Целующие сердца

      Пасмурное утро заполняет лёгкие сыростью воздуха, и она оседает плотной плёнкой где-то внутри, на отделах дыхательных путей и горла, так, что, кажется, её можно ощутить на вкус. Постукивая пальцем по крышке крафтового стаканчика с кофе, Хонджун оценочно изучает сквозь вязкий туман вчерашнее место преступления и не особо разнообразное содержание местности вокруг него. Разветвлённая улица, пересечение дороги с несколькими постройками, и найденное вчера тело было бы как экспонат посреди всего. Если бы Хонджуну нужно было сказать, насколько не вяжется каждый факт друг с другом, то он мог бы предположить, что каждый из них является частью отдельных убийств, совершённых на абсолютно разных мотивах. Из-за отсутствия следов шин нет оснований для того варианта, что тело могли сюда привезти, и потому он отсекается сразу. Но общая подготовка, чистота исполнения может указывать только на хорошо спланированное убийство, в котором всё продумано до мелочей. Так какого же чёрта? Ким вновь оборачивается на сбитое из нагромождений надстроек здание, находящееся через дорогу, и начинает сам себе не верить. Совершённое впопыхах преступление, для которого нет ни знаний, ни навыков, ни времени, ни, уж тем более, банальной психической закалки, чтобы скрыть тело, могло объяснить такое тупое решение оставить его здесь. Но что объяснит уже тот самый перечень фактов, в котором просто нет понятий «неумышленное» и «в состоянии аффекта»? Как сопоставить эти диаметрально противоположные сведения?       Ещё до разговора с парнем, личность которого до сих пор выясняется, Хонджун бы даже не посмотрел на притон как на потенциальное место, которое может быть связано с убийством. Закрыв его вчера, потому что этот должок не может оставаться неоплаченным, и Ким готов портить малину Чвону всякий раз, как будет представляться хоть малейшая на то возможность, он не рассчитывал на то, что сегодня утром будет с час объяснять начальству, что списывать со счетов это место пока не стоит, а задержанный вчера парень должен ещё посидеть в КПЗ. Времени у Хонджуна ровно до установления личности убитого, чтобы либо доказать, либо опровергнуть свои подозрения. И в каждом из направлений он пока терпит поражение. — Может ты ошибаешься, Хонджун?       С вопросом к самому себе мужчина обходит ограждённую территорию и, рассматривая соседствующие ей серые бараки по эту сторону улицы, делает глоток кофе. — Притащить его могли откуда угодно, потом замести следы, почему… — Ким вглядывается в разные ответвления дороги, ведущие на нижние районы, и хмурится, — … почему именно тут? — Ммм, активный мозговой штурм?       Отвлекаясь от размышления и обращая своё внимание на незаметно подошедшего, Хонджун проходится взглядом по криминалисту и критично задерживается на корн-доге в его руках, в частности и с лёгким чувством подташнивания именно на том, как активно он его жуёт. — Куда в тебя лезет? — А что? — отвечает с набитым ртом и возмущённо хмурит брови. — Да так… два за час, а сейчас всего лишь восемь утра, Уён. — Я голодный, — в доказательство он откусывает ещё, растягивая плавленый сыр в начинке и довольно выдыхая. — И вообще, люди делятся на две категории: одни любят разговаривать сами с собой, травясь тем, что они называют кофе, а другие любят поесть.       Хонджун бегло опускает взгляд на свой стаканчик с упомянутым напитком, с тем самым единственным, что может вернуть его к жизни, и оскорблённо округляет глаза, смотря на парня. — Чем это тебе мой кофе не угодил? — Это отрава. Смертельная доза. Яд. Там даже сахара нет. — Вот это с сахаром он станет отравой. Как вообще можно пить кофе с сахаром? — Да, он и с сахаром всё так же останется отравой и будет пускать корень зла в человека до тех самых пор, пока в нём не окажется молока или сливок с сиропом, — флегматично продолжая свою цепь убеждений и пережёвывая новый кусок корн-дога. — Вот именно поэтому ты такой ядовитый, Хонджун, тебе нужно употреблять больше сладкого.       