Три реки

      Мрачность и серость, поглотившие комнату, рассеивала лишь одинокая свеча, стоявшая на старом, обветшалом от времени столике. Язычок пламени изредка подрагивал в своём незамысловатом танце, словно пытаясь разрушить атмосферу безнадежности и отчаянья, уже давно поселившихся в этом проклятом доме. Но, как бы он не старался, внимание привлечь к себе не мог, и будто бы понимая это, периодически застывал в обреченном смирении. Обреченное смирение. Именно это выражали глаза молодой девушки, направленные на потрескавшийся потолок, большую часть которого уже давно поработил ненавистный ей грибок, разрастающийся от сырости безобразными, тёмными пятнами. Её душа — такой же потолок. С таким же слоем грязи и ненависти к себе и своей жизни.       Уши противно резал звук скрипящей кровати, ножки которой держались лишь на одном честном слове и паре-тройке ругательств. Противно резал звук, но куда противнее резалось на части сердце, и раздирал горло мерзкий ком, подкатывающий каждый раз в таких случаях. Девушка перевела взгляд на парящие в воздухе частички мелкой пыли. Она — это пыль в хаосе бессмысленной и жестокой реальности. Пыль, которая осела в этих мерзких глубинах Подземного города, и теперь просто ждёт своей очереди быть стёртой с лица земли на веки вечные. Скорее бы.       Потное и вонючее тело, припечатало её к старому, грязному матрасу, продолжая вбиваться внутрь в усиленном темпе, и принося ещё больше болезненных ощущений, от которых у краешков глаз начали скапливаться ненавистные слезы.       — Ну же, сучка, я не слышу твоих сладостных стонов, — прошелестел наигранно-нежный голос, от которого стало ещё противнее. Мужчина схватил девушку пальцами за щеки, и сжал их, вынуждая выпятить губы трубочкой. — Тебе же всяко приятно, не держи в себе своё наслаждение.       Толчки становились всё грубее и глубже, рука оставила в покое лицо и направилась к груди, сжимая, не контролируя силу, от чего девушка издала стонущий звук, отнюдь не от наслаждения. Этого было достаточно, чтобы мужчина протяжно застонал и застыл в блаженной неге, окутавшей его пропитое тело. Навалившись всей своей тушей на хрупкую девушку, он начал переводить рваное дыхание, пока та быстрыми движениями руки смахивала мокрые, запрещенные для неё дорожки слез со своего лица. Мерзко. Противно. Стыдно. Эти ощущения настолько въелись в кожу за последние пару лет, что уже не казались чем-то ненормальным. Это было её обычное состояние. Вся эта мерзость уже казалась обычной. Привычной.       Чужие сухие губы впились в нежные девичьи, и протолкнули ей в рот свой язык, оставляя во рту мерзкий привкус спиртного, табака, и ещё какой-то дряни.       — Хорошо поработала, малышка. В следующий раз, надеюсь, ты будешь поактивнее. Передам твоему папаше свои пожелания.       Он наконец-то слез с неё, вставая на ноги и присвистывая себе под нос неизвестную ей мелодию. Улыбнулся краем губ, натянул свои потрепанные штаны и вышел из комнаты, оставляя девушку в долгожданном одиночестве.       Судорожно выдохнув, она поднялась с кровати и направилась в конец комнаты, чувствуя, как по внутренней стороне бедра стекает тягучая белая жидкость. Достав заранее подготовленный таз с водой, она присела над ним и стала лихорадочно подмывать себя крошечным обмылком, неистово терзая нежную кожу грубой, но достаточно чистой тканью. Была бы её воля, содрала бы всю кожу до костей, лишь бы не испытывать больше таких унизительных ощущений. Вероятно, в прошлой жизни она знатно нагрешила, раз была удостоена такой незавидной судьбы. А сколько