась, когда Адель Риццоли вошла в кабинет, и застыла, мгновенно узнав это лицо, которое не стёрлось из её памяти даже спустя шестнадцать лет. Адель Риццоли была высокой, худой женщиной, одетой скромно и глухо: длинное чёрное платье, короткое чёрное пальто. У неё было очень бледное острое лицо, блестящие чёрные волосы, аккуратно связанные в узел на затылке, чёткие брови, восточный нос и разрез чёрных печальных глаз. Она была явно напряжена, вцепившись длинными худыми пальцами в чёрную сумочку; увидев Лу, она тоже застыла, испуганно открыв глаза и не решаясь заговорить. Несколько секунд Лу смотрела прямо ей в лицо, не в силах поверить, что видит её в реальной жизни, поскольку, как ей казалось, всё, что было связано с Гансом Гюлером, осталось глубоко в прошлом. Никто из пострадавших не забыл этого прошлого, но и не смаковал подробности и воспоминания годами, а о мятежнике Лу предпочитала не вспоминать лишний раз. И уж точно не ожидала столкнуться лицом к лицу с его дочерью, стоящей прямо перед ней, испуганно надломив брови. Особенно в такой уязвимый для неё момент: Лу как-то не представляла себе, что увидит её именно тогда, когда будет разбираться с тем, почему у неё не получается завести детей. Адель с минуту смотрела на неё с чистым ужасом в глазах — узнала. У Лу по коже побежали мурашки. Сходство с Гюлером было очевидно, но, к счастью, чисто внешне. Пусть у молодой женщины был слегка нездоровый вид, жути он не внушал. Обычная девушка, вполне симпатичная, немного болезненная, с каким-то затравленным, грустным лицом и явным недостатком витаминов в организме. Она попятилась, однако не спешила выйти за дверь и наконец произнесла тихим, неожиданно тонким голосом: — Здравствуйте. — и сглотнула. — Мне… Мне сказали, что у вас мои анализы. — последнее слово Адель выдавила из себя с огромным трудом, было видно, что ей стыдно и даже больно говорить об этом. — Я пришла узнать… Лу сделала глубокий вдох. Её первичным желанием было решительно выпроводить женщину из кабинета. Она не хотела иметь ничего общего ни с чем и ни с кем, кто был хоть как-то связан с Гансом Гюлером. Ей было десять раз плевать на то, как жила его дочь: после того, как Иво в день выхода нового закона сказал, что у Адель нет предрасположенности к психопатии, но ей всё равно предстоят проверки, Лу больше ни разу не спросила о ней и понятия не имела, жива та или нет, здорова или нет. Как бы эгоистично и грубо это ни звучало, но её совершенно не волновала судьба девочки. Ни её состояние, ни её здоровье, ни то, как она живёт и где она, её ни капли не беспокоило. Адель было двадцать шесть лет, она вышла замуж и теперь пыталась продолжить род, но до настоящего момента Лу понятия об этом не имела и не хотела бы иметь. Она не судила детей по родителям: Кей был ребёнком отъявленной психопатки, Эстер — авторитарного и нечувствительного инквизитора, Иво — евгениста и преступника. Но иметь в жизни лишнее воспоминание о Гюлере не казалось псионичке привлекательным, и в первую секунду ей захотелось указать Адель на дверь. Но она не могла — существовал рабочий этикет. В будущем она может при желании передать дело Риццоли своим коллегам, но личные отношения не могли быть достаточной причиной для того, чтобы выгнать Адель. К тому же та не вела себя неадекватно. Поэтому Лу пришлось сглотнуть ком в горле, и она ответила неожиданно низким, чужим голосом: — Здравствуйте, мадам Риццоли. Проходите, садитесь. Адель прошла и села в кресло. Её спина была поразительно прямой, и сама она выглядела как модель, но точно ею не была, ибо Лу, хоть и не являлась фанаткой модных шоу и показов, тем не менее регулярно вертелась в этой сфере: Лару постоянно приглашали на показы, и она брала с собой подругу, а Тина была моделью-любителем сама, и Лу приходила поддержать её. Она была знакома со многими моделями, примерно знала список самых популярных, и Адель среди них никогда не было, хотя она наверняка смотрелась бы отлично в их рядах. Лу села напротив неё, опустив глаза в экран компьютера, и приказала себе собраться. Она уже не напуганная девочка. И перед ней не Ганс Гюлер. Она прокашлялась и заговорила:  — Итак, мадам Риццоли, у меня для вас не очень хорошие новости: у вас в организме дефицит фолликулостимулирующего гормона. Скорее всего, вам необходимо будет пройти гормональный курс, чтобы повысить фертильность. Я думаю, с этим не возникнет больших проблем, однако у вашего мужа, судя по всему, иммунологическое бесплодие. Его причины и лечение мне нужно согласовывать с репродуктологом и, вероятно, ещё с несколькими врачами. Вашему мужу тоже необходимо посетить здесь врача.  Адель с минуту сидела молча, вперив чёрные глаза в лицо Лу. Потом она спросила: — То есть, у нас обоих проблемы? Лу утвердительно кивнула. — Но это не означает, что у нас совсем нет шансов? Женщина подавила раздражение. — Пока что не означает. Как я уже сказала, ваше лечение будет состоять из гормонального курса для повышения ФСГ. А вашему мужу необходимо будет пройти ещё несколько обследований и лечение, которое назначит команда врачей. — И вы в том числе? Этот вопрос показался Лу странным. Она ответила холодно: — Может, и я. Может, кто-то из моих коллег по специальности. Я, как генетик-биофармаколог, репродуктолог, хирург-гинеколог, эмбриолог. Нас много. Вряд ли я в одиночку смогу определить все ваши проблемы и их решение. Вас тоже отправлю на другие исследования, чтобы исключить любые риски и препятствия, кроме дефицита нужного гормона. — она наконец подняла глаза и посмотрела на Адель. Ей трудно было смотреть на это до боли знакомое лицо, но Лу не могла позволить себе эмоции. Она на работе. Адель — не её отец. Но смотреть на неё всё равно было сложно и неприятно. Дочь Гюлера ещё помолчала и кивнула. — Хорошо. — её голос стал ещё немного тише. — Я не имела в виду, что не хочу, чтобы вы занимались моим делом. Просто… если вы не захотите… я вас не заставляю. У меня нет к вам никаких претензий или ненависти. Лу вздрогнула, но не потеряла самообладания — она была слишком хорошо научена жизнью и работой держать себя в руках. Она отложила документы и уставилась на Адель, которая медленно заливалась мучительной краснотой и кусала губы от нервозности. Напряжение, висевшее в комнате с того момента, как она вошла, резко усилилось. — Это моя работа, — медленно, ясно отчеканила она. — Это не вопрос моего желания или нежелания.  — Но вы ведь понимаете, о чём я, мадам Рид, — едва слышно произнесла Адель и опустила глаза. — Я не специально пришла именно к вам. Но раз уж пришла, я хочу сказать: я не мой отец. И я вас не ненавижу и не хочу быть вам врагом, раз уж теперь вы занимаетесь моей проблемой. Лу скептично выгнула бровь. Несмотря на общую шоковую ситуацию и свою первичную реакцию, она не прониклась драмой последнего заявления и не испытала волны благодарности и тепла по отношению к молодой женщине. И жалости тоже не ощутила. Ненависти к Адель не было, но она не ожидала её увидеть и не была этому рада. А после того, что сделал Гюлер, заявление от его дочери о том, что та не испытывает к ней ненависти, было очень смелым. Настолько смелым, что Лу разозлилась. — Вам не за что меня ненавидеть, — ответила она таким тоном, каким обычно разговаривала Карен, когда её кто-то выводил из себя. — Вот что, мадам Риццоли, я вам скажу: даже если вы меня ненавидите, это ничего не изменит. Я не нуждаюсь ни в прощении, ни в отпущении с вашей стороны. Я вас тоже не ненавижу. Я не указываю вам на дверь. Я верю, что вас не стоит судить по поступкам Ганса Гюлера. Но приходить ко мне и заявлять, что вы меня не ненавидите — это, пожалуй, наглость. Мне не важно, что вы обо мне думаете. И, повторюсь, мне не нужно прощение. Я прекрасно живу, у меня есть всё, чтобы чувствовать себя счастливой, поэтому давайте опустим личные темы и перейдём к работе, если вы этого хотите. — Хочу, — почти прошептала Адель; Лу показалось, что на ресницах у неё заблестели слёзы, и в глубине души испытала подобие стыда за то, что сорвалась, но эти слёзы тем не менее не смягчили её. — Но я сделала это не только для того, чтобы дать вам понять, что я не опасна. Для себя тоже. Мне просто хотелось… закрыть эту тему для себя. Отпустить всю эту ношу отцовской вины. — Для этого есть психотерапевт, — ледяным тоном ответила Лу. — Моя работа — разобраться, почему вы не можете забеременеть, а не с тем, что у вас в голове. В случае, если ваша психика прямо воздействует на фертильность, в чём я сомневаюсь, учитывая результаты анализов, то к вашему делу подключится психолог. Я не психолог. Адель помедлила и кивнула. Вытерла глаза. Лу молча протянула ей салфетку, и она с благодарностью приняла её. — Простите, — наконец произнесла она тихо. — Правда, я не знала, что попаду именно к вам. И у меня не было цели вываливать на вас свои проблемы, клянусь. Просто я увидела вас… Я столько лет ношу с собой чувство вины за своего отца… А тут ещё у нас с мужем ничего не получается, и я… я… — она не выдержала и расплакалась. Ярость Лу немного улеглась — она ощутила каплю сочувствия к этой женщине, но не поспешила её успокаивать. Только когда Адель проплакалась, она довольно мягко произнесла: — Адель, послушайте меня. Та подняла на неё мокрые тёмные глаза. — Давайте проясним кое-что, — Лу сложила руки на столе. — Я вас не ненавижу. Я не сужу вас по поступкам Ганса — меня окружают многие люди, чьи родители были омерзительными людьми, но сами они чудесные, многого добились в жизни, изменили мир к лучшему, родили чудесных детей. У меня нет к вам презрения, я вас не боюсь. Но у меня нет к вам ни тёплых чувств, ни сострадания, ни жалости. Я не живу с мыслями о вас от слова совсем. Мне от вас ничего не нужно, и я не желаю вам ни плохого, ни хорошего — ничего. Мне всё равно. Если вы захотите, чтобы я работала над вашим делом и не отказывалась от него, я буду работать — в конце концов, я для этого здесь и нахожусь. Но ни у меня, ни у моего мужа, ни у других жертв вашего отца нет никакого желания знать о вас что-либо и иметь с вами связь. Адель прерывисто вздохнула. Её щёки пошли красными пятнами. — Я понимаю, — произнесла она. — Я всё понимаю. Простите, мадам Рид. Я никому не хочу причинить вреда и не хочу, чтобы вы отказывались от моего дела. Я не надеюсь, что вы захотите со мной каких-либо отношений помимо рабочих… — Всё верно, — беззлобно и неагрессивно, но твёрдо подтвердила Лу. — Не захочу. Адель резко подняла глаза, и Лу безошибочно поняла, что та ждала прямо противоположного ответа. Во взгляде той прорезалась боль, и Лу заговорила как можно мягче, но серьёзно, чтобы та поняла. — Извините, Адель, но вы совершенно правы. К сожалению, никаких межличностных отношений между нами я не хочу. Совсем. Я готова помочь вам в вашей проблеме, но не готова выходить за рамки её решения. В моей системе ценностей особое место занимают я сама, мои близкие люди, наша безопасность и комфорт. Пусть безопасности вы не угрожаете, но для собственного душевного комфорта и равновесия я решительно настроена оставаться вашим врачом, но никак не подругой… или кем вы там надеялись, что я стану. Увы, этого не случится. Я верю, что вы не ваш отец, но я имею полное право ценить себя выше вас и ставить свои чувства во главу угла, что я и делаю. К тому же я мать. Моя первичная обязанность — обеспечивать безопасную и счастливую жизнь для своего ребёнка. Я не хочу, чтобы моя дочь хоть как-то соприкасалась с этой историей, и пока она не вырастет, она не узнает ни одной детали о том, что произошло по вине Гюлера, и не хочу никаких рисков. Мой ребёнок должен расти в полной безопасности и здоровой атмосфере. Полагаю, вы хотели бы того же для своих потенциальных детей, Адель. — Конечно, — произнесла та так тихо, что Лу скорее прочитала ответ по губам, чем услышала его. — Я понимаю вас.  — Но вы надеялись на дружбу. Или хотя бы на какую-то связь. Адель молча кивнула. Лу сказала уже совсем мягко: — Мне жаль, Адель. Вы хорошая девушка. Встреться мы при других обстоятельствах, может, мы и стали бы подругами. Но жизнь не всегда складывается так, как нам этого хочется. — Это точно, — Адель вытерла глаза салфеткой. Её фарфоровое лицо снова приобретало ровный цвет. Она была похожа на кусочек обработанного обсидиана, такая же холодно-красивая. — Значит, никакого контакта, кроме работы? — Именно так, — подтвердила Лу и печально улыбнулась. — К сожалению, я вынуждена отказать вам в дружбе. Но знайте, что я не ненавижу вас. И готова помочь в лечении. А если это буду делать не я, то это сделает не менее компетентный биофармаколог, не волнуйтесь. Адель посмотрела на неё, и её глаза были полны того живого, болезненного блеска, которое делало её лицо привлекательным и настоящим и которого так не хватало Гансу, превращая его в восковую фигуру. Перед Лу сидела просто молодая женщина, потерянная, придавленная чувством вины, не способная исполнить свою мечту, расстроенная. И в этот момент Лу стало по-человечески жаль её: по собственному мужу она знала, каково это — иметь родителя-психопата, будучи эмпатиком и человеком, отличающимся от родителя разительно и резко. Но она не поддалась минутному порыву и не стала менять своё мнение относительно дружбы с Адель. Псионичка знала, что поступает правильно. Ради себя, ради Кея, ради Ханни, ради остального их тесного круга друзей и их семей. Ради мира. Она ничего не была обязана этой женщине и, несмотря на живую и добрую натуру Адель Риццоли, не хотела быть её подругой. Возможно, это было эгоистичным решением, но Лу знала, что принимает его на благо себе и своим близким людям. Она попросту не хотела иметь ничего общего с Адель и имела на это полное право. Адель перестала плакать, успокоилась и выдохнула. — Спасибо, мадам Рид, — сказала она, теперь уже глядя женщине в глаза. У неё был печальный, искренний взгляд. — Простите меня ещё раз за всё. Я клянусь, что не хотела и не хочу ничего плохого. — Я понимаю, — заверила её Лу. — Но я надеюсь, что вы также поняли и меня. Дружбы между нами не будет. Только деловые отношения. — Хорошо. — Адель поудобнее перехватила почти упавшую сумочку. Её ресницы подрагивали. — Спасибо. — Не за что. — Лу отодвинула в сторону бумаги. — Приводите мужа на обследование и готовьтесь к лечению. — она слегка улыбнулась. — Желаю вам удачи, Адель. Адель Риццоли поблагодарила её, встала и ушла. Как только за ней закрылась дверь, Лу испустила долгий, шумный вздох