Однажды появится новое имя, которое превратит предыдущее в пыль

— Знаете, Феликс, я ни на что не намекаю, но, — Минхо шумно отпил ещё не остывший кофе и поморщился. Выглядел он довольно бодрым для такого позднего времени, всё так же загадочно улыбался, зажимая нижнюю губу зубами, и часто-часто моргал, что не могло не вызвать умиление в окутанных туманом глазах Феликса. — Есть у меня друг, и он тоже алкоголем решал все свои проблемы. И знаете, до чего всё дошло? — ещё один большой глоток и интригующая пауза. — Я не должен рассказывать вам это, но понимаю, что надо… Он отключался в людных местах, и ладно, если бы его только грабили. Его избивали, Феликс, а он в это время был без сознания, и только это его от смерти и уберегало. — А при чём тут я? — парень старался не отвлекаться на проезжающие мимо дорогие автомобили и на прохожих не смотрел, но от слов психолога, а точнее от его взгляда, уже напоминающего пытку, хотелось отвернуться. В кофейне, которую выбрал Минхо, пахло ванилью и сахарной пудрой. «Спасибо, что не корицей». Но даже один вид булок, яблочных улиток и пирогов со сливками напоминал о Хённи. Всё вокруг было Хёнджином. — А вы разве не пьяны сейчас? — Но я… Я просто старого друга встретил, а не проблемы свои запивал, — парень выдавил усмешку и тоже смочил горло горячим кофейным напитком, который, увы, напоминал Криса. — Как часто вы пьёте? — Да нет у меня проблем с алкоголем, док. Просто… Знаете, я тоже не должен это говорить, но у него как бы… Ладно, у него кое-что смертельное, и вот мы выпили за встречу. Точнее он-то как раз горе своё заливал, а я за компанию… Бля, как сложно. Не могу с мыслями собраться, — парень улыбнулся, а затем хрипло рассмеялся. Минхо с таким серьёзным выражением лица выслушивает его бредни, что становится до тупого смешно. — У меня проблем нет, а вот его я бы к вам отправил. — Отправляйте, — Минхо тоже губы растянул и, как и Феликс, сцепил руки в замок на столе. Они могли сойти за кривые отражения друг друга, но не внешне, а по внутренним схожестям. Чуял Минхо что-то потаённое в своём пациенте, и, пока он не разгадает этот ребус, он не успокоится. — Док, а… А можно на ты? — Можно, — мужчина кивает не только Феликсу, но и своим флешбэкам. Такие же светлые волосы, огромные глаза и неуверенное «я не знаю, как мне жить, док… Как остановиться и не резать себя…» Первый сеанс с Чонином тоже продлился дольше привычных 50-ти минут, и Минхо тоже чувствовал, что есть в парне нечто такое, что он должен отыскать, расколоть и освободить. Он тогда не ошибся и сейчас уверен, что чутьё не подводит. — Супер, — тёплое помещение немного разморило Феликса, но кофе и два стакана воды с лимоном должны воскресить. Минхо дал добро на неформальное общение, и это тоже пьянило и покачивало Феликса из стороны в сторону. А может, он просто поддался лёгкой фоновой музыке, которая на слух была такой же сладкой и тянущейся, как карамель на десертах. — Спасибо, Минхо. — За что именно ты благодаришь? — Не знаю… — снова проезжающие машины за стеклом отвлекали и снова парень улыбался своему решению написать психологу, встретиться с ним. — Просто спасибо, что ты такой… Хороший. Феликс ещё не решил, какую невидимую верёвку ему рубить, думал, психолог подскажет, он ведь за этим ему несколько сообщений подряд большими буквами отправил. Но вот, что странно: сейчас в компании такого Минхо и двух чашек кофе о себе говорить не хотелось, похуй на все вопросы и сомнения. Хотелось узнать самого психолога поближе, услышать о его сомнениях и о жизни в целом. Не может же он быть таким идеальным, а пьяные глаза Феликса, представьте себе, видели Ли Минхо как раз таким — самим совершенством. — Спасибо за комплимент, — мужчина снова кусал губу и не прекращал