Безумный треугольник, таящий счастье

Браун пришëл домой. Похмелье уже прошло, но осадок после него всë ещë остался. Юноша, в прямом смысле, еле дополз до кресла и уставился в потолок. — как же я ненавижу этот чëртов потолок. — думал Райнер. Он часто сидел в этом кресле. Часто смотрел в потолок. Он и не заметил как уснул.

***

— Райнер! Давай руку, я помогу тебе встать! — говорил Бертольд, протягивая ему руку, — прости, скорее всего, это я тебя толкнул. В его глазах было видно как он переживает за него, он винил себя в таком незначительном деле. В этих глазах. В глазах, привлекавшие Брауна ещë перед тем как поселиться за стенами. В них отражалось столько заботы и искренности. Не у каждого можно заметить такие черты. Даже когда им пришлось ломать стену Мария, даже когда по их вине умерли так много людей, эти глаза не перестали смотреть с искренностью. Но в них появилось недоверие. Недоверие к людям, к самому себе. Бертольд, снившийся Райнеру, и Бертольд в реальности отличались друг от друга этим недоверием в глазах. — когда он успел так измениться? — думал Райнер сквозь сон, — когда мы отправлялись на остров? Нет. Может когда вступили в разведку? Тоже мимо. Может, когда был убит Марсель? Нет. Раньше. Когда нас готовили в морлийские войны. Тут Браун понял, что попал прямиком в цель. Хотел бы смотреть в эти глаза вечно, но это был всево лишь сон. Иллюзия, за которой Райнер должен был только наблюдать. Наблюдать. Как же много он уже за всем наблюдает. Один и тот же сон, всегда заканчивающийся кошмаром. В такие моменты он уже не различал, сон это или наяву, он просто хотел остановиться. Остановиться и одумать всë происходящее. Он не хотел вспоминать что случалось с ним, и не думать, что может случиться в будующем. Он просто хотел обдумать, что он вообще делает. Что он сделал. Для чего. Для чего он вообще прожил эту жизнь? Просто чтоб стать пешкой для Марли? Зачем? Это было уже не важно. У него уже было что-то за стенами. Всë закончилось. Титаны больше не вредят людям, да и не видно их толком. Единственнте, что волновало, были ли все те жертвы правда не напрасные?.. Эти мысли прекратили своë существование. Браун ещë больше начал погружаться в сон. Казалось, что ещë чуть-чуть и он больше не сможет проснуться. Всë таки его манили эти глаза. Тогда Райнер не понимал, что это за чувство приследует его. Он думал, что если начнëт отстраняться от Гувера, то и, не дававшие покоя, чувства тоже исчезнут. Как и в этом нелепом сне. — Берт, опять ты ко мне лезешь! Сколько раз я тебя просил следить по сторонам! — начал кричать на него юный Браун. — п-прости, ты прав, это я виноват. — начал говорить Гувер, но получил несильный, скорее даже не решительный, удар в плечо. — пф. Как же ты меня бесишь, если бы не тренеровки, я бы не разговаривал с тобой, — Райнер сам не до конца понимал, что говорил, он думал, что Гувер забудет все его слова. Что он поймëт, как он на самом деле дорог ему. Какое же было желание Райнера вращать тому себе за подобные выходки. Это даже не иллюзия, это его воспоминания. Воспоминания, о которых он мечтал забыть. Сложит в сто раз и засунуть в коробочку, а жту коробочки запихать в самый дальний уголок его мыслей и оставить там пылиться. Иногда он задавался вопросом: «почему из всех воспоминаний ему снится именно это?». Он только начал задумываться об этом, как картинка менялась. Он не всегда грубил Гуверу, иногда он даже просил прощение за содеянное. — прости, понимаю как ты меня ненавидишь ща это, правда, прости. — мямлил что-то себе под нос Браун сидя с Гувером на траве. День тогда уже подходил к концу. Многие Марлийцы шли с работы и с презрением смотрели на них. Казалось, они винили их во всех своих бедах. Хотя, скорее, так оно и было. Они уже привыкли к подобному отношению, поэтому не обращали на это внимания. Они решили, что будут держаться вместе. — Райнер, может уже пойдëм? — спрашивал Гувер осматриваясь по сторонам, указывая на взгляды людей. Всë-таки ему было не приятно ощущать их. — ладно, пошли. Браун до сих пор вспоминал тебя взгляды, смотревшие на них сверху вниз. «Какие же вы все твари» — что тогда, что сейчас думал Райнер о Марлийцах. И вот опять картинка сменилась. Райнера, Бертольда и Энни притащили за шкирку в лагерь. Тогда они провентлись, взяв дополнительно по булке со стола Марлийцев. Один из воинов их заметил и доложил. — ну и кто из вас троих предложил подобную затею? — спросил один из солдатов, проводивших допрос. Райнер прекрасно понимал, что ему нужно сознаться, но он не знал, что эти твари могли с ним сделать. «Если я не сознаюсь, они же всех троих не пожалеют» — думал тот, решавшись сознаться. Он мельком посмотрел на своих друзей, уголки его губ на мгновение приподнялись. Райнер пытался показать, что не всë так страшно, сейчас он сознаётся и всë пройдëт. — э- — это сделал я! — воскликнул Гувер. Он не смотрел в сторону Райнер, понимая, какое у него сейчас вырожение лица, — простите этих двоих, я приму своë наказание, только, пожайлуста, отпустите их. — ты предложил украсть хлеб, а сейчас просишь, чтоб я шëл тебе на уступки?! — по голосу было слышно, как сбешëн был этот солдат. Никому нельзя было поднимать головы. Все сидели молча. Неожиданно солдат схватил Гувера за руку и поволок к себе. От неожиданности Браун поднял голову, за что получил с ноги по лицу. Он упал на бок, а после вновь вернулся в сидячее положение. Солдат махнул рукой и один из них вышел. Он отсутствовал недолго. Вскоре тот вернулся, но уже с кнутом в руках. У ребят расширились зрачки. Бертольд хотел пожалеть о своих словах, но он понимал, что тогда его накажут за ложь, а вместе с ним и Райнера. Браун сидел и из-под лобья, стиснув зубы, смотрел как этот мерзкий кусок дерьма развязал кнут. — поднимите головы. Было уже всем понятно, что солдат хочет избить их друга у них на глазах. Эти воспоминания Браун хотел забыть больше всех остальных. Именно за этот поступок ему было стыднее всего. Чтобы он не делал, по его мнению, ничего не могло сравниться с этим. Даже многочисленные жертвы, живущие да стеной Марией, не вызывали такой ненависти к себе, как это воспоминание. «Прости меня, Бертольд, прости, если бы я не предложил подобное мы бы не оказали здесь, а твои руки и спину не избивали бы кнутом!» — думал Райнер. Все эти мысли сопровождались криками Бертольда. Райнер пытался как-то успокоить себя, но факт того, что он предложил эту затею, а его друг сейчас расплачивается вместо него, не давал ему покоя. Что тогда, что сейчас, для Райнера время, которое он провëл сидя на земле. Смотря как истекает кровью человек, над которым он и так издевался. Всë закончилось тем, что еле живое тело Бертольда упало на эту сырую землю. Райнеру и Энни развязали руки. Энни помогла Райнкиу усадить Бертольда на его плечи. Они понесли его в дом Райнера. Его мать очень испугалась, увидя окрававленок тело Гувера. Она обработала его раны. Райнер сидел с ним всë время. Он не спал почти трое суток, только после того как Бертольд начал иногда просыпаться, он тоже начал ложиться спать. Через неделю Гувер начал вставать с кровати, но ему было очень больно. Раны болели на столько, что он даже не мог нормально сидеть, хотя он не касался спины. Полся этого Браун вообще удивился как у него почти не осталось шрамов. Конечно, в каких-то местах они были заметны, но по сравнению с тем, что было тогда, ни один из шрамов не сравниться. Картинки менялись в его голове одна за другой. И вот он сидит рядом с кроватью, на которой лежит Гувер, и обрабатывает ему руки. Именно тогда у Гувера начала появляться это недоверие в глазах. Те глаза, за которые Браун был готов свернуть горы, бежать по головам, только чтоб ещë раз посмотреть на эти глаза, эти глаза начали терять эттенок той безграничной доброты, заботы и верности. — прости, если бы я лучше думал головой ты бы здесь не лежал. — всë время твердил одно и тоже Браун, когда приходил навестить Гувера. Впрочем он это говорил слишком часто. — это не твоя вина, в конце концов, это я взял вину на себя, ты меня не просил сделать это, — пытался как-то успокоить его Бертольд Браун даже не слушал его по этому поводу. Он считал, что это только его вина. Он уже не мог нормально смотреть в те глаза. Если бы только он смог вернуться назад, не грубить ему лишний раз, а просто разобраться в чëм дело. Всë это Райнер осознал сидя рядом с другом. Именно так он хотел его воспринимать, он ещë не хотел рассматривать его в любовном плане. Ему казалось это крайне мерзким. Представлять своего «друга» в подобных отношениях, но с другой стороны, мысли о подобном, и даже нечто большем, не покидали его голову.