Закатывая глаза, Ким возвращается к рассматриванию ничем непримечательных домов, больше похожих на неаккуратно сложенные друг на друга бетонные коробки. Ноль вариантов. — Я такой ядовитый, потому что всякие пьющие молочные коктейли с лёгким запахом кофе личности приходят и сбивают меня с мысли. — Ну да, — с ухмылкой оценивая уязвлённость рядом, Уён стягивает губами с палочки остатки сыра. — Только из-за этого… Ну тогда я пойду, не буду мешать бурному ходу мысли… — Нет, ты мне нужен, — он отворачивается от зданий и, смотря мимо Уёна, обводит взглядом почти полностью разбитое дорожное покрытие улиц с мелким гравием и светлым грунтом земли. — Скажи мне, насколько была грязная одежда у жертвы? — Не особо. И это странно. Так как следов какого-либо транспорта, на котором его могли привезти, обнаружено не было, то его должны были тащить на себе, ведь вокруг болото, а сам он весь почти как из музея. — Или оставлен тут как в музее. Чисто и аккуратно…       Выдыхая, Ким качает головой в непонимании. На весь район только пустые дома, пара ночных клубов и злосчастный притон До Чвона. Проще всего было бы предположить, что мужика банально порешили за игорный долг, и развивать дело в этом направлении. Но эта версия проигрывает способу убийства. — Кстати, если его поддерживали, он мог до этого места ещё дойти. — В таком состоянии? — скептически перебивая криминалиста и переходя улицу к заведению, где проводится осмотр. — Ты не совсем понимаешь, как работает анестетик. У этого несколько стадий и симптоматика разная, плюс, препарат ему ввели прямо в вену. — И на что это влияет? — Меняется скорость реакции на возбудитель. Так первая фаза симптомов просто проседает, психика не успевает понять и дать сигнал, что что-то происходит с организмом. Человек входит как бы в коматозное состояние: головокружение, поверхностное дыхание, сонливость. Может длиться до нескольких минут и даже без сильных судорог, они появляются уже в моменте кислородного голодания и длятся недолго до остановки сердца.       Хонджун оглядывается на говорящего, на то, с каким будничным спокойствием звучит его голос, и сбито прочищает горло. — Когда ты так говоришь, я понимаю, в чём разница между нами… И сколько у него было времени — Ну, — они спускаются по ступенькам в подвальное помещение, и Уён притормаживает на входе, задумываясь, — откровенно немного… Но, чтобы вывести его отсюда — хватило бы. — Ц-ц, ты же не специально давишь на это? — А ты когда-то воспринимал чужое давление?       Разделяя усмешку Уёна, Хонджун обходит работающих в помещении нескольких человек и подходит к уже знакомой барной стойке, ставя на отполированный камень со змеиной текстурой свой полупустой стаканчик. — В любом случае, версию, что это место стало для него последним, я пока не отбрасываю. Но для того, чтобы она подтвердилась, нужна хоть какая-то улика. А их в целом нет. — А парень?       Отводя взгляд к тёмно-красному стеклу на всю стену, Ким втягивает щёки и недовольно кривит лицо. — У тебя слишком близкое общение с Саном. — Вот даже не начинай. Это вы пособачились друг с другом, не я, — так же останавливаясь возле стойки, Уён кладёт на неё рабочий журнал и принимается перелистывать записи. — И о том, что ты говорил с тем красавчиком знает весь отдел, так что… — Успел сделать выводы? — Именно.       Хонджун хмыкает с иронией и дальше обводит вниманием вытянутый зал, в котором, вместо обычного полумрака с душным воздухом и приглушённой басящей музыкой, сейчас яркий свет ламп с вяло работающими в нём людьми. И Ким, в своём не очень перспективном положении прямо у этой барной стойки в не самом чистом заведении с трупом в придачу, да плюс с группой, которая только делает вид, что занята делом, иллюзий не испытывает. На самом деле он рад, что с ним такой как Чон Уён. Заглядывая под пишущую руку на страницы журнала с разными записями их дела, он только может покачать головой, оценивая чужой подход и методы работы. — В который раз скажу, что не понимаю, почему ты всё ещё здесь. Пошёл бы дальше, давно был бы моим боссом. — Неа, не был бы. Я знаю, в чём я полезен, и это далеко не управление. — Неужели записывать тысячи деталей и строить в своём блокноте