синдром прекрасного спасателя

Бесконечные степи, прячущие взгляд в ногах люди и старые, вышедшие из моды машины — таких в Москве Дима не видел с детства — вот как встретила столичного гостя Элиста. Молчаливый водитель, не проронивший ни слова после того, как забрал своего пассажира с вокзала, казалось, был излишне сосредоточен на разглядывании однообразных пейзажей. Пустыри, где ветер чувствовал себя полновластным хозяином, заставляли волосы на теле путника плясать под странную мелодию бесконечных порывов, а в сознании Димы всплывали воспоминания, которые он так старательно прятал в глубине своей памяти — такие же степи, усеянные двойным слоем человеческих трупов — бездыханными телами его сослуживцев, которых уже ни один отец не сможет вытащить из ада военного месива. В мелких просветах солнца, пробивающегося через серое скученное небо он ясно видел мертвые глаза своего друга, их устремленный к бескрайней вышине взгляд, который уже не выкинуть из головы. Слушая тишину окрестностей, прерывающуюся редким криком какой-то беспокойной птицы, Дима чувствовал спокойствие и тревогу — одновременно. Он знал, что в одиночку долго тут не протянет. Шрамы на руках зудели, а в области груди — там, где прятался самый большой отпечаток прошлого — разрасталось ощущение липкого страха. Но степи имеют свойство заканчиваться там, где начинается фантазия человека. Взору Димы открылся красивый город, где случайные прохожие уже не прятали глаза, а смело изучали туземца на пассажирском сидении таксиста. Водитель высадил Диму возле большой гостиницы. Вот только теперь период узнавания для гостя завершился внезапной встречей — у дверей, прислонившись спиной к колонне, стоял тот, чье имя Дима отчаянно хотел вытеснить из своей памяти — тот, кто когда-то одной бездушной фразой перечеркнул все то, что было дорого еще юному Гончарову. — Ну наконец-то, — он отделился от колонны, зажигая всегда сопутствующую ему сигарету, — я уже думал, что ты решил остаться, братишка. — насмешливая улыбка растянулась на его лице, словно показывая превосходство. — Знал бы, что встречу тебя здесь, остался бы, не сомневаясь, — он попытался пройти мимо преследователя, но тот резко перехватил руку Димы, державшую чемодан. — Я помогу, — взгляд карих глаз смотрел из-за стекол квадратных очков открыто и по-настоящему, без привычного прищура и колких насмешек, — мне отец позвонил. А нам надо бы поговорить. *** Петр Шипов был внебрачным сыном Владимира Гончарова и сводным братом Димы. Мать Димы не успела застать скандал, которым для соседей и знакомых семьи обернулось появление в доме знаменитого врача чумазого мальчика, громко кричавшего всем: "Это мой папа!" Гончаров-старший дал ему дом, но отказался делиться фамилией. Дима же сразу полюбил названного брата. Он с нежностью принял этот подарок судьбы, уверенный, что это мама послала Петю в одинокую жизнь своего всеми забытого сына. Пытаясь добиться расположения старшего брата, Дима каждый раз придумывал новые способы, но постоянно натыкался на холодные отказы. Мальчишка, выросший среди заброшек, был жесток и насмешлив. Он считал, что право жить в этом доме вовсе не предполагает обязанность быть нянькой для надоедливого ребенка. Отстраненность отца Петя сначала принял за особое отношение, но после понял — Диму в этом доме тоже не балуют вниманием. Это положило начало их братским отношениям. Два брошенных ребенка, оказавшихся под опекой игнорирующего родителя, заново учились любить и принимать любовь. Все изменилось, когда Петя окончательно вырос. С отличием окончив школу, он выбрал для себя путь, который помог бы его бунтарскому духу и жажде мести проявиться. Став милиционером, он в первые пять лет работы нашел маньяка, жертвой которого стала и его мать, и жестоко с ним расправился. За это его уволили из милиции — и с распростертыми объятиями приняли в КГБ. Все это время Дима наблюдал за братом издалека. Он был рад его успехам, но счастье оттенялось осознанием того, что Петя теперь Петр — большой дядя, с которым на улице здороваются одетые в костюмы мужчины, чье внимание отчаянно ищут женщины — чье внимание отчаянно ищет он. Ссоры стали все чаще завершать редкие визиты Петра в отцовский дом. Он очерствел на слишком тяжелой работе, и теперь особенно остро реагировал на заискивания младшего брата. Он отстранялся от объятий, ругал Диму за отросшие до плечей волосы и разочарованно вздыхал, когда последний пытался поговорить с ним о своих мечтах. Закаленный тяжелым детством Петр видел в нем баловня судьбы. Он завидовал