Пушка заряжена

Костя разбирает и собирает пистолеты уже раз третий. Протирает ствол и планку, рассматривает каждую деталь с восхищённой заботой. Даже сам Юра не заботится о своих малышках так тщательно. Костя, как полагается, чистит дуло шомполом, смазывает каждую деталь: рамку, ствол, спусковую скобу, глушитель, затвор с задержкой. Собирает, проверяет скольжение, перезаряжая, снова разбирает. Пальцы его, мозолистые, крупные, с аккуратными полукружиями ногтей, скользят по деталям бережно, трепетно, будто женщины касаются. Наверное, он так прикасался к матери Игоря: как к чему-то ценному, хрупкому, и очень важному. Юры он так не касается — Юру он сжимает жадно, требовательно, даже грубо, будто пытается залезть под кожу. После того раза, когда это произошло впервые, Юра думал, что весь будет в синяках — так его Гром яростно тискал. Оказалось, нет — отметин почти что не было, только небольшой засос на шее — маленькая собственническая метка. Это страсть в Косте такая, она должна бы льстить, понимает Юра, но ему иррационально хочется заботы и нежности. Вот как к его Береттам. Вообще, Юра не собирался их Грому давать. Он вообще никому свои стволы не доверял. Но он видел эту страсть, эту похоть в Костиных глазах, когда доставал пистолеты, когда крутил их в руках — Костя смотрел на него голодным волком пуще прежнего. Будто представляя, что именно Юра может сделать с ним этими пистолетами. После того случая в хранилище, после всех тех пошлых и грубых обещаний, они так и не поднимали эту тему — просто Смирнов однажды оказался у Кости сразу после задания, а тот будто не рад был его видеть. Или просто не ожидал. Он не сказал ни слова, просто пропустил внутрь, накормил, пустил помыться, и принёс постельное бельё, положив его на диван. Юре не спалось — Игорь был в доме, ни о какой близости не могло быть и речи — и Смирнов от тоски начал разбирать пистолеты, пока хмурый курящий Костя наблюдал за ним из кухни. Юра так увлёкся — мелкая моторика успокаивала — что даже не заметил, как тот присел рядом с ним и спросил своим хриплым и глубоким голосом: — Я могу их почистить? И звучало это как предложение секса. И выглядело точно так же — очень горячей ручной работой. С тех пор чистить и смазывать Юрины стволы — в прямом и переносном смысле — было Костиной привилегией. И вот сейчас Костя занимался, кажется, своим любимым делом. Юра, развалившийся на диване, абсолютно голый, чуть прикрытый простыней — потому что душно, потому что только что Костя втрахивал его в этот самый диван, отчего сил чтобы одеться или пойти в душ абсолютно нет — наблюдает эту залипательную картину с любопытством и толикой зависти и вдыхает резкий приятный запах оружейной смазки, заполнивший всю квартиру. Костя берётся за полировочную ветошь, обтирает ею руки, и начинает натирать блестящий бок беретты. Он поднимает взгляд на Юру — руки его движутся по стволу, обхватывая дуло, вверх-вниз, надавливают, чтобы металл блестел в лучах закатного солнца, освещающего комнату — и в глазах снова появляется этот животный блеск, зовущий, жадный, просящий. У Юры снова встаёт; дрожь предвкушения пробегает по телу, опускаясь мягкой тяжестью к низу живота, хотя, казалось бы, совсем недавно кончил. Ещё месяц назад он бы подумал, что так быстро восстановиться просто невозможно. Но вид такого сосредоточенного Кости и этот запах, этот чертов запах оружейной смазки, который теперь всегда будет ассоциироваться с сексом, поднимают его либидо просто-таки до подростковых времён. Видя его чуть прикрытое возбуждение, Костя как-то вдруг тушуется, отводит глаза, откладывает пушку, и собирает всё сподручное со стола. Он встаёт как-то ломано, будто ноги его еле держат, и уходит на кухню, гремит ящиками, и направляется к раковине. У Юры сразу появляются силы — он подскакивает следом, обхватывает Костю со спины, прижимаясь