улыбаться. Его явно веселило покачивающееся тело напротив. Он и сам начал плавно водить головой, подхватывая расслабляющие волны музыки. — Так что у тебя за срочный вопрос, Феликс? — М? — Ты писал, что… — А, — парень собрал и себя, и свои мысли в кучу. — Мы с Крисом расстались. Я ушёл от него. — И как ты? — Хуёво, если честно, — тут парень хлопнул себя по обветренным губам. Алкоголь не только мысли развязывал, но и язык. Хоть это не первое его ругательство, но стало как-то резко стыдно. — Извини за… — Всё нормально, Феликс. — Наверное, зря я написал и выдернул тебя, — поздняя мысль мухой залетела в ухо и не прекращала жужжать и раздражать. — Тебя, наверное, девушка ждёт… — У меня нет девушки, Феликс, — Минхо снова тепло улыбался. Чонин однажды тоже ляпнул нечто похожее. — У нас с тобой есть кое-что общее. — Что? Пока психолог подбирал слова, Феликс взглядом скакал от покрасневших губ к добрым глазам, которые напоминали настоящие кошачьи, затем разглядывал украшенные вздутыми венами кисти рук, продолговатые пальцы и снова вглядывался в тёмные глаза. — Мы с тобой, — Минхо не просто закусил губу, а целиком и полностью её зажевал, что не скрылось от пьяных, но внимательных глаз Феликса. — Из одной лиги, если можно так сказать. — Что-о-о? — у парня чуть кофе из носа не полился, и лишь один он мог объяснить вам, что было в его голове в ту секунду и почему он весь моментально покраснел до кончиков ушей. — А… Я понял, спасибо. — За что на этот раз? — За честность… — «за то, что ты всё же идеальный, Ли Минхо». Феликс шмыгает носом, извиняется, что сидит тут такой никакой и много чего другого бормочет, а Минхо и рад — что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Пусть он пока и видит лишь налёт страданий в тусклых глазах и слышит нелепые оправдания — последствия тех самых внутренних страданий, но скоро всё тайное всплывёт. Минхо в этом уверен. — Я курить хочу… — Можем прогуляться. — Это тоже будет частью сеанса? — Считай, что это дружеская встреча, — мужчина кинул на стол несколько купюр, поднялся и в ожидании замер рядом с блондином, который чередовал «спасибо» с «извини». Они вышли и сразу же отошли от дверей заведения к проезжей части. Минхо кутался в длинное тёмное пальто, а Феликс спокойно стоял в одной свободной футболке, держа в одной руке бомбер, а в другой сигарету. Погода ещё не порадовала город первым снегом, но всё же было по-зимнему холодно, алкоголь внутри грел, а пристальный взгляд Минхо подогревал. Феликс не стеснялся своих мыслей и снова хвалил себя за то, что решил написать именно психологу, хоть тот уже и не был тем обычным психологом в его глазах. — Хочешь? — Нет, спасибо. — Ты не куришь и не пьёшь, да? — Феликс оторваться не мог от мужчины. В голове щёлкало, а уши по-прежнему горели. Впервые, наверное, ему стыдно, что он вот такой — пьяный, разбитый и с сигаретой в зубах перед таким культурным и сдержанным мужчиной. Но ему всё ещё не стыдно жадно разглядывать этого мужчину. Три верхние пуговицы белоснежной рубашки не застёгнуты и открывают отличный обзор на гладкую шею, кожа на лице приятно подсвечивается уличными огнями и яркими фарами пролетающих мимо машин, а на губах, которые Минхо частенько терзает, естественный блеск слюны. Это алкоголь сейчас заставляет смотреть не отрываясь на всё это великолепие, Феликс бы сам до такого не додумался. — Бывает пью, иногда курю. — И когда же? — Когда мне очень плохо, Феликс. — Значит, — бычок со звонким щелчком отправляется куда-то вперёд, на дорогу, а глаза цепляются за выделяющийся кадык, прокладывают дорожку к пухлым, чуть бордовым в ночи губам. — И психологам иногда бывает херово? — Я ведь тоже человек. Сегодня Минхо действительно выглядит не как психолог, который сыт по горло