Дешёвое кино с плохим концом

      Просыпаться в холодном поту стало моей ненавистной привычкой.       «Нам лучше расстаться» — фраза, подобная раку последней степени, убивает меня вот уже триста шестьдесят пятый день, но никак не добьёт. Во сне приходит в красивом одеянии, дразнит, нашёптывая, какой жалкой стала моя жизнь без него.       Сегодня вторник, значит, нужно идти за очередными таблетками. День будет многообещающим, особенно в такой холод.       Врач выписывает рецепт, в конце провожая фальшивой улыбкой. Врач говорит, таблетки помогут, спасут. Тогда почему я всё ещё болею? Почему храню все подарки и совместные фотографии? Почему не могу избавиться от случайно оставленной одежды? Почему не хочу его забывать?       Психолог на каждом сеансе задаёт миллион ненужных вопросов, мусоля моё детство, ведь «именно оттуда все проблемы». Чушь полная. Как это связано с изменой мужчины? Пытается мне мозги запудрить. Какого чёрта я до сих пор хожу сюда? Ах, да, ради мамы. Все эти цирковые представления терплю ради неё.       Осталось четыре минуты. Потерпи, Йеджи, сейчас она до конца договорит свою бесполезную речь и пойдёшь отдыхать с подругой. О, да, я хорошенько оторвусь. Год без этого мудака, ревности, ссор, разбросанной одежды по квартире, бесконечных ожиданий о лучшей жизни, претензий к моему характеру и секса. Насчёт последнего, конечно, обидно.       Чёрт бы побрал этого Бога, который, создавая меня, забыл добавить несколько тонн пофигизма ко всему дерьму, что происходит в жизни.       — Йеджи, вам действительно нужна терапия?       — Будь она мне нужна, не задавали бы этот вопрос, — очередной вздох специалиста по лечению душ. — Просто напишите записку, что я здорова. Отдам её маме и перестану надоедать своими появлениями.       — Сеанс окончен. Приходите через четыре дня.       Ага, обязательно. Сейчас даже напоминание поставлю. В который раз обещаю себе начать с чистого листа новыми красками, но рука тянется к любимым, что сделали душевным инвалидом.

***

      Гадство! Лежала бы сейчас в тёплой постели, обернувшись любимым зелёным пледом, но вместо этого сижу на грязном унитазе в не менее грязной уборной какого-то второсортного клуба. Хочется телепортироваться домой, попить воды и завалиться на мягкую кровать. Тело ватное, желудок только и делает, что пытается не выпустить выпитое наружу, а мозг готовит напутствующую речь для завтрашнего утра.       Мне плохо. Мир кружится. Тело обмякло. Пытаюсь набрать чёртово сообщение, но стираю в пятый раз. Утром, когда я представляла себе вечер в компании подруги, не предполагала, что она решит напоить меня. Сучка.       Юна в пьяном состоянии частенько писала сообщения своим бывшим, потому что мозгов хватало именно на это. Если тогда я всячески её осуждала, сейчас, будучи в такой же ситуации, думаю в точно таком же направлении. Только есть проблема: я не знаю что написать. Скучаю? Ни черта. Проклинаю? Не осталось сил.       Открываю галерею. На экране телефона наша последняя фотография, где мы ещё счастливы. Я так и не набралась смелости удалить следы нашего счастья.       Нет смысла себе врать. Мне его не хватает. Тоскую.       Кабинка и всё, что в ней находится, плавно танцуют вальс. Работающие на износ внутренние органы поднимают белый флаг. Особенно плохо приходится желудку. Подрываюсь на месте, приподняв крышку унитаза, делюсь всем выпитым с «другом». Желудок сейчас ненавидит меня.       — Йеджи! Ты тут?! — всё плывет перед глазами, язык онемел, в руках заканчиваются силы и я падаю на грязную плитку.       — Йеджи! Мазохистка ты недоделанная, сегодня ты не помрёшь! — следующее, что я помню, — тёплые руки подруги и накрывающая словно мягким одеялом тишина. Мне снился он, мой Уён.       После твоего ухода вбила в голову истину — если признаюсь, что не могу без тебя жить как раньше, значит, проиграю самой себе. Сегодня я сделала это. Но чего я добилась?       У Юны всё-таки получается привести меня в чувство. Как загипнотизированная смотрю на грязно пятно в зеркале. А нет, это, оказывается, я. Насильно открывается запретная дверь.       «Всё отдал бы на свете, чтобы каждый день видеть тебя такой: уставшей после работы, растрёпанной, с тёмными кругами под глазами, беспомощной, но такой любимой», — говорил он, проводя нежно по волосам.       Видел бы ты меня сейчас Уён… Жалкая, пьяная, грязная.       «Никому и никогда не позволяй потушить тот маленький огонёк внутри, что делает тебя живой».       Только ты один знал моё слабое место, Уён. Знал и ударил именно туда. Почему?

