А все хотят, чтобы мы - да (18+)

Этот голос... Джисон соврёт, если скажет, что не ждёт его звонка. Мягкий тенор с непередаваемой язвительностью снова разносил в пух и прах выбранную им тему для разговора и те мысли, что он высказал. Но всё же... Что-то было в нём — в этом голосе. Что-то, что потягивало приятным солоноватым ветерком по его сердцу, напоминая о бескрайнем море, которое всегда манило Джисона. Настолько, что он знал: окончит для спокойствия папы экономический факультет и уедет на Чеджу, чтобы там открыть своё дело. Магазинчик, кофейню, да хоть книжный магазинчик... всё равно. Лишь бы было море рядом. Вот такое — которое напоминало по вкусу насмешливый, мягкий и тёплый, но чистый и свежий, поневоле отчего-то манящий голос. Голос его идейного противника. Их противостояние началось где-то через три месяца после того, как Джисона, звезду музыкального клуба универа, тогда студента третьего курса пригласили на только что открытую студенческую радиостанцию, которой так гордился Факультет журналистики. И собирал туда талантливых людей со всего вуза, независимо от выбранной специальности. Сначала в задачу Джисона входило развлекать народ во время большого обеденного перерыва, читать заявки на песни и включать их. Ну и, естественно, делать к ним подводки. Пару раз его просили прочитать новости, когда заболевали официальные дикторы, он никогда не отказывался: ему нравилось это ощущение — быть вместе со всеми, но скрытым от общего внимания. Это так не походило на его музыкальную деятельность: он с начальной школы учился в музыкальной студии, а потом увлекся рэпом и на этой почве сошёлся со своим ныне лучшим другом Со Чанбином. Они вместе замутили небольшую студию в огромном доме Со, у которого была очень богатая семья и вполне лояльные родители, которые обращали больше внимания на трёх его старших братьев, а к увлечениям Чанбина относились снисходительно. Запрещать Джисону его увлечения было некому: папа, которого Хан обожал и считал лучшим человеком на земле, с утра до вечера был на работе, а отца не было: на заре Джисоновой юности тот ушёл в закат за новым счастьем в новой семье. И это было "ура", потому что человеком он был жестоким, так что Джисон до сих пор помнил слёзы папы и его просьбы шёпотом не злить отца. И вот то, что начиналось как в общем-то баловство, переросло во вполне серьёзное увлечение. По крайней мере у Чанбина, который имел такую возможность. А Джисон, пораскинув, чем бог послал, решил, что музыка в его положении — блажь и роскошь, и пошёл по накатанной стезе — поступил на экономический. Только вот куда было деть талант и страстную любовь к музыке? И он очень скоро сдался на уговоры Чанбина и продолжил работу над рэпом, написанием лирики, а также снова начал брать уроки вокала в той студии, которую посещал в школе. Добрый и щедрый учитель Мин занимался с ним за чисто символическую плату из уважения к его способностям. К идее работы на радио Чанбин отнёсся скептически: он уже к этому времени стажировался в одной небольшой звукозаписывающей компании, так что времени на это не имел. Но Джисон не отступил перед его скепсисом и согласился, когда его позвали. Хан помнил до сих пор то ощущение уюта, которое он испытал, когда руководитель этого мероприятия, четверокурсник Бан Чан, закрыл за ним отделённую стеклом комнатушку, в которой он должен был провести свой первый эфир. В этой комнате было не так много места из-за аппаратуры, однако Джисон чувствовал себя в ней полностью на своём месте — счастливым. И неудивительно, что первый же его эфир был встречен бурными и продолжительными со стороны всех его знакомых, друзей, преподавателей. И Чанбин сказал, что всегда знал, что у него приятный голос, но что он может звучать так горячо, и представить себе не мог. Джисон дал ему в плечо кулаком, но было приятно. Да, приятно. Как и то, что его участие в этом проекте сделало его звездой университета. И был он этакой одинокой звездой до конца третьего курса. Наслаждался своей славой, поблажками преподов, уважением однокурсников-альф, вниманием омежек, особенно с младших курсов. Провёл несколько парных гонов: теперь-то отбоя не было от тех, кто был согласен ему "помочь" в это жаркое время, стоило лишь поманить пальцем. Половину лета вместе с остальными студийцами он провёл за работой над новым помещением, которое, расщедрившись, выделил журфаку ректорат. А с нового учебного года ему предложили новый проект — получасовую программу по актуальным новостям университета, где он должен был озвучивать какое-то событие, а потом задавать каверзные вопросы, чтобы расшевелить аудиторию на ощутимый фидбэк. Темы и основные положения Джисону должны были готовить, а он должен был их просто озвучивать своим, всем и каждому в вузе знакомым, голосом. Через пару эфиров выяснилось, что Хан Джисон был рождён не для того, чтобы озвучивать чужое. Всем стало понятно: это будет именно его программа. И все были очень довольны этим вообще-то, хотя строгий и вечно чем-то озабоченный Бан Чан настоял на том, что всё же выбор темы останется за руководством. Джисон пожал плечами и, широко сверкая своей улыбкой, сказал, что ему всё равно, главное, чтобы ему не мешали наслаждаться процессом общения с публикой.

***

— Ну, ты только посмотри, Минхо-хён, ну же! — Ликс, отвали. У меня завтра зачёт по английскому, хорош меня дёргать! — Но он такой красивый! Посмотри! — Подойди и познакомься, хватит мне в уши дуть! Мне не до альф, и ты это... — Ты зануда! Этот Чанбин... Он такой... Ну, посмотри! И тусуется с одним из самых великолепных красавчиков универа! — Что за кра... Этот? Это же этот... ну... — Хан Джисон! — Мгм... Ничего такой. На белку похож. — Да? А... ну, да. Но я не о нём! Скажи, ну как мне познакомиться с Чанбином?! Ты слышал его на концерте для первокурсников? Это же... Он такой... Ну, что ты за друг, если не можешь со мной о самом важном поговорить?! — Это я плохой друг? Я из-за тебя столько времени теряю, чтобы сюда в столовку таскаться, лишь бы ты своего ненаглядного увидел! А теперь ты ещё и ноешь! — Минхо-хён, отчего ты такой красивый — и такой зануда? Ведь тебя природа задумывала как само совершенство, а получился занудный вечно мрачный кошак! — Это потому, что я смотрю в тетрадь с конспектами, а не на суровых рэперов-альф вроде Со Чанбина? — Да! Потому что как можно на него не смотреть? — А ты не боишься, что если я посмотрю, то он уже на тебя не посмотрит? М? Красивый, говоришь, да?.. — Ой, всё. Всё, я сказал! Отвернись! Ну! — Вот то-то...

