Все дороги ведут в оперблок

      - Данька, пьянка отменяется! У меня намечается секс!       Я тут же залилась громогласным смехом, увидев, как изменилось лицо парня, державшего в зубах кусочек пиццы.       - Закажешь мне такси на улицу мира 24? - я бесстыдно строила глазки другу, параллельно перебирая в голове свой гардероб.       - Стой, - отошёл парень от первого шока, - это тот район, где живет наша анатомичка?       - В точку! - я бегала по комнате вприпрыжку и улыбалась.       - Ты ебанутая, - вынес мне приговор друг.       - Опять в точку, брат! Правду-матку рубишь!       Я убежала в свою комнату примерять одежду, пока Даня боролся с приложением такси и собственным ступором.       Платье я выбрала длинное, приталенное, но с вырезом на ноге. Уложила волосы, накрасила ресницы, нарисовала стрелки. Ммм ну что за богиня. Сама себе завидую.       - Заказал?- крикнула я другу из прихожей, прыгая на одной ноге и пытаясь застегнуть сапог на второй.       - Я так понимаю, обратно такси не заказывать? Все билеты у Николаевой в один конец.       - Ой, не занудствуй. Сам вот где-то гулял вчера. Конспиратор.       Я накинула пальто и посмотрелась в зеркало. Мда, свечусь, как только что отполированный самовар. Аж неприлично как-то.       - Ну ни пуха ни пера, пастушка, - обнял меня парень и открыл дверь.       - К черту! - шагнула я навстречу приключениям. ----       Я вышла из машины и сверила адрес с сообщением, которое мне прислала Марина.       Вроде тот. Набираю дрожащими руками 68В в домофоне и слышу приятную мелодию.       - Оля?       - Да, я.       - Проходи.       Дергаю на себя дверь и поднимаюсь на восьмой этаж. Дверь 68-й квартиры открывается, и ко мне выходит Марина Дмитриевна в белом халате и кроксах. Почти как в больнице. Только теперь волосы распущены, халат пушистый, а во взгляде нет былой уверенности.       - Здравствуй. Прости, что так поздно звоню, проходи.       Я переступаю порог пока ещё неизвестной мне квартиры и вдыхаю знакомый запах. Она пахнет Маринкой. Пахнет уютом. И в то же время отдаёт какой-то глубинной тоской.       Сажусь на пуфик в прихожей и расстёгиваю сапоги, пока Марина стоит, облокотившись о стену напротив и внимательно меня рассматривает.       - Ты меня боишься? - спрашиваю преподавательницу, которой совершенно несвойственно мять свои руки и переступать с ноги на ногу даже в самых экстренных ситуациях.       - Нет, я… Не важно, - Марина складывает руки в замок и отводит взгляд в сторону.       Ну надо же. А по телефону вся такая из себя смелая, властная. Неужели это я на неё так странно действую?       Я аккуратно повесила пальто в шкаф и уже собиралась закрыть дверцы, как услышала голос за спиной:       - Поцелуй меня…       Что ж, такие просьбы для меня не нужно повторять дважды.       Подхожу ближе, беру ее руки в свои и заглядываю в серые глаза. Они искрятся страхом. И надеждой? Касаюсь носом ее щеки, вдыхая самый лучший аромат на свете и чувствую, что сердце Марины начинает биться быстрее. Немного отстраняюсь, чтобы полюбоваться ее прекрасным личиком: глаза закрыты, губы чуть разомкнуты и застыли в ожидании. «Моё чудо», - проносится в моей голове прежде чем я убираю прядь с ее лица и нежно прикасаюсь губами к губам.       - Оля… - шумно выдыхает женщина, на секунду прерывая поцелуй, но тут же возвращаясь ко мне с новой силой, - пошли в спальню, прошу…       Я не могу сопротивляться, когда меня просит сама Марина Николаева. Нехотя отстраняюсь от ее губ, и иду за женщиной, попутно расстёгивая пуговицы на своём платье.       Мы заходим в комнату, и я кладу руки Марине на талию, еле-еле себя сдерживая, чтобы не сорвать с неё халат одним резким движением.       - Можно? - спрашиваю я, начиная медленно тянуть за конец пояса, чтобы развязать ненужный бантик.       - Нужно, - выдыхает женщина и сбрасывает с себя халат.       Я больше не могу. Не могу. Это слишком прекрасно. Она стоит передо мной совершенно обнаженная, разгоряченная, волосы спадают по плечам, а во взгляде чувствуется уверенность и совершенно нескрываемое желание.       - О Боже, что ты со мной делаешь… - закусываю я губу, а затем в порыве страсти толкаю Марину на кровать.       Женщина падает и тут же стискивает зубы, лицо искажает гримаса боли, а на глазах выступают слезы:       - Ай, Оля!       - Что?! Что я сделала? Где болит?       Я не на шутку перепугалась. Господи, я сломала свою преподавательницу. Помогите, люди добрые. Я тут же отпрыгнула от неё на шаг, вскинув руки вверх, как преступник.       - Спина… - Марина перевалилась на бок и закрыла глаза руками.       Я мгновенно переключилась с режима "люби и властвуй" на решим "лечи, спасай". Врач как-никак. Опыт не пропьешь.       - Где аптечка? У тебя обезбол есть?       - На кухне, правый верхний ящик, - прошептала Марина сквозь слёзы.       Я побежала в коридор, быстро нашла кухню, открыла шкафчик и, схватив контейнер с бутыльками и таблетками, вернулась в спальню.       