Way down we go

Пока Макс вёл ребят в их спальни, где они будут жить первые десять недель, я отправилась на поиски отца. Мне хотелось, чтобы он увидел, что я вернулась домой, что никуда не ушла. Пока что. Перед глазами всё ещё мелькали обрывки воспоминаний. Из зала церемоний. Безутешные родители, чьи дети навсегда покинули их. Не думаю, что мой отец будет сильно убиваться из-за моего ухода или плакать. И уж тем более он не станет скучать по мне. Фракция выше крови. Если я всё же уйду, я перестану быть для него дочерью. Если уж не по крови, то на словах точно. Поиски оказались бессмысленными, поскольку отец уехал на внеочередное собрание Совета. Решив перестать тратить силы попусту, я вернулась в комнату, где переоделась в спортивный костюм, чтобы было удобнее тренироваться, собрала волосы в хвост и отправилась в зал. До обеда оставалось два часа, поэтому я решила не перебивать аппетит ненужным перекусом, а дождаться полноценной трапезы. Спускаясь в яму, я заметила группу новеньких, которых инструктировал Макс. Они внимательно слушали его, следили за его жестами, ведь он постоянно куда-то (или на что-то) указывал. Пройдя мимо них, я прямиком направилась к грушам, но голос Макса остановил меня: – Эйнсли! Подойди, пожалуйста. Развернувшись, я подошла к Максу, который слегка приобнял меня за плечо. Стало неловко от осознания, что все новенькие смотрят на меня. – Это рыжее чудо, – начал Макс, оглядывая каждого неофита. – Эйнсли Родригез. Дочка Аарона, нашего лидера. Ребята продолжали хранить молчание, внимательно разглядывая меня. Стало максимально некомфортно. Я не могла точно сказать, что было у них на уме, хотя я даже и не пыталась. Мне было всё равно. По крайней мере, именно в этом я тщетно пыталась себя убедить. – Она тренируется с самого детства, поэтому вы часто будете видеть её в зале. Любую её прихоть необходимо незамедлительно выполнять. Брови сдвинулись к переносице. Глянув на Макса, чтобы понять, будет ли он ещё что-то говорить, я тут же произнесла: – Это неправда, – ребята никак не отреагировали на моё высказывание. – Я про исполнение любой прихоти, – тихо добавила я. – Конечно, это неправда! – хохотнул Макс, похлопывая меня по спине. – Просто поставил вас в известность. Я закатила глаза. У Макса всегда было специфическое чувство юмора. Если это вообще можно так назвать. Пока он продолжал что-то рассказывать неофитам, я быстренько ретировалась. Встав напротив груши, я размяла шею, подвигала плечами, чтобы настроиться, и совершила первый удар. Груша никак не отреагировала на это, зато по телу прошла приятная вибрация. Выдохнув, я вновь ударила, представляя на месте этого мешка для битья человека. Наверное, это был изгой, который пытался навредить мне, или какой-нибудь мальчишка, что разбил моё сердце. А возможно, это был отец, постоянно игнорирующий меня. Войдя во вкус, я уже не жалела ни грушу, ни своих рук: костяшки начали кровоточить и побаливать. Но то была приятная боль, та, к которой я привыкла с самого детства. Иногда, когда я думаю о том, чтобы сменить фракцию, я задаюсь вопросом: смогу ли я прожить без тренировок? Без этих физических нагрузок, без которых не представляю свой день? Ответа не нашлось. Выдохнув, я потуже затянула хвост, проверила, туго ли завязаны шнурки, и отправилась на линию старта. Бег я любила. Всё тело напряжено, каждая мышца задействована. Никаких лишних мыслей. Хотя в последнее время с этим проблемы. Никогда бы не подумала, что в последний год перед восемнадцатилетием буду так изводить себя. Не успела оглянуться, а уже качаю пресс. И всё так же поглощена своими думами. Уйти или остаться? Что будет, если уйду? А если останусь: отношения с отцом будут такими же паршивыми? Мне бы друга себе найти, кому бы можно было изливать всю душу. Но здесь, будучи дочерью лидера, мало кто хочет общаться со мной. А если и находятся отважные, они лишь пытаются подобраться к моему отцу через меня. Хотя в последнее время они начали действовать через Макса. Встав с мата, я вновь начала разминать шею, замечая, как новенькие оглядывают зал, инвентарь, инструкторов и других бесстрашных, что тренируются здесь. Да, в этом вся соль фракции. Мы постоянно тренируемся. Абсолютно все. Даже те, кто перешёл (или же, будучи урождённым, остался) десять лет назад, двадцать - неважно. Тренировки - самое главное дело в наших жизнях. Исключением служат урождённые, не достигшие восемнадцатилетия. Им в яму вход воспрещён. А также в клуб, где можно отдохнуть, выпить что-нибудь алкогольное или выкурить пару сигар. Ещё там находится салон, где можно изменить цвет волос или набить татуировку, сделать пирсинг. Мне, к слову, тоже всё это запрещено, за исключением тренировок. – Я думал, – услышав незнакомый голос за спиной, я резко обернулась. То был первый прыгун. – Урождённым бесстрашным нельзя тренироваться до совершения выбора. – Я исключение. – ответила я, разглядывая его. Русые волосы, пронзительно серые глаза, что впиваются в самую душу. Он был высоким, уже имел задатки накачанной фигуры. Ему шла форма бесстрашных. Больше, чем костюм эрудита. – Ну-ну, – ухмыльнулся он, – пренебрегаешь положением? Что он имеет в виду? Нахмурившись, я уже собиралась ответить, что ничего подобного, как он просто взял, развернулся и ушёл. Словно и не подходил ко мне вовсе. Его вопрос озадачил меня. Что он вообще хотел? Но от раздумий меня отвлекло урчание. Мало того, что с утра не позавтракала, так ещё и тренировками истощила себя. Но время близилось к обеду, посему я быстро побежала в комнату, дабы принять душ и пойти в столовую.