***

Впервые Джисон услышал его голос где-то через месяц после появления в эфире передачи "Подслушано... С Хан Джисоном". Перед этим произошло его первое "столкновение" с Бан Чаном на идейной почве. Вернее, не то чтобы столкновение. Просто Чан сказал, что руководство требует от них высказаться насчёт фото, которое появилось в одном из пабликов, посвящённых вузу. На этом фото были альфа и омега, которые целовались посреди центрального холла второго корпуса, прямо посреди толпы студентов, спешащих по своим делам. Паблик был очень популярным, так что комментов — самых разных, порой диаметрально противоположных по оценке, — это фото собрало великое множество. И Джисон тоже мельком видел его. Оно ему понравилось: было атмосферным, трогательным, даже милым. И он не почувствовал в нём и намёка на распущенность или тем более — разврат. Альфа стоял спиной, так что, кроме широких плеч, ровной спины и отличной стрижки было нечего заценить. У омеги была видна небольшая часть лица: прикрытый от удовольствия глаз с длинными загнутыми ресницами и маленькой родинкой на нижнем веке, а также высокий лоб и несколько прядей светлых вьющихся волос. В общем-то фото как фото. Джисон ничего особенного в нём не увидел, и откуда столько злобных и завистливых комментариев появилось под ним, не понимал. А они появились. И дело не осталось незамеченным руководством. И разумные и очень высокоморальные люди из воспитательной части ректората предложили вынести эту историю на публичное обсуждение. То есть конечно, не именно эту историю, а вообще — вопрос о допустимых границах проявления чувств в публичных местах учебного заведения. Бан Чан, когда показывал Хану примерный сценарий, был мрачен и даже как-то агрессивен. И всё же Джисон поднял на него изумлённый взгляд и спросил, какого хера они будут кого-то втягивать в такие неприятности, если такое внимание явно будет болезненным для тех, кто был изображён на фото. Он не знал ни того, ни другого, да и Бан Чан, как выяснилось, тоже. И вообще — фото было из соседнего корпуса, так что это были или филологи (чего бы не очень хотелось, так как спорить с ними всегда было себе дороже), или юристы (чего вот совсем бы не хотелось по вполне понятным причинам), либо спортсмены (и вот это было вообще опасно, как вы понимаете). И тем не менее — вот. — Даже не начинай, — мрачно оборвал Бан Чан. — Просто — надо. Мне напомнили, что для нас очень много всего сделано, и в общем-то чуть ли не напрямую потребовали платить по счетам. Поэтому вот. — Но ведь тут эти двое влюблённых чуть ли не во вселенском разврате обвиняются! — возмутился Джисон, тыкая в примерный сценарий. — И всего-то поцелуй! Я иногда тоже... — Он остановился, так как его явно занесло: ни с кем он в универе вот так, открыто, не целовался, так как, несмотря на всю свою славу, был достаточно стеснительным. Да и не хотел никогда афишировать свои интрижки, так как в продолжение ни одной из них, увы, не верил. Но всё же! Дела-то это не меняло! — Послушай. — Чан устало снял свои щегольские очки в тонкой золотой оправе и стандартным жестом потёр переносицу. — Просто давай это переживём и смиримся с этим. Никто не заставляет тебя вот прямо так, как здесь сказано, говорить. Вызови людей на обсуждения, пусть откликнутся. А потом просто корректируй: не давай сильно обижать, но и защищать чрезмерно не давай. Пусть закончится ничьей. Не думаю, что нас смогут этим попрекнуть. У нас прямой эфир, дело непредсказуемое. Джисон задумался. Ну, что же. Если ему не надо будет вот прямо так уж откровенно выказываться негативно по отношению к людям, к которым он не чувствовал никакого негатива, а другого пути нет — пусть будет так. — Ладно, — сказал он, хмурясь, — но если что, будьте наготове. Говорят, что там и защитников пруд пруди. И они не менее агрессивны, чем противники. — Мы в курсе, — откликнулся Чан. — Если что, будем просто "терять связь". Это был эфир из разряда "легендарных". Телефон разрывался. Джисон был очень осторожен, однако не мог совсем уж ничего не сказать, так что сказал, что подобные проявления нежности, конечно, очень трогательны, что могут быть обстоятельства, когда их можно оправдать — например, когда у людей очень мало времени, а они прощаются, — однако надо всё же помнить о приличиях и хотя бы немного жалеть либидо окружающих, которым может быть просто очень завидно. Много всего он услышал в те полчаса. И о фото, и о студенческом единении, которое не должно сдаваться требованиям ректората и подставлять своих, и о том, что надо было яснее выражать свою позицию и прямо говорить, что это недопустимо — такие откровенные излияния личного в общественных местах. В общем, много людей хороших и разных приняло тогда участие в его эфире, который, кстати, "по просьбам трудящихся" был продлён по времени до часа. Он позвонил почти в самом конце. И услышав этот голос, Джисон невольно сразу улыбнулся — таким приятным и мягким он был. Слушатель представился как Лино и начал нестандартно — с вопроса: — Скажите, ведущий Хан, поднять эту щекотливую тему в эфире, озвучить её на весь вуз было вашей идеей? Или она, как тут намекали, была спущена вам в форме приказа сверху? Джисон трусом не был. Так же, как и журналистом. Поэтому он попытался уклониться, хотя и весьма неловко: — Это точно не было моей личной идеей, но тема показалась интересной и мне тоже. Так что... — Так что из личного интереса вы решили доставить несколько неприятнейших минут совсем вам незнакомым людям? — так же вежливо, даже скорее учтиво, поинтересовался Лино. И пользуясь тем, что Джисон умолк, пытаясь сообразить, что бы такое ответить, чтобы скруглить намечающееся заострение, тот продолжил: — Я понимаю, что вы человек подневольный, как и все, кто пользуется преференциями, предоставляемыми руководством вуза, а мне, скрываясь за псевдонимом, легко быть смелым. Однако я глубоко возмущён тем, что во-первых, нашёлся тот, кто не просто сфотографировал такой интимный момент — это ладно, в конце концов, они и сами выставили его на всеобщее обозрение, чем бы они себя ни оправдывали. Но дать публичный доступ к этим фото — это был шаг, очень спорный с точки зрения морали и нравственности, которые вы тут вроде как взялись защищать. И уж откровенной подлостью было предоставить всем возможность опрокинуть ведро помоев на тех, кто просто проявил свои искренние чувства и никому — давайте не будем ханжами и примем то, что мы живём в довольно смелое и откровенное время, — не нанёс никого ущерба. — О, прошу вас! — торопливо перебил его Джисон, тревожно глядя на подающего ему из-за стекла знаки Чана. — Давайте воздержимся от громких слов. Нам просто интересно ваше мнение, и вы свободны... — А это и есть моё мнение, — спокойно ответил Лино. — Вам уже сказали, что это был лишь короткий прощальный поцелуй, а не... — Кажется, он смутился, но продолжил: — ...не что-то большее. И нет, я не считаю, что выражение чувств уместно везде и всюду. Но они и не на детской площадке целовались, а вузе, где учатся — то есть, должны учиться, — взрослые и адекватные люди. А насчёт того, стоит ли такое пресекать, так я не слышал, чтобы кто-то почувствовал себя оскорблённым этими действиями бедных влюблённых, подошёл и предъявил им претензию — честно, в лицо. А плеваться ядом, скрываясь за экранами мониторов или трубками телефонов — это занятие недостойное. Таково моё мнение. — Ну, да, — ответил Джисон, нетерпеливо хмурясь. — Особенно, если при этом не назвать своего настоящего имени, чтобы никто их не узнал, не так ли? — В эфире повисло молчание, которое Хан сам и прервал, досадливо кусая губы: — В любом случае, спасибо вам за мнение, Лино. Мы не собирались никого обвинять, мы задали один важный для многих, как оказалось, вопрос — и дали возможность людям высказаться. Один традиционный вопрос, который нужен нам для статистики: вы альфа или омега? — Я омега, — ответил Лино. — Может, будь я альфой, имени своего я бы и не скрывал. — Понятно, — почему-то смутившись, торопливо ответил Джисон. — Ещё раз спасибо вам, Лино. На этом всё и закончилось. Вернее, закончилось в тот раз. Однако с тех пор ни одного эфира не проходило без звонка Лино. И всегда было так: он ставил своими рассуждениями Джисона почти в тупик, хотя Хан, конечно, сопротивлялся. И постепенно их пикировки переросли в фишечку программы, и даже у Чана глаз перестал дёргаться, хотя до этого дёргался регулярно, когда в эфире звучало мягкое и уверенное: — Добрый день, ведущий Хан, меня зовут Лино. К вашему вопросу... И шло-ехало.

***

— Минхо... — Хван? — Ты свободен? — Как видишь. Что-то хотел? — Мм... Спасибо сказать хотел. За себя и... Сынмина... — За что же спасибо? — Ты вступился за нас... Хотя я понимаю, что после всего, что между нами было, ты мог и... — ...и — что? Злорадствовать? Думаешь, я такой? — Прости... Я не это имел в виду. Просто — спасибо, что вступился. Нам с ним правда тяжело в последнее время приходится. Все глазеют, все... спрашивают. — Кто-то что-то прямо говорит? В глаза? — Преподаватель Хон. Это по... — Корейской литературе, я знаю. — Да, он. Он меня узнал. Ну, по родинке. И впрямь — чёртова метка какая-то, да?.. — Мне нравитс... Нравилась. Так что он? Злобствует? — Да, чуть ли не открыто в распущенности обвинил. Сынмину повезло, его никто не узнал из его преподов, да и вообще у них всё как-то спокойнее. Юристы, сам понимаешь... — Угу. Но ведь уже всё на спад идёт, нет? — Ну, после этого эфира — да, прибавилось сочувствующих, хотя, кажется, ректорату это не очень понравилось. Интересно, студийщикам ничего не было? Этому, как его... Хан Джисону? — Нет, жив-здоров. — Я люблю слушать, как ты его прикладываешь. Ты такой молодец. И Сынмин всегда восхищается тобой. — Отлично. Это всё? Просто у меня сейчас... — Прости меня, Минхо... Пожалуйста. — Сердцу не прикажешь, Хёнджин. Да и пара омега — омега обречены на... — Нет, нет, не говори так! Всё не так, ты должен просто найти... — Не надо мне говорить, что я там должен, Хван. Мы расстались, потому что ты влюбился в другого. И изменил мне. Это — всё. — Прости... — Прощай, Хёнджин. Мне пора.

***

Эфиры, эфиры, эфиры... Джисон стал замечать за собой, что по-настоящему ждёт вторника, четверга и субботы, когда выходило "Подслушано...". Ждёт потому, что в эти дни он снова сможет услышать этот голос. И хотя бы немного погрузиться в упоительную атмосферу разговора с очень приятным собеседником. — Но ведь если мы станем замалчивать вопрос о распределении общественной нагрузки на факультеты, то она так и останется неравномерной, Лино, вы же всегда за справедливость! — Однако, ведущий Хан, вы не можете отрицать, что на некоторые факультеты крайне редко поступают люди, которые могут и главное — хотят участвовать в какой бы то ни было активности. И как быть кураторам с ними? Те, кто хочет найти себя, может это делать так, как это делаете вы — принимая участие в проектах других факультетов. Однако обязаловка, да ещё и сопровождаемая угрозами — а так и бывает, поверьте, — это же отвратительно! Не говоря уже о том, что постоянно сваливают какие-то песенки-развлекалочки на омег, хотя это вообще не соответствует интересам очень многих. — На каком же факультете вы учитесь, Лино, что у вас всё так трудно с общественной нагрузкой? — Я прошу прощения, если моё упоминание вас вы восприняли как переход на личности, я вовсе этого не хотел. — Это вы так не желаете отвечать на мой вопрос?.. — Именно. Джисон иногда сам старательно подталкивал Чана к тому, чтобы брать какие-то спорные темы и нарывался на неоднозначные комментарии, чтобы подтолкнуть Лино к звонку. И ему ужасно не хотелось, чтобы однажды омеге наскучило такое их эфирное общение. Джисон старался быть интересным прежде всего, иногда дразнил омегу, но тот крайне редко вёлся на заигрывания и подколы. — Но разве появление в меню столовой веганских блюд не станет огромной нагрузкой на поваров которые делают стандартные блюда, а рецептуру новых придётся, согласовывать и апробировать достаточно долго? — То есть я могу точно сказать, что вы не веган, Лино? — Лишь то, что я вполне могу обойтись без столовой, если она не соответствует моим требованиям к питанию — не более. И не стоит... — Что? — Ничего. Мы ведь не обо мне, не так ли? Джисон не был уверен, что не о нём. С каждым высказыванием Лино, с каждым его смешком или гневным словом в альфе всё сильнее разгоралось страстное желание познакомиться с этим омегой, увидеть его лицо — Джисон был уверен, что оно ему понравится. Вдохнуть его аромат — Джисон был убеждён, что это будет приятный, тонкий, точно не приторный и не яркий, интеллигентный аромат, такой, какие всегда Джисону и нравились, но встречались достаточно редко. А ещё Джисон был уверен, что у омеги будут грустные глаза. И сладкие губы. Почему-то ему очень хотелось, чтобы губы были сладкими, вопреки тем острым и порой горьким словам, которые ими произносятся. — Вы подняли серьёзную тему освещённости коридоров у омежьих раздевалок, а потом скатились зачем-то в романтизацию насилия, которое там происходит, когда заканчиваются пары и альфы пользуются тем, что там темно! — Не утрируйте, Лино, никакого там насилия нет, зачем так жёстко? И уж, конечно, не я виновник того, что именно эти места выбирают наши студенты, чтобы получить поцелуй для разнообразия между парами. Я упомянул только об этом, и ведь это правда. О каком же насилии речь? — А вы попробуйте облиться омежьим феромоном и зайти туда после последней пары, смешавшись с третьим курсом спортсменов! Поверьте, вы получите массу поцелуев, многим, кто попробует покуситься на ваш аромат, будет наплевать на вашу симпатичную физиономию! Это будет лишь животное удовлетворение желания — вполне себе непристойного желания. Удовольствия не гарантирую, но опыт жизненный обогатится так, что будь здоров! — Тогда я не совсем понимаю, Лино, почему не поднимают этот вопрос омеги филфака и юрфака, у которых там физкультура проходит постоянно? Наши омеги оказываются там только на паре модулей, а спортсмены могут за себя постоять. Так отчего молчат остальные? — Мы не молчим. Вот, вы подняли проблему — я высказываюсь. И те, кто был до меня — высказались тоже. А до этого к нам мало кто прислушался бы. Все, видимо, ждут, когда там свершится настоящее насилие! Интересно, как справляются с этим омеги с вашего факультета. — На моём курсе учатся весьма суровые омеги. Даже я больше боюсь темноты, чем они. В любом же случае, спасение утопающих, по большей части, разве не дело рук самих утопающих? — Не могу поспорить. Что же, вы правы. С вашей подачи, ведущий Хан, возможно, это дойдёт до тех, кто должен услышать. — Я очень на это рассчитываю, Лино. А пока я готов, если вы меня позовёте, сопровождать вас в этом коридоре, чтобы никто не посмел обидеть вас. Что скажете? — Чем мне в тёмном коридоре сможет помочь человек, который боится темноты? — Ради вас, Лино, я бы преодолел этот свой страх. И кстати, мне подсказывают, что наше время истекло, а администрация только что приняла решение немедленно заменить все неработающие лампочки в этом коридоре. Так что мы с вами, Лино, можем засчитать себе победу. Лино? Лино...

