Sick and Tired

***

— Привет, — Габриэль заглянул в укутанную мраком ночи комнату, — как ты? Легкое шуршание где-то в глубине комнаты дало понять, что она обитаема. До него донесся тихий, хриплый голос: — Не очень. Темнота рассеялась словно от ядерного удара. На деле же это была прикроватная лампа, едва подчеркнувшая очертания мебели. На свет летели крупицы пыли, вращаясь по часовой стрелке и вновь оседая на поверхности. В комнате было душно. Отдавало затхлостью, указывающей на то, что помещение не проветривалось уже очень давно. Вперемешку с тем пахло затхлостью, напоминающей о обшарпанных больничных стенах, неугомонных криках неумолкающего приемного отделения и медицинских приборах, что мирно ожидают своего часа на операционных стойках. Габриэль прошёл в комнату, беззвучно затворив за собой дверь. Из дальнего угла комнаты снова донёсся шорох, а затем и грубый кашель, какой наблюдается разве что у больных бронхитом. Габриэль проследовал к оконной раме, коснулся ручки окна, обернувшись, спросил: — Не возражаешь? — Она шепнула тихое «нет», и он отворил окно, впустив в комнату свежий воздух. Уже через пару минут от неприятного запаха не осталось и следа. Натали закуталась в пуховое одеяло по самый нос, неприязненно морщась и пряча лицо от ледяных струек свежего воздуха. — Какая сегодня температура? — Опустившись на край матраса спросил он и коснулся своей ладонью её вспотевшего лба. — Тридцать восемь и девять, мсье. — Паршиво, — процедил сквозь зубы модельер, оглядевшись в поисках блистера с жаропонижающим. Найдя упаковку, он протянул ей таблетку и стакан с водой. Натали слабо поднялась на локте и приняла лекарство, после чего бессильно упала обратно на подушки, в теплые объятия постели. — Ты ела сегодня? — Очередной его вопрос звучал куда более трепетнее предыдущего. — Я не голодна, мсье, — она притихла, болезненно сморщившись от очередного импульса жара. Габриэль взял заранее приготовленный пакетик фруктового сока и проколов его трубочкой, протянул ей: — Тебе надо попить, в противном случае будет обезвоживание. Без лишних споров Натали припала сухими губами к трубочке, принявшись жадно потягивать сладковатую жидкость. Он держал разноцветный пакетик с этикетками гласящими: «Jus de fruit à l'orange, sans conservateur ni colorant, adapté aux enfants à partir de 6 mois» ¹, внимательно наблюдая за тем, как капельки соленого пота скатываются по ее виску, как дрожит её изнеможденное тело. — Спасибо, сэр, — опустошив упаковку поблагодарила Натали, слегка стушевавшись, добавила: — Мне так неловко, что Вы со мной возитесь. От меня одни проблемы. — Не неси чушь, Нат. Никто не застрахован от простуды или чего-то подобного. Вспомни, сколько ночей ты не спала подле постели больного Адриана, сколько раз бегала посреди ночи в аптеку, лишь бы унять мой жар. Меньшее, что мы можем сделать, я и Адриан — отплатить тебе тем же, — он сочувственно сжал ее горячие ладони, погладив большим пальцем её нежную кожу. Такое простое действие вызвало у неё пускай и слабую, но улыбку, так давно не появляющуюся на её лице. Она сжала его ладонь в ответном жесте, прижавшись к его колену лбом. — Хочешь, я останусь с тобой на ночь? — Габриэль аккуратно убрал темную прядь с ее щеки за ушко, одарив её ответной улыбкой. По правде говоря, ему нравилось смотреть на нее такую: умиротворенную и беспомощную, молчаливую и никогда не просящую помощи, но так отчаянно в ней нуждающуюся. Натали подняла на него свой взгляд и Габриэль наконец увидел её глаза: полные надежды и немой просьбы, уставшие и едва ли различимые в свете слабо светящегося торшера, слезы. — Хочу, — она кивнула. Мужчина кивнул ей в ответ, обошёл кровать и устроился рядом на подушке, повернувшись к ней лицом. Натали погасила лампу и повернулась к нему, хриплым голосом сказав: — Спасибо. Он приблизился к ней и оставил слабый поцелуй на раскаленной коже щеки, ответив: — Всегда пожалуйста. Натали прижалась к его груди и вскоре, почувствовав себя намного лучше, то ли от действующего лекарства, то ли от чувства полного умиротворения в объятиях босса, уснула на груди Габриэля, а он сам ещё долго не мог заснуть, думая лишь о том, как она ему дорога́.