раз она хотела всё закончить? Сколько раз подносила нож к руке или зависала с ладонью у рта, наполненными таблетками, незаметно украденными у отца? Уже и не сосчитать даже. Но каждый грёбанный раз она останавливалась. Страх смерти? Нет. Самой смерти она не боялась. Она просто не могла это сделать своими руками. Сколько раз она молилась, что бы в порыве гнева отец припечатал её черепом об стену, либо очередной его дружок, неудовлетворённый обслуживанием, пырнул её ножом. Но все эти возможности, почему-то, обходили её стороной, не желая дарить освобождение. Жаль.       Дверь за её спиной скрипнула, открываясь. Послышались неторопливые шаги. Девушка даже не стала обращать внимания на эти звуки и прикрываться. Она прекрасно знала, кто именно зашел в её комнату.       — Дорогая моя, я просил тебя быть более раскованной с мужчинами. Почему же мне снова приходится выслушивать жалобы? — чересчур добродушный голос заставлял покрыться девичье тело мурашками. Как бы она не мечтала быть убитой, инстинкт самосохранения непроизвольно заставлял напрягаться от липкого чувства страха.       — Прости, отец, больше не повторится, — раздался тихий голос, полный смирения. Девушка бросила остатки мыла и тряпку в таз с помутневшей от грязи водой. Избегая смотреть отцу в глаза, она встала в полный рост, абсолютно не смущаясь своей наготы. Ведь в их семье это было нормально. Нормально, что родной человек периодически наведывался в её хрупкое, нежное тело. Нормально, что он держал её практически на привязи, запрещая делать из дома и шагу без него. Нормально, что он приводил своих друзей, либо и вовсе посторонних людей, чтобы заработать денег на юном теле своей дочери. Всё это давно стало нормальным.       Мазнув по открытому телу оценивающим взглядом, мужчина подошел ближе и медленно протянул руку к её макушке, аккуратно кладя ладонь на немного влажные от воды и пота волосы.       — Умничка, девочка. Постарайся больше не расстраивать своего папу, — взгляд льдисто-голубых глаз мужчины не излучал и тени нежности и тепла, фальшью которых полнился голос. Сплошной холод ледяной пустоши, который пробирал до самых костей, навевая ощущения просто панического ужаса. — А лучше папу и вовсе почаще радовать.       Его ладонь неторопливо надавила на её макушку, вынуждая девушку присесть перед мужчиной на колени.       — Как же ты похожа на свою мать, — его шепот был практически не слышен.       Девушка была словно под гипнозом, как жертва, пойманная хищником и понимающая, что назад дороги нет, что ничего уже исправить или сделать невозможно. Смирение. Ее верная подруга. Тишину комнаты нарушила возня расстегивающегося ремня. Глухо звякнула пряжка. Звук, от которого желчь тугой волной подкатывает к горлу. Ничего не замечая, мужчина начал нежно поглаживать ее чёрные, непослушные волосы. Такие любимые, и в той же мере ненавистные его сердцу. Тонкие женские пальчики подцепили белье и ловко стянули его вниз.       — Какая ты у меня молодец, — шептал он низким голосом, томным от предвкушения, — послушная, сладкая девочка.       Голос едва ощутимо дрогнул, когда его член погрузился в тёплый девичий рот. Глухой стон прошелся по комнате, смешиваясь с частыми хлюпающими звуками.       Свеча практически догорела, и пламя уже не танцевало так энергично и задорно, как в самом начале. Оно становилось всё меньше и слабее, готовясь окончательно угаснуть. На стол осели последние пылинки, весело витавшие до этого в воздухе. Больше их ничего не ждёт, кроме влажной ветоши, что смоет всю их жизнь одним размашистым мазком.