стояком к обтянутым трусами ягодицам, перехватывает его руки, протянувшиеся открыть кран, и отрывисто произносит, решаясь: — Не мой, не надо, — и утыкается носом ему в затылок, вдыхая запах. Вблизи от Кости ещё ярче пахнет потом, металлом, маслом, и немножечко порохом. У Юры голова идёт кругом, а член стоит как на афродизиак. Костя в его руках напрягается, приподнимает плечи, словно хочет вырваться из захвата. Но Юра хватает его за запястье, подносит ладонь к своему лицу, втягивая ноздрями чистейший запах оружия и лижет прямо центр ладони — соль, горечь и металл. Умопомрачительное сочетание. Вкус Юриной жизни, так ярко сосредоточенный на Костиных ладонях. Грома пробивает крупная дрожь, но Юра не останавливается: широкими мазками вылизывает ладонь, упиваясь вкусом и запахом, толкается бёдрами вперёд, потирается между упругих ягодиц сочащимся членом. Когда вся Костина ладонь уже мокрая и чистая, он берётся за пальцы, надеваясь ртом на указательный — шершавая подушечка скользит по языку, и Юра наслаждается пряным острым вкусом, втягивает щеки и начинает сосать, имитируя минет. Костя глухо шипит сквозь зубы, выдёргивает из горячего рта палец, резко разворачивается в Юриных руках, и накрывает его член горячей, грязной от смазки и Юриной слюны рукой. И тут же толкает в Юрин рот пальцы второй. Сразу три, глубоко, доставая ногтями до нёба, царапая ими глотку, двигая жёстко и неаккуратно. И это ужасно неприятно, больно, тошнотворно; горькая смазка, смешанная со слюной, течет по губам, подбородку, стекает в горло, губы болят, а голова ещё сильнее кружится. Но на самом деле Юре просто охуенно. Он кончает на следующее Костино грубое движение рукой на члене, глухо воя и прикусывая чужие пальцы. Оргазм яркий, острый, но мимолётный, неожиданно быстрый, как будто незавершённый. Спермы на руке Кости почти нет — он и так уже выжал Юру за сегодня. И тот разочарованно выдыхает и приваливается к Грому. Костя вынимает аккуратно пальцы из Юриного рта и обнимает его за плечи, и сначала неловко, неуверенно, будто не веря самому себе, а потом уже смелее начинает по ним успокаивающе гладить. И тут Юра чувствует это. Нежность. Вот она. Впервые. Костя отлаживает Юрины плечи, спину, мнет волосы на затылке, целует Юру в скулы, щеки заросшие щетиной, глаза. Шепчет: — Юр, хороший мой, такой красивый, такой сильный, такой ловкий, такой добрый, такой мой Юра. Он захватывает удивлённо открытый Юрин рот в поцелуй, глубокий, влажный, но совсем не такой как обычно — нежный, трепетный. Будто что-то изменилось, будто у Грома что-то там в его бедовой голове переключилось, будто бы он поверил, что Юра принимает его любым. Может, и правда поверил? Он жмётся, трётся о Юру стоящим членом, и Юра понимает, что кончил тут только он. Поэтому немного отодвигает Костю от себя и опускается на колени. Тот замирает, снова как-то непонятно застывает, будто не хочет и, когда Юра пытается стянуть с него трусы, поднимает его за плечи на ноги. — Нет, — сухим горлом произносит Костя. Юра даже не слышит его, а видит только движение губ. — Почему нет? — удивлённо. — Ты можешь… — снова хрипло и вновь не до конца. И тут Юра понимает. — Вы-выебать тебя? — Костя кивает. — Пальцами? — Костя мотает головой. Значит, членом, понимает Юра. Костя принимал только раз. И то Юра довел его до оргазма пальцами, но сам вставлять не стал. Слишком уж тот был тугой и узкий. Юре показалось, что ему не понравилось. Юра и не пытался давить и просить, его в принципе всё устраивало. Костя после ходил такой растерянный — улыбался задумчиво и всё на Юру смотрел как-то странно. Будто сказать что-то хотел. Но не решался. А вот теперь сказал. Наконец-то решился. — Кость, у меня сейчас и не встанет. Не то что нормально выебать. — А ты стволом, — глухо произносит Костя и отводит взгляд. — Чт… Что? — Стволом