его легкости и непосредственности. Когда Дима решил пойти по стопам отца, старший брат окончательно от него отвернулся. Тем, что надежно скрепляло их братскую связь на протяжении долгих лет, оставалось единодушное презрение к отцу, для которого воспитание сводилось к тому, чтобы заплатить няне и домработнице, а за завтраком из-за газеты спросить, как у его детей дела. Теперь же поступок Димы Петр воспринимал как предательство. Но даже закончивший медфак Дима понимал, что без брата рядом все это не имеет смысла. Он пришел к дверям его квартиры с опущенной головой и, умоляя, заклинал, что сделает все, чего тот хочет, лишь бы вернуть их отношения. — Твою изнеженность исправит только бойня. Вот вернешься с Афгана — тогда и поговорим, — в шутку сказал тогда Петр. Шутка была понятна только ему. Для того, чтобы получить одобрение брата, Дима действительно поехал на войну. Возможно, именно там он и осознал, насколько жестокой была шутка Петра, насколько глупым было решение принять ее всерьез. И пусть голова Димы теперь пестрила кровавыми образами, бессонными ночами он думал об одном: как же абсурдно бежать от привилегий, когда их можно использовать во благо. В тот день, когда отряд Димы попал в ловушку врагов и половина его сослуживцев подорвались на минах, а остальные погибли под огнем точечного обстрела, Дима решил, что никогда больше не будет говорить с братом. Слишком жестокой оказалась его шутка. Он шел по ненавистной теперь степи, еле волоча за собой ноги, умирая от боли в груди и неверящими глазами изучая бесчисленные трупы. Затыкая уши, он все еще слышал дикие крики и стоны товарищей. До боли жмуря глаза, не мог забыть улыбку друга, накануне писавшего письмо матери, — эта улыбка все еще украшала его мертвое лицо, а взгляд серых глаз бездвижно уставился в небо. Диме не было стыдно за слезы и мольбы, которыми он упрашивал отца забрать его из этого ада. И он никогда не простит ему надменное: "Я же говорил, что тебе там делать нечего". Вернувшийся в Москву Дима долго привыкал к мирному счастью горожан, пугался громких криков и вошедших в моду салютов. Петр часто приходил к дверям отцовской квартиры и подолгу простаивал под ними, ожидая ответа. Но настал день, когда и его сказанное на эмоциях "От своего долга сбежал, а теперь от меня бежишь" поставило точку в этих непростых отношениях. С братом Дима виделся теперь только раз в году, когда их проблемная семейка решала встретиться вместе, — в день рождения отца. Они сидели как три незнакомца. Ели, изредка перебрасываясь парой ни к чему не обязывающих реплик и расходились обратно — каждый в свою жизнь. Два мальчика, потерявших способность любить, и один взрослый, которому это слово вовсе не было знакомо. *** — Рассказывай и уходи, — Дима сидел напротив брата в тихой гостинице. Номера здесь выдавали только командировочным — и тем, у кого есть внушающая страх корочка кгбшника. — Ты же понимаешь, что здесь дело не только в твоей этой болячке. ВИЧ не ВИЧ, а скандал вырисовывается весьма глобальный, — закинув ногу на ногу, Петр вновь зажег сигарету, — Все, что тут соберешь, сначала покажешь мне. Никаких комментариев для газет. Никаких рассказов на ушко подружке. То, что тут происходит, может похоронить тебя прямо в соседнем болоте — ну, если повезет. Так что работай тихо. — А есть что-то новое в твоей безумно интересной лекции? — отзеркалив позу брата, Дима холодно уставился на него, ожидая ответа. — Да в общем нет, — усмехнулся Петр. — Значит телефон не работает, говоришь? — Не понял. — Ну зачем-то же ты приехал, — Дима устал. Неразговорчивость и закрытость брата утомляла больше, чем долгая дорога, и он бесконечно хотел спать. — Как тебе такое: захотелось повидать брата? Достаточно веский повод? — улыбка вновь засияла на его лице. Дима встал и подошел к двери. Открыв ее, он указал брату на выход: — Как говорил Станиславский, "не верю"! Иди придумай что-нибудь поубедительней, а я пока посплю. На удивление, Петр не стал спорить. Оглядев младшего брата с головы до ног, он усмехнулся, встал и молча вышел. В дверях он обернулся и кинул небрежно: — Вырос! Когда-то от этих слов Дима бы возгордился и обнял брата. Сейчас же он попросту закрыл за ним дверь, с беспристрастным выражением на лице упал на кровать и тут же заснул крепким сном уставшего человека. Через три часа Дима проснулся, четко понимая, что сегодняшний день будет слишком насыщенным. Но едва зайдя в больницу и увидев в коридоре вооруженного человека, он понял, что его ожидания явно окажутся тусклее реальности.