***

— Ты с ним заигрываешь, ты заметил? — спросил Чан, хмурясь и потирая переносицу, после одного из таких эфиров. — Это звучит, на мой взгляд очень странно, учитывая, что он слушатель, а не твой соведущий. Я бы потребовал, чтобы ты перестал это делать, но универ просто гудит от того, как это очаровательно, мило, и очень многие омеги слушают нас именно для того, чтобы услышать ваш флирт. — Это не флирт. Потому что он не флиртует. А я таким образом снимаю напряжение в диалоге, когда ты начинаешь делать страшные глаза за стеклом и махать руками, — ухмыльнулся Джисон, который и сам слишком часто в последнее время слышал это замечание от всех своих знакомых. — Я знаю, что у меня есть поклонники, которые нас шипперят. Кто бы мог подумать, что меня будут сводить с голосом неизвестного мне анонима. Чан покачал головой. — Просто я думаю, что будет большим ударом для программы, если вдруг ты его чем-то обидишь или ему просто надоест всё — и он перестанет звонить. — Думаешь, я без него не вывезу? — выгнул бровь Джисон. — Люди быстро привыкают к комфортному, уютному, начинают считать это "своим" и исчезновение этого из жизни становится для них тяжёлой утратой, — пояснил Чан и грустно усмехнулся. — А этот твой Лино, благодаря твоим милашничаниям с ним, стал, знаешь, для многих своим. И вы с ним обсуждаемы именно потому, что стали как будто неотъемлемой частью этого шоу. Этакими соседями, за жизнью которых все наблюдают. — Реалити-шоу? — Что-то вроде. — Чан вздохнул и покачал головой. — Было бы неплохо узнать на самом деле, кто это. Ясно, что или филолог, или юрист. Я поспрашивал у своих — никто не может понять по голосу. Да и на самом деле эфир искажает, это ясно. Но если вдруг ты узнаешь — скажи. Можем попробовать уговорить его на то, чтобы на самом деле вести это шоу вместе с тобой. — Тогда нам другие будут не нужны, — улыбнулся Джисон, у которого от такой перспективы сладко ёкнуло сердце и что-то счастливо затрепыхалось внутри. — Но вообще, если что, я за. — Угу, — кивнул Чан. — Ещё бы. Судя по голосу, омежка красивый, да, Джисон? — Мне всё равно, — сказал Хан — и вдруг понял, что это — правда... Ему хотелось познакомиться с Лино независимо уже от того, как выглядит этот омега. Просто — чтобы поговорить, чтобы посидеть рядом, чтобы... почувствовать. Потому что, казалось, был он кем-то, кого можно было назвать "свой". А может... и "мой". Странное и несколько диковатое ощущение. Но улыбка всё никак не желала сходить с лица Джисона. И он не сразу понял, что Чан ушёл, видимо, опять встревоженный очередным телефонным звонком. А сам он стоит около радиостудии и улыбается, как идиот.

***

— У тебя всё наладилось в жизни, Ликси, я за тебя искренне рад. Но это не значит, что и меня надо с кем-то сводить! — Да как ты не поймёшь, хён! Вы же друг другу идеально подходите! Вашими разговорами весь универ заслушивается! Вас шипперят все! Вы же уже просто канон, понимаешь? По вам фанфики пишут! — Ты себе сейчас не помогаешь совсем, ты же понимаешь? Какое мне дело до мнения кого-то в отношении меня?! Да и так... — Но хён! Ты же видел его! Он красавчик, этот Хан! Почему... — Всё твоему альфе расскажу. — А я тогда расскажу ему, что ты и есть Лино! Он, кстати, пару раз заговаривал о том, кто это такой бойкий у нас в корпусе, тоже думает, что вряд ли юрист, ставит на филолога. — Скажи — и мы больше не будем друзьями, ты же знаешь. Оно того стоит? — Ну хё-о-он! Почему же ты такой упрямый? А? Котик такой — и такой осёл! — Эй! Щенок, где твоё уважение?! — Минхо-хён, я понимаю... То есть я знаю, что у тебя в прошлом была какая-то история, что ты... — Да, Ликси, именно. Опыт отношений с общепризнанными красавчиками у меня есть, и мне его хватит до конца жизни. Поэтому даже не рассматривается этот ваш общепризнанный Хан Джисон. От слова совсем. Фу, терпеть не могу это выражение, никогда так не говори. — Хах! Но ведь он нравится тебе! Я же вижу! Ты добрее к нему стал, ты так улыбаешься, когда говоришь с ним! И ведь он точно заинтересован в тебе! Это же слышно! — Нельзя путать образ, созданный для шоу, личность, которую выгодно показывать ему как ведущему радио, — и того реального человека, кем он является на самом деле! Такая слава не могла пройти мимо него и не испор... и не... В общем, Ликси, я прошу тебя по-хорошему: отвали. Иди, тебя ждёт твой парень. Вон. Кстати, я тебе говорил, что он симпатичный? И фигура такая, и мускулы, я такое лю... — Ой, да, да, всё, я понял, не надо мне угрожать! Но всё же... Подумай хотя бы насчёт маскарада рождественского! Почему ты постоянно отказываешься? Все уже и готовиться начали. — Так до него ещё сколько? — А сколько? Месяц! Пролетит — не заметишь! Хён, прошу! В этот раз проводят журналисты, а там всегда что-то да выдумают интересное. Вон, как радио и Хан... — Как, ты говоришь, зовут твоего парня? Ч... — Всё, всё! Ухожу! Вредный ты, хён! — Я тоже тебя люблю, Ликси, шуруй с богом.

***

— Можно попробовать обратиться к кое-кому на филфаке и юрфаке — пусть последят за своими омегами, может, выдаёт себя кто, просто чтобы увидеть это, надо смотреть. — Чанбин выдал это на одном дыхании, странно косясь на рассеянно глядящего в сторону Джисона. А потом снова стал шарить глазами по столовой, очевидно, выискивая своего омегу, с которым стал встречаться около полутора месяцев назад. — А у тебя есть такие знакомые? — недоверчиво спросил Джисон. — Ну, есть кое-кто, — ухмыльнулся Чанбин, и в тот же миг его лицо осветилось радостной улыбкой. — О, мой! Мне пора! Так ты подумай, Сонни. — Он подмигнул Хану и побежал навстречу высокому очаровательному омеге с высветленными волосами, огромными сияющими глазами и милыми веснушками на носу и щеках. Отчего-то Чанбин категорически не желал знакомить своего нового парня с Джисоном, и тот подозревал, что Со ревнует и боится, что его "солнышко" будет очарован популярностью Хана. Однако Хану было не до омег. То есть ему было сейчас дело только до одного омеги, который постепенно невольно занял все его свободные мысли и полностью отвлёк на себя его внимание. Всей душой он хотел узнать, кем был этот самый Лино. Однако выслеживать омегу, который не желает ничего о себе говорить, было как-то нечестно что ли. С другой стороны, а как ещё можно было проявить находчивость и целеустремлённость в попытке найти того, кто был ему небезразличен? И вечером он скинул Чанбину короткое: "Можешь — узнай". И — да, чего греха таить, частично причиной этого страстного интереса было то, что их беседы, которые в последнее время всё чаще переходили в пикировки в прямом эфире привлекали всё больше внимания. И Джисона не раз уже спрашивали, почему он никак не узнает, что за омега скрывается под таинственным "Лино". И почему бы ему не узнать и не попробовать завоевать остроумного и своенравного парня. Более того, то тут, то там Джисон слышал шепотки по поводу того, что на самом деле он уже встречается с Лино, но скрывает это от своих поклонников, чтобы не печалить их. Поклонников у Джисона было много, хотя лично они больше утомляли, так как толпились по бокам коридоров, когда он шёл в свою аудиторию, пищали вслед, дарили гору валентинок на 14 февраля, совали записочки — и все как один были уверены, что уж у него-то омеги в постели не переводятся. А Джисон... Да, он встречался с кем-то, сходил на пару десятков свиданий, и некоторые заканчивались горячо и так, как мечталось, но всё равно — душа томилась в ожидании чего-то непонятного, и даже самые жаркие ночи не могли его зажечь достаточно, чтобы он с кем-то остался. Утром всё рассеивалось, как сон, и он с сожалением врал, что позвонит. И никогда не звонил. Потому что не хотелось. И это ему прощалось. Потому что он был звездой. И в конце концов, все решили, что тому одна причина: Джисон или втайне влюблён в загадочного Лино, который вот уже почти год держит интригу насчёт своей личности в прямом эфире, или они вообще встречаются, а всё остальное — прикрытие. — Прикрытие? — скептически спрашивал Джисон у Чанбина. — То есть вчера я его оттрахал до визга в его же комнате, потому что он меня затащил туда якобы помочь и дверь запер, а сегодня он рассказывает всем, что я просто с кем-то встречаюсь, только поэтому не остался с ним? И это логика? — А ты думаешь, что признаться в том, что он, как и все остальные, не смог тебя заинтересовать, проще, чем трепать всем о том, что просто ты очень влюблён в кого-то? — пожал плечами Чанбин. — А с каких пор сопровождать влюблённость в кого-то частым сексом с кем-то третьим — норма? — Ты молод, красив, популярен и горяч, таким, как ты, все всё прощают. Тем более, что повода ты реально никому не даёшь. А всё, что ты берёшь, тебе дают добровольно и чуть ли не в принудительном порядке. Так что... Что тебя не устраивает? Джисона не устраивало только одно: все вокруг его шипперили с человеком, которого он в глаза не видел. Это подстёгивало. Это напрягало и заставляло думать о Лино постоянно. И с замиранием сердца ждать его нового звонка. И отчаянно пытаться хоть что-то выведать. Только вот Лино был умным и поводов хотя бы как-то себя поймать не давал. Иногда звонил в мягкосердечном настроении, чтобы подтрунивать, иногда стебал жёстче. Однако в последнем случае нарывался на достаточно серьёзный отпор: Джисон не любил оставаться прилюдно в дураках. И словно договор у них был — не заходить за черту, когда стёб становится прямым оскорблением. Хотя Джисону звонили и достаточно грубые и злые товарищи, которых приходилось прямо выталкивать из эфира из-за того, что они несли, так что человеком он был привычным. И второе: с недавних пор они обязательно хотя бы чуть-чуть, но подогревали интерес к их личным взаимоотношениям, иногда позволяя себе флирт. И если поначалу Лино обрывал подобные попытки альфы, то потом вроде как смягчился и стал относиться к ним снисходительно, посмеиваясь, а иногда и отвечая на них. Лино... Лино, Лино. Этот голос. Этот гордый нрав. Этот мягкий тёплый смех... Могли ли они принадлежать тому, кто не заинтересует Джисона? Конечно, могли бы. Но он всё равно хотел познакомься со своим оппонентом, который часто становится союзником, когда речь идёт о конкретных результатах. Поэтому — "Можешь — узнай".