***

«и ты правда хочешь наблюдать за этими жалким воспаминаниями?» — твердил голос в его голове. Это он разговаривал сам с собой. «не ты ли хотел от них избавиться? А сейчас ты просто наблюдаешь за ним и дрочишь на свои же воспоминания? Тебе самому не противно? Он де твой друг, хаха». — а тебе не кажется странным, что каждый раз после этих воспоминаний я начинаю разговвривать с тобой? Тем более я просто вспоминаю прошлое. Ему самому было противно. Почему он оправдывается сам перед собой? Каждый раз. Каждый раз он попрекает себя, и каждый раз отрицает это. — надо прекращать весь этот цирк. — говорил он и пытался переключиться на что-то другое. «Опять вспоминаешь те глаза? Модет хаатит на них зацикливаться? От этих глаз остался только человек. Да и не думаешь ли ты, что у тебя есть хоть какой-то шанс? Он ведь уже обо всём знает, так почему же он так ничего и не ответил? Сказал, что, спасибо за чувства, давай не будем ничего менять. Да тебя отшили фактически, а ты готов стать подстилкой?» — ты же сам понимаешь, что это не так. Я не достоин его прощения, а я его друг. Мне этого достаточно. Иногда людям хватает и капли того, что они хотят получить. «Но ты же не будешь отрицать, что не относишься к этому числу»