психами и чужими проблемами, а как самый обычный человек — чей-то сосед или примерный сын своих родителей. Феликс разглядывает его, нагло исследует руки, которые притягивают взгляд не хуже магнита. Красивые руки — его слабость. Пусть они не похожи на кисти рук Хённи, но они по-своему великолепны, и почему-то захотелось их нарисовать. Румянец на щеках снова загорается нежным розовым. Минхо выглядит соблазнительно. Кому Феликс врёт? Его мысли никто не услышит. Ему хочется почувствовать эти руки на своей шее и попробовать эти губы, которые слишком часто кусают, отчего трудно даже представить, сколько трещинок он может ощутить кончиком языка, но ощутить страстно желает. Это всё заключительная бутылка соджу развязывает не только мешок с не подходящими этой встрече мыслями, но и язык. — Минхо, — Феликс теперь смотрит прямо в глаза и даже не моргает. Он с трудом оторвался от созерцания кривых узоров вен и теперь боится снова попасть в плен покалеченных губ. Он делает два совсем не грациозных шага к мужчине и замирает, спрятав свои детские и не очень-то эстетичные руки за спиной. — А можно тебя обнять как… Как человека? — Можно, — мужчина зачем-то смеётся и разводит руки в стороны, приглашая пошатывающегося парня в объятия. Тому явно холодно, он трясётся, но стоило укрыть его спину и уложить голову на плечо, как дрожь прошла и нечто вроде облегчения вырвалось из горла. Феликс аккуратно водил руками по спине, а Минхо, украсив лицо мягкой полу-улыбкой, просто прижимал его и чуть покачивался из стороны в сторону, всё ещё проигрывая в голове ту мелодию из кофейни. — Оденься, Феликс, иначе простудишься. — С тобой мне тепло, — прозвучало слишком хрипло и опасно близко. — Так, а вот это явно лишнее, — Минхо чуть отводит голову назад. Он, конечно, не против сблизиться с Феликсом, но… Но явно не так. Он подметил все липкие взгляды, но списал на нетрезвое состояние, а сейчас он отчётливо понимает, что Феликс его не слышит и во всю тянется к его губам. Тело парализует, приходится отворачиваться. — Феликс? Не надо, слышишь? — М? — парень мурчит прямо у самого уха. — Ты приятно пахнешь. Вернулся именно тот Феликс, который минут 15 назад зашёл в светлое помещение кофейни, сбивая на своём пути ровно стоящие стулья. Его снова размазало. Минхо, поверьте, не злится на парня, понимает как психолог, хотя правильнее было бы, наверное, как человеку встряхнуть его и мозги на место поставить. А ещё лучше — как другу дать парню по губам, потому что ну слишком, всё — ему не нравится ощущение чужих колючих губ на щеке. — Ты снова ведёшь себя, как мой друг, — мужчина всё же выставляет руку и отводит лицо парня подальше от себя. И всё ещё он не злится, потому что не первый раз в такой ситуации оказывается, привык, смирился, заебался злиться. — Прости, я… Я правда зря это, — парень отстраняется и сгибается, упираясь руками в колени. Пара секунд, чтобы прийти в себя, и Феликс поднимает полные вины глаза на мужчину. — Боже, мне так стыдно, Минхо, прости… Не знаю, что… — Всё в порядке, Феликс, всё нормально. — Да что тут нормального? — усмехается парень и снова пристыженно опускает голову всё ниже. — Мне стыдно… Я… Я запутался… — Феликс, — Минхо присаживается на корточки у ног парня и с фирменной лёгкой улыбкой просит обратить на себя внимание. — Послушай меня, — улыбку приходится затолкать назад, потому что по лицу Феликса вовсю бежали прозрачные дорожки. — Как психолог я не имею права советовать тебе что-то, но как друг… Позволь мне дать тебе дружеский совет? Слышишь? — парень трясёт головой, и Минхо принимает это неясное движение за согласие. — Тебя никто не вытянет из твоего же болота, если тебе в нём нравится, понимаешь? Ни я, ни друзья никакими словами не помогут, Феликс, а