пистолета, — поворачивается Костя и смотрит Юре в глаза. И вот они, эти жадные, извращённые, азартные черти в его глазах. Вот оно, отражение их первого, действительно первого раза в том самом хранилище. Вот он, холодный измазанный порохом ствол в Костином рту. Ты открыл ящик Пандоры, Юра. Смирнов облизывает вдруг пересохшие губы, пытаясь осмыслить предложение. Гром отчаянный, но не сумасшедший, он просто так такое не скажет. Он запомнил Юрины обещания, он запомнил, как было ему хорошо тогда, как им обоим было хорошо. И если он это произнёс, значит, уже ни единожды об этом думал. Кажется, с того самого раза. — Хорошо, — кивает Юра. Прокашливается и кивает на диван, говорит намеренно стальным голосом. — Раздевайся, ложись. Гром изумительно послушный. Он выскальзывает из трусов, шаткой походкой добирается до дивана, ложится на спину, подкладывая под бёдра подушку — знает, падла, как будет легче — и поднимает крепкие бёдра, демонстрируя стоящий член, поджатые яички, и темную звёздочку ануса. Юра глухо сглатывает, обходит стол с лежащими на нём береттами и берётся за полупустой тюбик смазки, лежащий на полу. Костя смотрит на него из-под своих длинных чёрных ресниц и ещё шире разводит ноги. Юра борется с желанием взять у него в рот, вот прямо так насадиться на влажную красную головку, втянуть как можно глубже и выбить из него все его шальные мысли. Потому что Костя снова попросит и, быть может, в следующий раз, напросится, сделав какую-то глупость. Так что Юра выдавливает липкую скользкую жидкость на пальцы и подносит их к Костиной дырке. Тот смотрит неотрывно, жадно разглядывая сосредоточенное Юрино лицо, и приоткрывает рот буквой «О», как только Смирнов вставляет в него первый палец. — Бля, ты готовился что ли ? — хрипит Юра, когда палец слишком свободно входит. Гром только согласно кивает и жмурится, когда Юра, уже не жалея его, вставляет второй. — Пиздец ты, — только и может сказать Юра. Гром в принципе пиздец, Гром отбитый на всю голову, он рвётся в самое пекло, бросая себя в самые опасные передряги. Он бьёт и калечит людей и часто получает не менее злобную ответку. Гром — адреналиновый маньяк. И Юре это нравится. Вот прямо как сейчас, когда в Косте уже три пальца, готовящие его к Юриному стволу. Стволу совершенно не в переносном смысле слова. Юра наконец достает пальцы, матерится сквозь зубы, и тянется к одной из беретт. — Правую, — хрипит Гром. — Ты уже присмотрел себе конкретную? — иронично приподнимает брови Юра. — Она более гладкая, у левой зазубрина на дуле. — Твою мать, Гром. А ещё на обеих мушка, — смеётся саркастично Смирнов, берёт правую от него беретту в руки и, немного подумав, произносит: — Всё будет на-намного проще, — подмигивает он Косте и прикручивает глушитель. — И приятнее. — Заряди магазин, — снова просительно хрипит Костя, оглядывая внушительно увеличенную за счет глушителя пушку в руках Смирнова. Юра только качает головой, вщёлкивает в магазин патроны и быстрым движением вставляет его в рукоять, крутит пистолет демонстративно на пальце, подбрасывает и снова хватает, прокручивая. С глушителем это сделать сложнее, но Юра давно уже наловчился. Теперь время Кости облизывать губы. Он смотрит на Юрины руки, на все его действия с пушкой неотрывно, жадно, возбуждённо. — Сними с предохранителя, — дрожащим голосом шепчет он. И Юра вскидывает голову. — Ты серьезно, Гром? Я не хочу сесть за извращённое убийство любовника. — Значит, будь осторожен, — бесцветно говорит Костя. Он хочет повторить всё как в тот раз, понимает Юра. Но тогда Смирнов был зол и обижен. Юра изнывал долгие годы, а Гром пускал по нему слюни, облизывал глазами его задницу, руки, стволы, смотрел в глаза так вожделенно и пугающе, но делал вид, что это абсолютно ничего не значит. А потом взял и наставил на него пистолет. Заряженный. И Смирнов сорвался. Юра, умеющий находить