***

На самом деле, Джисон слышал, что, если хорошенько просить, то Вселенная обязательно поможет в исполнении желания. Не так, как ты хочешь, и не тогда, когда тебе удобно, — но да. Чанбин тянул с помощью, у него там внезапно возникли какие-то сложности с Феликсом, который вроде как чего-то капризничать начал и в руки не давался. А альфе хотелось скорее довести дело до постели с ним, так как терпеть, как он говорил, и ограничиваться лишь "пососаться-полизать" рядом с этим невероятным омегой уже не было сил. Однако Феликс оказался крепким орешком, упирал на свою невинность и упорно не давал. И если сначала эта самая невинность Чанбина умиляла и он ограничивался тем, что раз за разом в своих мокрых снах лишал этой невинности своего ненаглядного веснушчатого омежку, то потом неприступность Феликса стала его раздражать - и распалять, надо признать, распалять отчаянно, так как не привык Со Чанбин к отказам. В общем, они, видимо, ссорились, и Чанбин, который в злобе становился просто невыносимым трудоголиком, стал днями и ночами пропадать в студии звукозаписи, куда устроился на стажировку, а потом остался на постоянку. И на связь с Джисоном выходил нечасто. Хан не хотел раздражать своего друга, которому явно было нелегко, так что не настаивал. И всё продолжал раз за разом ловить с придыханием умные, честные, добрые или злые слова, сказанные любимым голосом прямо ему в наушники и самую душу — и таять от безраздельно овладевающего им томления и желания прямо в эфире пригласить омегу на свидание. Кстати, Чан как-то обмолвился, что в принципе такой ход, наверно, аудитория поддержит. Но Джисон не был готов выносить это на суд этой самой суровой и обычно очень по-разному настроенной аудитории свои личные переживания. Да и понятно было, что Лино, с его серьёзностью, открытой им чистой душой и скромностью — внутренней, не показной — откажет ему. Даже обидится, наверно. Именно на то, что Джисон не постеснялся внести всё в эфир. И Джисон потеряет его навсегда. Хотя не сказать было, что он сейчас принадлежал альфе, однако надежда была. Хотя бы надежда. Так что пока... — Рождество, это, конечно, не наш праздник, но ведь он давно стал международным поводом просто хорошо провести время с семьёй и друзьями, подарить друг другу подарки и сказать о своих чувствах. Так что я не понимаю тех, кто высказывался здесь так против. Это лицемерие, по-моему. — Согласен с вами, Лино, в том, что это прекрасный повод для всего самого лучшего. Традиции традициями, но отчего бы не увеличить количество добра и радости в этом сложном мире? А как вы будете проводить Рождество? С близкими? Родными? Любимым... мхм... человеком? — Я пока не уверен, ведущий Хан, так что ничего не могу сказать. А... А вы? Эээ... Просто вы спрашиваете об этом у всех, но никто не спросил у вас... — Спасибо за вопрос, Лино, мне приятно, что вы интересуетесь. Я собираюсь домой, меня ждёт родной человек. — Тогда... Передайте ему от ме... Поздравьте его хорошенько. — Спасибо! Ах, да, вот ещё вопрос, который мы сегодня задаём всем: пойдёте ли вы на наш Рождественский бал в эту пятницу? — Нет, я не собираюсь туда идти. По своим причинам. — Что же, жаль. Ну, в любом случае помните: факультет журналистики ждёт всех! Не пропустите это событие, ведь в этот раз это будет бал-маскарад! И всем предоставится возможность испытать судьбу, а может, и встретить свою половинку! — Желаю вам повеселиться там, ведущий Хан. — Желаю вам передумать и всё же прийти разделить эту радость с нами, Лино! Лино? Лино...

***

Чанбин смотрел на него мрачно и как-то косо. Было видно, что ему почему-то хочется отвести глаза, но он упорно и сердито косился на Джисона. — То есть ты всех агитировал идти на этот дурацкий бал, а сам не собирался? — агрессивно спросил он. Джисон вздохнул. У него была очень веская причина туда не идти: там его точно будет ждать Чо Хесон. Этот сахарно-слащавый красавчик-омега с филфака, бывший влажной мечтой половины альф университета, был соведущим Джисона на недавно прошедшем на Факультете искусств вокальном конкурсе и стал бесить его с первого же взгляда своей неестественностью и выпендрёжем сверх всякой меры. Особенно же тяжко было Хану потому, что эта приторная сказка вдруг вообразил, что Джисон согласился на роль ведущего только потому, что до чёртиков в него влюблён. А Хана бесили его коровьи глаза, которые постоянно фальшиво распахивались, что бы альфа ни говорил, его пальцы, которые то мяли Джисону локоть, то шаловливо пробегали по его бедру — вроде как случайно, но очень красноречиво! А то вдруг начинали вертеть кудряшки высветленных до пшеничного волос — опять же ненатурально до тошноты. Но больше всего Джисона бесили его искусственно увеличенные губы, которые Хесон часто приоткрывал и которые почему-то вечно были мокрыми, будто он только что кому-то отс... Такие вот были ассоциации у Хана. Нет, он понимал, что, видимо, кто-то когда-то соврал Хесону, что тот, таким образом открывая рот, выглядит более милым и невинным. Однако Джисону, глядя на это картинное "О", хотелось лишь сказать, как у классика: "Закрой рот, идиот, я всё уже сказал!" И всё. А Хесон лишь ненатурально хохотал, когда Джисон изощрялся в придумывании эвфемизмов к этому выражению — и продолжал цепляться альфе за плечи, за пояс, и дышать в шею своим запахом подслащённого топлёного молока. В принципе запах ничего так, Джисон бы подышал. Да тело у Хесона было кругленьким, мяконьким, был омежка невысоким, с круглой вечно обтянутой штанами попкой, которую Джисону в общем-то было бы приятно, наверно, пощупать, а потом и оприходовать, чего уж, раз так настойчиво предлагают. Да и не было у него как-то давно никого, хотелось, понятно дело, чего греха таить. Но Хан-то как раз идиотом не был и понимал: попробуй он двинуться в сторону исполнения этого своего желания — Хесон вцепится в него мёртвой хваткой. Потому что на самом деле было такое ощущение, что омега только и мечтает о том, чтобы Джисон сорвался и трахнул его. Однако так же ясно было, что этот омега не чета остальным поклонникам Хана, так как не ограничится только постелью и точно не станет пытаться оправдать альфу, если тот посмеет его бросить. А скандалы Хану были не нужны. И этот омега ему тоже был не нужен. Никто ему был не нужен, кроме... Кроме того, кого он даже и не видел ни разу. Однако грузить Чанбина своими проблемами он не стал: тот всерьёз поругался со своим Феликсом, они, кажется, даже расстались. Так что всю последнюю неделю Со ходил как в воду опущенный. Зарываться, правда, в работу почему-то не спешил, а сегодня вот огорошил просьбой составить ему компанию на Рождественском балу. И смотрел такими глазами, так трогательно шмыгал носом, так зло кусал губы, что Хану было стыдно ему отказывать. На этот бал он не собирался. И не только из-за Хесона. Когда Лино сказал, что его на балу не будет, Джисон сразу решил, что после последнего экзамена, в день этого самого бала, уедет домой к папе. И даже предупредил его. И даже купил билет. А сегодня пришёл Чанбин — и вот. — Пойдём, Хан, — вдруг негромко и даже как-то устало попросил Чанбин. — Мне... Мне очень надо. — Да что там тебе надо? — отчаянно хмурясь, спросил Джисон. — Там все будут в масках, даже если твой Феликс там будет, ты его и не увидишь, может? А то достанется тебе парная маска с каким-нибудь доставалой и будешь маяться весь вечер! Вот ведь ещё, да. Омега Бан Чана, Ян Чонин, который вместе с ватагой таких же, как он, безбашенных, отвечал в этот раз за Рождественский студенческий бал. Был этот парень человеком с неуёмной фантазией и почти неограниченными возможностями: во-первых, он был очень тесно знаком с самым влиятельным, наверное, студентом-старшекурсником, а Чан не умел ему отказывать категорически. Во-вторых, родители Яна были одними из главных спонсоров универа. И вот, говорят, именно он протолкнул на заседании студсовета весьма забавную идею: сделать этот бал не просто маскарадом, а ещё и с условием: маски люди не должны будут приносить с собой. Они будут раздаваться на входе. И парочкам сразу будут давать парные маски, а вот одинокие альфы и омеги получат парные маски в рандомном порядке. А потом должны будут найти друг друга и познакомиться, а также выйти обязательно станцевать два специальных танца для пар. В общем-то забавная затея, имеющая массу сложностей и возможностей для провала, но эксперименты никогда Ян Чонина не пугали. И Джисон отнёсся к этой идее нейтрально сначала, так как сомневался сразу, пойдёт ли на этот бал. А теперь вот с ужасом думал о том, что будет если судьба поглумится над ним и оденет в парную маску ему кого-то из его бывших или — не дай боже — Чо Хесона? Нет, сводить их никто, конечно, не собирался, но испорченное настроение и весьма серьёзный соблазн нахамить этому прилипале Хесону Хану будут обеспечены. Но он уже понимал, что сопротивляться Чанбину не сможет. Друг выглядел всерьёз расстроенным, нервным, тревожно шмыгал носом и на что-то явно злился. Хотя что значит — на что-то? На кого-то! На Феликса Ли, будь он неладен! Тоже ещё, недотрога с филфака. А может, ещё и на себя, такого невезучего: надо ж было из всех вариантов, которых было хоть пруд пруди, запасть именно на это веснушчатое солнышко! Да ещё и так всерьёз — раз так переживает. А сейчас — ещё и на Джисона, наверное, злился Со: очевидно он всерьёз на друга рассчитывал, а тот устроил такую подставу. — Ладно, — нерешительно сказал Джисон. — Схожу. Но не обещаю, что останусь до конца. — Отлично! — с явным облегчением выдохнул Чанбин и вдруг тепло ему улыбнулся. — Ты просто лучший, бро, зуб даю. Джисон тяжело вдохнул и кивнул. Да, он такой.

