Бенди и чернильная машина: задолго до начала.

— Хм? Предложение? — робко уточнил художник, одарив пылкого выдумщика равнодушным взглядом голубых глаз. — Именно! — гордо заявил Дрю. — Видишь ли… Я человек с безграничным воображением. Для меня нет ничего невозможного, поэтому полёту моих творческих мыслей и фантазий нет предела. Меня так и тянет высказать всё, что я держу в себе, хоть первому встречному на моём пути, и всё равно, что нас ничего не связывает толком. Что-то типа срывов, но именно творческие срывы зачастую считают опасными, хах, забавно, не правда ли? В общем, я нашёл более гуманный способ изложения всех своих мыслей. Я начал писать. А так как я всё записываю в свою тетрадь, то у меня стал появляться какой-никакой, но опыт! Ну, не то чтобы я также нормально смогу написать классные изложения или какие-то полноценные рассказы... Это так – лишь очерки. Своего рода чисто от балды соединённые кусочки отдельных вселенных. — Красиво сказано. А можно почитать один из твоих очерков? — Друг мой, тебе несказанно повезло, что вещи свои я с собой взял. Кстати, я заметил, что ты тоже с портфелем пришёл. Почему? — Чтобы никто не спрашивал, почему я просто так в такое время заявился в школу. Пришлось говорить, что иду за кое-какими книгами в библиотеку: готовить наперёд учебный материал по ним, так сказать. А до городской библиотеки добираться очень долго. — Ммм, ясненько... Ах, да! –Джоуи быстро достал кое-что из рюкзака. Перед взором обоих была расположена тетрадь. Она оказалась толстой, но большинство листов уже были исписаны. Генри подошёл поближе, расположив свой ранец на полу вблизи парты: художник был не на шутку удивлён объёмом написанного на каждом из листочков толстой, казалось, нескончаемой тетради, — Позволь я тебе покажу самые интересные! — на этот раз искренне улыбнулся мечтатель. Страница шла за страницей. Незнакомец-то, не такой уж и чокнутый, каким может показаться на первый взгляд. Не каждый может иметь такую уверенность и открытость. Наблюдая за данным процессом в течение некоторого времени, Генри не раз убедился, что тот очень горд своими работами, и что порой очень приятно поделиться трудом с тем, кто разделяет твои интересы.       Близился закат. В пустом классе с таким-то освещением, создавалось впечатление, будто работаешь в своём собственном кабинете. Атмосфера тишины, спокойствия и полного удовлетворения. И ты наедине со своими мыслями. Лишь несколько солнечных зайчиков играют в уголках каждой новой страницы. — Хм... Так, стоп… Я вспомнил! — раздался своеобразный хлопок от быстро закрывшейся тетради, –Однажды, когда меня настигла волна мыслей, ты пойми, это как раз были те самые мысли, лучшие мысли, я не мог себя контролировать, и поэтому без разбора записывал в тетрадь. Лишь потом я понял, что написал их ближе к самому концу... да ещё и перевернул их... — Мхм, ну ты молодец, конечно... — с досадой вздохнул Штейн.       Спустя лишь несколько прочитанных предложений, Генри был полностью погружён в чтение чужих записей. Ещё никогда его разум так не будоражило от чего-то столь, на первый взгляд, незначительного. Скорее, Генри загорелся не столько из-за того, что идеи Джоуи действительно являлись чем-то за гранью возможного. Скорее для него, как человека, так и не придумавшего за жизнь ничего грандиозного, что свойственно любым художникам, такое явление было в новинку. — Должен признать, это... невероятно. У тебя и правда столько идей? — с еле заметной долей восхищения поинтересовался художник. — Агась! — писатель-самоучка, не убирая ехидной улыбки с лица, всё пытался намекнуть Штейну о его идее. — Так много... — Дааа! ... — Вот как. Понятно. Сказал бы просто, что писатель, мне -то с этого что? — очевидно, слова художника - таки ударили по ярой эксцентричности безумца, что также заставили улыбку на мгновенье исчезнуть с лица Дрю. Но наивный даже не подозревает, что задел лишь малую часть верхушки айсберга; словом, писатель так просто отступать не собирался. — Ну, так я же к чему и веду! Ох, Герыч, как же ты не понимаешь?! — Эм… Не понял, “Герыч”? — Когда я об этом задумался с иной точки зрения, я вспомнил про то, что отдельные отрывки, а порой и целые рассказы, которыми я описываю только одну свою фантазию, могут быть скомбинированы между собой и рождать нечто иное! Если рассуждать в таком ключе, то такая метафора может описывать и творцов своего дела: по отдельности оба хороши, но вместе могут сломить любые арт-блоки, дедлайны и прочее на своём пути! — То есть... Исходя из этого ты... О нет... — Да! Генри Штейн... давай с тобой вместе будем работать над созданием историй! — ...