***

      С неудачного празднования годовщины прошла неделя. Неспеша возвращаясь домой с вечерней пробежки. Поднимаясь вверх по лестнице, слышу ссору соседей-молодожёнов, что переехали в новенькую квартиру пару недель назад. Хмыкаю. Ненадолго их хватило. До ушей чётко доходит:       — Да как ты мог? Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — замедляю шаг. — Идиотка! Дура! Как я могла тебе так слепо верить?! — сердце пропускает удар. — Проваливай из моей квартиры! Катись к ней!       Везучая, ты хотя бы можешь его выгнать, закрыть дверь и поплакать в подушку. Смелая, — думаю о ней, — я вот тогда была трусихой.       «Ты знал, что я не устрою разборки в машине. Страх попасть в аварию был сильнее. Ты знал и рассказал о Ней именно сейчас. Мой взгляд прикован к капле бокового окна машины. Она гипнотизировала, падая вниз также медленно как и наши отношения. Единственное чего мне не хотелось — заплакать. Нельзя! Тебе не нужно видеть моих слёз. Как-то однажды ты сказал, что я плачу для вида, вызывая жалость. Ты видел в моих слезах всё что угодно, но не боль.»       Прислушиваюсь, но вместо объяснений слышу лишь жалкое оправдание. Да, подруга, ну и тряпку же ты себе выбрала… А сама что, лучше? Кажется, в отношениях с Уёном это место занимала я.       «Каждый раз, слыша шорох, вздрагивала. Как бы не было больно признавать своё поражение, но до боли хотелось, чтобы его рука хоть раз дотронулась моей, но этого не случилось. Ни через минуту, ни через десять. Он только и делал, что молча переключал коробку передач.»       Когда я уже поднялась на свой этаж, драма закончилась. Набираю код так медленно, как это возможно. Борюсь с желанием обнять подругу по несчастью. Она как раненый зверёк. Наверное, не подпустит к себе. Я бы точно не подпустила.       Открываю дверь, но не переступаю порог. Оставь я её сейчас одну, есть вариант узнать в новостях о самоубийстве молодой девушки, и никто не узнает истинную причину поступка. Была не была! Закрываю дверь.       — Что планируешь дальше делать? — отлично, Йеджи, именно так и нужно поддерживать. В ответ только всхлипы. — Поднимайся, пойдём ко мне.       — Оставь меня одну! Ничего не хочу! Уйди! Уйди! Уйди!       — Ладно. Хочешь реветь — реви, только не тут. Руку на отсечение даю, соседка из пятьдесят седьмой квартиры смотрит за всем происходящим в глазок.       — Мне всё равно! — она начинает ещё сильнее реветь.       — Хочешь выпить? У меня есть соджу в холодильнике, — не сопротивляется. К сожалению, раненое сердце лечится только таким лекарством.       Не помню сколько проплакала новая знакомая, но мне это стало надоедать. Может поэтому Уён ненавидел женские слёзы? Или просто не знал как успокоить? Да-да, оправдывай его, жалей, чтобы возненавидеть себя ещё больше. Тупица.       — Держи, — протягиваю пачку сухих салфеток.       — Ты очень хорошая, — горько усмехаюсь её способности. Не каждой дано оставаться вежливой после недавнего концерта.       — Зато ты слишком правильная, — ставлю волшебный напиток на журнальный столик, — пей, легче станет.       Какое-то время в комнате была слышна лишь утекающая жизнь: звуки проезжающих машин; тихий топот соседа сверху, как всегда тренируется; крики радостных детей на площадке; очередное объявления через громкоговоритель и такое тихое шипение пузырьков в открытых банках.       — Легче стало? — вижу, как соседка тянется за второй.       — Как-то странно. Ещё полчаса назад я была самой несчастной, но сейчас мне так хорошо! Ты что-то сюда подмешала?       — За меня это уже сделали, — она непонимающе посмотрела на меня, — производители, — взглядом указываю на банку.       — О, я даже имени твоего не спросила.       — Сон Йеджи, или просто подруга по несчастью.       — А я Ким Йонг. Получается, тебе тоже муж изменил?       — Парень. Только вот думаю радоваться или грустить, что не муж.       — Наверное, радоваться. Я понимаю, что придётся ещё раз встретиться с этим недостойным, чтобы официально развестись, — соседка тяжело вздохнула, приставив холодную банку ко лбу.       — И давно твой парень… бывший парень изменил?       — Сегодня триста семьдесят второй день, — Йонг присвистнула, — да-да, я занимаюсь этим бесполезным делом. Никто мне не запретит. Поняла? — она лишь слегка улыбнулась.       — Да ты всё ещё любишь его, подруга, — громко цокаю.       — Нет, просто память хорошая.       Она осталась при своём мнении, я не стала дальше оправдываться.       Мы снова погрузились в себя, не нарушая такую приятную тишину. Мой взгляд упал на маленькую статуэтку в форме сердца. Самый первый подарок Уёна. После были ещё, но эту я берегла и хранила как нечто ценное. Берегла, пока не узнала о Ней. С тех пор ни в чём неповинный подарок обречён навсегда остаться напоминанием: любовь — боль.       