PAX ROMANA

***

— Пусть боги покровительствуют этому дому и его благородным гостям! — сказал, заходя, хозяин гладиаторских ям. Он не нуждался в дополнительном представлении: все здесь знали его, узнавали по широкой поступи, квадратной волевой линии челюсти, прикрытой густой короткой бородой. Он избегал украшений и блестящих тканей; все его существо кричало — я воин, и я был лучшим среди лучших — но раньше. Хозяин гладиаторских ям шагнул внутрь, взял с подноса кубок разбавленного вина, и к нему тут же направился господин дома удовольствий. Тонкий и юркий, как ласка, хоть и немолодой уже, хозяин борделя убрал волосы назад, открывая взгляду драгоценную сережку, и взял гостя под локоток, улыбаясь почти искренне. Хозяин гладиаторских ям улыбнулся в ответ и украдкой поцеловал крупное золотое кольцо на пальце любовника. Так всё и началось: с нежных чувств двух бывших рабов. Регулярные обмены начались почти сразу же после того вечера. Два или три раза в месяц, когда хозяин борделя давал прием и звал высокопоставленных гостей, из гладиаторских ям приходили по двое или по четверо бойцов, чтобы развлечь гостей показательным боем. Иногда гости, раззадорившись вином и видом обнаженных мускулов, сплетенных в поединке, требовали крови, но глубоких ран удавалось избегать. Гладиаторские бои привлекали внимание, рос авторитет хозяина и доход борделя. В обмен на это, два или три раза в месяц, после важных боев, в гладиаторские ямы приходили проститутки. Синице никогда не выпадал этот жребий, но он слышал рассказы других и подозревал, что ничего выдающегося там нет: просто тела, просто похоть, которую нужно утолить собой. Оказалось, он ошибался. Хозяин пришел перед закатом, когда Синица и Лютеций сушили волосы после мытья, натирая их душистыми маслами. Сказал, что двое победителей сегодняшних боев захотели их: Лютеций пойдет к Варвару, Синица — к Бакари. Когда господин вышел, Лютеций, не выдержав, запустил гребнем в стену. — Да в пекло его! — прошипел юноша, сверкая глазами. — Не собираюсь! Он мне завидует! — Завидует? — переспросил Синица. До визита в ямы у них оставалось чуть меньше часа. Времени было достаточно, чтобы досушить волосы, приодеться и подготовиться к работе с помощью масла и специальных небольших игрушек. На споры времени не оставалось. — Да. Завидует моей молодости и красоте. Поэтому и подложил под Варвара — ты что, ничего о нем не слышал? Синица покачал головой. — Я не хожу на бои. — И Бакари не знаешь? Он любимчик арены, красив, как полубог! — Лютеций, красный от злости, на мгновение отвлекся и мечтательно улыбнулся. — Говорят, он из Персии. Он не особенно мощный, но, знаешь, подтянутый и мускулистый. Особенно его красивые загорелые плечи… А уж как улыбнется толпе, покажет ровные зубы — белые, как крупные жемчужины… Синица внутренне порадовался. Если клиент красив — это выигрыш в наперстки. Лютеций этой радости не разделял. — А Варвара я видел однажды на арене — это зверь. Варвар и есть варвар; он страшен, у него глаза убийцы. Он рычал на противника — кто знает, может он вообще оборотень? Высоченный волосатый дикарь. И между ног — дубинка… — Хочешь, помогу подготовиться получше? — сочувственно вздохнул Синица. — Себе помоги, — сощурился Лютеций. — Потому что я к нему не пойду. — Что? Но хозяин сказал… — Пусть думает, что угодно. Ты ему не скажешь, но мы поменяемся. — Нет! — Мы поменяемся, — Лютеций соскочил с кушетки, тряхнув завитыми волосами, крепко схватил Синицу за руку. — Не смей со мной спорить, слышишь? Синица почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, живот скрутило страхом. — Посмотри на себя и на меня, — Лютеций запустил руку в темные волосы Синицы, небрежно дернул, — такие чернявые есть повсюду, а моим локонам равных нет, — он тряхнул золотыми волосами, спускавшимися на плечи тяжелыми гладкими завитками. — На кожу посмотри, на тело. Как могу я