мыслительные цепочки, которые, один хрен, только ты разберёшь — это придел твоих мечтаний? — Встречный вопрос, — он приподнимает брови, одаривая Кима взглядом карих, — Неужели не именно за это ты меня ценишь? — За это я тебя обожаю, и потому в прошлом месяце настоял, чтобы эти гуси сраные не перевели тебя в другой округ… Но всё же. — Ну, раз так, значит, ты можешь высчитать «предел моих мечтаний» и перестать намекать мне на повышение. — Да брось, — реагируя на помрачневшие эмоции Уёна, — я ведь просто спросил. Мне нет резона, чтобы ты уходил. Просто так, — он прокручивает пустой стаканчик из-под кофе и пристукивает им о поверхность столешницы, — чисто по-человечески. — Наверное, ты всё же хотел сказать «по-дружески»? — Не льсти себе. — Ну кто-то же должен, — вытягивая уголок губ, Чон одаривает Кима взглядом, по лукавости которого можно понять, что и в жизни он всё всегда понимает по тем самым деталям, которым не все могут придать значение. — Зря так быстро допил свою отраву. Ты же у нас теперь биг-босс, — подмигивая и сгибая свой блокнот в переплёте, — можешь эффектно ходить вокруг нас, создавая видимость работы. — Будто все остальные делают что-то другое. И это у тебя от Сана? — Ты про герпес? — он в наигранном интересе приподнимает брови и улыбается, когда Хонджун закономерно закатывает глаза. — Нет. И у него тоже этого не было бы, если бы ты целенаправленно его провоцировал. Зачем только?       Игривость тона исчезает куда-то туда же, следуя за уходящим вглубь заведения Уёном, вид спины которого только и остаётся у Хонджуна для немых вопросов к вопросу без должного на то удивления. Ведь Уён всегда думает, что смотрит в суть общей картины.       Подцепляя пальцами с барной стойки пустой стаканчик, Ким выходит из главного зала в ответвление уже знакомого со вчерашнего вечера коридора, изрисованные стены которого вместо красного света диодных лент теперь погружены в темноту. Первая дверь слева оказывается правильно выбранным направлением с представленным видом узкого и такого же по-змеиному, как и всё заведение, вытянутого туалета. Затёртое зеркало на всю стену с двумя чёрными умывальниками с эмалью, покрытой сеткой из трещин, загороженное низкой перегородкой отхожее место у второй стены напротив и всё изящество выбранных красок жизни во внимательном осматривании этого места. В двух таких цикличных кругах внимание всё же цепляется за нестойкий запах подвальной сырости, а именно за перебивающий его чёткий табачный, который бывает обычно только у самокруток, и, по знанию, где чаще всего могут делаться закладки в таких местах, Хонджун опускается под каждую из раковин, и под одной замечает между стыком сбитого кафеля и стеной край белой бумаги. Внутри конверта оказывается почти такой же стандартный набор из небольших пакетов с метом, более дешёвым химикатом и нескольких упаковок с травкой. Хорошие наркотики в это время всё-таки редкость.       Конверт вкладывается в прозрачную упаковку, и, всовывая его во внутренний карман пальто, Ким уже не обманывает себя в том, что будет пробивать это в опись. Благо за больше, чем десять лет работы в органах он умеет сам снимать отпечатки, и если даже такой как Уён не заметил самого главного, отвечающего на очень многие вопросы, то вряд ли в этой ситуации может что-то измениться. Бросая взгляд на своё отражение, окрашенное мутным светом лампы на стене, Хонджун откидывает пустой стаканчик в урну и с самоиронией подмечает, что человек в принципе занят только тем, что травит себя.       