***

      В какой конкретно момент её жизни, что-то окончательно пошло не так? Слишком сложный вопрос. С самого рождения ей приходилось бороться за своё право на существование. Когда мать её только родила, то подумала, что ребёнок мертв. Но судьба решила не сжалиться над бедной малышкой, а даровать ей жизнь в этом, забытом всеми богами городе. Она жила вдвоем с матерью, и они вместе боролись за место под этими сводами гнилой пещеры, которую многие люди зовут своим домом. И мама действительно старалась. Старалась, как могла. Очень часто в их дом приходили неизвестные мужчины, и мама с ними закрывалась в комнате на какое-то время. Зато после их прихода на столе появлялась какая-никакая, но еда. А девочка росла. Из-за нехватки еды и солнца, частых болезней, постоянного холода и сырости в доме, девочка так и не смогла преобразиться из гадкого утёнка в прекрасного лебедя. Возможно, если бы они жили на поверхности, она бы выглядела совершенно иначе, но судьба распорядилась по-другому. Болезненная худоба, черные, неровно обрезанные по плечи, волнистые волосы, не имеющие даже намёка на здоровый блеск. Тусклые голубые глаза, которые в совокупности с плескающейся на их дне равнодушной пустотой, давали действительно устрашающий эффект. Пустота в её взгляде пугала окружающих всегда. Ещё ощутимей она стала после смерти матери. В её гибели не было ничего удивительного. Беспорядочная половая жизнь на протяжении многих лет дала ожидаемые плоды. Во всяком случае так говорил отец.       Он появился на пороге дома буквально на следующий день, после её смерти. Ворвался в жизнь убитой скорбью девушки, и пустил там свои уродливые корни. Поначалу он действительно вел себя, как примерный отец. Всегда приносил еду в дом, покупал одежду, вселял надежду. До поры, до времени. Надолго его не хватило. Да и даже знай она его истинные мотивы, могла ли она сопротивляться? Может быть и да. Но в ней тогда жила эта сраная надежда на лучшее, на то, что даже её жизнь может стать хоть капельку лучше, чуть приятнее. Эта надежда и погубила в ней всё людское. С той самой ночи, как отец пришел к ней в комнату и дал понять, для чего именно ему нужна любимая доченька, она решила, что чувствовать — это не для неё. Эмоциональный диапазон был сужен до маленькой точки, которую она поставила на своей жизни. И таким образом она проживала уже сколько? Год? Два? Нет, уже года три. Счет времени она давно уже не вела, ей было это абсолютно не интересно. Жить так — не интересно. Жить так — больно.       Она задержала взгляд на отражении в тазу с водой. Какая жалкая. Окунула в воду тряпку, выжимая её, и окрашивая воду серым. Уборка отвлекала. Во время неё получалось унестись мыслями куда-то далеко, придумать себе иную жизнь, придумать иную себя. И растворяться в этом приятном самообмане, разрушая себя всё больше и больше. Ведь вынырнув из этого омута обратно в суровую реальность, она получала от жизни очередную пощёчину.       Провела рукой по волосам. Ниже плеч отросли, пора состригать. Она не собиралась отращивать волосы, потакать прихотям этих кабелей, любящих хвататься за хвост при любой возможности. Она не хотела, чтобы в ней видели женщину. И хоть природную женственность, увы, не изгнать, внешне можно было себя уродовать, как душе угодно. Впрочем, короткие волосы не так уж сильно её и уродовали, но свою мечту о длинных, роскошных волосах, она похоронила вместе с мечтами о счастливой жизни.       Вышла на кухню и стала рыться по ящичкам в поисках ножниц. Она помнила, что они хранились всегда в отсеке с другими кухонными принадлежностями, в виде ложек и вилок, а также прочей мелкой утвари. В этот раз ножниц не оказалось на своём законном месте. Взгляд пробежался по каждой поверхности кухни, пытаясь отыскать нужный предмет. Лежат на кресле. Странно. Видимо ненавистный родственник ими недавно пользовался. Схватив ножницы, девушка подошла к зеркалу, предварительно постелив под ноги огромную старую газету. Тонкие пальцы оттянули первую прядь и поднесли к ней лезвия.       — Не смей этого делать.       