Как на войне

      Ягер хотел устроить как положено: церковь, священник, его костюм и ее белое платье. Благодаря отцу Тилике, который служил в одной берлинской семинарии, дату назначили чуть ли не в день его предложения. А пришел он с пачками как раз к сроку — нарочно так хотел, ведь знал, что теперь уж не откажет; куда ей было деваться, спрашивал он себя и подсмеивался, однако его несколько расстроила ее спокойная, почти равнодушная реакция на день, то есть сегодня, их венчания. Он хмыкнул про себя и предположил, что притворяется, а внутри себя в ужасе. Но Анна не была в ужасе. Тилике подготовил платье, которое прежде выбрал Ягер и машину, что отвезла их. Ягер не глядел на нее, ему даже претило, что она подле него и на секунду засомневался, но всего лишь на секунду, а после вспомнил то свое торжество над ней. О, сегодня он был доволен, как никогда.       В церкви Анна уже стояла в белом платье, совсем простом и из-за ее чрезмерной худобы мешковатом. Кроме Ягера, Анны, Тилике и горбатого священника никого более не было и потому мягко веяло скукой. Луизу он пригласил к вечеру, когда все уже случится, и Анна, по его предположению, успеет ободрится завершившимся хлопотам. Священник продолжал что-то бормотать, и Ягер позволил себе взгляд на нее, и остался в высшей степени доволен: Анна, словно окаменела, даже не моргая, стояла и совсем будто не дышала. Священник спросил Ягера — тот ответил; спросил ее и Анна, дернувшись от испуга, вбирая воздух, выдохнула свое «да». Она дрожащими руками одела на его палец кольцо, а он, предвкушая очередное свое удовольствие, взял другое, которое оказалось совсем крошечным для ее и так худых пальчиков, однако он почти с яростной улыбкой натягивал жмущее ей кольцо, пока ее палец не покраснел. Он мог предположить ее размер, но не стал утруждать себя, а потому взял самое маленькое, но не из-за экономии, а опять же из-за удовольствия поглумиться над ней. Брак был заключен.       В машине Ягер и Тилике разговорились, часто смеясь, и Анна почувствовала головокружение. Ее била дрожь, которая бросала то в жар, то в холод, и ей почти не доставало воздуха, а окна оставались закрыты; Анна могла бы попросить открыть хоть одно, однако предпочла терпеть, заранее понимая, что Ягер над ней не сжалится, напротив, даже усилит. Ее палец от слишком маленького размера кольца, который Ягер умудрился натянуть, чуть распух и больно пульсировал; уже после церкви она все поняла. Ужас ее был в том, что она все понимала, хотя более всего желала вмиг стать недалекой и радоваться замужеству. От мысли, что она теперь фрау Ягер у нее участилось дыхание и пересохло во рту. Сдержал-таки слово, подумала она, и машина остановилась. Ягер вышел первым, обошел и открыл дверь с ее стороны. Он почти бесцеремонно вытащил ее из машины, развернул к красивому и массивному особняку.       — Фрау Ягер, — с насмешкой начал он, — позвольте представить Ваш новый дом! Вы же у меня никогда не были…       Анна оглядела особняк, напоминавший ей эдвардианский замок: серый, строгий и величественно возвышенный.       — Нравится? — нетерпеливо спросил он, грубо пихнув ее вперед.       — Очень красиво… — выдавила Анна, сдерживая слезы.       Ягер схватил ее под локоть и ввел в свой дом, за ними прошел и Тилике. На пороге их встретила невзрачной наружности молодая женщина в белом фартуке и кивнула Ягеру.       — Познакомься, Розмари, твоя новая хозяйка! — объявил он отчего-то злобно.       Розмари подошла к Анне и кивнула ей.       — Приятно познакомиться, фрау Ягер.       Анна попыталась улыбнуться, но Ягер, не дав ей сказать и слова, увел в столовую. Поскольку таскал он ее по комнатам сумбурно и с присущим ему каким-то остервенением, что она не успела рассмотреть всего, вынесла лишь одно: светло, скупо несколько и строго. Ягер знал, что вгоняет ее в краску и в стыд, который она не могла объяснить, однако и это его порадовало.       У особняка остановилась другая машина, и водитель, поспешно выйдя, обошел ее и открыл дверь. Из машины вышла средневысокого роста молодая женщина, богато одетая. Она равнодушно взглянула на водителя, который покорно отошел в сторону и дал дорогу. Анна увидела ее в окне столовой, и сердце так и упало.       — Луиза приехала поздравить нас… — ядовито прошипел Ягер у самого ее уха, и Анна вздрогнула.       Розмари впустила Луизу, и та, не удостоив ее вниманием, прошла в столовую, где ее с улыбкой встретил Ягер. Тилике присел за стол, высматривая Розмари.       — Фройляйн Луиза… — сладко пропел он и, взяв ее руку, поцеловал, — Вы очень вовремя, прошу Вас.       Ягер указал на стол, однако Луиза, ответив ему широкой улыбкой, осталась на месте.       — Анна! Очень рада…       Анна стояла неподвижно, рассматривая Луизу, которая, вздохнув, подошла к ней и расцеловала. Анна приняла холодно и хотела увернуться от очередного ее противного поцелуя, но поймала возбужденный взгляд Ягера. Этот взгляд ее пронзил, и она вмиг вспомнила, как он глядел в лагере, тогда в кабинете, сделав ей предложение.       Вскоре все уселись вслед за Тилике. Он молчал и поминутно благодарил Розмари; Ягер о чем-то спрашивал Луизу, она весело отвечала, и от нарочитого невнимания Анна почувствовала облегчение. Розмари подала рыбу и наполнила графин коньяком.       — Анна, рыбу едят кокильной вилкой, а не десертной, — важно заметил Ягер, — я считал, что Фюрстенберги не пренебрегают этикетом.       — Анна воспитывалась в… Пскове? — Луиза мельком взглянула на нее, — не думаю, что там обращали внимание на это.       — Но все же правила есть правила. Тем более элементарный этикет…       Ягер сверкнул взглядом, и Анна, опустив голову, вжалась в стул; от этого ее жеста он отчего-то рассвирепел и гаркнул:       — Посмотрите на меня!       Анна подняла стыдливые глаза и встретилась с его — жесткими и пронзительными. Ей вновь захотелось заплакать.       — Я немногого прошу, — прошипел он, — лишь знать, какой вилкой есть рыбу.       Тилике и Луиза молчали и глазели на обескураженную Анну, чье сердце было готово остановиться от страха. Молчание затягивалось и превратилось в ожидание. Ей следовало бы что-то ответить, чтобы смягчить, как рассудила она, ее курьез, и, наконец, собравшись с силенками, выдохнула:       — Простите, герр штандартенфюрер…       Спустя мгновение она поняла, что сказала и замерла. Луиза раскрыла глаза от удивления и невесело усмехнулась; Тилике потупил взгляд и промолчал.       — Господи… — почти простонал Ягер, — уж лучше молчите вовсе!       Анна почувствовала себя идиоткой, но после догадалась, что Ягеру ее такое положение было только в угоду, поскольку Луиза, тихо подсмеиваясь, не выдержала и засмеялась в голос.

