Дистанция (близость)

В комнате дурманяще душно от спертого воздуха, режущего ноздри прогорклостью сигаретного дыма и сладостью пролитого коктейля; переработанного до кислородного голодания десятком сгрудившихся в тесной комнатке тел. Лишь легкая дурнота выводит Дазая из транса, в котором он бездумно покачивал бедрами под электронную музыку.     От дымного запаха не скрыться – въелся в пальцы и волосы, тянется по коридору, снова усиливается ближе к кухне. Осаму и не прячется: вдыхает прохладный воздух вперемешку с остатками рассеявшегося марева, наслаждается теплой горечью под языком.   Гоголь шумно вваливается в кухню и просит подвинуться, и Дазай закатывает глаза, но не отвечает. Игнорирует так же показательно, как Николай – капризничает, но все же уступает и сдвигается к краю подоконника. Места предостаточно, но плечо вжимается в плечо, а бедро – в бедро.   По законам вписок им положено поговорить по душам, но два самых болтливых человека в компании молча стоят, привалившись друг к другу, и даже дыхания не слышно в приглушенной пульсации бита.   Кого ни спроси, скажут, что между этими двумя не может повиснуть тишина. Молчание – нечто неестественное, болезненно честное для тех, кто прячет свою суть между строк. Дазай оглаживает кончиками пальцев чужую кисть, большую и холодную, и даже не смотрит в лицо Гоголя. Словам и улыбкам нельзя доверять: надрывные и натужные, они редко значат то, что должны. А в людях, отчаянно пытающихся обрести вкус к жизни, надсадного больше, чем искреннего.   Ладонь ложится в ладонь, и Николай сплетает их пальцы; лишь самые кончики, потому что их близость – дистанция. Три шага вперед, два назад, каждый из которых – небрежная открытость на грани вызова: давай, оттолкни меня. Приятно, когда не отталкивают. Еще приятнее видеть, что вы отстранились одинаково далеко.   Улыбкам нельзя доверять – оттого одна пара губ ищет другую наощупь. Все, что можно, вывернуто наизнанку: в молчании – честность, сплетение рук и невинные прикосновения – ближе и опаснее интимных и жарких. Оттого Осаму не дает поцелую быть нежным слишком долго, толкается языком в зубы и бесцеремонно вторгается в приоткрывшийся рот.   Гоголь, словно обжегшись, отдергивает руку, лишь чтобы стиснуть ей подвздошную косточку, вцепиться прямо над ягодицей. Обязательно слишком крепко, ведь если в жесте недостаточно артистизма, значит, слишком много уязвимости. Дазай льнет чересчур жарко и тесно, чересчур ощутимо вешается Николаю на шею. Делает вид, что идет вабанк в надежде испытать опасливый трепет и найти, найти...   Они пасуют одновременно: разрывают поцелуй звонко и до брызг слюны резко,  отстраняются суетливо, словно и не разворачивалась хорошо поставленная страсть. Близость – дистанция, и разделить до последней секунды угасающий жар, слишком нежный и бережный – нарушить ее.   – Ты отвратительно слюняво целуешься, – бросает Осаму, утирая блестящие губы. – Так о чем мы?..   Гоголь усмехается и подхватывает беседу.   Слова и улыбки – ложь, молчание – искренность, дистанция – близость.