Mon amor.

Долгие ночи перед компьютером оставляли следы не только серыми полумесяцами под глазами брюнета, но и одиночеством рыжего. Они всегда спали вместе, но теперь Рюноске сидит в своем кабинете со злосчастным ноутбуком, а Чуя вновь за этот бесконечно долгий месяц мечется по кровати не в состоянии наконец заснуть. Холод апрельских ночей гулял по его вытянутым над головой рукам и оставшейся не укрытой ноге, разнося песни сквозняков по бледноватому в ночи телу. Едва начинающие покрываться листьями деревья настукивали что-то на ветру и порывы уносились, разнося этот стук по округе; луны не было видно, словно она укрылась от людей за полотном бледного ночного неба. Редкие облака приглушали слабое свечение звёзд, обрекая комнату за собой в кратковременную тьму и словно стараясь убаюкать каждого, кто так нуждался в этом. Бледное лицо Акутагавы неестественно голубоватым отливало в абсолютно тёмном кабинете. Темные волосы неуклюже заложены назад вечными поправлениями, веки предательски слипаются, а сердце ноет, правда, Рюноске не понимал от чего. Возможно, ему просто стоит больше спать, а может, наконец прикоснуться к любимому. Накахара никогда не был из людей, которые отвлекают других от работы, но, когда от бессонницы предательски ноет голова, а от одиночества болит где-то в грудине, он мог пойти против себя и собственных принципов. Поднимаясь с кровати, оставляя позади белые простыни и свои принципы, Чуя, словно лис на охоте, бесшумно и медленно двигался по направлению к заветной двери. Всё в этом доме замерло, только люди с полотен, вживленных в рамки, будто наблюдали за рыжим охотником, перешептываясь в тиках настенных часов. Смазанные петли дверей — это всегда хорошо, особенно когда так необходимо тихо пробраться в логово черного дракона. Его силуэт остался таким же, как когда Накахара выходил отсюда вечером. Прямая спина, руки на клавиатуре, медленно закрывающиеся глаза. Чуя любил наблюдать за ним таким, любил замирать в своём движении и смотреть за тем, как его муж работает. Постучав для приличия по шкафу, рыжий прошел ближе к столу, наблюдая за застывшим Рю, который немного повернул голову, дабы увидеть тень голубоглазого в отливаемом звездами светом. — Милый... Почему ты не спишь? — это звучит мягко, так, словно это морская пучина, а не простые слова. Ответа нет, лишь тихие шаги и появление сбоку от брюнета не очень высокой фигуры и теплые объятия со спины, мягким пледом укрывающие острые плечи и согревающие. Рыжий закрыл светящий раздражающим синим ноутбук и сел напротив Аку на дубовый стол, беря его лицо в руки и глядя в глаза, едва различимые в тьме звёздной ночи. — Я скучаю по тебе. Резкие при дневном свете, но сейчас смягченные тенями черты скул немного напряглись, пока взгляд дракона блуждал по лицу веснушчатого, пытаясь уловить хоть ноты злости или обиды, но Чуя не был зол или обижен, его лицо и мысли были бесконечно увлечены нежностью и любовью к парню, сидящему напротив. Накахара аккуратно приближается к его лицу, стараясь не пропустить если Рю будет против, но он, наоборот, тянется к нему сам. Теплые губы Чуи и холодные губы Акутагавы встречаются, медленно сливаясь в единый медленный танец огня и льда. Изнывающие друг по другу наконец коснулись, стремясь к воссоединению, к одному сплошному течению, где будут сливаться, гармонируя и переливаясь собственными душами как чем-то единым. Тоскуя по любимому телу и сердцу, бледноватые губы дракона следовали от губ рыжего к подбородку, проходя смазанными отпечатками по кадыку и спускаясь к ярёмной вене, собирая поцелуем пульс и перенося его темп обратно на чужие губы, чьи тонкие пальцы путались в смоляных прядях Рюноске. Так долго изнывающий по ласке