***

И вот он сидит вместе со своим двойником. Просто младше. Да, это очередное воспоминание. Иллюзия, которая никак не может забыться. Браун прекрасно помнил и это время. Тогда он нагрубил Марлийскому войну, стоящего выше его по статусу, да и вообще по всем кретериям. В спорах с Марийцами вообще не было смысла учавствовать. Если они смогли переговорить, то, скорее всего, оденут публично поднос с едой, а если же не смогут доказать свою точку зрения, то обратятся выше, сказав, что вы создаëте проблемы. Вот так оценивалось клейно «эльдиец». — ты и так не на что не способный, а ты ещë смеешь командовать людьми выше тебя по статусу?! — говорил кто-то из чинов выше «так вот, что он про меня наплëл, их воображение меня поражает. Какой им смысл придумывать новые оправдания, чтоб затащить меня сюда» — думал Райнер на тот момент. Браун был привязан к стулу. Потому Марлийские воины просто издевались его, а он ничего не мог сделать в ответ, да и с развязанными руками тоже. То что они Марлийцы по крови даëт им большое приемущество. «Да и какой вообще смысл звать меня и допрашивать, если всë равно не дожидаетесь ответа?» Самое смешное в таких ситуациях было то, что избивать его закончили только когда всем надоело. Они хотели найти другую «игрушку» для подобного. «Какие же вы куски дерьма.» — это единственная характеристика Марлийцев, которую мог дать Браун.

***

И вот всë снова. Он опять находится в каком-то пространстве, не видя ничего. Он опять разговаривает с пустотой. Опять задаëт вопросы и отвечает на них. «Как ты думаешь, как бы отреагировал Бертольд, узнав о твоих мыслишках в его сторону?» — думаю, он бы начал призерать меня. Знаешь, он и правда святой по сравнению со мной. Не каждый мог так относиться ко всем, даже не смотря ни на что. Когда мы делали что-то. Да. Это зародилось ещë в Марли. Помню, мы избили одного паренька, у нас тогда было совсем иной представление о Марлийский воинах, я думал что если стану им то отношение окружающих ко мне измениться. Но нихуя подобного бы и не произошло. Как бы мы не старались, как бы не харкали кровью, наши старания ни что. Мы просто поняли это слишком поздно. А этот паренëк был проницательным, но тупым, он вскоре умер, утонул. Каждый из нах умеет плавать, никто бы не полезно в реку по время прилива. Все тогда поняли, что это дело рук Марлийских воинов, но не у кого не хватило смелости сказать что-то против. Так вот, об этом парень не, после того как я, Энни, Марсель и Порко избили его. Бертольд подошёл к нему и отдал свой платок. Мы тогда убежали, но по его словам, он вручил платок и побежал за нами. «И ты правда в это поверил?» — я заставлял себя в это верить, все мы знаем, что Бертольд бы его точно просто так не оставил бы, наверняка рассказал как пройти до мед.пункта, где могли оказать ему минимальную помощь, но пусть, я поверю ему, я поверю даже в такую очевидную ложь.

***

Опять всë оборвалось. Опять какие-то воспоминания. «Как же вы меня уже достали! ИДИТЕ ВЫ ВСЕ К ЧËРТУ!» — думал Браун, продолжая находиться во сне.

***

Они с Бертольдом стоят в каком-то обширном месте. Райнер не до конца помнил это воспоминание, он всегда просыпался на нëм. Что это? Луг или поле? Браун сам не понимал, он смотрел только на себя и на Гувера. Они опять о чëм-то спорили. — Берт, ещё не поздно, в этом дерьме мы и останемся, если не сможем сбежать. Давай воспользуемся шансом, мы просто сбежим. Будем жить за этими стенами. — Райнер, ты полный кусок говно, — это первое такого рода высказывание Бертольда вообще в чью-то сторону. Мысль о том, что Гувер назвал его куском Германии не давала ему покоя. Он остолбенел. — прости, Райнер, но, я не такой трус, каким, возможно, выгляжу… — продолжал он, — мне. очень нравиться Энни и я хочу выглядить в еë глазах никак не трусом. После этого, что тот Райнер, что настоящий, не мог связать и пары слов. Человек, которого оба любили всем серцем и душой сказал, что у них точно ничего не выйдет. — Райнер, может ты сейчас одумается. Я… Презираю людей с таким же мышлением, что и у тебя.