бесконфликтный выход из любой ситуации, наконец сделал то, что хотел. Выебал Грома чем мог. А тому, оказывается, понравилось. И Юре тоже понравилось. Только для него это был нонсенс. А для Грома стало фиксацией. И ведь Косте прямо сейчас страшно — Юра видит по судорожно сжатым челюстям, по глубокой складке между бровей, поверхностному дыханию. А ещё Гром возбуждён до предела — стоящий колом член подтекает с багровой головки на живот, звёздочка ануса поджата, будто Юра только что не растягивал его тремя пальцами, а глаза такие бешеные, будто он сам сейчас кого-то убивать собрался. О, Юра знает этот взгляд — это взгляд чистейшего упоения и азарта, Гром так выглядит, когда гонится за добычей, когда вот-вот получил её в свои острые пёсьи зубы. И его добыча прямо сейчас рядом с его задницей — холодный ствол заряженной Юрой беретты. Юре тоже страшно, а ещё он снова возбужден. Чёртов Гром, чёртовы пистолеты, чёртова извращённая Громовская страсть, так удачно затянувшая в свою вязкую дурманящую топь и самого Юру. И Смирнов наконец решается — он кладёт указательный палец на спусковую скобу, так чтобы прочно им цепляться и не соскользнуть на спусковой крючок, и подставляет дуло к Костиному анусу. Тот ахает, сжимает зубы — метал холодный, да и сам факт — и запрокидывает голову. Юра надавливает вперёд, входя самой широкой частью глушителя и замирает. Костя шипит сквозь зубы, и Юра наклоняется, на пробу приходится языком по уздечке на его члене, слизывая солёную пряную влагу — Костя тут же расслабляется и открывается, и Юра больше не останавливается, продвигая ствол внутрь. Снова облизывает Костину головку и отстраняется. Гром раскрыт достаточно, так что Юра немного проворачивает руку и вталкивает гладкий металл ещё глубже. Костя охает, а Юра давит ещё сильнее. Глушитель уже почти на середине, чёрный и контрастный, он так красиво смотрится, обтянутый нежной, светлой, чувствительной кожей Костиной дырки. Юра двигает рукой, наслаждаясь протяжным Костиным вздохом. Член Грома дёргается, а яички поджимаются ещё сильнее. Юра довольно скалится: — Ждал этого, да, Гром? — он намеренно переходит на фамильярность, грубость, потому что знает — Грому нравится. — Ждал, когда тебя пушкой выебут? — Гром не отвечает, только стонет гортанно. И Юра продолжает: — Готовился давно, растягивал себя, чтобы в тебя не только член поместился, но и это. Почти двадцать сантиметров, — присвистывает он восторженно, ещё двигая рукой вперёд. Глушитель проходит прямо до ствола, ровно до узкой перемычки между ним и пистолетом, видимо, касаясь внутри Костиной простаты, отчего тот подкидывает бедра вверх и поскуливает. Глаза его всё ещё зажмурены, а пальцы цепляются за простыни так яростно, что костяшки белеют. — Хорошо тебе? — Костя только стонет. — Говори, — гаркает Юра, и Гром хрипит гортанно: — Да-а-а. Юра тянет пистолет на себя, слушая его протяжное стонущее «а-а-а», вынимает глушитель наполовину и снова вкручивает, поворачивая запястье — смазки много, а Гром действительно готовился, отчего гладкий металлический цилиндр начинает ходить внутри жаркого нутра свободно, плавно, почти как член, и, кажется, очень приятно для самого Кости — тот кусает губы, тяжело дышит и стонет, подкидывает бедра и тихо вскрикивает. Член его качается, повинуясь движениям его бёдер и пистолета в заднице, а по комнате разносятся хлюпающие звуки. Собственный член снова пульсирует от возбуждения, яйца горят, а голова становится мутная и гулкая. Для Смирнова теперь существуют только он, Костя, и их общая любимая Беретта, служащая им так верно и старательно. Во всех смыслах служащая. Юре голову окончательно срывает — он начинает говорить всё, что приходит в голову: — Ты же маньяк, Гром, ты же тащишься от опасности, я прямо сейчас могу разрядить в тебя все пятнадцать патронов, — он снова резко всаживает