Проведя два часа и скуренные четыре сигареты в состоянии подступающей тошноты, Ким вспомнил, что с самого начала не испытывал энтузиазма досматривать притон. Самая монотонная и длительная часть работы, в которой невнимательность к мелочи равноценна бессмысленности всего процесса, а дотошность тоже не приносит результата, чаще всего просто автоматически скидывает поинты продуктивности, даже не подкидывая сомнения в то, что ты движешься в правильном направлении, а на корню обрубая веру, что ты вообще занят чем-то полезным. Неиграющие в деле никакой роли детали, загаженные все как одна комнаты, забитый доверху мусорный бак у заднего входа — всё как тот же геморрой на задницу, в которой нужно разбираться, и не факт, что это даст что-то существенное. Вновь открывая дверь с цифрой «четыре», Ким вдыхает всё ещё оставшийся в четырёх стенах рассеянный запах, фантомно усиливающийся от того, что он стал ему знаком. Светловолосый парень пропах им от и до, так, что можно строить догадки о природе его происхождения и, вполне вероятно, даже не ошибиться. На вещах жертвы тоже был он, и Хонджун, видимо, ищет ответ на вопрос «почему», ведь он не знает, что он ещё может тут найти.       Всё так же лежащий на полу грязный футон занимает почти всё небольшое пространство и своими старыми затёртыми пятнами рассказывает много историй. Похоть, извращение или даже насилие. Смешавшиеся цвета, среди которых Хонджун безошибочно может различить уже ставшую ржавого оттенка кровь. Такую же старую, как и всё остальное. Опускаясь на корточки, он неотрывно смотрит на эти контуры и не успевает проследить, как это накатывает. В секундах заглушающейся реальности они расплываются ярким насыщенно алым на сером, почти чёрном, полу. Кровь стремительно покрывает шероховатость бетона, и Ким жмурится, опуская голову и заполняя лёгкие затхлым, отвратительным до подступающих спазмов кашля, воздухом. — Хонджун?       Звучит отдалённым эхом, разрывая шум нереальных звуков. Лишь воспоминание, но названный понимает, что Уён появился вовремя. Через мутное восприятие очертания комнаты с наглухо закрытым тёмной тряпкой окном, мозаикой белых окурков в углах и остатками других запахов в воздухе. Кисло-сладких, на контрасте нравящихся Хонджуну намного больше. Медленно открывая глаза, он старается дышать ровно и также выровнять неминуемо охрипший голос. — Да? — Группа проработает здесь ещё где-то с часа два, так что, думаю, мы можем поехать… — слова обрываются, и через пару своих собственных вдохов Хонджун слышит несколько приближающихся шагов, за которыми, даже не нужно оборачиваться, чтобы убедиться, следует пристальный, разбирающий до тех же деталей, какие бывают разбросаны беспорядочной путаницей в чужом блокноте, взгляд. — У тебя всё в порядке?       Чон звучит взволнованно, Хонджун же понимает, что тому даже не нужно прибегать к своей супер проницательности, чтобы что-то заметить. Фокусируясь на своих руках, он сам видит, что их сотрясает тремор. — Да, — более уверенно, но сжимая ладонь в кулак. — Что там у тебя? — Ответ по твоему молодому симпатичному парню. Пак Сонхва, ему двадцать три, но личное дело уже как летопись. — Да… кажется, об этом он говорил. Есть что-нибудь интересное?       Хонджуну стоит усилий сконцентрироваться, и он не питает иллюзий, что стоящий позади него не замечает этих накладок. Вместо этого он надеется, что, как и прежде, тот не будет заострять на этом внимание. Такое случается редко, всего лишь незначительная помеха. Хонджун очень тщательно себя в этом убеждает. — Для нас почти ничего, — изменение тона Уёна равно наигранным сценам с плавным соскакиванием с темы как в тех самых фильмах про копов. Ким их терпеть не может. — Привлекался пару раз по наркотикам, но выходил чистым, попадал под облаву нелегальных борделей, посидел по пятнадцать административных за нарушение правопорядка… там что-то около шести или семи раз. Ну и за кражу было по малолетству, исправительные работы, но в общем ничего серьёзного. — Неплохой послужной. И где же его родители? — Он из детдома.       Медленно кивая в понимании, Ким поднимает голову и вновь оглядывает небольшое пространство комнаты. Ловит себя на мысли, что это, на самом деле, сложно оценить. Как и поставить себя на чужое место, чтобы понять, был ли смысл. — Хочешь посмотреть, как он живёт? — обращаясь к Уёну и смотря на появляющееся на его лице непонимание. — Ты ведь сам хотел. — Я — да. Но спрашиваю тебя. Есть ли смысл?       