Ножницы упали с глухим звуком, отлетая под деревянный стол. Тяжело сглотнув в момент пересохшем горле, девушка медленно повернулась в сторону говорящего.       — Прости, папа, я думала так тебе больше понравится.       Мужчина подошел ближе к своей жертве, и одарил ее нежной, лицемерной улыбкой. Напряжение в воздухе нарастало с каждым шагом. Девушка невольно сделала шаг назад.       — Я просил тебя не стричь волосы. И ты снова решила поступить по своему. Какая жалость. Ты меня снова расстраиваешь.       Наигранно-грустный вздох никак не вязался с насмешливой улыбкой на губах. Словно синим пламенем горелки, его глаза прожигали точно такие же глаза напротив, но уже было понятно, кто именно проиграет в этой битве. Девушка опустила голову, стараясь спрятать свое лицо в так и не обрезанных волосах. Судорожный вздох прозвучал одновременно с касанием мужчины. Он заботливо заправил переднюю прядь волос ей за ухо. Пальцы переместились на острый подбородок и приподняли голову, чтобы продолжить эту мучительную пытку взглядов.       — Ты перестала меня слушаться. Все делаешь, словно на зло. Моя дорогая, ты полностью копируешь свою мать, — не отрывая руки от подбородка мужчина наклонился ближе, почти соприкасаясь губами с губами напротив. — Ты же не такая. Ты не та грязная шлюха, отсасывающая всем подряд. Ты моя элитная девочка. Я отбираю для тебя самых лучших мужчин, и чем ты мне платишь за такую заботу?       Губы девушки гневно затряслись, а в глазах, впервые за долгое время, кроме пустоты появились искряные отблески глубоко запрятанной ненависти. Мужчину это только позабавило.       — Ненавидишь меня? Как это подло. Если бы не я, ты бы давно гнила на ближайшей свалке, а твои останки сожрали грязные и вонючие шавки. Не считаешь ли ты, что должна просить у меня прощения?       Хватка на подбородке усилилась, неприятно сдавливая кожу. Девушка резко одернула голову, не прерывая зрительного контакта со своим мучителем.       Секунда, и резкий удар по щеке заставил обессиленную девушку упасть на пол, больно ударившись об угол стоящего рядом стола. Глаза защипало от боли и унижения, а ещё от жгучей ненависти к самой себе. Даже не к нему. Она ненавидела себя за собственную слабость, беззащитность и бесхребетность. В груди всё раздирало от приближающейся истерики, которую она всеми силами пыталась заглушить. Как всегда.       Мужчина присел на корточки и схватил девушку за волосы, приближая ее лицо к своему. Жар его дыхания опалял и заставлял сердце биться в бешеном темпе. Отец был чертовски зол.       — Повторяю вопрос для особо одаренных. Не считаешь ли ты нужным передо мной извиниться?       Задавая вопрос, он делал долгие паузы после каждого слова, прекрасно понимая, что это заставляет дочь дрожать от страха. И извиняться за такое поведение она будет очень долго. Долго и качественно. Как ему нравится. Он ждёт ответа. Но слышит лишь тишину и еле слышный скрип чужих зубов. Это заставляет его рассвирепеть ещё больше.       Схватив девушку за горло, он со всей силы ударил ее макушкой об пол, заставляя застонать от боли. Ладонь сжалась, не давая впустить хоть каплю воздуха в легкие. Девушка неосознанно впилась пальцами в его руку, в отчаянной попытке ослабить хватку, но силы в этой борьбе были не равны.       — Плохая девочка, — прошипел мужчина, ещё раз ударяя её головой об пол.       Девушка начала обмякать в его хватке, а ее руки раскинулись в разные стороны, словно принимая свою участь в полном смирении. Она слишком долго ждала этого момента и не могла насладиться им в полной мере. Так почему же в её голове бьется только одна мысль: борись, борись, борись! Прочь из головы. Всё, чего она хочет, так это освободиться. Исчезнуть. Умереть.       