***

      Розмари приготовила Анне постель и помогла переодеться. Анна заметила за новой своей прислугой, что та как бы немного боится и порывается поскорее уйти; она усмехнулась, ведь вспомнила, когда была в услужении у Ягера, тоже вздрагивала. И хотела Анна приободрить ее, однако лишь бездумно сидела у кованого трюмо в странном опустошении. Как на Берлин опустились сумерки, ей стало здесь невыносимо; Анна припоминала свое фиаско, злорадные смешки Луизы, удовольствие Ягера и косые взгляды Тилике.       — Я могу идти, фрау Ягер? — спросила Розмари, закончив с ее постелью.       — Анна. Зови меня Анна.       — Но… мне не положено.       — Называй меня, как угодно, но не так, как назвала…       Анна встала и накинула прозрачный халат.       — Простите, фрау Ягер, но я не понимаю…       Анна горько усмехнулась и, не став усугублять, отпустила уставшую Розмари. От темноты из окна ей стало еще тоскливее. Стрелки на часах пробили десять, и руки затряслись, когда Анна услышала мужскую жесткую поступь. Дверь открылась, и на пороге появился Ягер. Он барственно оглядел ее и ухмыльнулся. А ухмыльнулся он от мысли, скорее, уверенности, когда совсем уже не сомневаешься. Вон, стоит перед ним, трясется, сжалась вся, лицо побледнело и глаза округлились; такую он ее и хотел видеть. Ягер подошел и почувствовал, как она попыталась отклониться, изучая носки своих домашних туфель.       — Вы были рады видеть сегодня Луизу? — спросил он, когда приподнял ее лицо за подбородок; он знал, что она вспомнила.       — Да, благодарю.       Анна нервно сглотнула, чувствуя его пальцы, и невольно облизнула губы. Ягер заметил, и его самодовольное выражение сменилось напряженным.       — Вы с ней не особенно общались…       — Мы не близки.       — Так, значит, Вы мне солгали, что были рады видеть ее? — его взгляд вновь стал лукавым.       — Все же она мне родственница…       — Ах да, — он изобразил заинтересованность, — кто она Вашей бабушке?       — Внучатая троюродная племянница.       — Я слышал, что Фредерика фон Фюрстенберг была красавицей в молодости и должен отметить, — он всмотрелся в ее глаза, а после оценивающе разглядывал лицо, — что Луиза, верно, пошла в дальнюю родственницу, а вот родная внучка не удалась.       Анна всеми силами сохраняла спокойствие, осмелившись на иллюзию, выиграть хотя бы этот бой.       — У меня сегодня право первой брачной ночи, однако, — он отстранился, вновь оценивающе оглядывая ее, — разве можно с… Вами? В Вас нет ничего, что могло бы завлечь мужчину. Или хотя бы понравится. Какая-то Вы… — поморщившись, Ягер вздохнул, — тощая, точно больная. Дворняжка. Верно, в русскую мать… Фюрстенберги-то все голубоглазые, хоть на Луизу взгляните. Чертова полукровка, — прошипел Ягер, а после совсем обычно, даже чему-то развеселившись, добавил, — А знаете, я, пожалуй, оставлю свое право и уйду к другой, что достойнее Вас…       Ягер ядовито улыбнулся и оставил ее. Анна осталась верна себе и не заплакала до его ухода. Оставшись одна, в темной комнате, она медленно легла на постель, не расправляя одеяло, и сжалась в клубочек. Через меньше получаса она услышала громкие женские стоны и стук кровати. Анна тяжело вздохнула и зажала уши руками, лицом зарывшись в подушку. Она считала про себя или думала о хорошем — о Гертрауд и ее выздоровлении. Стоны Луизы становились громче, и Анна сжала челюсти почти до боли. И продолжала вспоминать: сначала бабушку, отца, его смерть, а после войну и Ивушкина. Его она всегда любила вспоминать, особенно его дерзкий побег, свою надежду и их поцелуй… Уже не обращая внимания на чужие стоны, она засмеялась своим воспоминаниям.