позволить Варвару это все попортить? Я — жемчужина этого борделя, а ты просто молодое тело, которое берут клиенты победнее. Тощий и смуглый заморыш с глазами грустными, как у коровы. Сколько ты здесь? Меньше года. Вот и не спорь со мной. — Я не буду, — Синица вырвал руки из чужого захвата. — Хозяин сказал — я иду к Бакари. — А я говорю — пойдешь к Варвару. А к Бакари пойду я — хоть одну ночь проведу с красивым умелым любовником. — Я не могу! Ты сам сказал — он зверь с огромным… ну. — Не беспокойся, — отмахнулся Лютеций, — на тебе все заживает, как на собаке. А вздумаешь спорить, — синие глаза Лютеция полыхнули ненавистью и угрозой, — я тебе устрою пекло на земле. Будешь в ногах валяться и просить о прощении. Во сне прирежу, понял? Синица не сомневался, что угроза не пустая, но страх был сильнее. — Ты сам сказал — я здесь недавно. Таких сложных клиентов у меня не было, Люц, что если он навредит мне? — И кого из нас жальче? — повел бровью Лютеций. Спустя три четверти часа два работника борделя зашли в гладиаторские ямы. Ямы полностью оправдывали свое название: здесь чадило горящее масло, сырость ползла от стен по ногам, шептали сквозняки. Спальни гладиаторов были отгорожены прутьями решеток или кусками ткани, повешенными на манер ширмы. Победителям сегодняшних боев выделили отдельные спальни — здесь была приличная кушетка с постельным бельем, миска с водой и кувшин вина. Синица, перехватив на прощание торжествующий взгляд Лютеция, сел на кушетку в ожидании клиента. Золотые локоны блеснули в коридоре и исчезли: Лютеция повели в другую комнату к Бакари. Тишина, несмотря на поздний час, в ямах не наступала: здесь всегда кто-то ругался, грохотало железо решеток и оружие. За стеной играли в кости. Другие кости — уже в лазарете — вправляли кому-то из проигравших — раненый стонал и сквернословил. Когда в дверях появился Варвар, Синица подскочил с кушетки, полуживой от страха. Лютеций не соврал: гладиатор был огромным. Он занимал все пространство дверного проема в ширину и до самого потолка, густая борода и косматая голова напоминали о бесчисленных племенах северян, воевавших с Римом. Его лицо пересекали старые шрамы, один тянулся к мощной шее, как бы деля бороду на две части. — Ты точно ко мне? Вроде говорили, светленького пришлют… — хриплым рокочущим голосом произнес Варвар, увидев Синицу. Сердце у того упало. — Простите, — залепетал юноша, — я не знал, мне сказали… Простите! Не бейте только… — Да ничего, — гладиатор поднял руку, прерывая сбивчивый поток извинений, — мне так-то без разницы, я спросил, чтоб тебе, если что, не влетело. Чего ты так перепугался? Юноша замолчал, пытаясь восстановить дыхание. При всей своей пугающей полузвериной внешности, говорил гладиатор с ним спокойно и ровно. — Как твоё имя? — Синица. — Не люблю прозвища, — поморщился Варвар. — Я — Виль, а ты? — Ларус, — ответил юноша. Имя на языке было чужим и ломким, непривычным к использованию. Оно не проглатывалось, вместо этого застревало в гортани, не давая дышать. — Тоже, значит, пташка, — хмыкнул Варвар. «Нет, — поправил себя Ларус, — не Варвар, Виль.» Он сделал несколько глубоких вдохов. Гладиатор приблизился, и Ларус задышал чаще: сердце стучало быстро, как у кролика. Вдох — выдох — вдох — поцелуй. Виль обхватил его лицо руками и приблизился: борода колола щеки, а дыхание пахло вином. Ларус отмер, ответил на поцелуй. Из-за их разницы в росте северянину приходилось сильно нагибаться. Отстранившись, Виль подхватил его за талию обеими руками и в два шага оказался на кушетке. Ларус приложил все усилия, чтобы не выказать своего страха, но все его существо закаменело от мысли о том, что вот-вот случится. Из-за обмена, затеянного хозяевами борделя и гладиаторских ям, нельзя было отказаться от клиента, отдав деньги — ведь никаких денег они с Лютецием за эту ночь бы не получили. Конечно, Ларус готовился, напуганный