Это шутка какая-то, тут должен быть где-то закадровый смех, как в любых дурацких комедиях... — от неожиданности и смущения Генри стал пятиться между парт к выходу. — Погоди! Я же не шучу! — поспешил Дрю схватить за руку уходящего, — я буду писать, а ты по моим из некоторых идей рисовать! Тебе же самому это выгодно! У тебя нет вообще никаких идей: твои зарисовки с натуры тебя выдают, и не только они, есть ещё помимо этого несколько факторов, но сейчас опустим их. – И что? – Джоуи отпустил его руку прежде, чем Штейн попытался её высвободить, попутно выплеснув всë своë негодование, – Разве это плохо что-ли, не иметь идей? Нынче же работали поодиночке, никто ни с кем сотрудничал. С чего сейчас-то?! — Своим вкладом мы можем многое изменить! Первым делом, доказать, что писатели и художники могут сотрудничать бок о бок. Близится конец учебного года, поэтому это неплохая возможность для старта! Не начнём сейчас — потом уже не будет возможности. А мне так хотелось воплотить некоторые свои идеи, лицезреть то, как видят их другие люди, особенно выдающиеся художники. — Ты и без меня можешь это прекрасно доказать. Уверен, им твоей уверенности точно будет не занимать. — А ты? Ты хоть задумывался о своём будущем? Каков будет твой путь? С кем ты готов его разделить? — Джоуи невольно стал издалека показывать Стерну его маленький набросок Линды. — Мне честно всё... — прервавшись на полуслове, тот начал скромно приближаться к старшему. Пустой и подавленный взгляд был устремлён в вопросительно-грустные глаза Дрю, чьё выражение лица так и сетовало косвенно: “Нет, друг, тебе не всё равно”. — Я забыл отдать тебе рисунок. Держи. — Ага... — Слушай, прости, что до такого вообще дошло, я… Мне просто самому немного боязно… Ну, знаешь, будущее и все прочие обязательства, ужас! На моём пути ещё не встречались те, кому я бы мог сказать о подобном прямо. Все просто смотрят на меня и говорят, что я мыслю трезво. И они правы, ведь ты бы знал, как интерес к тому, что ждёт тебя впереди, оказывается сильнее подобного страха. Не говорю про всех, у каждого по-разному складываются свои обстоятельства, с которых они потом на этот шаг решаются. Поэтому я часто засматриваюсь на людей, чьи взгляды в таком же невинном замешательстве, которым тоже сложно начать свой путь. Чтобы помочь им, ну и заодно побороть страх в себе. — Звучит довольно-таки жутко... — Хм, не вижу в этом ничего такого. Просто это чувство в каждой творческой личности само по себе проявляется. Ты сам это впоследствии начинаешь понимать на определённом этапе ещё не встроенного в систему существования. — После этих слов мне теперь более стало непонятно... — Оу, этим я хотел сказать, что каждая человеческая деятельность по-своему важна для общества. Пусть даже ещё не определённая. Жизнь не просто так даёт нам подобный повод для таких волнений. — То есть, под "не встроенным в систему существования" ты подразумеваешь... что деятельность каждого человека предопределена судьбой? — Ну, знаешь, это с какой стороны посмотреть. Тут по большей степени от желания зависит, от дела, к которому у тебя отточено определённое мастерство, — пожал плечами Джоуи, — Однако, если понимать это с другой стороны, каждый впоследствии потом подключается к данной системе. — Прямо описание идеального мира по типу тех очерков, которыми вся твоя тетрадь исписана, — нагло усмехнулся Генри, не подавая никаких признаков энтузиазма. — Искренне благодарен за идею, мой друг! Я рад, что сегодня мне есть над чем порассуждать во время письма! — Хмпф, да обычное дело. — Но знаешь… Хоть тресни, я ещё ни разу не встречал довольно-таки перспективных молодых людей, которым всё равно на своё будущее, честное слово! — Да ну? — Ну да!       