Лоскутное одеяло

Рама зловеще скрипит, но в приоткрытое окно никто залезать не торопится. — Путь свободен, — говорю я, не отрываясь от отчётов. Рама снова скрипит, щель становится шире, но в кабинете я по-прежнему один. — Я говорю, всё спокойно, — чуть громче повторяю я. — Да слышу я! — яростно шипит откуда-то снизу Лжедмитрий. Я встаю и наконец выглядываю во двор. Чуть наискосок под моим окном очень удобный козырёк полуподвала, если встать на него и подтянуться, запросто ухватишься за подоконник. Ну, если рост позволяет. Гешка, например, так пока не сумеет — и слава богу. У Лжедмитрия достаточный рост и кошачья гибкость, но сейчас он стоит даже не на козырьке, а в чахлой клумбе, разбитой у стены, и с безнадёжной тоской смотрит вверх, обхватив себя руками. То есть нет, не так. Я приглядываюсь и понимаю, что это жест, полный физической боли, а не неуверенности: Лжедмитрий поддерживает правой рукой левую, прижимает её к груди. — Ух ты. Ну-ка погоди. Я открываю окно пошире, перелезаю через подоконник. Дальше просто: ногами попасть в неровности стены, а вот уже и козырёк. Надо только поаккуратнее, чтобы не слишком грохотать шифером. Лжедмитрий наблюдает за моим низвержением, сосредоточенно поджав губы. — А как ты окно-то открыл? — спрашиваю я, немного неуклюже спрыгнув с козырька. — Палкой. Палка стоит рядом, прислонённая к стене. Я оглядываю Лжедмитрия, пытаюсь оценить ущерб. Кроме явно травмированной руки, он в основном просто грязный: уже знакомые болотные брызги на кедах и нижней части штанин, зелёные пятна на коленях, торчащие отовсюду можжевеловые хвоинки. — Что? — враждебно спрашивает он. — Подумаешь, испачкался. Я даже за территорию не выходил! Я ещё только собираюсь податься вперёд, чтобы попробовать разглядеть получше его руку, а он уже отшатывается, сдавленно мычит от боли и смотрит с такой обидой, будто это я его так. Я делаю шаг назад. — Перелом? — Наверное. Глаза у него блестят от злых слёз. Выпытывать — явно не вариант. — Можешь соврать убедительно? — А? Он теряется, и мне хочется всё же спросить, как всё было на самом деле. Но тогда мы просто потратим время на препирательства, а ему, между прочим, больно. — Мы сейчас пойдём в медпункт, надо соврать так, чтобы поверили. — А обязательно врать? — Ну, можешь рассказать всё как было. Он кривится и мотает головой. — Значит, думай. Лжедмитрий осторожно дёргает правым плечом и полувопросительно предлагает: — Упал с дерева? — Сойдёт, — киваю я. — Пошли. Он даёт отвести себя к главному входу, кривясь то ли от боли, то ли от презрения, и наконец спрашивает: — Вам совсем плевать? — Само собой. Каждый день сигаю в окна и вру ради детей, на которых мне плевать. Он фыркает: — Вы не так уж и сиганули. — Ну, как умею. Я уже берусь за ручку двери, но вдруг спохватываюсь. — Ну-ка постой смирно. Руку не трогаю. Он с явным усилием позволяет мне убрать из волос и из-за шиворота хвоинки, угрюмо спрашивает: — Это ещё зачем? — Чтобы не спалиться, когда будем рассказывать, как ты упал. У нас на территории можжевельник не растёт.