Ослабевшая рука наткнулась на какой-то острый предмет, лежащий неподалеку. Глаза девушки распахнулись, и в мужскую шею вонзились ножницы, выпуская наружу кровь пульсирующими толчками. Глаза мужчины расширились от удивления и испуга, а хватка на горле девушки мгновенно ослабла, позволяя ей наконец-то вздохнуть полной грудью. Но мозг понимал — этого недостаточно. Резко вытащив ножницы из страшной раны, она снова воткнула их немного ниже. Мужчина повалился на пол, пытаясь унять кровотечение беспорядочными движениями ладоней. Девушка тяжело дышала, но осознание приходило как никогда четко: это её шанс. Она уже сделала этот отчаянный шаг, и если сейчас не доведёт дело до конца, то её жизнь станет для неё кромешным адом. Мысленно усмехнулась глупости сравнения. Она же и так живет в кромешном аду.       Запрыгнув сверху на мужчину и снова вытащив ножницы, она потонула в неистовом хороводе собственной ярости. Вся боль, что копилась в ней годами, теперь вырвалась наружу и сводила с ума своей силой и мощью. Её крик вырывался из самых глубин души, и именно поэтому он был таким отчаянным, таким звонким и мощным. Лицо становилось влажным, а на глаза словно упала красная пелена. Нет сил и желания останавливаться, нет больше и капли жалости к лежащему под ней человеку. А была ли она вообще когда-нибудь? Не было ничего, кроме того, что наконец то вырвалось наружу.       Рука обессилено упала, а ножницы выпали в сторону. Красная пелена перед глазами оказалась всего лишь кровью. Его кровью. Осознание случившегося пришло к ней не сразу, но с каждым ударом сердца становилось всё отчетливее. И не было ни страха, ни отвращения. Вернулась привычная пустота.       Словно стеклянные, холодные голубые глаза осматривали результат своих стараний. Отец лежал в луже собственной крови, невидящим взором утыкаясь в осточертелый, рыхлый потолок. Такой конец был для него вполне заслуженным. Она даже рада, что сделала это своими руками.       Поднявшись и еле устояв на ватных ногах, девушка подошла к тумбе на которой стоял чан с водой, и начала механически умывать руки и лицо. Стереть с себя сегодняшний день. Стереть с себя все его касания. Стереть с себя саму себя. Но возможно ли это? Она сомневалась.       Оставался только один выход. Тщательно вытерев влагу полотенцем, она достала из нижнего ящичка небольшой нож. Силы сделать всё самой и наконец уйти из этого блядского мира, так и не пришли, несмотря на произошедшее. Но теперь она свободна и сможет все исполнить не своими, так чужими руками.       Накинув на окровавленное платье старое, затасканное пальто, она вышла на улицу, вдыхая воздух полной грудью. Даже неприятный запах фекалий, рвоты, и гниющего мусора, витающий в этой местности, не вызывал отвращения. Сегодня это было ароматом свободы. Отвратительным ароматом свободы. Свобода в этом мире тоже воняет.       Покинув дом, она побрела по улочкам, то и дело натыкаясь на беспризорных кошек и пробегающих мимо крыс. Романтика подземного города была неизменна. Ноги сами несли её прямо, а она не старалась запоминать дорогу в обратную сторону, ведь знала, что больше не вернётся туда. Замутненные своей целью глаза смотрели по сторонам, но даже не всматривались в окружающую местность. Незачем было. Она искала того или тех, кто позволит ей наконец закончить свои скитания.       — Эй, а что тут в настолько поздний час делает такая малышка? Может тебе помочь дойти до дома, а?       Самоуверенный голос, сопровождаемый лошадиным смехом, не заставил ее испугаться или бежать. Она улыбнулась и тяжело вздохнула. Видимо ее личность окончательно сломалась, раз она с большей радостью готова принять кончину в муках насилия, нежели в одиночестве и спокойствии от своей же руки. Ноги остановились. Нет смысла двигаться дальше.       Чужие руки ухватили ее за талию и прижали спиной к себе.       — Какая покладистая малышка. Нам это нравится.       Перед ней появился второй мужчина, внешне бывший очередным неухоженным пьяницей. В этом городе каждый второй был именно таким. Руки по-хозяйски схватились за её груди, сминая их, словно тесто. Подол платья приподнялся, и грубые мужские ладони огладили худые бедра. Запах спиртного ударил в нос, но она даже не поморщилась. Этот запах был для нее нормальным. Привычным. Шея оголилась и мокрые губы начали зацеловывать ее, оставляя холодящий след от слюней. Она закрыла глаза, принимая свою участь, отдавая всё на волю случая. Из глаз закапали слёзы. Откуда они у неё? Годами же пыталась их в себе держать, а тут стена дала трещину. Оплакивать себя начала? Пусть так, так проще дать объяснение своему поведению. Никто, кроме неё самой, её не оплачет.       