в Грома пистолет, и это должно быть больно, но тот только стонет ещё похабнее и наконец распахивает глаза, ловя Юрин бешеный взгляд. Глаза его, покрытые поволокой удовольствия и похоти, смотрят прямо в душу вызывающе, провоцируют, и Юра уже не останавливается. Он трахает и трахает Костю твердым металлическим глушителем, загоняя его внутрь прямо по дуло самого пистолета, и говорит: — И ты даже не пожалеешь, ты сначала кончишь, да, Гром? А только потом умрёшь? Я прав? Костя не отвечает — Костя только стонет, и Юра больше не может терпеть — он хочет поцеловать этот зовущий к себе распахнутый рот. Он вытаскивает ствол, получая в ответ жалобный стон, но не даёт Грому опомниться, тут же заменяя его своим членом, а пистолет приставляет к Костиному виску. — Ты хотел опасности, Гром? — шепчет ему в губы Юра. — А теперь посмотрим, как у меня получится кончить и не пристрелить тебя, — и накрывает возмущённо скривившиеся губы, желающие что-то сказать, своим ртом. Целует-кусает и тут же отстраняется. Толкается членом вперёд, в жаркое, но всё ещё тугое после пистолета нутро — глушитель длинный, но узкий — и кладёт палец на спусковой крючок. Гром, повернувший голову в сторону пистолета, увидев направленное прямо ему в лоб дуло, начинает биться в оргазме. Он изгибается дугой, стонет, почти кричит в голос, снова жмурится и выплёскивается между ними густой струёй спермы, будто не кончал совсем недавно в Юрину задницу. Юра дотрахивает его прямо так, пока он пульсирующе сокращается на члене, и, чувствуя отголоски подступающего оргазма, успевает только откинуть пистолет подальше. Слышит глухой удар об пол заряженного ствола и срывается в пропасть наслаждения. Тело, кажется, разлетается вдребезги в мощном взрыве экстаза, и он остаётся парить, невесомый, в чудесной неизвестной реальности всепоглощающего блаженства. А потом резко падает на землю, прямо в объятия Грома. И Юре так хорошо, так спокойно, наконец-то по-настоящему уютно. Костя обнимает его за плечи, гладит невесомо по лопаткам кончиками пальцев, целует во взмокший висок, что-то мурча себе под нос. — Что? — спрашивает Юра, слыша своё имя. — Мой Юра, мой Юра, — чмокает его в губы Гром. Юра согласно кивает, отвечая на поцелуй: — Твой. Костя целует нежно, трепетно, влажно, и медленно. Язык его порхает по Юриным губам, будто ранки зализывает, как пёс. Юре сладко и лениво, он почти что ускользает в сон, вдыхая запах оружейной смазки, которую Костя так и не смыл со своих рук. Гром отстраняется, гладит его по лицу, касается пальцами ресниц, бровей, переносицы, такой нежный, такой влюбленный. И Юра уже почти обманывается, почти что верит, но в холодных, как у волка, Костиных глазах снова загораются костры преисподней. Юра распахивает уже почти закрывшиеся глаза и отстраняется. Спрашивает: — Что? — Костя отводит взгляд. — Да что, блядь, го-говори! — требует Юра. — Хочу тебя придушить, — произносит с придыханием Костя. Юра аж подскакивает на постели. — Не сейчас. Не до конца, не по-настоящему, — успокаивает Гром. — Немного, чтобы тебе тоже было хорошо. Ты мне сделал так приятно, так охуенно. Теперь я хочу ответить тем же, — он кладёт руку на Юрино колено и произносит проникновенно, будто знает Юру как облупленного: — Тебе понравится. — Ты аб-абсолютно ёбнутый, Гром! — выкрикивает Юра и срывается на кухню. — Научил говорить ртом, блядь, на свою го-голову, — ругается он глухо. Хватается за портсигар, лежащий на столе, вытряхивает оставленную на утро последнюю сигарету — да похуй уже, сейчас она важнее — и спешно прикуривает. Дым заполняет лёгкие, никотин просачивается в кровь, Юрины плечи расслабляются. Костя подходит сзади. — Ну так что? — спрашивает он. Юра разворачивается, прищуривается, всматриваясь в его расслабленное, как у Будды, лицо, понимая, что Костя и так уже знает, что Юра ответит, и открывает рот…