рассказом Лютеция, но, увидев Варвара воочию, сразу понял, что готовился недостаточно. — Ларус, что не так? Ты напуган? — Нет! — быстро выпалил юноша. — Но что-то не так. — Я слышал, — деликатно начал Ларус, — что на арене вы настоящий зверь. И задумался, какой вы любовник. — Уж надеюсь, что не такой же, как на арене, — усмехнулся Виль. — Ты же не попытаешься меня убить? — Нет! — Ну и славно. Тогда тебе нечего бояться. Иди сюда, поцелуй меня. Он сел на кушетку, опасно скрипнувшую под его весом, и Ларус поспешил забраться к гладиатору на колени, убирая таким образом разницу в росте. На его талию снова легли крупные горячие ладони. Скользнули наверх, задрав тогу. Одежда Ларуса оказалась на полу. Его целовали крепко и напористо, заставляя в перерывах хватать ртом воздух. — Вы хотите… — Ларус поерзал, кивая на возбужденный член под собой. — Хочу, — честно признался Виль. — Но если ты не сможешь меня принять, мы придумаем что-нибудь другое. Я знаю, что не у всех получается. — Он просто… такой большой. Ларус положил руку ему между ног: ладонь не смыкалась вокруг ствола, и от этого осознания волосы на затылке юноши встали дыбом. Руки Виля на спине и пояснице были такими горячими, будто под кожей у него полыхал огонь. Этот жар душил Ларуса, не давая вздохнуть. Он с тоской подумал о Бакари и упущенной возможности: Варвар, кажется, не был садистом, но красавцем его точно нельзя было назвать. У Бакари загорелые плечи и белые зубы, и улыбка — и всё это досталось Лютецию! — Давай ляжем вот так, пташка, — хрипло сказал Виль, разворачиваясь, — будет удобнее. Ларус ощутил под собой простынь, а сверху нависал гладиатор, разглядывая его жадно и пристально. — Ты так молодо выглядишь, — заметил Виль, поглаживая его трепещущую грудь. — Ты давно в борделе? Ларус смутился. Клиенты не должны были спрашивать о таком: они не любили думать, что до них работник принадлежал другим клиентам. Ларуса продали в бордель за карточные долги отца, а его девственность забрал старый торговец-фракиец. В ту ночь юноша выпил много вина, и оно притупило воспоминания, но тело помнило страх — и сейчас он возвращался. — Ладно, ладно, не отвечай, — Виль потрепал его по волосам, наклонился, снова целуя в губы, а потом опустился ниже. — Поставь ножки пошире, пташка. Ларус заставил себя подчиниться. Он ожидал худшего, но вместо этого Виль взял в рот его член, рукой массируя нежное колечко входа. Теплый влажный жар окутал его, выбивая воздух из груди, а крупные шершавые пальцы двигались на удивление бережно. Ларус застонал, чувствуя, как удовольствие скручивается в паху. Скользкие от слюны пальцы по одному проникли внутрь — Ларус готовился, и потому впустил их легко. Третий палец вошел туже, появилось жжение, но Виль словно бы никуда не торопился — готовил юношу со сноровкой и расстановкой, посасывал чувствительную головку члена. Он нашел точку, где было приятнее всего и давил на нее, вызывая у Ларуса стоны всё громче и бесстыдней. — Какой красивый, — хрипло зашептал Виль, разводя пальцы внутри юноши. — Такой податливый, горячий. Прелестная маленькая пташка, синичка-лазоревка. Думаю, ты сможешь меня принять. Ты хочешь почувствовать его в себе, да? Ларус промычал что-то одобрительное. Если бы он мог отказаться от клиента, он бы отказался, но это… Это было хорошо. Лучше, чем могло бы быть. Прежде чем Виль взял его, Ларус дважды кончил на пальцах, и один раз отсосал сам. Член северянина не помещался в горло полностью, но Виль выглядел довольным умениями Ларуса. Сбросив первую порцию напряжения, он двигался почти нежно, наблюдая, как его член раздвигает мягкие тесные стеночки, и слушая стоны: «какой большой, ах, а-а, боги, давит так правильно…» То, что обещало быть самым ужасным моментом жизни Ларуса, превратилось в чудесную ночь: никто раньше так не залюбливал его, не холил и не лелеял, как этот страшного вида громадный гладиатор.