Накахара слегка теряется, утопая в притупленных от давности ощущениях, следуя за ними куда-то далеко из реальности, в которой бледные руки блуждали по телу, оставляя холодные следы на ребрах и талии, лопатках и позвоночнике, где губы мужа следовали вдоль ключицы к плечу, оставляя легкие прикусы и бледные засосы. Там, где сознание брюнета сталкивалось с чужим, но таким родным телом, оставались ожоги. Там, где ловкие пальцы очерчивали мышцы, оставались изнывающие царапины. Там, где Чуя цеплялся, чтобы снять домашнюю футболку, оставались глубокие ссадины. Их разгоряченные тела, избавленные от одежды, поглощались прохладой комнаты, вызывая небольшие толпы мурашек. Губы Акутагавы оставляли мокрые поцелуи на груди и сосках, спускались ниже, размывая следы пальцев губами по ребрам и прессу, рука, следующая от ягодицы к выступающей тазовой кости, осталась на ткани тёмных боксеров, поглаживая напряженную плоть и дразня. Чуя вряд ли может унять рефлексы, которые толкают его бедра ближе к руке Рюноске, желая большего, вряд ли сможет унять тихий скулёж от ощущения чужого языка на припухшем соске, он точно не сможет вернуться в реальность пока не получит вожделенную разрядку. Поднимаясь, брюнет, придерживая, кладёт Накахару на стол, нависая над ним и целует, только теперь немного рвано и резко, свободной рукой стаскивая со скулящего нижнее белье и откидывая то куда-то в сторону кожаного дивана. Его шероховатая рука мягко очерчивает член старшего, нажимая на головку и заставляя Чую подавиться, от чего развитые мышцы заметно перекатываются, показываясь подкожными волнами в тенях. — Рю... Пожалуйста... Дракона дважды просить не нужно, он, оставляя языком мокрую дорожку, спускается к паху, целуя внутреннюю сторону бедра к коленке и назад, а после проводя языком по твердой плоти, липкой и солоноватой от предэякулята. Это выглядит чертовски пошло, но от этой пошлости у рыжего сводит живот и забавно дёргается член. Рюноске, подобному довольному угощением коту, медленно погружает орган в рот, от чего у лиса окончательно уходит сознание, оставляя только рефлексы и стоны от ощущения чужого обжигающего рта и глотки. Подмахивая бедрами ещё глубже в чужой рот, его оставляют. Так, просто. Поднявшийся брюнет немного с задором смотрит на тело, абсолютно нагое и лежащее в возбужденном экстазе на его рабочем столе. — Прекрати. Чуе ничего не остается, кроме как поскулить в ответ, приподнимаясь и рукой трогая чужой стояк, поблескивая глазами сквозь тьму. Акутагаве нравится, когда он такой. Абсолютно его и абсолютно без рамок в голове, требующий, жадный, абсолютно пьяный от такого доверия другому человеку и бегущих по венам чувств к нему же. А Накахаре нравится, когда Рюноске такой. Властвующий, желающий, настоящий и способный притронуться к такому рыжему, которого тот скрывает. Чужая рука спускает белье дракона, поглаживая по венам и заставляя закусить губу, но сдаться, подавшись вперед и опершись на стол, тихо вздыхая и поскуливая, упираясь лбом в шею любимого. Рюноске был гиперчувствительным и буквально умирал, перерождаясь от ласк любимых рук. Такая близкая разрядка ускользает, рука отпускает набухший орган и едва ощутимыми прикосновениями пальцев ведёт по лобку, впалому животу, груди, и в конце концов проводит по шее, подбираясь ко рту, куда запускает пальцы, трогая язык и оставляя на нем привкус чужого семени. Это выглядит настолько... Настолько невозможным, что Накахаре хочется остаться в этом моменте навсегда. Выпуская изо рта пальцы и обводя ими припухшие, слегка алые губы, Чуя вновь целует, придвигаясь ближе и потираясь собственным членом о чужой, прося наконец почувствовать дракона внутри. Они уже трахались и на этом, и на других