алкоголь и подавно не выход. Пожалуйста, подумай и реши — нравится ли тебе жить так, или ты действительно готов изменить свою жизнь и вылезти. Феликс плачет беззвучно и лишь единожды позволяет себе противно всхлипнуть. «Нравится ли тебе жить так?» Он снова устало кивает и достаёт забытую вторую сигарету. «Готов изменить свою жизнь?» Подкуривает в тишине, пока Минхо накидывает на его плечи куртку. Он тянет и вытягивает ответы не из сигареты, а из своих глубин. — Мы хотели прогуляться, — Минхо кивает вперёд и мягко поглаживает парня по спине. — Идём? Той ночью Феликс не только принял впервые верное решение не возвращаться к прошлому, но и совершил первую «почётную» ошибку с возможным будущим. Первую, но не последнюю. Утром было трудно, стрёмно и до жути стыдно. Пусть Минхо и уверял, что всё понимает и не сердится, но всё равно стыд едким химикатом обжигал изнутри, буквально разъедал до боли в грудной клетке. Следующим утром тоже было стрёмно и досадно, но уже по другой причине. Он проснулся в неизвестной квартире и без одежды. Ждать, пока хозяин постели проснётся, и извиняться перед тем, кого он не помнит, парень не стал — быстро собрался и свалил. Он успокаивал себя заученной фразой «я не святой и никогда себя таковым не считал», возвращался в номер и заваливался отсыпаться после расслабляющей горячей ванны. Вечером Феликс снова плёлся в новый бар и напивался до темноты в сознании. Он забил на работу, даже от одной мысли сесть и рисовать голова шла кругом, ведь рисунки — это тоже, блять, Хёнджин. Феликс тратил слишком много, и это вынудило его наплевать на ещё одну прошлую установку и позвонить отцу. Короткий разговор, пара слёз на динамик телефона, и счёт его пополнился приличной суммой. Этим же вечером парень отправился навстречу очередной череде ошибок. Первые коктейли или шоты он делил со своим гордым одиночеством, а потом к нему подсаживались незнакомцы, его спину грели женские тела, мужчины грязно лапали его колени на глазах у других подвыпивших посетителей, и одиночество уходило. Феликс забывался и забывал обо всём. Ему плевать было, с кем он проведёт ночь и кто будет сверху, он с тотальным безразличием смотрел на юных красавиц, которые соблазнительно открывали рот и облизывали тонкие пальцы, намекая на оральные ласки, его не тошнило от самого себя, когда довольно престарелые мужики позволяли себе хватать его за член и мягко сжимать прямо у барной стойки. Его увозили, закинув на плечо, он уносил себя сам с самой развязной девушкой или заползал в кабинку туалета с первым попавшимся парнем и просто отдавался. Внутри пусто, в голове тишина, на лице ни один мускул не дёргался. Он дышал длинными волосами, но не теми, искал лунные поцелуи на коже, но находил лишь угри или шрамы, он кусал худые плечи, вспоминая сливочную кожу Хёнджина, и стонал, но от досады. Феликс позволял себе улыбаться лишь в гостиничном номере наедине с собой, снова посылал мысленные извинения и благодарности Минхо за то, что глаза ему открыл. Феликс не хочет погибать в болоте, он может быть свободен, он в состоянии жить так, как хочет, и быть с теми, кто не обременяет его, не доставляет проблем и не заставляет говорить о себе. Жизнь в тишине и секс с закрытыми глазами — не это ли ему нужно? Даже алкоголь, если честно, был без надобности, чтобы вставать на колени или спокойно раздеваться на радость сальным сморщенным взглядам. Он мог всё это делать и на трезвую голову, но спиртное притупляло все чувства, в том числе и неугасающие чувства к болезненному прошлому, и отвращение, и какое-никакое стеснение. Со спиртным было легче терпеть самого себя. Всё просто. Он бы и дальше продолжал этот марафон распутной жизни, менял бы незнакомцев на незнакомок через день — его всё