***

Бакари прислали светленького — красивого и холеного, хотя он просил того, кого не жалко. Странный этот хозяин борделя — такую кралю — и не жалко. Но за раздумья Бакари не платили — только за удачные бои. — Давно мечтал познакомиться с героем арены, — улыбнувшись, бордельный юноша склонил голову в приветственном жесте, — мое имя Лютеций. — Ложись на живот, — Бакари кивнул на кушетку, не желая учавствовать в пустой болтовне. — Тряпки свои снимай. Лютеций с видом оскорбленного достоинства расстегнул расшитую красным тогу и медленно снял ее, сложив, чтобы не помять. На его шее и запястьях блестело золото, в ушах покачивались крупные дорогие серьги. Настоящим богатством были волосы — густые, длинные, блестящие, словно золотистый шелк, они так и просили внимания. Бакари не медлил. Он подошел к юноше и запустил руку ему в волосы, сжал покрепче, наблюдая, как в синих глазах удивление сменяется страхом. Резким движением швырнул его на кушетку и тут же прыгнул сверху, развязывая веревку, закрепленную на поясе. — Бакари, ты что...! Я не против связывания, но хотя бы предупреди… Гладиатор снова дернул его за волосы, ткнул лицом в простынь и заломил руку за спину. — Да хватит! Что ты как с цепи сорвался! — промычал он, вырываясь. — Я лучший в борделе, с развязанными руками я могу сделать гораздо больше! — С развязанными ты мне не нравишься, — оборвал его Бакари, заломив вторую руку. Не без труда связав брыкающегося юношу, он спустился ниже и повторил то же с ногами и второй веревкой. — Я на это не соглашался! Эй! Я вообще здесь по ошибке, тебе должны были дать другого! — Вот же сильная сука, — рыкнул Бакари. — Ну ничего. Сейчас дергайся сколько влезет. Начнем с дырки или с плёток? — Каких еще плёток? — вытаращил глаза Лютеций. — Ты что? — Тогда с плёток. Он вытащил из-под кушетки орудие с широкими лоскутами телячьей кожи, а за ним тонкий длинный хлыст. Первого удара он ждал, как праздника. Лютеций пронзительно закричал, и этот крик прошил тело гладиатора насквозь жарким, запретным удовольствием. Он был слаще меда, важней победы — этот полный боли и отчаяния первый крик. За ним последовал второй, третий, четвертый, а дальше остановиться было невозможно. Бордельный юноша орал, срывая голос, а когда крики становились тише, Бакари бил сильнее: по заднице, по бедрам и икрам, под коленями, по спине. — До крови тебя выпорю, сука, слышишь? Ори громче, давай! Повизжи, как свинка! Первый раз Бакари кончил сам, всего в несколько движений рукой, и горячее семя закапало на красные от ударов ягодицы. Он сменил плетку на хлыст и продолжил пытку. Лютеций хрипел и выл, но когда с рассеченной кожи закапала кровь, закричал с новой силой, и член Бакари снова налился. Без криков он не кончал — много раз пробовал, но всё было не то. — А сейчас я тебя отымею прямо в твой красный зад, сучка. Тебе это понравится, да? Вы все в борделе только и мечтаете, чтобы вам засунули член потолще. Бакари развязал ему ноги и грубо распихнул их в стороны. Ударил несколько раз прямо по промежности, вызвав новые крики, а потом засадил член без подготовки. Его бедра касались пламенеюще-красных ягодиц, дырочка сжимала его член плотно и жарко, Лютеций снова вскрикнул. — Хорошая дырка… А чего ты ожидал, а? Что я буду с бордельной сукой нежничать? Бакари двигался быстро и жестко, шлепая по воспаленной коже, но таких криков, как он хотел, больше не было. Юноша готовился, и проникновение не было для него настолько болезненным. Тогда гладиатор схватил его измученные ягодицы обеими руками и сжал, впиваясь в кожу ногтями. Лютеций заревел, и этот крик, последний, самый болезненный и отчаянный, привел гладиатора к оргазму.