Загорелся экран телефона. Йонг увидела на заставке нашу совместную фотографию.       — Можно посмотреть? — протягиваю свой телефон.       — Неужели нельзя было всё вернуть, раз вы так любили друг друга?       — Я тогда готова была его простить. Думала, сможем наладить отношения, при условии, что он выкинет ту дрянь из своей жизни. На всё готова была ради наших отношений. Нам тогда было что терять, всё-таки семь лет хороший срок… так думала я, но для него оказывается эти года не имели никакого значения.       — Уён, пожалуйста, не совершай глупость, — хватаюсь за него как за спасательный круг. — Наши отношения все ещё можно вернуть, я прощу тебя, прощу, только не уходи.       — Как ты надоела! — вырывает руку. — Ты такая жалкая, Йеджи! Зачем унижаешься? Я люблю другую! Люблю! Она даёт мне всё, что ты не даёшь!       — Вот мерзавец! — срывается соседка. — Ой, прости. Я такая злая на этих мужиков! Как можно было?       Она абсолютно права. Нет ничего больнее, чем услышать от человека, с которым на край света готова, признания в любви другой.       — Выходит, свадебная клятва не гарантирует «долго и счастливо»?       «Йеджи, даю клятву быть с тобой, что бы с нами не произошло. Оберегать, радовать каждый день, в ссорах закапывать свою гордость поглубже, в спорах идти на компромисс. Быть верным до конца наших дней и любить в старости не меньше, чем сейчас.»       — Любовь вначале завязывает глаза плотной розовой лентой. Ты не можешь увидеть кто на самом деле перед тобой, слышишь только сладкие слова и слепо идёшь на их зов, — тянусь за новой банкой.       — Хорошо у вас детей не было, — слова, что легко слетают с её губ, оставляют поверх старого шрама на еле работающем сердце новый порез.       Голоса детей на улице уже не слышны, убежали домой. Дети — главная причина, по которой снимаю квартиру именно в этом месте, а не где-нибудь на окраине. Эти малыши напоминают о моей ошибке и о том, что больше никогда не стану мамой. Правильно Юна делает, что называет меня мазохисткой.       — Раз у нас вечер откровений… Когда Уён ушёл, пошли задержки, — глоток. — Забавно, да? Но на тот момент мне уже хотелось ребёнка меньше всего, — ещё один. — Все тесты показали две полоски, — и я замолчала.       — Йеджи, я хочу ребёнка. Мы с тобой столько лет вместе, пора расти как семья. Надо пожениться и расплодиться. Хочу, чтобы после работы меня встречала ты с нашим малышом на руках. Ты будешь самой лучшей мамой, а я крутым папой.       — Уён, я тебя не узнаю, — ныряю как можно глубже в тёплые объятия, — ты никогда не говорил про детей. Что с тобой сегодня случилось?       — Понимаешь, у всех моих друзей и коллег есть дети. Один я как дефектный среди них.       — Я не могла забеременеть почти год, его это злило. Тогда «дефектной» чувствовала себя я. Врачей и больницы я видела чаще его самого. Лелеяла слабую надежду, пыталась ещё и ещё, в отличие от… Когда окончательно убедилась в своей беременности, с тяжёлым сердцем решилась на аборт.       — Йеджи, бедняжка, не представляю, как ты смогла справиться со всем этим говном одна…       — Вот и я сейчас не знаю. Как? — в комнате стало жарко. Нужно открыть окно.       — Ты, наверное, сейчас назовёшь меня глупой, но в последний момент понимаю, что хочу оставить ребёнка. Думала, если не он сам, так хоть маленькая версия Уёна будет всю жизнь со мной, — холодный ветер помогает мне не расплавиться под напором воспоминаний. — И за эту эгоистичную мысль была наказана. На следующий день я увидела его с… Ней. Счастливые. Той же ночью от переживаний случился выкидыш и я взорвалась во второй раз, ещё с такой силой, что словами не передать. На успокоительных выкарабкалась, — рука Йонг с соджу зависла в воздухе. Как я выглядела сейчас в её глаза: жалкой или не заслужившей такого финала?       Этой ночью было много разодрано старых ран. Все кровоточили как в первый раз. Слёз было не избежать, но было всё равно, как Йонг отреагирует, даже если упрекнёт как Уён. Обидно не станет. Привыкла.       — Поплачь… — тихо, не стыдя за слабость, проговорила Йонг, — только не держи в себе, заболеешь.       Мы обе оплакивали свои разбитые сердца, потерянное время, силы и подорванное доверие. Признавали поражение.       Пусть сегодня стены этой квартиры увидели и услышали многое, но с рассветом Йонг и я укроем наши слабости от всех в невидимую мантию. С новым рассветом мы начнём новую жизнь. Мы пообещали себе.       Алкоголь сделал своё дело, глаза слипались, мозг ушёл в «спящий режим», сил на обустройство спального места соседке не осталось. Решили уснуть вместе на мягком диване, в одежде. Так даже теплее. Когда же сон полностью накрыл с головой, мой телефон бесстыдно оповестил о новом входящем сообщении:

«Йеджи, я сильно облажался… Давай поговорим?»