r-v

Ну подкинули Семеро монетку. Ну и что с того? Беда сильная? Ну, стал вот Таргариеном. Родился в день, когда ноябрьское небо заболело, а мать твоя эта удивилась ни на шутку — почему ты не кричал вообще. Только ловко выпрыгнул из нее, в крови перепачканный, с полным ртом белых зубов. Беловолосый мальчик, поцелованный самой Луной в лоб, кажется. С таким ясным синим взглядом, что первый дурак Септон, который взял тебя на руки — да простят Семеро, чуть не ебнулся, честное слово. У Визериса вот взгляд был безобразно детский, ничего не значащий, слишком добрый, ласковый, таков он теперь и Король. А твой резкий, четкий, призывающий. К той, которая появится на свет за десятилетия. Хорошая такая трагедия. Имя трагедии — твоя племянница. Не веришь? Ну-ну, поживи немножко — сам увидишь. А глаза твои такие, будто ты запомнил все свое рождение от и до — как (все-таки) тесно было покидать тело матери, ведь было огненно-тепло там, ну и как плохо сейчас тут в Королевской Гавани быть, когда твой же подбородок дрожит от холода, а плакать у тебя попросту не получается. Деймон. Слышишь? Ни Эйгон, ни Эймонд, боже упаси, ни еще одна тысяча именной классики в целом дурном Вестеросе. Летописи щас буквально расплавятся. А потом какой-то далекий Старк ахуеет, когда прочтет. Сперва от тебя, потом и от этого блядского ланнистеровского Джоффри. А ты, ну, в рубахи тебя кутали. В рубахи и плащи тебя одевали. И чем старше ты становился — тем легче тебе было выпутаться из шнуровок (хитростью ты был награжден), тем легче тебе стало снимать одежду с себя через голову (руки крепкими стали), тем сильнее хотелось Драконом быть (похоть кололась под кожей, как битое стекло). И зубы твои росли, ну и тело твое росло. Порок внутри окутывал сталью, открывал новые возможности. И что дальше? Стала монетка ребром, говоришь. Во как. Хорошая такая — сплавленная вся из валирийской стали, напоминанием тебе будет тогда, когда в ладонях Темную Сестру держать будешь. Да и стала ребром — да поперек твоего горла, собственно. Не запить вином ее, не выплюнуть из себя наружу, словно кость. Видишь, как бывает. Быть Таргариеном, это в первую очередь — «быть». Принимать то, каким ты есть. А сейчас ты взрослый на Драконе своем сидишь, в спину ему цепляешься, на куски людей рубишь, без жалости рубишь, да-да, септонам в лица плюешь, да за игрушечным столом своего брата-короля веселишься, Хайтауэров нахер посылаешь — ну молодец, молодец. А как рот свой к тебе племянница твоя же открывает — падаешь замертво, растопленный в ее крови. Жестокий и перепуганный одновременно. Молчаливый. Кровь значит многое, тебе ли не знать. Кровь вязкая, липкая, она на пальцах твоих, она в жилах твоих, она в твоем голосе и во взгляде твоем. Она взывает к тебе каждый раз, так нещадно, так невыносимо, когда ты сам прилетаешь в Замок брата, намеренно забредаешь по коридорам в Тронный Зал, ну и… сталкиваешься с ней, с Рейнирой. А когда покидаешь Замок под самый конец ночи — с выговором, пьяный, с яростью на брата опять, то кровь твоя кипит, пузырится, извивается внутри, ибо знает, что прощаешься. Можешь ненавидеть, это тебе прощается. Каждое прощание с Рейнирой — это маленькая смерть. В ее семь, в ее десять, в ее четырнадцать. Я-то вижу это. А ты со смертью на ты, кажется. Такие слухи раз-на-раз ходят среди людей обычных в Деревне. Сам же армии разбиваешь, сам же кайф от этого ловишь. Клеймо Порочного Принца себе забираешь, вынимаешь души из девушек в борделях, членом им пустоту заполняешь — а себе только новую создаешь. Видишь ли, ну не позовут они шлюху с белыми волосами к тебе. Забудь, как страшный сон. Попросту — нет такой. Есть похожая, но это все ложь, явная и яркая — а ту, что хочешь… сильно и смертельно хочешь, ну, она сама пахнет летними цветами и лимонным пирогом. В борделях уличных такие запахи не водятся. Пора бы на-память выучить, как славные карты Островов. И знать что, Рейнира спит на тупых одеялах королевских своих, в прозрачных рубашках спит, недавно только стала она женщиной, еще ничего не понимает в удовольствии, еще наивно верит в сказки о хороших Принцах, а ты все жаждешь ее, и жаждешь, ну и жаждешь. Любовью своей ненормальной хочешь ее заполнить. Кровью в который раз поделится. Когда впервые кровь у нее идет между ног — перепуганная вся она, сама намертво цепляется в эти вот руки служанки до самого посинения. И с глазами такими огромными, она говорит всем горячо и громко на всю комнату. Говорит: «Позовите дядю моего, пусть придет и спасет меня». Ни мать, ни отца. Тебя, понял? Тебя. Верит тебе так, как Эйгон Первый верит в Пророчества. До последнего своего вздоха. Потому, даже не смей к ней прикоснуться. Смотреть можешь, разговаривать можешь, даже ловко в ее честь сбивать пустоголовых лордишек на конях их дурацких на Турнире, ну и на этом все. Она же… твоя племянница. Дочь Короля. Отрада всего, бля, Королевства. Куда же ты лезешь, дурак ты полнейший, что ты вообще тут можешь теперь сделать? Дядей будь. По праву. Обучай ее. Это делать можешь. Языку Древнему. Мастерству управления Драконами. Это позволено. Сплетничай вот с ней про Двор и его обитателей. Подарки приноси — иногда. И не дай бог… если ты увидишь в ее взгляде хоть малейший интерес в свою сторону, то ты тут же откликнешься на него. Тогда тебя никто не спасет. А ее — уж тем более. Но плевать тебе на всех, Деймон, с высокой колокольни, ты их всех в гробу сто раз видел. Сам свои традиции создаешь. Ритуалы Таргариенов. Сам к Рейнире вечерами приходишь пьяным, долго молчишь, потом новое рассказываешь. Сказками, историями делишься. Волосы ей заплетаешь. Не позволяешь ты называть себя дядей. Еще лучше — пусть твое имя стонами завертится вам обоим в нервах, правда? Да она еще маленькая, сам погляди. И в ней вот-вот только начинает зарождаться какой-то огонь к тебе. Вязкий, липкий, дымный. Едва ли она его понимает. Только между ног мокро становится каждый раз. Дай два года ей — потом возвращайся обратно. И никогда не знай, о чем она думает ночами. И никогда не знай, что любит тебя она сама с первого своего вздоха. Что у нее в груди тоска яркая по тебе, которую ничем не отмоешь, никак не выведешь. Ее только заполнить можно. Ужасным способом можно — если ты сам это понимаешь, если ты будешь с ней. И в ней. Кожа к коже. Но тебя нет. Дракон твой воет в небе по ее Дракону. А она выжидает, выжидает тебя, верит в то, что однажды двери в Тронный Зал слетят с петель нахрен и зайдешь ты — пахнущий ее войной, — ну и будешь говорить очередные подколки, всякие гадости, опять с отцом спорить будешь. Да и отец не глупый — видит все, слышит все, вот только признаваться себе в этом не хочет. Молчит. Наверное, он просто накричался, когда был маленьким. Ты-то тоже молчал. Теперь пора кричать. Красивая она, красивая — руки в замок за спиной цепляет, щурится от солнца, когда в глаза тебе смотрит. Вы под большим деревом в саду — ты говоришь о доме, она о том, что не вынесет замужества. Кубок вина ей протягиваешь, она губы поджимает, тонкие губы свои, в глаза тебе не смотрит, не посмеет. А когда приходит ночь — сам план побега ей создаешь, наперед зная, что хочется получить, как хочется получить. И ведешь ее ночью в Блошиный Конец, театр показываешь, лоб в лоб с сиром Харвином сталкиваешься, ну и трахаться — это приятно, понимаешь? удовольствие — это невьебенно хорошо, понимаешь? А со мной, то вообще. Пойми, прошу. Так