***

И всё же этот парень плотно засел в моей голове. Я и сама прекрасно понимала, что в глазах большинства бесстрашных я стою на позицию выше. Мне дозволено чуточку больше положенного. Но кто пойдёт против слова лидера? Интересно: а каково детям лидеров других фракций? У них тоже есть небольшие поблажки от родителей? Или только мой идёт на эту маленькую жертву? Дойдя до столовой, в которой по обыкновению царил хаос, я осмотрелась. Отец уже вернулся и сидел за нашим столом, где также располагались Макс и ещё несколько приближенных моего отца. Направившись к ним, ведь где мне ещё было сидеть, краем глаза я зацепилась за этого парня. Он сидел за столом, который был отдан новеньким, что перешли из других фракций. Он выбил меня из колеи. Намеренно или нет - уже неважно. С ним явно стоит быть осторожней. Заняв своё место напротив отца, я тут же потянулась к котлетам. Голод сводил желудок, хотелось наброситься на всё сразу. Отец заметил мои покрасневшие костяшки и одобрительно кивнул. Наложив всего по чуть-чуть, я взяла вилку, нанизывая на неё помидор. Но ей не было суждено попасть мне в рот. – Весь Чикаго стоит на ушах. – начал рассказывать мужчина, сидевший рядом с Максом. Друзей отца я плохо знала. На лицо - да, по именам нет. – Почему? – спросила я, всё же закидывая красный овощ в рот. – Сын Маркуса, лидера Отречения, ушёл из фракции. – Ответил кто-то. – Сначала жена позорно сбежала, теперь это. Джанин с ума сходит. Она давно метит на роль главы Совета. – Она слишком молода, – отпивая немного виски, произнёс мой отец, – не понимает многих вещей. А ещё хочет слишком много. – Она уже лидер Эрудиции, – парировал Макс, – года три как. Далеко пойдёт. Дальше я уже не слушала, полностью отдаваясь вкуснейшему мясу. Но мысль закрепилась. Сын Маркуса ушёл. Интересно: какова вероятность, что к нам? У нас из Отречения четыре парня. Несмотря на то, что это достаточно интересная тема, к которой можно будет вернуться позже, я подумала, что будет, если я уйду? Чикаго тоже взбудоражит эта новость? Насколько я знаю, дети лидеров не покидают свои фракции. Уж оттого, что их родители не отпускают или сами не хотят - непонятно. Но это факт. А тут сын Маркуса. Значит ли это, если судить по их словам о побеге жены лидера Отречения, о побеге его сына, что в самой фракции не так радужно, как они хотят показать нам? Что же тогда получается? Они лицемерят? А ради чего? Управление городом? Так какой же в этом плюс? Власть? Насколько я разбираюсь в политике, меня устраивает нынешнее положение дел. Не представляю, что будет, если Совет возглавит лидер Эрудиции, или Искренности, или Бесстрашия. Да и думать не хочется. Всё это неважно. По крайне мере, пока.