Неожиданно хватка с двух сторон ослабла, и ее бесцеремонно откидывают в сторону, заставляя больно удариться о неровную стену. Девушка сползла по ней вниз и закрыла лицо руками. В голове сплошная пустота, это просто невыносимо. Рядом происходит какая то потасовка. Крики, звуки ударов, чей то скулеж. Плевать. Даже не интересно посмотреть в чём там дело. Уже нет сил даже чувствовать интерес. Рука непроизвольно потянулась к карману, в которой лежал взятый из дома нож.       — Эй, ты как, в порядке?       Плечи не слишком сильно потрясли, заставляя девушку поднять голову. Перед ее глазами оказался молодой светловолосый парень, который с беспокойством осматривал лицо девушки перед собой. А она продолжала просто смотреть ему в глаза, но словно сквозь него.       — Черт, она похоже в шоке, — вынес он вердикт после её долгого молчания. — Может воды?       Она окончательно очнулась от ступора, и всё-таки осознано посмотрела на парня. Его слова она пропустила мимо ушей.       — Что? — тихо переспросила       — Запущенный случай. Не переживай, мы тебя не обидим. Спрашиваю, ты пить хочешь? — терпеливо произнёс парень.       — Я не хочу пить,— прошептала она. Да, пить она не хотела. Она хотела умереть.       —Ты далеко живешь? Мы тебя проводим.       — У меня больше нет дома, — и как он только мог расслышать ее шепот.       К светловолосому парню подошел второй. Невысокого роста, с чёрными, опрятно уложенными волосами и беспристрастным взглядом, который, словно сканер, проходился по каждому участку её тела.       — Как тебя зовут?       Его голос был приятный, она это моментально заметила. Рука непроизвольно дернулась, задевая нож в кармане. И это было словно напоминание о ее цели. И зачем только они помешали? Её долгое молчание парни истолковали по своему.       — Пошли, Фарлан. Судя по всему, ей не нужна наша помощь. У нас и так полно дел.       Парень сделал шаг назад, а его светловолосый друг тяжело вздохнул и поднялся на ноги, собираясь следовать за ним. Девушка запаниковала. Они ее шанс. Она не хочет больше ждать. Кровь отца начала маячить перед глазами, заставляя девушку дрожать всем телом.       — Кушель.       Темноволосый парень резко остановился и медленно повернулся в её сторону. В его серо-голубых глазах промелькнула едва заметная боль и тоска, которая мигом скрылась за маской безразличия. Он вернулся к девушке и начал ее осматривать словно другими глазами.       — Что? — его приятный голос стал более напряженным.       — Говорю, — судорожный вздох, чтобы унять эту блядскую дрожь, — говорю, меня зовут Кушель.       Парень присел на корточки, изучающе всматриваясь в лицо девушки. Она словно на миг стала ему интересна. И ей он тоже стал по своему интересен. В своих целях.       — А твое имя? — тихо спросила у него девушка.       Он минуту вглядывался в её глаза, и всё же решил ответить:       — Леви.       Девушка улыбнулась, от чего брови парня немного нахмурились. Рука потянулась к карману, нащупывая пальцами рукоятку ножа. Медленными движениями доставая предмет, она не сводила с парня глаз, но он моментально заметил ее движение и напрягся:       — И что ты по-твоему, делаешь?       Продолжая улыбаться, девушка выставила на обозрение нож. Светловолосый парень, судя по словам брюнета, Фарлан, схватил друга за плечо в попытке отодвинуть от неадекватной девчонки. Но в миг замер, когда она перевернула нож острием в свою сторону и протянула его парню.       — Прошу тебя, Леви…       Он непонимающе перевел взгляд с ее глаз на нож и обратно.       — Что ты хочешь?       — Прошу тебя, Леви. — Она прикрыла глаза и открыв их, чуть не заставила парня отшатнуться от себя. Столько горящей уверенности и мольбы было в этом взгляде, — умоляю, убей меня…