хочу в тебя. Так люблю тебя, да беда моя в том, что не умею показать и сказать, разве что заботой делюсь, но это и так в порядке вещей. Я же научился только завязки с рубашки выпутывать, в тело вдалбливаться, стоны ртом открытым ловить. По другому для меня сложно. Не умею. Не умею. Если захочешь — для тебя научусь. И руками крепкими берешь ее, маленькую женщину свою — ну и стискиваешь, трогаешь, на людей вместе смотрите. И губы поверх губ, так нужнонужнонужно, почти одним словом. Что говоришь? Шок? Шок в том, что она отзывается. Смотрит внутрь твоей головы, видит тебя насквозь, а ты-то думал, бедный-бедный Деймон, ты-то думал, что она не… а вот, как бывает. Убегай. Давай прячься, к шлюхе своей ночевать иди. И бросай ее одну в улочках этих, чтобы потом она сама села на колени к Гвардейцу, этому несчастью по имени Кристон, чтобы она запустила цепочку пиздеца сама. Так в стиле девки Таргариенов. Так на тебя похоже, твою же мать. Одна сторона монетки. И проси-не-проси ее потом у Визериса — по лицу получишь кулаками. Придумал себе — отдай ее мне, я возьму ее такой, какая она есть. Что еще? Ты не всемогущ. Она — твоя слабость. Только хорошие новости в том, что слабости ведь позволены всем, черт их возьми. Даже вам, Таргариенам, людям, которые приближенные к Богам. Ну-ну, Семеро, не закатывайте глаза. Дайте их крови петь. Не дадут. Рейнира твоя вот-вот замуж выйдет, не успеешь оглянуться. Будет женой, будет сидеть в Дрифтмарке, будет пустоту (которая носит твое имя) выбивать из себя другими. А ты вот ничего поделать не сможешь. Сам себе вторую жену возьмешь, за тыщу миль улетишь, ну и всматриваться в небосвод каждый день будешь. Вдруг там — ее Дракон. Да вырасти ты же наконец, хватит с тебя сказок. А-то сам сказкой и останешься. В этих строчках, под этими моими пониманиями. Эйгон Первый Завоеватель тебя бы засмеял. Представляешь? И свадьба у Рейниры игрушечная, ненастоящая. И Лейнор этот картонный, бумажный. Да только тоска грудину сталью выжигает, когда смотришь, ну и смотришь, ну и смотришь. За столом сидишь, ногу на ногу закидаешь. Грызешься с Хайтауэрами, да мало что у тебя прямо сейчас получается — ты на сучьем языке не говоришь, к сожалению. А Визерис вот только вилкой у себя в тарелке лязгает, стоит ему поднять глаза на то, как ловко ты его дочку любимую внутрь толпы ведешь. А она горячая, злая — подбородок вскидывает, губы кривит. Говорит, забери меня на свой Драконий Камень, дядя, сделай меня своей женой. Обмани эту стражу, подними в воздух своего Дракона. Наеби их всех. Справься на отлично. Сделай это в своем стиле, понимаешь? Быстро, шумно, красиво. И будем стоять сегодня же возле камня, обращая свои слова к Неизвестному, будем связь свою праздновать — твоя кровь на мне, а моя на тебе. Да только вот незадача: Деймон приклеивается к полу от одного только ее слова. Маленькая Королевна. Моя. Моя. Моя. Кровь — крови моей. Маленькая. И начинается драка — чтобы ты сдох, Кристон Коль, ты уже так заебал, честное слово, — ты просто берешь ее за тоненькое запястье. Пульс тебе в большую ладонь отбивается. Ты выводишь ее из этой мясорубки, быстро-быстро-быстро, чтобы найти ее комнату, словно по нюху, как придворная псина. И толкаешь двери, толкаешься сам телом своим внутрь спальни. Пахнет тебе там молоком, полевыми цветами и дорнийскими травами. Пахнет ей самой, и немного — возбуждением. На подоконнике у окна стоит вырезанная из кости фигурка Вхагар. Рейнира сама моментально замирает, кажется, навсегда. Посреди комнаты с тобой. В голове случается небольшая вспышка; Вы тут, а внизу человеческая бойня. Так поебать. Ее трясет. Коленки, руки, даже дыхание. Но смотришь ты ей четко в