устраивало, правда, если бы однажды, спустя, наверное, три недели скитаний по увеселительным заведениям, на его плечо не упала рука с тонким красным браслетом-ниткой. В ту минуту вернулись задвинутые хуй пойми куда и как чувства и по телу прошлась мощная волна тока. Трудно было даже дышать, а уж смотреть в лицо владельцу этой руки — сродни самоуничтожению. Рядом сидел очередной «парень на одну ночь», ласкающий запястье, и он явно был недоволен внезапной помехе в лице Хёнджина. — Ёнбок? — Хван стоял, укрывая спину младшего и чуть вдавливая его грудью в холодный металл барной стойки. — Эй, руки убери от него, — «парень на одну ночь» с бесчисленным количеством несуразных тату на руках, пальцах и шее поднялся со стула и тоже «пометил» свободное плечо Феликса потной ладонью. — Он занят. Ищи другого. — Ёнбок, ты слышишь? — Хван внимания не обращал на выкрики незнакомца, шептал, прижавшись губами к уху, невзирая на громкую музыку, и был уверен — если младший его не слышит, то чувствует. Они всегда друг друга чувствовали. — Пойдём отсюда? — Ты глухой, чувак? Пташка занята и… — договорить он не успел. Хёнджин сам себя с поводка спустил и мёртвой хваткой вцепился в горло надоедливому парню, который ростом был чуть выше и явно мог въебать. Ему стоило сделать всего один короткий шаг, и вот он, как умалишённый, вглядывается в широко открытые глаза парня, лбом касается чужого горячего лба и улыбается, подмечая его растерянность. Хёнджин ничего не говорит, лишь шире губы растягивает, скалится, как бешеное животное, и сильнее сжимает руку у кадыка, который неистово дёргается под ладонью. Незнакомец уже не хрипит невпопад, а пытается просто отцепить или оттолкнуть Хвана, но тот яростнее вжимается, почти ударяет беднягу лбом. Со стороны под яркими софитами и фиолетовыми и жёлтыми лучами прожекторов они выглядят, как вполне обычная парочка, страстно желающая друг друга прямо здесь и сейчас, но на деле Хёнджин еле сдерживает себя, чтобы не усилить хват. — Хённи, стой, хватит, — теперь его покрасневшее запястье срывают с шеи две маленькие бледные кукольные ручки. — Прошу, хватит! У Хёнджина глаза воистину прекрасные, особенно в свете вспышек огней ночного бара. Тёмные зрачки впитывают все краски заведения, а ещё они кажутся стеклянными от застывших слёз. Он опускает руку и теперь тянет её Ёнбоку, но тот отшатывается, как от огня, хотя всего несколько секунд назад он нежно касался, даже поглаживал уставшую руку. — Что ты творишь? — от этого громкого вопроса сквозит вселенским разочарованием или обидой. Вокруг такие же пьяные, одинокие и растерянные, но на крик никто из них не поворачивается, а татуированный исчезает, даже не попрощавшись. — Что? Нахуя? — Пойдём отсюда? — Хёнджин протягивает и вторую руку. — Ёнбок, пошли. Это ужасное место, и тебе здесь не место. — А что ты тут забыл тогда? У Хёнджина нет верного ответа. Он долго сидел и покорно ждал, когда вернётся Ёнбок. Опять. Он ему обещал вернуться, но его личные ожидания — его проблемы, и только его. Он бы ответил, что пришёл сюда, потому что устал слушать тишину, невыносимо долгое заточение в бетонной клетке толкнуло его сорваться опять и найти очередное, возможно, последнее приключение на свою прекрасную задницу, какое-то колющее под сердцем чувство вывело его на мороз и привело в жалкое подобие приличного бара в соседнем доме. Но он не скажет этого, не признается в своей слабости и в своих непонятных чувствах. Хватит. — Так уж вышло, Ёнбок, — Хван делает шаг вперёд, Феликс, тем временем, снова отстраняется. — Это злачное место ближе всего к моему дому, поэтому… Что ты тут делаешь? Хёнджин в прошлом редко злился на парня — поводов не было. Если они ругались, то все внутренности сжимались из-за чувства вины и отвращения