***

— Я сказал нет, Ликс. И объяснил почему. — Хё-о-он! — Ой, только вот давай без этого. Просто подойди к своему альфе и скажи, что не прав! Он столько держался рядом с тобой! Ты же сам сказал, что он вёл себя прилично! А ты взял и сорвался на нём! Он с тобой как джентльмен, а ты что? Подумаешь, поцелуй! — Он зажимать стал! Рычать! Он укусить норовил! Он... — Он альфа. И если ты подаёшь ему знаки — он будет на них вестись. — Какие ещё... — Не начинай! Все твои шутки по поводу того, что тебе хочется, чтобы он с тобой сделал — это из разряда "в каждой шутке есть доля шутки". И я, и ты — мы это знаем. Так что хорош меня доставать — иди и извинись, попроси... — Нет, да нет же, хён! Ни за что! Я потому и хочу на бал: вроде как случайно выбрать с ним одну маску — и сказать, что это судьба! — Эээ... Ты что, с кем-то из ангелов фортуны договорился? Такое совпадение... — Да нет! Там маски будет раздавать второй курс, а там у меня друзья есть — Сан и Уён! Они обещали помочь! — Ну, раз у тебя всё на мази, я-то тебе зачем?! — Хён, а если мне будет страшно? А если я испугаюсь в последний момент? Ведь я упущу тогда свой шанс! А я люблю его! Прошу, хён, поддержи меня! Умоляю! — Но ведь тогда и мне придётся брать чёртову маску! — Хё-о-он! Ну и что? Что ты, не найдёшь, как свалить от альфы? Просто встретишься с ним, пара слов — и извини-подвинься! Главное, чтобы ты увидел, что я, как последний трус, не сбежал, поджав хвост! А я могу, ты меня... — ...я тебя знаю. М-да. — Хён! Хён, милый... прошу... ну прошу! Минхо-хён!.. — Хорош лизаться! И твоё эгьё меня никогда не прельщало, ты же знаешь! — А вот Бинни нравится моё эгьё-о-о... Ыыыы... — Всё, всё! Только не реви! Ладно! Чёрт с тобой. Пойду я на этот бал! — Отлично! Только чур я тебе сам наряд выбираю! — Ого... Слёз как не бывало... — Хён? Ты понял меня? Не смей ничего выбирать без меня! Я и мейк тебе сделаю, и... — Никаких мейков. Иначе не пойду. — Чуть-чуть! Хён, ей-богу, чуть-чуть! Просто глазки твои красивые котёночьи чу-у-уть-чуть подведём, да? И губки... Таки-и-ие красивые губки... — Отвали, Ликс, вот серьёзно, иначе эти салфетки у тебя во рту окажутся, я не шучу. Я сказал, что пойду. Одежду — хрен с тобой, золотая рыбка, — выберешь мне ты. Но лицо своё я тебе... Впрочем... Что же... Ладно. Ладно...

***

Огромный зал, в котором обычно проводились общеуниверситетские мероприятия, освобождённый от стульев, сияющий светом и бликами от сотен нитей мишуры, развешанных по стенам и свисающих с потолка, бушевал, словно море, раскачиваемый десятками развесёлых молодых людей, которые пришли сюда, чтобы хоть ненадолго позабыть тяготы студенческих будней, напряжение сессии и предварительных зачётов, а также чтобы посмотреть, что на этот раз выйдет из затеи неуёмных журналистов с балом-маскарадом под смелым и откровенным названием "Найди свою судьбу под ёлочкой!" Чуть нервно оглядываясь, Джисон тяжело вздыхал, а потом почувствовал, как его кто-то деликатно дёрнул за рукав. Он обернулся: на него с мягкой укоризненной улыбкой смотрел какой-то младшекурсник-омега, в глазах которого тут же отразилось восхищённое узнавание, однако он не отступил и всё же сказал, хотя и не так уверенно, как должен был бы со своей нарядной повязкой дежурного на руке: — Прошу вас, Хан Джисон-ши, вернитесь в холл и выберите себе маску. Джисон принуждённо улыбнулся и легко кивнул: — Извини, друг, мне сейчас... — Он кинул взгляд за плечо милого омеги и показал ему рукой на подходящего к ним Чанбина. — Вот моя маска. Парень тут же отступил, учтиво поклонился и отошёл. Джисон приподнял брови и с недоумением посмотрел на странную синюю маску с какими-то диковинными перьями — не перьями, вроде как антеннами с большими кругляшами наверху. — Это что? — спросил он, моргая. — Это кто? Чанбин, который с мрачным выражением на лице завязывал на затылке узелок маски кролика, буркнул: — Павлин. Очень тебе подходит, красавчик. Джисон всмотрелся. Ну... Ну, ок. Пусть так. Какая нахрен разница, он здесь вовсе не для того, чтобы покрасоваться. Для чего, правда, он и сам не до конца понимал. Чанбин сказал, что надо. Поддержать его, наверно. Правда, сейчас Чанбин выглядел скорее так, словно его надо удерживать от драки с кем-то, а вовсе не как человек, который пришёл чтобы помириться со своим омегой. Или найти себе нового. И даже очаровательная и весьма искусно нарисованная кроличья маска не делала его вид мирным. Скорее, с этими сжатыми в полосу губами и чуть раздувающимися хищно ноздрями он походил на боевого кролика-убийцу, ищущего свою жертву. — И... Что мне теперь делать? — негромко и с осторожностью спросил Джисон. — Ну, осмотрись тут, — тоном доброго совета, которому лучше последовать, ответил Чанбин. — Только никуда не выходи. И помни, как здесь договорено: маски встречаются под ёлкой. Джисон окинул беглым взглядом очень богато украшенную ель под потолок, на которой сияли серебром одинаковые симметрично развешанные шары и с веток которой свисали блистающие многоцветные стеклянные бусы. — Подожди, — вдруг приподнял он бровь. — Ждать? Ты хочешь, чтобы я здесь омегу встретил, кому не повезло выбрать вот эту странную маску? Думаешь, кому-то, кроме тебя, такое могло приглянуться? — Очень надеюсь, — пробормотал Чанбин, а потом сказал чуть громче и решительнее: — Так, мне надо кое-кого найти, а ты давай, стой вот тут, и если что — не теряйся. От пары слов с симпатичным омежкой никто ещё не помирал, так что не делай такие глаза. Джисон цокнул и помахал рукой: — Вали. Без тебя разберусь. И как ты только меня уговорил, не понимаю. — Я талантливый, — убеждённо ответил Чанбин, поправляя рубашку и ремень. — У тебя не было шансов. Ответа Джисона ждать он почему-то не стал и скрылся в неизвестном направлении, затерявшись в толпе, вливающейся в зал и состоящей из весёлых альф и омег, которые с интересом оглядывали зал, ёлку, но особенно друг друга — очевидно, в поисках пары. Музыка играла приятная, пока это были не танцевальные биты, а рождественские, всем известные песни, которые всегда дарили Джисону праздничное настроение. Вот и сейчас, слушая их, глядя на улыбающихся из-под масок людей, которые ахали и охали, узнавая друг друга, смущённо посмеивались, знакомясь, украдкой иногда приподнимали маску, чтобы показаться во всей красе — Джисон невольно начал проникаться настроением всеобщей радости. Беззаботные, молодые, счастливые — его окружали такие же, как он, парни, у каждого из которых были свои дела и заботы, свои печали и горести, трудности и, может, беды, но они все собирались хорошенько повеселиться, потанцевать, выпить отличного пунша, который от щедрот спонсоров разливался у стола, уставленного тарелочками с выпечкой — и на какое-то время обо всём забыть. А ведь у Джисона и не было никаких особых поводов не присоединиться к ним. Он был так же полон сил, успешен — поуспешнее многих! — его под маской не очень узнавали, так как у него она была достаточно большой и занимала половину лица, опускаясь чуть не ниже кончика носа. И значит, он мог быть спокоен: никто не станет на него глазеть, жаться к нему и фотографировать украдкой. Он свободен! И он уже смелее, шире улыбаясь, начал скользить глазами по шумливому люду, которого в зале набралось достаточно. Согласно уговору, альфы и омеги подходили к ёлке, находили свою пару на этот вечер и отходили, давая дорогу другим. "Своего" омегу он увидел как-то сразу. Тот вошёл в зал один, видимо, только что надев маску — ещё довязывал узел на затылке. Невысокий, явно гибкий и сильный, с чудесными, плотно обхваченными светло-голубыми джинсами бёдрами, в свободной шёлковой белой блузе, заправленной с одного бока под светлый витой ремень, а с другой свободно свисающей. Он был одет просто, но веяло от него каким-то невыразимым изяществом. Сердце Джисона невольно прыгнуло, а губы — так же невольно — расплылись в его фирменной широкой улыбке. Но он не спешил навстречу омеге, любуясь им. Тот выбрал место, чтобы не мешать, недалеко от ёлки, однако к ней самой не подходил. Медленно поводил из стороны в сторону головой с пышными высветленными волосами в красивой причёске — искал. Омега искал его. И от этого странно и сладко заныло в груди у Джисона. Он хотел подойти. Он уже хотел познакомиться с этим омегой, чьи губы — пухлые, красиво обрисованные и едва-едва смазанные лёгким блеском, нетерпеливо смыкались, видимо, произнося какие-то слова. И вряд ли лестные, так как они поджимались в недовольстве. Как и Джисон, омега явно не очень-то стремился найти себе сегодня на вечер пару. Но было поздно: его альфа его нашёл. И уже решился подойти и заявить свои права на часть внимания этого омеги сегодня вечером. Судьба же, да? Судьба.