Так. Найз, супрастин, фурацилин, мази… Быстро просмотрела всю аптечку и взгляд задержался на знакомой бутылочке. Серьезно, анальгетик? Так это уже не в первый раз? Маринка, что ж ты не сказала?       - Этот? - показала я преподавательнице бутылёк и получив утвердительный кивок в ответ, набрала препарат в шприц, сев на колени перед Мариной.       - Дай руку.       Женщина немного подвинулась, стараясь лишний раз не совершать резких движений. Я сделала укол и укрыла Марину пледом.       Через какое-то время ее дыхание выровнялось, а я вновь обряла дар речи.       - Марин, что с тобой? Почему ты не предупредила меня? Я же могла тебе навредить! - прикрикнула я на неё. Но это лишь от того, что испугалась до смерти.       - Забыла. Оль, прости, эта травма меня уже давно не беспокоила.       - Какая травма?       - У меня два винта в позвоночнике, - грустно посмотрела на меня Марина Дмитриевна, и я сжала ее руку в своей, - Сам Михаил закручивал. Я была на отдыхе с подругой в горах, и мы слишком себя переоценили. Покатились со склона, набрали большую скорость и не успели затормозить. Упали в расщелину. Мне повезло, Оль. Ритку даже в больницу не повезли - сразу в морг. А за меня Михаил Владимирович боролся пять часов. Год реабилитации. Я безумно тосковала. Рита была очень важным человеком в моей жизни… Те стихи, что ты видела в блокноте, я сочиняла для неё. Сама не знаю, как нашла в себе силы вернуться в хирургию. Наверное, просто нужно было чем-то занять руки и голову, чтобы заткнуть ноющую боль.       «Родная моя… Милая. Маринка…» Я безумна была благодарна Михаилу Владимировичу. Смотрю на преподавательницу и понимаю: если б не он, этого чуда сейчас бы не было. И так вдруг больно стало. Мы могли никогда не встретится. Практика бы прошла, мои операции бы закончились, а я так бы и не узнала, что где-то в земле лежит моя любовь. Моя хрустальная, моя стальная Николаева. Знающий нейрохирург и, без толики сомнений, прекрасная мать.       - Подруга? - недоверчиво переспросила я. Знаем мы этих подруг. Дружат, дружат годами, а затем детей вместе воспитывают.       - Девушка…       Я провела ладонью по щеке преподавательницы, вытирая слёзы и легла рядом, положив руку ей на талию.       - Ты же знаешь, что всегда можешь мне доверять? Тебе не обязательно оберегать меня от боли. Пожалуйста, Марин, не закрывайся от меня, я больше этого не выдержу.       Женщина пододвинулась ближе ко мне, поцеловав в висок, а затем уткнулась носом в шею.       - Марин…       - Да?       - Что случилось в январе? Ты сказала, что у тебя никого не осталось. Кто умер тогда?       Мне было страшно лезть женщине в душу, но какой-то частью себя я чувствовала, что мне это необходимо. И, если честно, что это необходимо и ей.       - Брат и сын. Они ехали на машине из садика домой. Егорка умер ещё на дороге, Юра попал ко мне на стол.       Я не знала, что ответить. В комнате резко стало не хватать воздуха. Так плохо мне ещё не было никогда. Словно в один момент мне просто вырвали сердце, а новое вставить забыли. Это слишком для одного человека. Как вообще Марина продержалась столько часов в операционной? Я помню того мужчину. На нем живого места не было. Санитарки так и говорили потом: «труп к нам на операцию привезли». А Марина боролась. Боролась до последнего. Шесть часов находилась в предельной концентрации и даже слова не проронила.       Я невольно посмотрела на эту хрупкую, нежную женщину.       Какая же она сильная. Столько раз жизнь ломала человека. А она всё возрождается и возрождается, словно феникс. Из пепла. И каждый день становится лишь прекраснее.       - Я раньше пела, Оль. Такой хохотушкой была наивной. Совсем жизнь не ценила. А потом как отрезало. Не разу к арфе не подошла после своего 28-летия.       Я не успевала соображать за этой женщиной. Тысяча вопросов атаковали мой бедный мозг каждую секунду, а сердце разрывалось на маленькие кусочки. «Ты ещё и на арфе играешь? У тебя была девушка? Как ты жила с этой болью столько времени? Почему не рассказала раньше? И почему рассказала теперь?»       Я лежала, прижав к себе женщину так трепетно, будто она в любой момент может раствориться и исчезнуть навсегда.       - Понимаешь теперь, почему я отталкивала тебя так долго? - нарушила Марина тишину и закуталась лицом в моих волосах, - все, кто мне дорог, умирают. Если я потеряю ещё и тебя, Оль, я этого не переживу, - женщина перевернулась на живот, поднялась на локтях и посмотрела мне в глаза:       - Обещай, что будешь аккуратной! Ольга! Обещай! Обещай!       Она выглядела очень мило в полумраке. Так и хотелось взять ее лицо в ладони и целовать, целовать, целовать... Но глаза её были серьёзны, и я поняла, что клятву придётся приносить на совесть.       Прижала к себе преподавательницу, закутавшись лицом в ее чёрных волосах, и уверенно сказала:       - Обещаю.       Она не приукрашивала, что не переживет еще одну смерть. Она говорила буквально. И я это понимала. А потому не выпускала ее из своих объятий до самого утра, стараясь хоть на миг, хоть на долю секунды забрать у неё эту боль. Позволить ей наконец быть слабой.