попадавшихся столах, и это было не очень удобно, да и сегодня хотелось немного другого. Немного скалясь, Рюноске поднимает за бедра рыжего и перемещается на тот самый кожаный диван. Усаживая немного удобнее старшего, брюнет разводит коленки, заставляя и Чую немного раздвинуть ноги. — Не напомнишь, где мы оставили смазку в прошлый раз? – мягко массируя отверстие, Рюноске свободной рукой рыскал по журнальному столику, пока кудрявый что-то стонал на ухо. Заветный флакон оказался спрятан под разложенными журналами мод, которые сюда когда-то затащил Чу. Смазка с запахом вишни, её тоже сюда притащил рыжий. Выдавливая заветные пару капель на пальцы и продолжая массировать, кладя другую руку так, чтобы обхватить оба члена сразу и начиная медленно двигаться вверх-вниз. Проникнув одним пальцем, Рюноске сменил тихие всхлипы и полустоны на более громкие и отчётливые, смешиваемые с неразборчивыми мольбами и укусами от переизбытка чувств. Их голоса не смешивались, хоть и вырывающиеся стоны от укусов и откровенной дрочки сложно было хоть чем-то приглушить. Добавляя второй палец, Акутагава думал о том, как не сорваться и не взять его прямо сейчас, когда Накахара ещё недостаточно готов, но уже изнывает от того, как ему хочется этого. Находя простату, поглаживая её, чувствуя как рыжий сам насаживается, держаться уже почти нереально. Раздвигая пальцы как ножницы и не чувствуя сопротивления мышцы, брюнет отпускает их члены и выводит пальцы. — Готов? — Да сделай ты это уже, чёрт возьми, — Чуя обрывает конец фразы собственным стоном, когда чувствует как чужой член начинает медленно входить. Он затихает, обнимая чужую шею и немного прогибая спину, помогая наконец войти. Это чувство заполненности, он обожает это. А Рюноске остается лишь сходить с ума от жара чужих стенок и сжимающих его мышц. Они подходили друг другу идеально абсолютно всегда, идеально трахали друг друга, сходились в еде, литературе, искусстве, стиле. Они были чем-то единым. Аку выходит, добавляя смазки на свою плоть и чужой проход, после чего входит вновь, нажимая рукой на чужую поясницу, вынуждая принять глубже. Всё ещё тихий лис, отлипает от чужой шеи и опирается руками на плечи, сжимая их до следов, целуя и начиная медленно приподниматься и искать точку, где член любимого будет цеплять простату. Держа старшего рукой за талию, он помогал двигаться, рассматривая чужое тело и выражение лица. Находя нужный угол, Накахара начинает подниматься и опускаться, откидывая голову назад и скуля от стимуляции чувствительной точки. А Рюноске хотел больше звуков, ему нравились стоны и всхлипы Накахары. Заталкивая пальцы в чужой рот и собирая слюну, дракон целовал чужую грудь, припадая к одному из сосков и опуская влажную руку на член, чем вызвал те самые стоны, которые так обожал. Двигать рукой и оставлять укус на соске, видеть это извращённое ощущениями лицо с тонкими следами от слез, чувствовать такие медленные движения становилось просто невыносимо. Отрываясь от груди и беря под ягодицами старшего, он кладёт его на диван головой к подлокотнику и берет за талию, двигаясь так, что рыжий забывает дышать, давясь собственными стонами и вцепляясь в руки, держащие его. Миг и он перестает как-либо прилагать силу, с вскриком оставляя на бледном прессе лужу из собственного семени, пока брюнет продолжает иметь его, проникая всё грубее и получая разрядку следом, оставляя собственное семя внутри чужого тела. Опуская голову на грудь, покрытую следами от укусов, Аку покидает обессиленное тело. Ему не следует сейчас говорить что-либо, поэтому он просто аккуратно берет Чую на руки и несёт в душ, а после отправиться вместе с ним в кровать, ибо работать после такого у него уже не получится.