***

— Привет... — Джисон постарался заглянуть в достаточно узкие прорези маски, чтобы хотя бы немного рассмотреть выражение глаз, однако это не очень удалось, так как омега стоял немного в тени, и лишь приоткрытые в изумлении губы влажно блеснули, отзываясь трепетом в душе Хана. — Что ж, видимо, это мне сегодня так повезло? — Да как такое... может быть, — с придыханием, хрипловато выговорил вдруг омега. — Эээ... — Джисон растерялся и быстро попытался вспомнить, как выглядит. Вроде нормально: стильные чёрные брюки, синий лонгслив с серебряной печатью по одному рукаву... Нет, видимо омега о чём-то своём. Так что он снова улыбнулся и начал заново: — Ну, не знаю, видимо, я сделал в этом году много хорошего, раз Санта решил подарить мне сегодня немного твоего внимания. Омега молчал и продолжал странно сжимать губы, словно пытаясь удержаться и ничего не сказать. Что за... Э, нет, так не пойдёт. — Слушай, друг, может, хочешь выпить? — проникновенно спросил Джисон, снова широко улыбаясь. — Тут жарковато. Или вообще, хочешь, спустимся в кафе? Там тише и... — Н-нет, нет, — торопливо помотал головой омега. — Прости, я просто никак не ожидал... Но я бы попил. — Он выдохнул последнее с каким-то отчаянием. — Хорошо, я принесу, если ты скажешь мне своё имя, — улыбнулся Джисон, — и пообещаешь дождаться. — Минхо, — с удивлением в голосе ответил омега. — И я не собирался... уходить. — Отлично, — кивнул Хан. — А меня зовут Джисон. — Угумх, — откликнулся Минхо. — Я так и понял. — Да, — уверенно сказал Джисон, — и я очень рад, что ты выбрал эту маску, Минхо. — Почему? — как-то испуганно спросил омега. — Ты очень красивый, — ответил Джисон, подмигнул растерянно приоткрывшему рот парню (хотя и не был уверен, что его подмигивание тот рассмотрит) и уже было развернулся, чтобы принести попить, но потом спросил через плечо: — Что тебе принести? — На твой вкус, — едва слышно отозвался омега. Это было приятно почему-то. Чёрт его знает почему. Он взял им пунша, решив, что всё-таки надо попробовать это кулинарное творение, а вариант беспроигрышный. Пройдя мимо стола со сладостями, он, подумав, снял с одного из пирожных два листика мяты на стебельке и кинул в стакан Минхо. Омега стоял на том же самом месте, где Джисон его оставил. Казалось, он и с места не сдвинулся, но в руках у него был телефон, который он как-то нервно вертел: видимо, хотел, но не мог до кого-то дозвониться. Увидев подходящего альфу, он быстро спрятал его в карман и протянул руку за стаканом. Тонкая кисть с длинными изящными пальцами невольно привлекла внимание Джисона. Ему захотелось потрогать кожу на тыльной стороне ладони Минхо — такой она казалась светлой, нежной и мягкой. А ещё ему захотелось прижаться носом к запястью и вдохнуть аромат омеги. Он понимал, что, скорее всего, как и все приличные люди, Минхо выпил блоки и обрызгался нейтрализами, однако там, на сгибе, запах должен был остаться обязательно. Конечно, вот так с ходу делать этого точно не стоило. А жаль. Чтобы не мешать остальным, они отошли к большому окну. Минхо пил молча, медленно, а Джисон не умолкал: ему почему-то было так хорошо, так весело, что он болтал обо всём: о том, что знал о самом мероприятии, о неугомонном Чонине, о том, что Бан Чан на самом деле не очень идею одобрял, но не может противиться своему омеге, о том, что потерял здесь друга, который притащил его сюда, а теперь вот бросил, что... — Вас тоже притащил друг? — вдруг негромко перебил его Минхо. — Как... Как зовут вашего друга? — Со Чанбин, — легко улыбнулся Джисон. — Мхм... Ясно — Это прозвучало обречённо. — Я его убью. — Вы его знаете? — удивился Джисон. — Н-нет, я не о... Неважно, — с отчаянием выдохнул Минхо. — Просто знаете, может... У Джисона почему-то тревожно забилось сердце: он вдруг испугался, что омега сейчас скажет, что ему пора, что он не хотел здесь быть, что не может здесь быть. И допустить этого Хан никак не мог, совсем никак: этот чудный омега заинтересовал его очень сильно. Так что он торопливо поставил стакан на подоконник и мягко тронул Минхо за рукав: — А не хотите со мной потанцевать? — Сколько вам лет? — спросил Минхо. — Двадцать три, — с готовностью сказал Джисон. — Мне уже совершенно точно можно танцевать с прекрасными омегами, я уверен! Губы Минхо дрогнули и на несколько мгновений сложились в несмелую и чуть насмешливую улыбку, и Джисон, ободренный ею, продолжил: — А вам? — А мне двадцать четыре. — Омега чуть улыбнулся. — Может, перейдём на ты? — Отлично! Можно мне называть в... тебя хён? Минхо как-то помялся и пожал плечами — не возражая. В это время внезапно музыку убавили, все зашевелились и повернулись к небольшой сцене, которая была устроена в углу зала. На неё вышли несколько парней в ярких, по-новогоднему украшенных костюмах. Они радостно и весело поздравили всех присутствующих с наступающим Рождеством, напомнили, что маски снимать нельзя до особого знака, что сделают это все вместе ровно за полчаса до окончания мероприятия. — А пока, друзья, — громким, звонким голосом, блестя своей очаровательной лисьей улыбкой, вещал Ян Чонин, — храните интригу и общайтесь так, будто рядом с вами самый прекрасный человек на свете! И веселитесь, праздник — для вас! Рождественский бал 2022 объявляется открытым! И в этот момент вдруг погас свет, а по ёлке, на которую направили одинокий прожектор, внезапно побежали разноцветные огни — и она зажглась десятками ярких фонариков. Все закричали, захлопали, и Джисон в порыве чувств кинул взгляд на Минхо: тот улыбался широко и открыто, а глаза его сверкали в прорезях маски так, что снова что-то сладкое ёкнуло в Джисоновой груди и отозвалось где-то глубоко в душе. Ему определённо нравился этот омега. И он его не отпустит, пока не заглянет в его глаза поближе. Точно не отпустит. Заиграла музыка, по залу прошёлся радостно-тревожный гул: это был медленный танец. — Прошу вас, альфы, не теряйтесь и пригласите свою пару на этот прекрасный рождественский танец, — соловьём заливался на сцене Чонин, — но если ваш альфа скромен не по годам, омеги, прошу вас: покажите ему пример и пригласите его сами! Танцуем друзья! Танцуем! И да пребудет с нами счастливая сила Рождества! Чудеса случаются, если сильно захотеть, то чудо можно сотворить и самому! С наступающим Рождеством! — Ты потанцуешь со мной, хён, — склонившись к Минхо, спросил негромко Джисон. — Вообще-то я не очень... — смутившись, ответил омега. — О, я прошу, — укоризненно покачал головой Джисон, — это же медляк, ну, хён. Просто... танец. Минхо кивнул, и Джисон осторожно, словно боясь спугнуть, взял юношу за руку — за то самое желанное запястье, ощутив его хрупкость в своей ладони, — и повёл туда, где начали образовываться танцующие пары. Он мягко привлёк Минхо к себе дав ему возможность самому положить руки на свои плечи. И лишь после этого Хан едва заметно повернул голову и прикрыл глаза, осторожно втягивая воздух. Свежий, сладковато-терпкий... нежный, цветочный — чуть горьковатый. Что-то знакомое, да... — Сирень, — тихо шепнули ему в ухо. — Я пахну сиренью. Минхо чуть отвернул лицо, глядя за плечо Джисона, его пальцы едва заметно сжимали ткань на плечах альфы. — Прости, — улыбаясь, ответил Джисон, склоняясь к самому его уху, и с невыразимым удовольствием почувствовал, как дрогнул в его руках омега и крепче сжал пальцы — но не отстранился. — Не удержался. Слишком приятно... А я... — Мятный ликёр с лимоном, — отозвалось ему прямо в сердце. — Мне нравится, это приятно. И я люблю мяту. Впрочем... Ты, кажется, догадался? — Я обожаю сирень, — сказал Джисон, чуть смутившись: мяту в стакан с пуншем он положил без всякой задней мысли, чисто для эстетики, а теперь как бы Минхо не подумал, что он таким образом намекал ему на свой аромат. И почему ему вдруг стало так важно, чтобы этот парень не подумал о нём ничего лишнего, — это был, конечно, вопрос. За последнее время он слегка привык к достаточно расслабленному и уверенному общению с омегами, которые все как один были от него без ума. И этот Минхо — он тоже его узнал, несомненно, и точно знал, кто сейчас так бережно обнимает его, ненавязчиво подставляя своё плечо под его подбородок, но не спешил ни выражать свои эмоции, ни аплодировать стоя. Просто — качался вместе с Джисоном на волнах чудесной музыки, которая была и рождественской, и очень подходящей для такого вот тихого единения двоих. Минхо качался ритмично, а потом вдруг легко, словно смиряясь, опустил ему голову на плечо, отвернув в сторону лицо, чтобы не уткнуться Джисону в шею. И альфа тут же с иррациональной обидой пожалел об этом. Он ревниво, хотя и по-прежнему осторожно сжал омегу в своих руках, уберегая от касания о другие пары, которых стало гораздо больше: народ втянулся, распробовал, так что было тесновато. К сожалению, всё в этой жизни имеет тенденцию заканчиваться. И песня, которая так сблизила их, тоже закончилась. — Пойдём в кафе, вниз, — тут же предложил Джисон, которому не терпелось снять маску с лица и увидеть уже, наконец, лицо омеги. — Хорошо, — чуть помедлив, сказал Минхо. — Но маску я снимать не буду. — Конечно, — бодро ответил Джисон, внутренне простонав. — Правила есть правила.