Стоящий напротив задумывается, опуская взгляд. Хонджун знает, что их положение безвариантное, но то, что Чон Уён с тем, что можно назвать его грёбанной интуицией, не выберет даже единственный предоставленный, если он будет казаться ему провальным — значит намного больше. С поэтапным поражением с самого утра Хонджуну как минимум нужен соучастник в задуманном. — Знаешь, это будет странным. Но да. Не уверен, что именно это место стало последним для жертвы, но то, что твой парень оказался тут не спроста… — обводя вниманием обшарпанные стены и возвращая его Хонджуну. — Да. — Тогда дуй в машину и маякни Сану, чтобы он ехал сюда. — Чёрт, Хонджун.       Его эмоции быстро сменяются неодобрением, но Ким оборачивается обратно к нему спиной и ещё раз проходится по линии соприкосновения футона с полом, вспоминая, что именно привлекло его внимание до того, как он «отвлёкся». — Мне нужен здесь человек, пока мы поедем к нему на дом. Я вроде понятно объяснил.       За этим следует молчание, и, обнаруживая, что было объектом его интереса, Хонджун не видит и, в принципе, намеренно не замечает, как стянуто Чон поджимает губы, чтобы не высказать всё то, что он на сам деле думает на этот счёт. — Как знаешь.       Между стен разносятся шаги удаления, а Ким, опускаясь чуть ниже, поднимает край когда-то фиолетовой материи матраса и другой рукой в перчатке достаёт из-под него то, что стало причиной ранее замеченной неровности. Белая с золотыми полосками пачка сигарет немного с погнутыми углами, но явно только начатая. Открывая, Хонджун подносит её к носу и при вдохе чувствует всё тот же знакомый запах кисло-сладкой терпкости. Тонкие сигареты полностью из смеси смол и ароматизатора пользуются спросом в основном по причине своей цены и довольно часто встречаются в таких местах. Но, оценивая запах ещё раз, Ким вновь отмечает, что он слишком резкий и в целом, в сравнении с тем, который он ранее слышал у сигарет этой фирмы, концентрирован каким-то другим, дополнительным. Вкладывая пачку в зип-пакет, он поднимается и, не находя среди зажимающих по периметру стен больше ничего выбивающегося из общей картины, уходит из комнаты и из самого заведения.

***

      Бетонно-стеклянные коробки города сменяются одна за другой в окнах машины. Шумные кварталы, переполненные людьми муравейники. Чистая яркая жизнь. Но всего сорок минут езды от центра, и выхолощенная картинка пускает по себе трещины как на фасадах зданий и асфальте дорог. Когда последние можно уже назвать бездорожьем, Сеул представляется в полной мере со всеми пятнами и затёртостями, которые Хонджун мог уже видеть на том фиолетовом футоне в месте таком же для города значительном, как лакмусовая бумага для определения кислотности. Всё зависит от формы определяемого. Вышки, трансформаторы, ветрогенераторы и черта города как его же сердце. Всё зависит от таких деталей, которые многие склонны не видеть, которые предпочтительнее не замечать. И так жизнь многих также остаётся как бы за кадром, с краю, незначительной. Она может оборваться на этих же задворках большой реальности и остаться на её материи всего лишь потёками выгоревшего красного. Но сохранится ли она на самом деле, если и после на них никто не захочет смотреть.       Перелистывая на планшете страницы личного дела, Хонджун не уверен, что тут вообще есть выбор. Дата, место рождения, отказ в роддоме, и после этого, кажется отказ самого мира дать хоть что-то этому человеку. Привлечение за девиантное поведение, отдел по делам несовершеннолетних, разные соцслужбы и начало взрослой жизни в пятнадцать, после того как детдом остался без финансирования. Подробности этой взрослой-ответственной на нескольких страницах, а вариативности аж на целый ноль. Жизни таких, как Пак Сонхва всегда протекают в одном и том же ключе, и Хонджун знает, что на них никто не хочет смотреть ни до, ни после. — Долго нам ещё ехать?       Обращаясь к ведущему машину, он гасит экран планшета и, закрывая чехол, откидывает его на торпеду. В окнах чередующиеся невысокие постройки поднимаются вверх по рельефу земли, и с новым поворотом серые ступеньки лестниц по ней же змеями расползаются в разные стороны и на разную высоту улиц. — Там было что-то такое неприятное? — кивая на небрежно брошенный у лобового стекла. — Будто не знаешь. — Ну, — руль вновь склоняется влево по направлению плетущейся между домами улочки, и машину начинает потряхивать от неровности дороги. — По шкале от одного до десяти — не больше семи. Бывает жизнь и похуже. — Очень сострадательно с твоей стороны.       