глаза, своим этим врождённым ясным взглядом. Что же ты делаешь? И чего ты стоишь? Скажи ей хоть что-то. Это не похоже на похищение, а она, бля, сама надеялась, лелеяла мысль эту так бережно, словно дитя будущее от тебя. Это вообще ни на что не похоже. Два Дракона — один называется «Прощай», а вторая «Останься». Ты не можешь ее украсть. Как бы сильно ты этого не хотел. Разрывать ее на части — тоже не можешь. Не имеешь права. Но сам уже начинаешь это делать, видишь? Присмотрись. Осталось оставить у нее на белом-белом теле следы от твоих острых зубов. Губы свои она тебе доверяет так легко и быстро, будто в целом мире нет ничего легче. Руками этими берет и касается твоих коротких волос. Остановись сейчас же, потому что назад дороги нет. Не слышишь. Даже если и слышишь, ты попросту не сможешь. Кровь твоя поет к ее крови. Потому ты, любовь ее, дядя ее, друг ее, ее слезы и прощания — ты сам взбираешься на кровать к ней, накрываешь ее телом своим, прижимаешься так сильно, что если посмеют вас сейчас разделить, то убьют обоих, даже не поняв… кто есть кто. Рот поверх рта. Не забудь спросить о том, нормально ли это — так отчаянно и правильно красть у нее невинность. А что она скажет? Забирай, Деймон, забирай, делай со мной что угодно, только колено сперва передо мной преклони. И по факту Кристон был первым, но это ничего не значит, он обычный, он не Таргариен, он не сумел бы понять Рейниру изнутри, даже если бы прочитал перед этим всю ее драконью родословную. Заполнить до конца он ее тоже бы не сумел — расплавился бы весь, сдох бы на месте. Кровь у него редкая-редкая, прозрачная. Годится только на то, чтобы научится говорить на Хайтауэрском. Сука Королева Зеленых, ну и ты такой же — сучий щенок. Пусть внизу ему голову открутят, а тут происходят традиции. Внутри у Рейниры тесно, мокро-мокро — душа находит вторую душу. Познает ее в лицо. Сплетается с ней на уровне таинств. И толкаешься, толкаешься, толкаешься в нее членом — что ты там берешь и ищешь, что ты там высматриваешь? Себя же самого. Ведь мы так с тобой похожи. Выбиваешь с нее стоны, удовольствия, оргазмы — сам себе обещаешь, что больше не уйдешь. Порочный Принц. Отрада Королевства. И она захлёбывается твоим именем, а ты все рубашки надеваешь обратно. Шнуровку свою завязываешь. В лоб ее целуешь, надеясь на то, что она мысли умеет читать, что поймет она тебя только по глазам — что вернешься ты за ней, вернешься. Сделаешь ее своей, как только она взрослой станет. Обещай. Как только можно будет улететь высоко-высоко в небо, как она того всегда и хотела. Обещаю. И нет тебе больше спасения, потому что на тебе все еще ее влага, губы твои полу-улыбчивые наизусть выучили ее собственные, а пальцы помнят каждый изгиб ее тела. После такого либо сдохнуть, либо крепится. Ничего, ничего, ты как камень, ты как чешуйка Дракона — вытерпишь, выживешь, куда ты денешься. Она сможет тоже, потому что от тебя лично перенабрала все самое лучшее. Кровь твою в себя впитала. Потому ты беги, Деймон, слышишь? В последний раз беги, пока еще можешь. А потом найди ее и оставайся с ней навсегда. До конца жизни своей — войны веди, детей с ней рости, ну и оставайся ее самым большим огнем. Родился ты вот Таргариеном, да? Быть Таргариеном — это значит «быть», никогда не забывай. Как быть с Рейнирой при моменте, когда у нее на голове окажется ее Корона. Быть на коленях перед ней. Быть тем, кто выпалит в ее честь Города. И быть тем, кто никогда от нее больше не отвернется. Возможно тогда… ты, Деймон Таргариен, наконец-то впервые облегченно заплачешь и станет тебе хорошо тут, в реальности, в этом мире. Ну и не пожалеешь больше о том, что не сдох еще младенцем с полным ртом белых зубов.