***

Они сидели и смотрели в окно — огромное, украшенное гирляндой сверкающих звёздочек-фонариков. За ним цвела разноцветьем предрождественского Сеула зима. Снег кружился, танцевал в свете уличного освещения, спешили по своим делам люди — торопливо отмеряли шагами время до самого тёплого зимнего праздника, не обращая внимания на двоих у окна небольшого студенческого кафе. Джисон украдкой посматривал на омегу, чьё лицо было по-прежнему скрыто маской — и от этого казалось, что рядом с Ханом сидит волшебное и странное существо с мягко улыбающимися губами и заострённым подбородком под синевой маски. Это делало Минхо таинственным и прекрасным. И до ужаса хотелось его разгадать. Омега, как оказалось, был просто великолепным собеседником: в меру язвительным, в совершенстве познавшим тайны сарказма, очень много всего знающим. Они сидели здесь вот уже полтора часа, и Джисону казалось, что сам он слишком много болтает — слова просто не держались на его губах, срываясь снежинками падающими с туч, — так что он выкладывал совершено всё, что было на душе. А вот омега лишь мягко посмеивался, говорил немного, но каждое его замечание было остроумным, точным, уместным. Правда, Хану иногда казалось, что Минхо словно удерживается от чего-то, словно затаивается, прячется от него. Но мысль эта долго не держалась в его голове. Ему было хорошо. Отчего-то так хорошо, так светло и уютно рядом с этим омегой, как будто они были знакомы сто лет. И на самом деле, что-то было в Минхо такое, что заставляло всё внутри Джисона поджиматься от остренькой перчинки странного узнавания — которое, однако, не доходило до полного осознания происходящего. Но какие-то интонации негромкого голоса омеги, несколько странно знакомых оборотов речи, а в особенности смешки — всё это будоражило память Джисона. Старательно делая вид, что так же, как Минхо, он поддался моменту и внимательно рассматривает чудесный пейзаж за окном, он всё никак не мог остановиться и не посматривать на омегу — такого всего восторженно-беззащитного, упоительно нежного... — Хватит на меня пялиться, Джисон, — с мягким укором сказал Минхо, не отрывая взгляда от окна. — Приличные люди так себя не ведут. — Так где я — а где приличные люди, — улыбнулся Джисон, ничуть не смутившись. — Кстати, как приличный человек, мог бы и не заметить, что я веду себя, как неприличный. И Минхо рассмеялся. Свежо, с бархатной хрипотцой — безумно знакомо. Смех застыл у Джисона на губах — и он неверяще уставился на парня рядом с собой. Тот же улыбнулся, обнажая белоснежные зубы, и весело сказал: — Странная сентенция, но мне нравится, надо запомнить, я буду... — Лино... — тихо сказал Джисон, боясь спугнуть, боясь ошибиться — и безумно желая подтверждения. — Минхо, ты... Скажи, ты... Улыбка пропала с пухлых губ, и они поджались. А потом омега одним лёгким движеньем снял маску. И Джисон не смог удержать восхищённого всхрипа: Лино, его Лино, омега, о котором он мечтал вот уже какое-то время — и о котором благополучно ни разу не вспомнил за последние два часа — был прекрасен. Лицо нежным сердечком, мягкий румянец на высоких скулах, разлёт густых бровей, ровный нос... И глаза. О, эти глаза. Джисон много раз представлял, какими могут быть глаза у Лино. Они были круглыми, идеального тёмно-карего, глубокого, почти шоколадного цвета, по-кошачьи настороженными сейчас. Омега досадливо хмурился и пристально смотрел на Джисона, видимо, стараясь поймать его реакцию. Но какой могла быть реакция у Джисона? Он только что сообразил, что, встретив Минхо, забыл о Лино. А сейчас, увидев его, не мог разделить их — и с ужасом думал лишь о том, как мог не понять сразу, мгновенно, лишь увидев сладкие губы, лишь почувствовав божественную сирень — как мог не понять, что тот, о встрече с кем он так мечтал, был всё это время, все эти два часа рядом?! Может, поэтому он и не помнил о Лино? Джисон не знал и точно такого от себя не ожидал. Он перевёл взгляд на руки Лино... на руки Минхо, которые тот нервно свёл в замок. А потом накрыл их своей ладонью, осторожно высвободил одну кисть из захвата другой и поднёс её к своим губам, коснулся нежной кожи на запястье и прикрыл глаза, вдыхая полной грудью открывшийся аромат. — Это ты, — прошептал он. — Как я мог тебя не узнать... Мне так стыдно. — За что же? — негромко спросил Минхо и снова досадливо прикусил губу. — Я так мечтал с тобой познакомиться, а когда ты оказался рядом, вёл себя как болтливый идиот, молол какую-то ерунду. Впрочем, как всегда, да? Джисон снова коснулся губами ароматной кожи, на этот раз задержавшись на ней подольше, а потом осмелился открыть глаза. Минхо смотрел на него недоверчиво, и губы его подрагивали, словно он хотел что-то сказать, но не находил слов. — Скажи что-нибудь, — попросил Хан, охватывая взглядом лицо омеги. — Не молчи. Уже какое-то время я так боюсь, что ты замолчишь и я больше не услышу тебя. — Что ты мелешь? — залившись румянцем, пробормотал Минхо — и Джисон чуть не завыл от того, каким милым и испуганно-невинным показался ему в этот миг старший. — Почему ты не хотел показывать мне своё лицо? — спросил он. Ему на самом деле было всё равно, что говорить: ему просто нужно было, чтобы Минхо отвечал. — Я ведь всё равно его не знаю. — Я хотел уйти, — тихо ответил омега, отводя взгляд. — Не собирался продолжать с тобой знакомство как... Минхо. — Почему? — чуть помедлив, чтобы немного отпустили острые тиски обиды, выговорил Джисон. — Я... Тебе неприятно быть рядом? — Разве рядом с тобой есть место? — пожал плечами Минхо и уставился в окно, тяжело вздохнул и добавил: — Мне жаль, что так вышло. На расстоянии эфира было бы, конечно, комфортнее. Джисон едва мог сдержать рвущиеся наружу резкие слова, но какой-то внутренний страх сковывал его, ведь если он сейчас чем-то обидит омегу, тот выживет, так как, видимо, совсем ничего не испытывает к нему, а вот сам Хан... Он может потерять единственного омегу, который заинтересовал его настолько сильно, что только что смог словами нанести ему тяжёлую рану. — А если я не хочу на расстоянии эфира? — спросил он чуть дрогнувшим голосом. — Давно не хочу. Не подумай, это не потому что я увидел тебя или узнал твоё имя. Кстати, раз уж ты не хотел продолжать со мной знакомство, зачем назвал настоящее? Выдумал бы какой-нибудь очередной псевдоним... чтобы держать меня на расстоянии эфира. Хан осторожно положил руку Минхо на стол и выдохнул медленно, стараясь успокоить бьющееся обидой сердце. — Я растерялся, — тихо ответил Минхо. — Сказал честно, не подумав. Прости... Кажется, я сказал то, что тебе неприятно? Джисон прямо посмотрел на омегу, и ему в душу плеснул такой же прямой, откровенный взгляд горячих тёмных глаз. Джисон усмехнулся и сказал: — Что ты. Всего лишь то, что даже и шанса не дал бы человеку, которого тебе подсунула судьба-злодейка. Что тут может быть неприятного. — Тебе не нужен этот шанс, — внезапно мягко улыбнулся Минхо. — Было же весело, когда мы встречались в твоём шоу. Всё бы так и осталось. — Не осталось, — помотал головой Джисон. — Я попросил своего друга тебя найти. И он нашёл бы, я его знаю, а не он бы — я нашёл бы. — Зачем? — недоверчиво улыбнулся Минхо. — Что, поддался всеобщему убеждению, что мы с тобой — хорошая пара? Джисон усмехнулся и покачал головой. — Ты тоже это слышал? Кто-то знает, что ты — Лино? — Пара человек, — уклончиво ответил Минхо. — Я не мог этого не слышать, об этом слишком многие говорят. — Да, — с внезапной горечью ответил Джисон. — Все бы хотели, чтобы мы... — Только жизнь чуть сложнее, чем... — Минхо замялся и невнятно пробормотал: — Вот это вот всё... — Но ведь шанс должен быть, — убеждённо сказал Джисон. Он снова прямо посмотрел в глаза омеги — и заметил в них то, что робко толкнулось в его сердце пугливой надеждой. — Зачем-то же свела нас судьба на этом балу? Ни ты, ни я не собирались — а вот, посмотри. — Я в это не верю, — досадливо поморщился Минхо. — Я уверен, что... — Он запнулся, так как Джисон приподнял брови в изумлении: Минхо отрицал очевидное, а на него это не было похоже. — Просто я думаю... — Омега снова замялся, почему-то покраснел и прикусил в досаде губу, умолкнув. — Что? Ты о чём? — недоверчиво переспросил Джисон. — Посмотри, на нас одинаковые маски. А бал знаешь, как называется? — Что-то там про судьбу и ёлочку, — порывисто вздохнув, пробормотал Минхо. — Ты в это веришь, значит? Джисон внушительно потряс своей маской: — А ты нет? Это ведь дохрена какое поразительное совпадение, нет? — Ты маску на самом деле выбрал? — спросил Минхо, пристально глядя на него. — Конечно, — выдал Джисон и только потом вспомнил, что на самом деле нет. Однако он понимал, что говорить правду сейчас не в его интересах. Поэтому соврал: — А как иначе? — Ну... — Кажется, Минхо смутился. — Мне, например, её друг дал. Сказал, что она будет для меня сча... Пойдёт мне. — Минхо от смущения хлебнул лишнего воздуха и закашлялся в конце фразы, однако Джисон с упоенно забившимся сердцем понял, что хотел сказать омега — и испугался сказать. — Может, твой друг был прав, хён? — тихо спросил Джисон. — Может, эта маска на самом деле счастливая, хён? Минхо нервно хмыкнул и сказал не очень уверенно: — Я не понимаю, чего ты хочешь, Хан Джисон. Это всего лишь Рождественский бал, такое значение придавать этому всему... — Но Рождество — время чудес! — с жаром возразил ему Джисон и снова осторожно, словно в горячке спора взял руку Минхо в свои ладони. И с острым удовольствием увидел, как тот лишь кинул на их руки взгляд да дрогнул губами — и ничего не сказал, и руку вырывать не стал. И с ещё большим убеждением Джисон заговорил снова: — Послушай, ты всё равно не убежал бы от меня! Я бы нашёл тебя, клянусь. И не потому, что кто-то там, за нашими спинами что-то шепчет о том, что мы так подходим друг другу — и это слышно по тому, как мы с тобой общаемся всё это время! Нет! Хотя это ведь разве не важно? — Джисон пытливо заглянул в лицо омеге и тот отвёл глаза. А Джисон, вдохновлённый его молчанием, снова горячо заговорил: — Я должен был тебя найти хотя бы потому, что Бан Чан, наш руководитель, — я тебе сегодня о нём говорил, помнишь? — так вот он думает, что из нас вышли бы неплохие соведущие! Хан замер, с трепетом ожидая реакции Минхо. И не мог не почувствовать, как омега невольно попытался вырвать из его рук свою руку. "Не хочет! — с отчаянием мелькнуло у Джисона в голове. — Откажется — потеряю!" — Послушай, — не дав Минхо заговорить, снова начал он, умоляюще ловя летучий взгляд Минхо. — Послушай меня! Ты не должен сейчас мне ничего говорить! Это что-то новое, и, наверно, тебе кажется, что глупей этой мысли не может ничего быть. — Он увидел, как невольно кивнул Минхо, но продолжил: — Только это просто страшно, как и всё новое! Мы же всё-таки не профессионалы, я вообще на экономическом учусь, я никогда и не думал о карьере радиоведущего! И тоже думал сначала, что не получится и откуда, где я — где радио! — Ты не понимаешь, — нервно потянулся от его Минхо, — нет, это совсем мне не нужно я... я звонил тебе потому, что мне было интересно говорить... — Он осёкся и прикусил губу. — Но если ты будешь моим соведущим, ты ведь сможешь со мной говорить, сколько вздумается, — мягко сказал Джисон и сжал его руку сильнее. А потом опять поднёс её к губам и, целуя, не отводил от лица омеги глаз. И видел, как дрогнули ресницы Минхо встревоженной бабочкой, когда коснулись его кожи губы альфы, как приоткрылись его губы, выпуская горячий вздох. "Он не откажет мне, — подумал он, снова и снова целуя нежную венку на запястье Минхо и упиваясь ароматом острой со сладковатым привкусом сирени. — Потому что я нравлюсь ему! Нравлюсь! Он меня боится, он наверняка что-то скрывает от меня, я совсем, совсем его не знаю, но он — он даст мне шанс. Он уже мне его дал! И я его не упущу, нет... О, мой коварный Лино, милый мой Минхо, теперь я тоже уверен, что мы — да! Я всё сделаю, чтобы мы — да".