облегчения: она сделала правильный выбор. И, как бы эгоистично и грубо это ни звучало, ни о чём не сожалела. Закончив работу, Лу вышла из «Генетиса». Было уже два часа дня. Осень стояла довольно холодная, сырая и пасмурная. Листва быстро опала и пожухла, а та, что осталась, вся пестрила бронзовыми, красными и золотистыми цветами и источала вяжущий горьковатый аромат; по городу с утра и до ночи ползала полупрозрачная дымка тумана, растворяющаяся только на время дождя. Лу любила осень, но иногда ей не хватало летнего солнца и тепла, и сейчас, идя по улице, кутаясь в пальто и шарф и всё ещё дрожа от пронизывающей октябрьской прохлады, она особенно остро ощущала потребность в том, чтобы взять семью и уехать куда-нибудь на юг, где ночи чёрные, звёздные и жаркие, за окном плещется и пахнет солью море, а на завтрак вместо каши можно наесться фруктов на день вперёд. После Нового года, решила она. Первого же января — чемодан в руки и вперёд. Там и День рождения отметит. Замечательная идея, просто отличная. И особенно заманчивая, когда глаза слезятся от колючего октябрьского ветра. Она встречалась со своими подругами в ресторане «Пеллман» в полтретьего. Это был обязательный ритуал. Они все постоянно списывались и созванивались, но встречались всей компанией редко, раз в два-три месяца: Эстер жила за городом, Лорена постоянно уезжала на отдых, Карен больше не работала в ЦЦБ и наслаждалась спокойной, сытной и безработной жизнью, Лара тоже переехала в округ с мужем и приезжала в Центр в основном ради шопинга и встреч с друзьями. Лу часто видела Лару и Карен, поскольку они уже много лет принадлежали к одной семье, но в последнее время и их встречи стали реже, а Лорену и Эстер она видела едва-едва: Лорена помогала Франциску поступить в консерваторию, а Эстер родила летом и не выезжала за пределы дома от слова совсем ещё с весны. Но они не теряли связь и сегодня должны были собраться вместе спустя, наверное, полгода. Лу искренне предвкушала вкусный обед, приятную компанию, безобидные сплетни и несколько часов общества совершенно без мужчин, необходимого каждой женщине.  Когда она дошла до «Пеллмана» и нашла свой столик, все уже собрались и ждали её. Увидев Лу, Лара и Карен приветственно помахали руками; Лорена и Эстер встали, чтобы обнять её. Лорена за эти годы сильно изменилась: была по-прежнему моложава и симпатична, но теперь укладывала волосы в аккуратные и удобные причёски и носила брючные костюмы. У Эстер настал период натурального цвета волос, и завитки цвета червонного золота красиво поблёскивали в свете ламп. Она была одета в кашемировый костюм, удобный и простой. — Всем привет, — Лу села в кресло, оглядывая своих подруг с улыбкой. — Я по вам соскучилась. — И я тоже! — с энтузиазмом подхватила Лара, закатывая рукава модной ярко-розовой рубашки. Её стиль сильно поменялся за пятнадцать лет, но она оставалась яркой и уверенной в себе. — Я уже заказала нам набор чая. Хотела игристого, но Эстер нельзя, Лорена не пьёт, Карен просто отказалась, ты, наверное, тоже не будешь. — Обойдусь без алкоголя, — заверила её псионичка. Лара удовлетворённо кивнула: — Ну ладно. Ну что, раз мы все в сборе, рассказывайте, как у кого дела.  — У нас много чего произошло, — пожала плечами Лорена, улыбаясь. — Франциск поступил, будет учиться игре на виолончели, так что об этом можно больше не беспокоиться. Я собираюсь открыть в Центре новую галерею доштормового искусства, но это долгий проект, думаю, затянется на два года, не меньше. Правда, не знаю, насколько это будет легко с четырьмя детьми, двое из которых — трудные подростки, и одна — ещё ребёнок, не отлипающий от родителей. Одетт всё время либо с Иво, либо со мной. Она не любит оставаться одна. Иво сейчас активно занимается расширением периметра и помогает Таю в строительстве инфраструктуры, и она постоянно ходит с ним. — это была правда. Иво Мартен значительно улучшил территориальное положение и продолжал помогать Таю Лориньену, хотя он уже давно был самостоятельным Приором Инквизиции. Иво предусмотрительно оставался в тени, а на виду воспитывал своих детей и занимался благими делами. — Ну, Килиан и Вивьен всё же не маленькие, — нежно заметила Лара. Они с Гектором стали крёстными близнецов, и Лара относилась к детям Лорены по-матерински тепло. — Почти все подростки трудные. Но это пройдёт. Рассел в подростковом возрасте был совершенно невыносим, а сейчас вон какой хороший парень. Отчасти, конечно, благодаря моей невестке. Джули — просто сокровище. Я люблю её как свою родную, а Рассел готов за ней на коленях ползать. Он с ней образумился будь здоров. И всё же не без возрастного фактора. — Насчёт Одетт я бы тоже не беспокоилась, — заметила Карен невозмутимо. В их компании её мнение относительно детей весило больше всех, поскольку она не только вырастила сына, но и уже была трижды бабушкой. — Бернар сейчас тоже постоянно то с Эдвардом, то с Рин, то со мной или Робером. Не нужно их насильно от себя отрывать. Сами оторвутся, когда придёт время.  — Твоему внуку шесть, а моей дочери десять, — вздохнула Лорена. — Но, конечно, я её насильно не отрываю. А Иво уж тем более. Она у него бесценное сокровище, он её слишком сильно обожает.  — Ну, это зависит от ребёнка, — вставила Лу. Им принесли ароматный ягодный чай и стали разливать по чашкам, и она в предвкушении потёрла руки. — Ханни вот только иногда такая. Обычно сама по себе. И, по-моему, оба варианта нормальны. — Миранда вообще решила быть совершенно независимой лет так с трёх, — фыркнула Эстер. На удивление общества и некоторых членов их круга, она до сих пор жила с Фокси, и у них было две дочери, старшей из которых было шесть, а младшей — три с половиной месяца. — На самом деле она с рождения такая. Не очень любила быть на руках, постоянно вопила и требовала, чтобы её положили и дали поиграть самостоятельно. А вот Делайла, наоборот, очень любит быть на руках. Может, дело в том, что она эмпатик, не знаю. Но Миранда терпеть не могла с самого детства, когда её тискали, а Делайла это обожает. — Как твоя малышка, кстати? — осведомилась Лорена. — Она здорова? На кого похожа?  — В полном порядке, — Эстер улыбнулась. — Здоровый, спокойный, чудный ребёнок. Ни в коем случае не умаляю нашей любви к Миранде, просто когда она была младенцем, мы не ели и не спали, потому что она вопила круглые сутки. А Делайла вообще не плачет. Лежит, играет с резиновым кубиком, который ей подарил папа, и улыбается, когда я или Оушен берём её на руки. Правда, мне было немного тревожно её оставлять из-за её эмпатии, но раз Оушен ничего не пишет и не звонит, значит, скорее всего, у них всё отлично. Похожа на меня — во всяком случае, волосы у неё рыжие. Не жалуюсь, но Миранда так похожа на своего отца, будто я в её появлении вообще не участвовала. А характером вообще в деда… — Спокойные дети — это счастье, — согласилась Карен. — Правда, когда они эмпатики, это слегка тревожно. Мой младший внук тоже эмпатик, Эд и Рин очень стараются не нервничать, чтобы не тревожить ребёнка. Это нелегко. — А у Ханни как дела? — ласково поинтересовалась Эстер. Ханни и Миранда дружили с детства и созванивались ещё чаще, чем их матери, а с этой осени ходили и в одну школу. — У неё всё как всегда прекрасно, — улыбнулась Лу. — Поскольку в школе каникулы, а мы работаем, она почти каждый день торчит у Йонаса и Тины. Я думаю на зимние каникулы увезти её куда-нибудь на Юг. Осточертел холод. — О, понимаю, — кивнула Карен. — Мы с Робером на зиму уедем в Дюрош, к его семье. Я всё равно больше не работаю врачом, не выгораю и отдыхаю, так что мы можем хоть навсегда туда уехать, но такого желания у нас нет.  — Мы хотели остаться в японской диаспоре, но Миранде нужно было идти в школу, — слегка расстроенно сказала Эстер. — Ей там было бы слишком сложно. Она и так не ходила в детский сад, так что ей нужна адаптация.  — Ну и хорошо, — решительно заявила Лара. — А то бы разъехались кто куда, и совсем бы не виделись. Рассел с Джули, к счастью, решили не уезжать из Центра, у них обоих здесь работа, так что мы часто видимся. К тому же я подозреваю, что Джули может быть в положении. — Какой-то в буквальном смысле детский сад, — улыбнулась Лу. Лорена восторженно воскликнула: — Да брось! Ты станешь бабушкой?  — Ну, я пока не знаю, — Лара хмыкнула. — Мне никто ни о чём не говорил. Но Джули что-то в последнее время хочет какой-то необычной еды. Опять же, может, она и не беременна. Но кто его знает.  — Поразительно, как кто-то из нас уже бабушка, а кто-то родил недавно, — Лу рассмеялась, попивая чай. Эстер заметила: — После того, как мой отец завёл с новой женой ещё двоих детей, когда мне было уже за двадцать, я вообще ничему не удивляюсь. Мои дочери им в сёстры годятся. — Точно. Когда пригласишь нас познакомиться с Делайлой? — Ой, я думаю, не раньше, чем ей стукнет полгода, — Эстер махнула рукой. — Но ты всегда можешь отправить Ханни к нам. Миранда очень скучает по своей подруге и достаёт свою маленькую сестру. А ещё очень злорадствует, потому что на УЗИ нам сказали, что будет мальчик, но она была уверена, что родится девочка, и в итоге оказалось, что действительно родилась вторая девочка. Никто не расстроен на этот счёт, просто Мира теперь преисполнена неоспоримого чувства собственной правоты и делает нам мозг круглые сутки. — Мы как-нибудь обязательно скинем её на вас, — фыркнула Лу. — Она недавно научилась снимать отпечатки пальцев и открывать двери, так что берегитесь. Все рассмеялись. Далее разговор перетёк к книге Эстер «Neon Generation», получившей широкое распространение, потом — к будущей галерее Лорены, которая должна была собрать в себе японское, корейское, китайское, тайское, вьетнамское, индийское, турецкое и арабское изобразительное искусство. Лара недавно закончила учить польский и посмешила их несколькими забавными словами. Потом Карен спросила Лу: — Как у тебя на работе? Лу вспомнила о встрече с Адель и решила, что не хочет ничего от них утаивать. Она вздохнула. — Я сегодня кое-кого встретила. В жизни не угадаете. — Ну уж явно не нашего отца, совершившего самоубийство шесть лет назад, — безо всякого сожаления ухмыльнулась Лара. Лорена кинула на неё укоризненный взгляд. Лу качнула головой: — Нет. Ко мне пришла дочь Гюлера. Воцарилась тишина. Женщина наблюдала за тем, как медленно сползают улыбки с лиц подруг, заменяясь искренним шоком с миллионом разных оттенков: испуг, злость, презрение, жалость, отвращение, растерянность. Лу вкратце пересказала разговор с Адель, и стоило ей закончить, как Карен произнесла голосом, полным плохо скрытого отторжения: — То есть ты будешь помогать дочери этого урода продолжить его род? Чтобы родился ещё один психопат? — Это моя работа, — устало ответила Лу. — По твоей логике, тебе тоже нельзя было рожать. И Расти, и Джинни, и Ханни не должно было существовать. И твоих внуков тоже. Натали, насколько помню, была не лучше Ганса. Отторжение слегка опало с лица Карен, и она сдалась и кивнула. — Вразумительный довод, — сказала она. Лорена заметила: — Я думаю, ты правильно сделала, что не стала дружить с ней. Я бы не хотела иметь рядом со своими четырьмя детьми эту девушку, какой бы скромной и милой она ни была. — Я тоже, — Эстер вздрогнула. — У меня двое детей, одна из них ещё совсем малышка. Нет никакого желания, чтобы она к нам приближалась. — Я ей так и сказала, что ни у кого из нас нет желания общаться, — кивнула Лу. — Честно, я даже не уверена, что хочу продолжать с ней работать. Возможно, я передам её дело другому биофармакологу. Посмотрим.  — Да и не только к детям страшно подпускать дочь Гюлера, — поморщилась Лара. — Мне и самой некомфортно при мысли, что она будет рядом со мной. На всякий случай надо будет предупредить сына, чтобы берёг жену — вдруг она с катушек слетит. — Я так не думаю, — спокойно сказала Лу. — Она выглядела совершенно адекватной и очень виноватой. Что-то мне подсказывает, что как только у неё получится забеременеть, она исчезнет из нашей жизни. Но если нет — я думаю, при помощи Иво и Приора Лориньена нетрудно будет достать как минимум запретительный судебный приказ. Однако я предлагаю не паниковать раньше времени и просто не подпускать её к себе. — Вроде нам хорошо жилось, — покачала головой Лорена. На её лицо набежала тень. — Ей совершенно необязательно было появляться. — У всех свои способы отпустить произошедшее, — Эстер отхлебнула чая. Они уже съели суп, и им принесли второе. По окнам по-прежнему хлестал дождь, а внутри было тепло и уютно, горели золотистые свечи, пахло горячей едой и хвойными ветками. — Но, конечно, лучше бы она обратилась за психологической помощью. Мы разобрались с последствиями мятежей для себя. — Именно, — Лу отрезала кусок стейка и прожевала. Мясо было нежное, с кровью и специями и прямо-таки таяло во рту. — Я зла ей не желаю, но если попытается приблизиться ко мне или к Ханни, очень сильно об этом пожалеет.  Никто ничего не ответил, но Лу почувствовала молчаливое понимание за столом. Каждая из сидящих здесь женщин пострадала от Ганса Гюлера. Каждая из этих женщин была матерью. Каждая из этих женщин хотела жить, любить, реализовываться, строить карьеру и создавать семью, быть счастливой и не оглядываться назад. И они имели на это право. Мысли Лу возвращались к Ханни. За себя она не боялась — за годы никуда не делся крепкий кулак, разрешение на ношение при себе пистолета и отработанные рефлексы. Но за свою дочку — да. По мнению Лу, её долг как матери заключался в том, чтобы оградить Ханни от любой опасности. Она помнила свою собственную историю с Энн и Тайлером (тот, кстати, сгнил в тюрьме ещё до рождения Ханни), помнила обо всём, через что пришлось пройти ей, и хотела, чтобы Ханни росла в полной безопасности. Её куда меньше беспокоило то, что дочь может вырасти тепличным или не готовым к реальности ребёнком: разумеется, это проблема, но стоит разграничивать тепличность и ощущение защищённости и безопасности, которого Лу в раннем возрасте была лишена. И никакие благородные порывы (которых, в общем, почти не было) в отношении Адель Гюлер не могли заставить её хоть на мгновение пошатнуть безопасность собственное дочери. Ни за что. С Адель может случиться что угодно. Лу не пошла бы её спасать. Особенно учитывая то, что у неё был свой ребёнок, её маленькая голубоглазая девочка, которую она любила до боли в сердце, любила так, что без всякого сомнения убила бы за неё любого. И не стала бы подвергать даже малейшему риску, пусть никакой опасности и не было. Материнский инстинкт у Лу развился более чем хорошо. К Адель больше не вернулись. Заговорили о расширении Периметра и о нахождении заброшенных поселений под землёй. После еды Лу успокоилась окончательно: она знает, что делать, если дочь Гюлера посмеет вмешаться в их жизни. Лу убьёт её. Рука не дрогнет. А пока пусть живёт и выполняет поставленные условия. Тогда всё будет хорошо. Когда брали десерт, Лара осторожно поинтересовалась у Лорены: — Я слышала, Тай Лориньен собирается снести психиатрическую больницу… ну… — В которой держали Элифу? — спокойно спросила Лорена. Карен недовольно процедила: — Нашла время спрашивать.  