Украинское вино

Осень застала меня в ванной. Нули на моем кнопочном телефоне встали в один ряд, когда я закончил чистить зубы. Следить за гигиеной не всегда получалось, но я хотел выжать из своего внешнего вида максимум в первый школьный день. Точно также, кстати, не получалось заставить себя лечь пораньше. Мой распорядок дня был сильно похож на бардак в комнате — я мог не вставать с кровати сутками, время от времени проваливаясь в беспорядочный сон, а мог не притрагиваться к одеялу несколько дней к ряду. Я нагнулся к зеркалу в намерении проверить качество процедуры, пальцами отодвинул попеременно верхнюю и нижнюю губу. Зубы все такие же желтые, но теперь блестят. Хотя бы так. В тусклом теплом свете лампы я выглядел еще более уставшим, чем был на самом деле. Отражение от потрескавшейся плитки разукрасило скулы неприятной зеленой краской. От самобичевания меня оторвал внезапный громкий звук. Он заставил стены вздрогнуть, я последовал их примеру. С потолка пылью осыпалась светло-серая штукатурка, дверь ванной приоткрылась, оголяя моему взору темный коридор, в миг озарившийся неприятным светом. Мама. Она работает в две смены, а иногда и по выходным. Бывает, что совсем не появляется дома несколько дней, так что с тех пор, как мы переехали в Саскачеван мне пришлось учиться решать все свои проблемы самостоятельно. При этом всем, конечно, не сказать, что мы еле сводим концы с концами, но наш достаток сильно ниже среднего, даже по меркам малюсенького городка. Лето закончилось, как и моя подработка, поэтому денег станет еще меньше. Эхом разнеслись шаркающие шаги вдоль по коридору и до кухни, в проеме мелькнула бледная тень. Холодильник, шкафчик, откупорка, пиво, маленький черно-белый телевизор с несколькими затертыми кассетами, диван и сигареты. На них ей всегда хватало денег. Привычные действия, уже ставшие для нее рутиной, а для меня — знаком засесть в своей комнате и стараться не выходить. Благо она у меня есть. Порой мне больно смотреть на маму. Я люблю ее, и правда стараюсь держать в голове, что она — хорошая женщина, но мне до боли неприятно видеть ее такой. Работа съела ее полностью, а меня медленно съедает чувство несправедливости и жалость. Увы, но не могу ничего с собой поделать, мне приходится избегать ее. В последнее время она стала срываться на меня гораздо чаще. Наверное, я разочаровал ее. Наверное, она ожидала от меня большего. Наверное, думала, что с возрастом смогу обеспечивать нашу семью. Ну, в таком случае, я тоже себя разочаровал. — Ноэль, ты спишь? — повышая тона, до меня донесся хриплый голос, отбиваясь от кафельных стен. В отличии от голоса певицы, эта хрипотца резала уши. Я на секунду застыл, мой взгляд спешно пробежал по окружению, то-ли ища ответ на такой простой вопрос, то-ли в попытке найти место в постепенно сужающейся вокруг комнате. — Нет. — Подойди-ка сюда. Я сглотнул вязкую слюну, поставил в стакан зубную щетку, до этого покоившуюся на кромке раковины, и вновь заглянул в зеркало. Все тот же растрепанный и уставший Ноэль Грубер. Черный переключатель громко щелкнул, погружая ванную во тьму. Проходя к гостиной, я напомнил себе расслабить до боли сжатые зубы и опустить руки, которые часто держал у груди. — Да? — я выглянул из-за дверного проема. Мама повернула голову в сторону звука, равнодушно оглянула меня с ног до головы и жестом подозвала поближе. Я робко сделал пару шагов вперед, обходя когда-то синий диван, встал прямо напротив нее. Мама прокашлялась. Отставила бурую стеклянную бутылку на тумбочку и чуть потянулась вперед, чтобы одернуть мою серую футболку. Она поднялась взглядом к моему лицу и