***

— Подожди, подожди... ах... подожди... — Не могу я, нет, нет, ты обещал, обещал!.. Не отпущу больше! Никуда не отпущу! — Под... ахм... да погоди же... — Я ждал две недели, я с ума по тебе сходил две недели твоего спектакля! Я извёлся весь, пока делал то, о чём ты просил, но теперь — больше никуда не отпущу! Ликс... Ликси... малыш, ну, иди ко мне... Ммм... Такой сладкий малыш, я забираю тебя, малыш, ты больше не убежишь от меня. — Бин... Бин... Б-бин... А-а... Ах-х... ... — Доволен? — Ещё как. — Пусти... — Нет. — Ну, пусти, мне в душ надо. — Нет. — Бин, дурак, пусти, говорю. Ко мне скоро Минхо прийти должен, мы ему наряд выбираем. — Я не хочу больше слышать, что ты уходишь от меня к Минхо! Для Минхо! Ради Минхо! Ты мой! И я измучился, играя в добрую фею, чтобы соединить тех, кого тебе забожилось соединить! — Би-и-инн... Ну чего ты, м? Всё же получилось? И Минхо с Джисоном ничего не поняли, да? Мы сделали доброе дело! Хён, конечно, ничего не говорит, он и о встрече с Джисоном говорит, как-то странно косясь, мало и скудно, но я же вижу! Его глаза снова блестят! Он так улыбается, Бин... Мой хён самый замечательный, ты узнаешь его — и тоже полюбишь, да, да, не мотай своей башкой, я уверен! Он заслуживает хотя бы шанса, чтобы быть счастливым и получить признание, которого заслуживает! Я видел их с Джисоном в кафе, а потом в универе, они даже за руки не держались, а всё равно было видно: они без ума друг от друга! Разве это того не стоит? — Я две недели должен был говорить о тебе гадости и не видеться с тобой! Это слишком высокая цена! — Разве награда не компенсировала тебм-хм... м... Не кусайся! М-мах-х... Бин... Ну, нет! Я же сказал: Минхо! У него завтра важный день! И весь вуз гудит, омеги, поклонники Хана, точат зубы и ножи! Потому что твой дружок и не скрывает ничего! — И я его понимаю. Он ведь готов на всё ради твоего выпендрёжного дружка, а этот твой Минхо... — А у моего Минхо есть прошлое, Бин, не надо так о нём. — Ну, и пусть расскажет об этом Джисону! Он нормальный альфа, он всё поймёт! А то морозит его, морозит: то да, то нет... — Я скажу ему. Но пока... Ничего, пусть помучается твой Хан. А то палец о палец не ударил, чтобы омегу своего найти, всё мы ему на блюдечке с голубой каёмкой.... — Синей. — Что? — Синей. С пёрышками. — А... хах, да, точно. — Ты, когда смеёшься, такой красивый... — Нет. — Ликси-и... — Нет, я сказа-а-ахх-хааа... Это... нечестно... — И вкусный... Ммм... Разведи шире, малыш, ну же... приподнимись... Вот так, Ликси... Вот так...

***

— Добрый день, друзья! Это шоу "Подслушано..." и с вами я, Хан Джисон, впрочем, вы все меня прекрасно знаете. Мы с вами впервые встречаемся в новом году, поэтому я всё ещё могу поздравить вас с ним! Я многого хотел бы пожелать вам, и мне мои редакторы много чего написали в сценарии, дав возможность выбрать самому. Но сегодня я бы хотел пожелать вам смелости. И решительности. Не бойтесь добиваться своих целей — и никогда, слышите? — никогда не отчаивайтесь! Поверьте, счастье всегда за тем углом, перед которым вас окончательно покинули силы! Так что идите к счастью, ползите к нему! Как там говорят? Если нет сил и ползти, лягте и дышите в сторону своего счастья! И каким бы я был Сантой, если бы не приготовил для вас замечательный подарок? Впрочем, многие из вас уже знают, что у меня в заветном мешке, потому что нет, наверное, ничего, что могло бы укрыться от ваших глаз в нашем таком огромном и таком маленьком университете. Так что да, те слухи, которые сегодня утром шептал вам ваш сосед на первой паре, — правда. И с этого выпуска вместе со мной шоу будет вести тот, о ком вы все слышали, но пока на самом деле так мало о нём знаете, а он, поверьте, заслуживает того, чтобы мы все узнали о нём больше! Прошу вас, позаботьтесь о нём — мой соведущий Ли Минхо! — Здравствуйте, друзья, меня зовут Ли Минхо, и да, с этого дня я вместе с ведущим Ханом буду заботиться о том, чтобы вы узнавали обо всём, что происходит в нашем чудесном Сонгюнгване быстро и вовремя, а также прослежу за тем, чтобы мнение любого было услышано, понято — и встречено с уважением! — Как будто до этого здесь было не так, ведущий Ли! — Что же, если вспомнить, ведущий Хан... — Кто старое помянет Минхо-ши... — Вы правы, Джисон, оставим эту скользкую тему. Не пора ли нам объявить тему этого эфира нашего шоу? Друзья, сегодня мы просим вас поделиться своими впечатлениями от Рождественского бала: как вам реализация смелой и в чём-то отчаянной задумки нашего любимого журфака, и главное, может, кто-то захочет поделиться: так встретили ли вы свою судьбу под Рождественской ёлочкой? — Хотя бы кто-то, Минхо-хён, да? Было бы здорово, если бы хоть кого-то эта волшебная ёлка сделала счастливым... "Как меня..." "Например, меня. Но Ликса я всё-таки как-нибудь выпорю".