Отношения с Ларой их были лишены злобы или ненависти, но Карен оставалась Карен и иногда не могла сдержать колкую грубость. — Ничего страшного, — Лорена была невозмутима. — Да, он спрашивал разрешения у меня лично, и я его дала. У меня нет причин запрещать ему это. На этом месте хотят построить санаторий, и, я думаю, оно отлично для этого подойдёт.  — В самом деле, — согласилась Эстер. — Хоть я и не пожилая женщина, я бы съездила в санаторий. — Извини! — возразила Лу, которая регулярно ездила в санатории и спа-комплексы с Кеем. — В санаторий не только пожилые ездят. — Иво в своё время очень помогли санатории, да и мне тоже, — Лорена постучала ногтем по стеклянному стакану. — Ещё до рождения Одетт, когда мы уехали реабилитироваться, он прямо заново родился там.  — Настолько заново родился, что появился ещё один ребёнок, — ехидно заметила Лара. Лорена глянула на неё и ответила: — Если ты собираешься смущать меня шутками про секс, то я вынуждена тебя разочаровать — мне тридцать восемь лет, я трижды рожала и знаю, откуда берутся дети. Хочу тебе напомнить, что Рассел тоже появился не из воздуха, а если твоя невестка сейчас беременна, то она занималась с твоим сыном тем же самым. А ещё рядом с нами сидит женщина, родившая меньше полугода назад, и вообще у каждой из нас есть ребёнок. Так что брось свои шутки. — Прости-прости, — Лара вскинула руки. Лу, наблюдая за их беззлобной перепалкой, фыркнула. Карен закатила глаза: — Я сейчас передумаю есть свой десерт. — Молчи, ханжа, — прыснула Лара. — Замужем уже сколько лет, а всё строит из себя монашку. Ну-ну. Карен ударила её по руке. Эстер молчала, лениво улыбаясь: она, кажется, устала и хотела домой, но ничего не говорила. Лу и сама, честно говоря, несколько утомилась, учитывая сонливую погоду и происшествие утром, но ей нравилось проводить время со своими подругами. Впрочем, иногда её утомляли разговоры о детях, поэтому, когда тема съехала на зачистку «подземных городов» и Термитника, она более активно включилась в разговор. Несмотря на то, что она бесконечно любила Ханни, у неё просто не получалось вечно говорить о ней.  — Ты говорила, что хочешь написать новую книгу, — обратилась она к Эстер. — Что-то связанное с доштормовой Японией. — А, да, — Эстер кивнула. — Но это пока просто мысли. Думаю написать что-то о гейшах, я последний год читаю об этом разные книги, просто с рождением Делайлы пришлось отложить. Но я вернусь к этому, когда она перестанет презирать собственную кровать и научится спать не на руках. А так… Ну, конкретных идей пока не придумала. Со временем придут. — Можешь побеседовать с моей невесткой, — предложила Карен. — Рин же японка. Её семья очень ценит своё наследие.  — Ой, было бы славно, — дочь Марка сунула в рот ложку мягкого тирамису. Лорена вмешалась: — И я бы заодно побеседовала. Японское искусство будет в моей новой галерее. — Ну вот. — Карен довольно кивнула. — Я могу попросить её вас проконсультировать по этому поводу. Она действительно очень много знает. Даже рассказывала мне о лечебных процедурах, которые применялись в средневековой Японии. Она и моих внуков лечит какими-то лекарствами, которые их лаборатория разрабатывала по доштормовым японским рецептам, и, между прочим, Бернар, Роксана и Теодор почти не болеют.  — Тогда она точно мне нужна, — решительно заявила Лорена. — Одетт в последнее время часто болеет.  — Я бы тогда тоже присоединилась, — заметила Лу. — Ханни у нас потрясающе здоровый ребёнок, но вы же помните, как она переболела прошлой осенью. Действительно, ровно год назад Ханни слегла с неожиданно тяжёлой простудой — первой за всю жизнь. Она почти не болела до этого, и Кей с Лу, а вместе с ними Энн, вся семья Кея и социальная группа Лу едва не сошли с ума от беспокойства. Всё обошлось, но дочь несколько недель лежала с непомерно высокой температурой, бредила и постоянно заходилась мокрым отхаркивающим кашлем, и эти недели Лу запомнила надолго, такими жуткими они были. Она не могла есть и спать, её вечно мучил панический страх за Ханни, и, хотя ей занимались замечательные врачи, а они с Кеем выполняли все предписания до единого, этот страх не прошёл, пока девочка не выздоровела окончательно. Никаких последствий болезни не осталось, Ханни сейчас была идеально здорова и громко вопила, что ей не холодно на улице без шапки, женщина всё равно вспоминала об этой болезни с содроганием. Даже врагу не пожелала бы такого пережить. Впрочем, все её враги покоились глубоко под землёй, так что это не имело значения. — Конечно, — Карен кивнула. — Единый, я никогда не перестану гордиться своей невесткой. И собой, если честно. Я помню, как наш отец в юности говорил мне, что женщины не получают серьёзную работу в области медицины честным путём. Особенно псионички. И вот где я, где Рин. Лу тоже. — Лу сдержанно улыбнулась. — Мы, конечно, обе чистые, но всё ещё женщины, добившиеся серьёзной работы в области медицины честным путём. — Наш отец совершил самоубийство, потеряв всех своих детей, всех своих внуков и даже свою жену, — фыркнула Лара. — Я не думаю, что его мнение должно хоть сколько-нибудь весить. — Ты так спокойно об этом говоришь, — заметила Лорена. Лара скривилась: — Нэйтан был узколобым, бесхребетным и инфантильным. Этот человек позволял своей жене издеваться над собственными детьми, поощрял насилие и закрывал на него глаза. И помимо всего этого, будучи совершенным ничтожеством, он верил в правильность патриархальных устоев. Что странно, ибо он всю жизнь провёл под каблуком нашей матери. Я ненавидела эти его рассуждения о том, что мир не зря в руках мужчин. Чистых мужчин. Снисходительное отношение к женщинам и ненависть к псионикам у него мешались в одном флаконе и выливались в речи о том, что если бы женщины были умнее и лучше мужчин, патриархальная культура не продержалась бы так долго. А то, что его родила и воспитала женщина, он как-то забыл. — О, для моей семьи это ужасно больная тема, — сочувственно согласилась Эстер. — У нас очень редко рождаются мальчики, в основном одни девочки. У моей мамы было две сестры, они бездетны, потом она родила меня, теперь у меня две дочери. И мама всегда говорила мне, что мир в руках мужчин. Я помню, как однажды подслушала их разговор с отцом. Мне было лет восемь. Мама очень злобно рыдала, говоря папе о том, что привела меня в мир, который никогда меня не защитит и никогда не полюбит, потому что я женщина и потому что я псионичка. И чувствовала себя за это виноватой. Мне тридцать четыре, и я навсегда