Ухмыляясь, Уён бросает беглый на Кима и, пару раз кивая, щурится на белый утренний свет за окном. — Сострадательность не поможет быть объективным. — Это был камень в мой огород? — Я что, похож на самоубийцу? Нет уж, спасибо. Я не нуждаюсь в ответном каменном дожде на свою голову. Это наблюдение, считай моё собственное. Когда начинаешь думать, что вот такая жизнь, как там — это слишком, ты, сам того не понимая, начинаешь оправдывать, становишься адвокатом. Но у тебя есть мёртвый человек, и его, вполне вероятно, мог убить тот, кого ты неосознанно защищаешь. Лучше придерживаться оценочных суждений. — Тогда можно обвинить невиновного, знаю я, как работает эта система, — пренебрежительно качая головой, он достаёт из кармана пальто свою пачку сигарет и, открывая окно машины, закуривает с полным вдохом в лёгкие, пока сизый дым не начинает щекотать ноздри и выходить из них тонкими извилистыми линиями. — Начинается с проработки версии, подтягиванием всех косвенных и даже ничего незначащих обстоятельств. Кому какое дело, в это всё равно никто не сунет носа. Отсутствие алиби играет на руку. Подозреваемого загоняют в угол, в котором потом и хоронят.       С наступающим молчанием Хонджун опускает взгляд, пробираясь им через белёсость тумана к смазанным очертаниям улиц, которые отражаются в зеркале бокового вида, и делает новую тягу, смотря, как в той же отражающей поверхности оранжевым тлеет кончик сигареты. — На зоне тоже никто не задаёт вопросов. — Там умеют слушать.       Сворачивая в последний по навигатору проулок, Уён намеренно смотрит на Кима, потому что с самого начала, как тот достал сигареты, понял, о чём пойдёт речь. Как и понял, что в этом случае, он полностью будет проигрывать в своём «наблюдении». Хонджун в ответ усмехается, потому что тема избита до каждого слова и потому что сигареты действуют. Хотя не спокоен он ни по одной из этих причин. И, по правде, уже длительное время. — Моей сестре повезло бы чуть больше, если бы мне сразу позволили вести своё «необъективное» расследование, а не отстранили от дела. — Это не совсем одинаковое… — Это одно и то же, — отрезая и обращая на Уёна внимание, пока тот останавливает машину и поднимает ручник. — Мы должны смотреть на человека и на его жизнь. — Вот поэтому ты мой босс, а не наоборот.       Утвердительно кивая, Чон стремится скорее просто закрыть неприятную для себя и абсолютно больную для Хонджуна тему. Он остаётся в салоне, снимая телефон с автодержателя и делая вид, что разбирается в нём с точным адресом, сам же украдкой через лобовое стекло наблюдает за уже вышедшим из машины Кимом, который, на самом деле, тоже просто создаёт видимость, что очень занят внимательным оглядыванием местности вокруг. И они оба это прекрасно понимают. Между ними нет несогласия в отношении задетой темы, но у Хонджуна есть то, что Уёну всё равно не удастся понять. — Это там?       Он наклоняется к открытой дверце и, вопросительно смотря на сидящего, кивает в сторону расположившегося на несколько улиц и лестничных пролётов выше по рельефу небольшого комплекса пятиэтажных домов. Сверяясь по карте и подтверждая чужую догадку, Уён оглядывает старшего по званию скепсисом. — Это ты как определил? — Никак. Я предположил по методу исключения.       