к самому себе, но никак не из-за злости. Он же был ничтожным и не имел права на гнев и обиду, а теперь перед ним стоит тот, на кого хочется кричать, тот, кто будит в нём раздражение и агрессию. Это младший теперь видится ничтожным с алыми следами на шее. — Плевать, — фыркает Феликс и устраивается на свободном стуле. Ему действительно похуй, что каким-то чудом пьяная дорога привела его на район к Хённи, не хочет он об этом думать и внимание на него обращать не собирается. Хёнджин снова оказывается за спиной и с двух сторон закрывает парня руками, воткнувшись кулаками в грязную барную стойку. — Ёнбок, прошу, пойдём отсюда. — Нет, — приходится задерживать дыхание, приходится сгибаться и укладывать голову на прохладную гладкую поверхность, потому что вот эти волосы, которые он желал, вот эти неповторимые поцелуи-родинки, которые он искал — стоит только развернуться, и он всё это увидит своими глазами, но глаза его видят другое — бархатная тонкая кожа, длинные пальцы, которые каждый раз бережно растягивали его, руки, которые он целовал тысячи тысяч раз. Феликсу выть хочется от нахлынувших воспоминаний. Он резко поднимается, хватает с бара наполовину пустой стакан, явно оставленный не его жадным губам, и разом глотает тёмную и тягучую жидкость. Теперь ему хочется реветь от пожара в глотке и от ёбанной корицы, ударившей в нос. — Уйди. — Одного я тебя здесь не оставлю. Это звучало, пожалуй, слишком уверенно, и это пиздец как воспламенило Феликса. Он, словно петарда, взорвался криком. — Ёбанный ты эгоист, Хённи, — за долю секунды Феликс оказывается на своих двоих и уже без страха и сомнений смотрит в лицо, которое либо расцеловать хочется, либо расцарапать. — А ты не думал, что мне похуй? М? А ты не думал, что это был мой парень? Может, это была любовь, блять, всей моей жизни? — младший продолжал психовать, толкая Хвана в грудь, и теперь тот упирался в барную стойку спиной. — Ты хоть раз можешь подумать обо мне? — громкий голос срывался на истошный крик. — Я ненавижу тебя, хоть мне и жаль тебя, Хённи, правда жаль, — это было больше похоже на плевок, и старший готов был и дальше этот яд на себе собирать. — Но себя мне тоже жаль, прикинь? Ты… Ты хоть представляешь… Блять… — Не говори то, во что сам не веришь, — Хёнджин чувствует, что всё это в пустоту и от старых гнойных ран, всё это неправда. Но это не мешает желвакам свободно гулять и очередной вспышке ярости висеть на последней тонкой нитке, которая вот-вот не выдержит, порвётся. — Блять… Феликс выпил не так много — 2-3 слабоалкогольных коктейля, но голова жутко гудела, и резко в глаза ударила темнота, словно он ведро абсента в себя залил. Пришлось теперь самому тянуться к Хвану, когда всё тело сначала «окунули» в ледяную воду, а затем «опалили» огненным фонтаном. Он чувствует, как его подхватывают, он ощущает лёгкость и тяжесть одновременно, шум стихает, и от внезапной тишины пульсирует в ушах, виски давит, а пальцы рук и ног вибрируют от онемения. — Люблю тебя, — мороз кусает и противно щиплет кожу, приходится крепче прижиматься к тому, кто несёт его на руках куда-то, и говорить, уткнувшись в шею. Он чувствует, что это Хённи, его он узнает даже будучи слепым и глухим. — Я… — Повторишь мне это утром, Ёнбок? — что-то тёплое, нет, невозможно горячее и нежное касается его лба, а затем ощущается на взмокшем виске. Младший шарит руками и в непроницаемой темноте находит мягкие прохладные длинные волосы, от которых страшно несёт корицей и какой-то иной терпкой пряностью. Феликсу вторично стонать хочется, чтобы его отпустили или чтобы его отпустило, но он проваливается дальше, но не в густую тьму, а в сон. Единственное, что он успевает выдавить из себя напоследок, — это своё новое имя. — Феликс… Феликс…