запомнила слова мамы о том, что она любит меня, но ей каждый за меня страшно, потому что из двух попаданий, способных улучшить мою жизнь, у меня нет ни одного. Генетического равенства общество, можно сказать, добилось, а вот гендерного… — Это будет нескоро, если вообще будет когда-то, — печально вздохнула Лорена. Она занималась благотворительностью и принимала активное участие в искоренении проституции и секс-работы, и, конечно, была не одна, но конца и края всё равно не виднелось. — Моя мама, у которой три дочери, сказала мне как-то, что нам нужно больше сильных женщин и больше добрых мужчин, чтобы соблюсти баланс. А пока мы должны растить своих сыновей людьми и защищать дочерей от тех, кого людьми не вырастили. — она печально улыбнулась. — Я верю, что справедливости можно добиться. Однако нужно что-то делать. И не сдаваться. Они закончили есть и попросили счёт. Разговор стёк в какую-то поверхностную тему, стал слегка сонливым: кто-то устал, кто-то заскучал. Лу окинула взглядом четверых женщин, сидящих с ней за одним столом, и почувствовала тепло. Она была рада, что спустя столько лет они до сих пор дружили. У каждой была своя жизнь, но они не забыли друг о друге, собирались, говорили о жизни, проводили вместе время. Они искренне считали друг друга близкими, могли говорить обо всём и ни о чём, делиться чем угодно и без страха вспоминать обстоятельства, сблизившие их. После появления в её жизни Лары, Карен, Лорены и Эстер Лу по-новому посмотрела на понятие женской дружбы. И ей нравилось то, что она видела.  И даже спустя столько лет чувство радости, что эти женщины есть в её жизни, не ушло.  Наконец стали собираться домой. Лу несколько утомилась и хотела поскорее забрать Ханни и поехать к маме; Карен пообещала приглядеть за внуками вечером, Эстер чувствовала себя явно некомфортно вдали от маленького ребёнка, а Лара и Лорена просто не собирались оставаться дольше. Одеваясь, Лу посмотрела в окно: дождь несколько успокоился. Она написала Кею, и он ответил, что подъедет через пятнадцать минут из заберёт её. Оттуда они собирались заехать за Ханни и отправиться к Энн.  Они вышли из «Пеллмана» и остановились под крышей. Дождь ещё слегка моросил. Ларе позвонил Рассел, и она что-то рявкнула ему в трубку, а потом ласково заворковала с невесткой. Эстер и Лорена тоже принялись звонить домой. Карен спросила Лу: — Ты сейчас поедешь за Ханни? — Да, — Лу посмотрела на часы. — Заберём её от Йонаса и Тины и поедем к Энн. У неё каникулы в школе, так что завтра можно будет отоспаться и даже не готовить завтрак. Карен рассмеялась. — Я понимаю. Рин и Эд тоже постоянно спят, когда привозят внуков к нам. А я не возражаю — я уже сколько лет не работаю врачом и только и делаю, что отдыхаю. Мне приятно о них позаботиться. — она улыбнулась. — А по работе у тебя какие дальше планы? — Ну, мне надо разобраться с Риццоли, — нахмурилась Лу. — А потом, полагаю, меня завалят образцами из-за Периметра, которые мы будем проверять и смотреть, совместимы ли они с работой человеческого организма. Дальнейшие перспективы пока неясны — может, придётся делать экспертизы на разных геномах, этносах и даже возрастах и полах. Это будет трудно. Карен понимающе кивнула. Она не работала врачом уже больше десятилетия, но по-прежнему хорошо помнила всё, что связано с медициной и её ответвлениями. Она уволилась, объяснив это тем, что выгорела и больше просто не хочет работать. Теперь она занималась саморазвитием, читала, медитировала, воспитывала внуков и время от времени консультировала молодых студентов-медиков; таким образом больше десяти лет назад она познакомилась с Рин Ниёри, девушкой, которая впоследствии вышла замуж за её сына. В общем, она могла позволить себе такую жизнь и ни на что не жаловалась. Как-то в разговоре с Лу Карен пояснила, что любит свою работу, но устала от неё. К тому же Робер вышел на пенсию, и теперь они жили тихо, мирно и спокойно. Лу, пожалуй, не хотела бы ничего не делать в пятьдесят лет, но вовсе не осуждала свою названную сестру, всего лишь понимала, что такой образ жизни не для неё самой. — Так, всё, Рассел, я целую вас с Джули, отдыхайте, поеду домой, — громко сказала Лара и положила трубку. — Они собираются поехать в горы завтра, пока ещё не стало совсем холодно. Не представляю, что им делать в горах. Я бы там только пила, но если Джули беременна, то ей и этого делать нельзя. Не представляю, какое там может быть веселье. — Свежий воздух, горы, отдых от сетей и общества, — Лорена пожала плечами. — Много плюсов. — она зевнула. — А я, наверное, поеду домой и лягу спать. Осенью я всегда сплю днём. Совершенно нет сил ничего делать в такую погоду. — Не только у тебя, — Эстер хмыкнула. — Я сейчас позвонила Оушену и ожидала услышать что-то вроде «весь дом разгромлен, собака сбежала, соседи вызвали полицию». Оказалось, все трое спали, и я зря беспокоилась.  — А дом-то всё-таки цел? А то одно другому не мешает, — заметила Лу, и все рассмеялись. После этого они обнялись на прощание. Карен уехала на такси, Эстер забрал Марк, Лорену тоже подобрала машина, а Лара отправилась до ближайшего торгового центра — купить себе новую сумку.  Лу дождалась Кея, села в машину и чмокнула его в щетинистую щёку. Они тронулись и плавно покатили по дороге, направляясь к дому Йонаса и Тины. Псионичка подумала о том, что сейчас с удовольствием бы села на байк, но парадный брючный костюм и погода не позволили бы ей сделать этого. Именно поэтому, пожалуй, она всегда ждала весны и сухих дорог: хотелось поскорее снова чувствовать скорость и свободу. За много лет Лу не рассталась с байком и не собиралась этого делать.  — Как в университете? — спросила она мужа. Кей улыбнулся: — Порядок. Сегодня вёл семинар, рассказывал студентам о средневековой Инквизиции. Они, конечно, пытались перевести тему на современную Инквизицию, но, я полагаю, Приор Лориньен не одобрил бы слишком вольного обсуждения событий с учениками. — Тая Лориньена они называли между собой по фамилии: для них образ Приора по-прежнему ассоциировался с Иво Мартеном. — У меня очень хорошая группа. Приятная, заинтересованная. Студенты, конечно, в общении легче, чем школьники. А у тебя как? Лу рассказала ему о встрече с подругами, а уже потом — об Адель. Слушая её, Кей нахмурился. Через его лоб пролегла тревожная складка, и Лу, видя, что он неприятно встревожен, успокоила его: — Я предупредила её, чтобы она не подходила к нам. Не думаю, что она опасна, но по причине простого нежелания водить с ней дружбу и ради безопасности Ханни я популярно объяснила ей, что любые попытки сблизиться будут грубо пресекаться. Эмпатик сделал глубокий вдох. Складка на его лбу немного разгладилась. — Это правильно, — согласился он. — У меня тоже нет от неё ощущения опасности, исходя из твоих рассказов, но за дочку я буду готов убить её своими руками. Пусть она никак не пересекается с Ханни, ладно? Если будешь брать её на работу, следи, чтобы они не общались, я прошу тебя. — Конечно, — спокойно ответила Лу. В отношении дочери они с Кеем были единодушны как никогда: её безопасность — превыше всего. — Поскорее бы доехать. Мама наверняка уже сидеть не может от предвкушения. Кей усмехнулся. За последние годы отношения Лу и Энн стали ближе, чем когда-либо. Отчасти это случилось из-за Ханни: для Энн не было большего счастья, чем её внучка. Особой нежности добавляло и то, что у Ханни было имя бабушки и глаза дедушки, и Энн просто не могла относиться к ней без трепета и восторга. После родов Лу она на некоторое время переехала к ним, помогала с малышкой, содержала дом в чистоте, рассказывала Лу, как что надо и что не надо делать, делилась историями из её собственного детства и советами, которые помогали облегчить материнство. Помимо всего прочего, Энн обожала Кея, и отношения между ними стали тёплыми и душевными — Кей получил себе мать, которой был лишён с самого рождения. Иногда он называл её по имени, иногда «мамой», но неизменно дарил на Новый год подарок с подписью «маме» и мчался по первому её зову, если у Энн не работал компьютер или ломалась техника дома. Лу не возражала. Она была слишком взрослой и умной, чтобы как-либо возмущаться по этому поводу, и была просто счастлива, что отношения с матерью наладились.  