Разворачиваясь обратно спиной к машине, он снова окидывает взглядом застройку примерно двухтысячных годов с маленькими однокомнатными квартирами и старой системой газопровода. Такие чаще всего строились по социальным программам того времени и предлагались незащищённым слоям населения: малоимущим, пенсионерам, неполным и многодетным семьям. После сворачивания программ многие квартиры продавались, сдавались в аренду, и, впрочем, сейчас в них живёт почти тот же самый контингент, что и до. Единственным отличием и по совместительству преимуществом в данное время является то, что для снятия квартиры в таком доме больше не нужно предоставлять справку о доходах и официальном трудоустройстве. Намного удобнее для того, у кого ни одна из возможных работ не является ни стабильной, ни официальной. — Я связывался с арендодателем… — И что, неужели нас пустят без ордера? — Она не хотела, — оббегая машину, закрывая дверцы и ставя её на сигнализацию, Уён быстро набирает в телефоне номер и спешит поравняться с уже начавшим поднятие по ступенькам Кимом. — Аджума… я не запомнил имя… она говорила о частной собственности, о том, что не имеет права: либо в присутствии, либо с ордером. Но. Я её разговорил… — Это ты умеешь. — За что и ценен, — поднимается на ступеньку выше до ровного пролёта и оборачивается лицом к Хонджуну, всё также продолжая движение задом. — Так вот Сонхва этот снимает у неё квартиру уже чуть больше двух лет, и ни разу у неё не было с ним никаких проблем. Он ответственный, надёжный, даже помогал ей как-то с крупным переездом — она тоже живёт где-то в этом районе — и не просил за это денег или скидки на жильё. Иногда он заходит к ней в гости, в независимости от того, пора ли платить за квартиру, а просто так, проведать. — Ну просто золотой ребёнок. — Да, и уж не знаю материнской любовью или чем другим, но души она в твоём парне не чает. — Думаешь, она не знает? О его способе заработка?       В ответ Уён кривится и, с началом новой лестницы, разворачивается обратно, продолжая подниматься по ступеням. — Если бы не знала, то послала бы нас сразу к чёрту за орденом и дальше, а не стала бы рассказывать сказки венского леса. Очевидно, что всё это хрень и всё она знает. Я сказал, что он подозреваемый, и именно поэтому она согласилась. — Так мы идём на подчищенное поле?       Пробегая по собеседнику взглядом, Хонджун озирается на рассыпанные по рельефу дома в белой вязкости тумана и, поднимаясь вниманием выше, замечает сквозь него слева от себя мутные очертания старой детской площадки, заваленные и поржавевшие металлические прутья которой оплетаются первой пробивающейся на склоне зеленью. — Ей я сказал, что мы будем к двум. Отнимая примерно часа два, зачищать территорию она может начать где-то в двенадцать. Сейчас ровно одиннадцать, и мы вполне можем получить место в первозданном, нетронутом виде. Всё лучше, если учитывать, что ордер без оснований нам всё равно не дадут. — Ну через пару дней и с согласия владельца дадут. Только толку. — Прийти в гости, поболтать, — с улыбкой и задиристо поглядывая на Кима. — Всё-таки чем-то он тебя цепанул, упускать такое не стоит. — А я то думал. Значит, «твой парень» всё же оговорка по Фрейду. — Упаси Боже, а если у нас с тобой не прогрессирующая паранойя, и он действительно причастен к убийству? — Ну, — вскидывая руки и заворачивая на последний пролёт к дому с ровной площадкой. — Никто не идеален, да? — Чёрт, сорвал с языка…       Поднявшись по внешней лестнице на пятый этаж, они выходят на общий балкон, на котором в таких домах располагаются двери квартир, и, пока Уён набирает хозяйку, Хонджун обращает внимание на открывающийся вид. Из шести домов этот крайний, и за счёт своего расположения на небольшой возвышенности, относительно рассеянного внизу частного сектора, у него есть преимущество в хорошем обзоре на весь район и на часть прилегающей с краю трассы.       От рассматривания местности Кима отвлекает отдалённый звук мелодии звонка, который в течении минуты не смещается ни на приближение, ни на отдаление. Переглядываясь с Уёном, он наблюдает за тем, как тот отбивает вызов и также прислушивается к сразу наступающей тишине. С новым набором номера и последующим очередным началом мелодии, которая доносится со стороны второй, также ведущей вниз только с другого торца дома, лестницы, Чон следует за звуком, а Хонджун подходит к двери нужной им квартиры. После нажатия на ручку та беспрепятственно открывается, предоставляя вид на небольшую, плотно обставленную мебелью квартиру с окном, обклеенным розовой прозрачной плёнкой. — Хонджун.       Голос Уёна звучит ниже, и, оборачиваясь на него, Ким уже по лицу понимает, что произошло. — На лестнице.