слегка улыбнулась уголком рта, хотя ее глаза все также не выражали никаких эмоций. — Ты готов к школе? Я кивнул. — Это ведь твой последний год? Еще один кивок, хоть и вопрос скорее риторический. Надеюсь, что риторический. — Сегодня к нам приходил этот парень из Тако Белла и он сказал, — черт. — что сможет устроить тебя на полный рабочий день, после того, как ты выпустишься. — она вновь откинулась на спинку. — Сказал, мол, ты ценный сотрудник. — она слегка нахмурила брови и прочистила горло. «Ценный сотрудник», вздор! У них просто критически не хватает дураков, готовых работать за такие гроши. — Я ведь собирался уезжать. — фраза, такая тихая, растворилась в воздухе, будто ее произнес призрак. На секунду повисла пауза, но я набрался смелости и продолжил. — Хотел перебраться в Британскую Колумбию, помнишь? В Викторию. У папы… — Ноэль. — мама всегда злилась, когда я заговаривал об отце. Этот шрам все еще не зажил на сердцах обоих из нас. — Нет никакой квартиры. Что? Мне наверняка послышалось. — Ее выкупил риэлтор, — она говорила об этом так, будто это обычное дело. — Это вторая новость, которую я хотела тебе сказать. Сердце больно сжалось. В этой квартире мои единственные воспоминания с отцом. Я помню там каждый уголок. Каждый свой рисунок, гордо вывешенный на холодильнике руками отца. Каждый поцелуй в лоб и пожелание спокойной ночи. Каждый вкусный завтрак и каждый глупый фильм за ужином. — Но мы ведь обсуждали с тобой, — к горлу подкатил ком колючей проволоки, глаза стали жечь, а в их уголках — собираться слезы обиды и отрицания. — Я хотел подать документы… — Ноэль! — меня будто полоснули ножом. — Ты, черт побери, знаешь, как туго с деньгами, не маленький уже. Сам ведь просил ноутбук для учебы. Я развернулся и сделал пару шагов вперед, чтобы не видеть ее перекошенного лица и чтобы она не видела моих слез. Несколько глубоких вдохов немного спустили ком, давая возможность сказать хоть пару слов. — Я просил всего лишь новый монитор, но какой теперь смысл, если я не смогу никуда поступить? — говорил спокойно, к концу фразы почти перейдя на шепот, стараясь не провоцировать лишний раз. — Хватит. — не вышло. — Разговор окончен. Пиво стало стремительно заканчиваться, голоса в телевизоре набрали громкости, а зажигалка грубо щелкнула. Все это значило, что разговор действительно окончен и пытаться его продолжить совершенно нет смысла. Соленые слезы медленно прокатились по разгоряченным щекам, оставляя поблескивающие дорожки. Я обессилено сжал кулаки и спешно удалился из гостиной не выронив ни слова. Темнота догнала меня в коридоре и не отпускала до самой кровати. Там мы с ней слились в одно целое. Я забыл телефон в ванной, но идти за ним нет ни сил, ни желания, так что остается беспомощно зарыться в грубое одеяло и жалко всхлипывать, разглядывая стены или потолок. Справиться с эмоциями сейчас просто невозможно, как бы сильно я не старался. Единственное, что держало меня хоть как-то — мысль о том, что всего через год я смогу перебраться на западный берег страны, в уютный город, в родную квартиру. Поступить в колледж и забыть об Ураниум Сити как о страшном сне, но теперь эти мысли у меня украли и раздробили по частям. Теперь мне остается гнить в этой дыре всю жизнь, подавая мексиканскую кухню нескольким зевакам, непонятно по какой причине забредшим в Мега Мол. У меня отложено немного денег, о которых не знает мама, но их точно не хватит, чтобы снимать жилье. Я не знаю, что мне делать. Кажется, это конец. Я хотел бы все закончить. Больше нет смысла ходить в школу или в хор, останусь завтра здесь и продолжу жалеть себя еще несколько дней.