Йонас жил близко к Центру, но не совсем — у них с Тиной за неимением детей не было потребности в самом обжитом и безопасном районе, но место, где они поселились порядка пяти лет назад, сразу после свадьбы, было вполне цивильным и благополучным. Они занимали квартиру в высотке на одном из верхних этажей, куда очень быстрый лифт долетел за несколько секунд. Едва выйдя из лифта, Лу увидела, что Ханни стоит на площадке перед дверью, а за ней — Йонас и Тина. Вид у дочери был встрёпанный и радостный, на голову кое-как нахлобучена шапка (то ли сама надевала, то ли криворукий Йонас). Увидев родителей, она с радостным гиком, напоминающим Рассела в детстве, бросилась к Кею, и он подхватил её на руки. Лу прошла вперёд и обняла сначала друга, потом подругу. — Привет. — она улыбнулась. Собаки Йонаса и Тины, ласковый золотистый ретривер и бойкая коричневая чихуахуа, запрыгали вокруг неё, и она погладила каждого. — Спасибо, что посидели с ней. — Было круто! — Ханни с энтузиазмом помахала рукой, в которой был зажат браслет из разноцветных камешков. Кей смотрел на неё лучащимся от любви взглядом. — Мне Тина подарила! — Ты прямо расщедрилась, — хмыкнула Лу. Тина махнула рукой: — Ой, да ладно. Мне таких на показах десятки дарят или разрешают себе оставить. Почему бы не побаловать девочку? Будет знать, как украсить даже самый скучный образ. — За то, что посидели, даже не благодари, — немного сурово заметил Йонас. Крёстный отец Ханни был готов сидеть с ней сколько угодно. — Мы отлично провели время. Играли в твистер, пили какао.  — Я была ведущей в твистере, — похвасталась Ханни. Тина пожаловалась: — Йонас меня чуть не раздавил. — Ой, всё, — отмахнулся хилер и обратился к Кею: — Вы бы ей шапку потеплее купили. Холода наступают, хлюпать носом как миленькая начнёт.  — Купим, — Кей ласково посмотрел на Ханни, и она ответила ему таким же ласковым взглядом. Он поцеловал её в щёку. — Ладно, мы бы поехали. Сегодня ночью будет дождь, хочется добраться до Энн до этого времени. И чтобы наша красавица легла не в полночь. — А я могла бы не спать до полуночи, — обнимая папу за шею, сказала Ханни.  — Кто бы сомневался, — ухмыльнулась Лу. — Ладно, мы поехали. Увидимся с группой на выходных? — Обязательно, — кивнул Йонас, крепко обнимая её. — Ханни, следи, чтобы мать слово держала, ясно? А то вздумает проводить время с кем-нибудь другим, хотя обещала нам. Так что если будет отлынивать, сообщи нам. — Хорошо, — засмеялась Ханни. Лу показала Йонасу средний палец, так, чтобы дочь не видела, и они распрощались. Они спустились вниз и пошли к машине. Ханни уже ездила без бустера или сиденья благодаря весьма высокому росту (она уже была Тине в районе плеча) и ужасно этим гордилась. Кей посадил её на заднее сиденье; Лу хотела сесть спереди, но Ханни ухватила её за рукав пиджака: — Мамочка, посиди со мной. Я хочу с тобой. — Хорошо, — согласилась Лу. Обычно Ханни любила ездить сзади одна, но иногда, когда она уставала, ей нравилось устраиваться рядом с кем-то из родителей и обниматься с ними. Сегодня вёл Кей, поэтому Лу без лишних возражений залезла на заднее сиденье, пристегнулась, и Ханни тут же положила голову ей на плечо. Лу обхватила её одной рукой. Кей тронулся, и они снова плавно покатили по дороге и выехали на магистраль, сливаясь с потоком машин, мигающих фарами в туманной осенней мгле. По дороге Ханни рассказывала всё: как провела время с Йонасом и Тиной, как выгуливала с ними собак, сколько кусков тыквенного пирога съела, во что они играли кроме твистера, какие у Тины красивые украшения, что она хочет татуировку как у Йонаса… Лу и Кей слушали её внимательно до тех пор, пока первые полчаса дороги не были преодолены, и речь Ханни не стала превращаться в несколько невнятный, но всё ещё полный энтузиазма лепет. Она поудобнее устроилась рядом с матерью и наконец задремала; Лу обняла её крепче и поцеловала в макушку. У дочери были мягкие густые волосы, пахнущие яблочным шампунем. Она тихо сообщила: — Спит. — Ну и ладно, — Кей свернул с дороги, и они выехали за пределы Центра. — Приедем — сразу уложим в постель. А завтра они с Энн с самого утра будут наслаждаться обществом друг друга. Лу улыбнулась и покрепче обняла спящую Ханни. Она так сильно любила своего ребёнка, что у неё перехватывало дыхание. Женщина никогда не думала о том, что может стать хорошей матерью, но эту девочку было так легко любить. Она была такая хорошая, такая добрая, такая… своя. Папина дочка, но дочь своей матери — так её как-то охарактеризовала Ребекка Стоун. Ханни действительно в чуть большей степени была близка к Кею, чем к Лу, но по характеру гораздо больше напоминала её саму, и эта гармония делала её ещё более совершенной в глазах Лу. Она не возражала против близких отношений отца и дочери, не после того как лишилась собственного. Лу тоже была папиной дочкой. Поэтому её полностью устраивал такой расклад, тем более что их с Ханни отношения тоже были невероятно тёплыми, и она порой даже удивлялась, откуда у неё столько неисчерпаемой любви и нежности по отношению к дочери. Само собой, это её ребёнок. Но ведь бывает же такое, что матери не любят своих детей — Лу такого повидала предостаточно. И одним из её главных страхов был страх стать такой же. Но вот она сидит, обнимает свою прелестную дочь и любит её так, как и должна любить нормальная мать. И если хоть кто-нибудь попытается причинить Ханни боль, Лу не сомневалась, что сделает что угодно, чтобы это предотвратить. И уж точно не спустит это с рук никому, будь это друзья, семья или чужие люди. Никому и никогда. Она погладила Ханни по голове и легко поцеловала её в макушку. Дочка повозилась, но не проснулась. Кей глянул на них через зеркало и улыбнулся. Они приехали к дому Энн, когда дождь стал набирать силу. Мама уже ждала на крыльце. Лу осторожно вытащила спящую Ханни из машины, и та, на удивление, даже не шелохнулась, продолжая сопеть матери в ухо. Кей взял сумки, и они направились к крыльцу. Энн заулыбалась, увидев их, и тут же бросилась целовать Кея и Лу. — Спит, моя детонька, — ласково прошептала она, запуская их в дом. — Положишь её в кровать? — Да, — ответила Лу тоже шёпотом, скидывая обувь. Кей помог снять с Ханни куртку и ботинки. Энн кивнула и пропустила её к лестнице на второй этаж. Энн жила в маленьком уютном домике, расположенном в благополучном районе, тихом и чистом, хорошо озеленённом и снабжённым замечательной инфраструктурой. Она открыла свой магазин одежды и зарабатывала не слишком много, но и немало, а с финансовой помощью от дочери и зятя дела у неё и вовсе шли хорошо. Ей помогла и Лара, имеющая кучу связей, добиться некоторых льгот, так что жаловаться не приходилось, и теперь у неё был свой двухэтажный дом, сад и магазин. Всё, о чём мечтала Энн. Ле Лож давно остался позади грязным серым пятном. Самого городка уже давно не было — он по большей части ушёл в болота, был снесён и разобран, на его месте построили ботаническую лабораторию. Теперь у неё была другая жизнь, и Лу в глубине души гордилась собой, что помогла матери выбраться из загнивающего города и начать заново. В доме у Энн была гостевая спальня, где Кей и Лу обычно ночевали с Ханни. Лу отнесла дочку в эту комнату и уложила в постель, однако, когда она собиралась уходить, её окликнул сонный голосок: — Мама, мы у бабушки? Она обернулась. Ханни смотрела на неё сонным взглядом. Лу улыбнулась. — Да, солнышко, мы у бабушки. — Хорошо, — дочь потянулась. — Отдыхай, — Лу села на край постели и осторожно убрала волосы со лба девочки. — Не волнуйся, мы пробудем у бабушки до конца недели. Вы успеете пообщаться. — Ладно, — Ханни сонливо улыбнулась. — Я люблю тебя, мамочка. Лу почувствовала, как к горлу у неё подкатывает ком. Наверное, те же чувства испытывала Энн, когда она сама, будучи маленькой девочкой, говорила ей то же самое. Она подумала о том, каким небезопасным и горьким было её детство, и поклялась себе, что Ханни никогда не столкнётся ни с чем подобным. Подумала о дискриминации псиоников, о Гансе Гюлере и Адель Риццоли, которая так неожиданно появилась, маяча призраком своего отца на горизонте. Она ласково улыбнулась в ответ и сказала: — Я тоже тебя люблю, моё солнышко.  — И папу люблю. — А папа любит тебя. Больше всего на свете. И я тоже. — Лу сморгнула влажность в глазах. Она взяла маленькую тонкую руку дочери и слегка сжала её. — Ханни, я хочу, чтобы ты знала, что мы любим тебя очень сильно, несмотря ни на что, и всегда будем любить. И защищать. Ты можешь в любой момент обратиться ко мне или к папе, если тебя будут обижать или если будет происходить что-то, что тебе не понравится, хорошо?  Ханни посмотрела на неё с лёгким удивлением, но кивнула. Она явно не понимала, откуда исходит такая пламенная речь, но была ещё слишком мала и слишком многого не знала, поэтому просто слушала и внимала. — Хорошо. — Я просто хочу, чтобы ты знала, что всегда можешь найти поддержку и защиту у своих родителей. — Лу продолжала держать её руку. — Понимаешь? Мы на то и есть твои родители. Мы обязаны тебя защищать. И мы всегда будем это делать. Что бы ни случилось, я и папа всегда будем на твоей стороне и поможем тебе. Я хочу, чтобы ты знала: что бы ни произошло, у тебя всегда есть мы. Я никогда и никому не позволю тебя обижать. Ты всегда можешь рассказать мне и папе всё, что захочешь, и всегда можешь рассчитывать на нашу поддержку, помощь и защиту. Хорошо, дочь? — Хорошо, мам, — Ханни сжала её руку в ответ. — Даже если это будет что-то, за что вы будете ругаться? — Если это угрожает твоей безопасности — да. — Лу серьёзно посмотрела в умные голубые глаза. — Твоя безопасность превыше всего. Мы в любом случае не перестанем любить тебя. А вот от любой опасности избавим. Тебе не нужно нас бояться. Мы твои родители, а не стражники в заключении. Мы привели тебя в этот мир и обязаны о тебе заботиться. И будем делать это. Договорились? — Договорились.  — И я с вами, — раздался голос сзади. Лу обернулась и увидела Кея. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и держал в руках плюшевую обезьянку Ханни. Увидев его, дочь воскликнула: — Папа! — и присела в постели. Кей сел рядом с Лу, отдал дочке Зика и поцеловал её в лоб. — Мама всё говорит верно. — он взял другую её руку. — Мама и папа для того и нужны, чтобы тебя любить и защищать. И вся твоя остальная семья тоже — твои кузены, бабушки, тёти. Помни, что ты со всех сторон окружена людьми, которые любят тебя и готовы ради тебя на всё.  Ханни призадумалась. Потом улыбнулась. Она снова начинала засыпать, и её длинные ресницы опускались и поднимались всё медленнее. — Хорошо, — только и повторила она наконец. — Я люблю вас. — И мы тебя, — сказал Кей. Лу кивнула. Они по очереди поцеловали дочь в лоб, погасили свет и вышли из комнаты, закрыв за собой дверь.  Кей развернул Лу к себе и молча поцеловал её. Она обхватила его шею руками, и они стояли так несколько минут в полутёмном коридоре, не двигаясь и ничего не говоря. Тревога Лу улеглась. Она была уверена в правильности своих слов и решений. У неё была замечательная жизнь. Любимая работа, любимый человек, чудесная дочь, ради которой она была готова на всё, стабильное финансовое положение, близкие друзья, хорошие отношения с матерью. Она добилась всего, чего хотела, получила всё, о чём мечтала. Состоялась как личность, как биофармаколог, как жена, мать, дочь и подруга. Но впереди было ещё много лет жизни, которую Лу по праву могла назвать счастливой, и впереди у неё стояло много целей, среди которых было дальнейшее развитие в карьере и воспитание дочери. Ханни тоже должна вырасти личностью — сильной и ответственной. Но прежде всего она должна вырасти счастливой и здоровой, и Лу собиралась основательно позаботиться о том, чтобы её дочь получила всё, чего не получила она, и чтобы никакая опасность не затронула её.  Наконец они с Кеем весьма неохотно отлепились друг от друга, и он сказал: — Идём. Энн ждёт нас. Они стали спускаться по лестнице, держась за руки. Лу ощущала тонкие нити эмпатии Кея, тянущиеся через её тело, слышала звон чашек Энн на кухне и шум дождя, бьющегося о крышу и подоконник. Ей стало совсем хорошо и спокойно, и, встретив взгляд мужа, псионичка улыбнулась ему, не говоря ни слова, но он всё понял и улыбнулся в ответ. Когда они проходили мимо гостиной, Лу увидела стопку книг на диване. «Neon Generation» лежала сверху, сияя неоново-голубой обложкой. Лу улыбнулась и пошла за Кеем в кухню, вспоминая, как почти ровно шестнадцать лет назад всё началось. Она помнила всё до мельчайших деталей. «— Подождите, что? — переспросила Лу, думая, что ослышалась. — Вы сейчас серьёзно?   Гектор Баретти повернулся к ней с настолько скептично-недоумённым выражением лица, что Лу ощутила себя натуральной дебилкой, но отступать было поздно.  — Что вас так смущает, мадемуазель Рид? — спросил начальник охраны Приора. — Да, вы всё поняли верно: завтра в Центр возвращаются жена и сын месье Мартена, и вы будете сопровождать всю их семью. Это будет почти той же работой для вас, что и прежде, разве что с небольшой надбавкой к оплате. Какие-то проблемы?». Вот, с чего всё начиналось. И вот, к чему привело. И никаких сожалений. Лу свободно вздохнула и пошла за мужем в кухню, предвкушая вечер в обществе мамы с горячим чаем, сладким абрикосовым пирогом и уютным шумом дождя, сопровождающим дождливую, пасмурную и всё же счастливую и по-своему уютную осень.