И тут в классе вновь стало тихо, как некогда было. За пределами, но на приличном расстоянии от кабинета, стали слышны шаги и шум бьющихся о ведро пустых бутылок с моющим средством. Лишь часы как-то разбавляли возникшую неловкую тишину периодическим приглушённым тиканьем. Юноши устремили взор на циферблат. — Уже поздно. Я давно должен был готовиться к тесту, что нам дадут к следующему уроку, а я здесь просто время теряю. Как беспечно с моей стороны, — стал монотонно отвечать Штейн, нарушая тишину. — Не будь к себе строг, Герыч, — принял на себя удар мечтатель, лишь бы друг не был о себе такого мнения, — В конце концов, задержал же тебя всё-таки я. — Что ж, справедливо. Я, кстати, даже малейшего понятия не имею, как ты во мне разглядел перспективную личность, когда таких "выдающихся творцов" сейчас пруд-пруди. — Ну, знаешь, мои взгляды им будут не понятны, ровно так же, как их мне. — Из всех начинающих художников именно я... Ты мог бы договориться с более сносным, знаешь ли? — Мог бы. Но все они более или менее имеют представление о том, в каком русле направлять свои силы, эмоции и фантазию. Тебя же я хочу подтолкнуть и помочь обрести себя как художника, дать понять, что творчество так же безгранично, как и твои возможности в будущем. А для этого нужны идеи, понимаешь? Но это никак не значит, что если я тебе буду помогать с идеями, то тебе нельзя будет рисовать с натуры.       Продолжая молча стоять в дверном проёме, Штейн начал рассматривать свой скетч: и чем дольше его рассматривал, тем сильнее разум начинал затуманиваться, а его голова с закрывающимися от сожаления очами опускается ниже к рисунку. Позже юноша обратил свой взор на мечтателя. — Друг, собираешься уходить — рюкзак не забудь. — Я… — не закончил Генри, как в коридоре послышались приближающиеся по направлению к тому самому, где сидят ребята, кабинету шаги, параллельно с щелчком открывания двери. — Ох?! — Вы чаго-ито тут делаете, уважаймые? — перво-наперво присутствие каких-либо лиц в классе вызвало удивление у уборщицы. — Ты не из тех студентов, что посещают дополнительные кружки, верно? — Да, я… Да. — Так почему ты здесь? — Ну... видите-ли, я просто пришёл в библиотеку за кое-какими книгами. А вот насчёт него я вообще не знаю, впервые его вижу, только знаю лишь то, что он здесь просто... — О, здравствуйте! Я тут всё ещё дежурю! — Джоуи начал махать какой-то бумажкой в своих руках в знак того, что он не бездействует. — Хммм?! — Ну, а я это... Только-только собирался уходить... — пройдя меж всех парт, Генри робко взял свой рюкзак и поспешил набросить на плечи. — Ах, ну, конечно, Дрю. Вот ты где, бездельник, прохлаждаешься! – осеклась старушка, позабыв - таки о потерянном школьнике у двери, – Не забудь потом перед уходом запереть каждую дверь туалетных комнат. Ключ оставляю здесь, в замочной скважине. Расходитесь и вы по домам, ребятки. Шаги постепенно стали удалятся. Чуть погодя инициативу заполнить атмосферу разговорами взял на себя дежурный. — Нуууу, что ж, — спрыгнул с парты Дрю и начал подходить к выходу, важно перебирая ногами, — уже скоро закончится моё дежурство, и знаешь, друг мой, что бы ты там не решил, я посчитаю данное знакомство как нечто, посланное свыше самой судьбой... Но я в любом случае тебя пойму, если ты захочешь и дальше плыть по свободному течению и другому лицу доверить формирование своего будущего; так скажем, на авось. Я если что могу тебя найти позже. Ну-с, бывай! — после этих слов Джоуи похлопал его по плечу, как товарища, а затем, прискакивая и звеня ключами в руках, побрëл в нужном ему направлении по коридорчику. — Мм, постой... — Ась? — Я, может быть, всё же подумаю над этим позже. — Что? — Мне нужно время, чтобы всё как следует обдумать... — О-хо-хо-хо, серьёзно?! — Да, но это не значит, что мой ответ будет положительным. — Хорошо, друг, я учту! Ох, боже, ты просто не представляешь, как я рад. — Только не отвлекай меня каждый раз, мол, подумал ли я. Я, возможно, вышлю тебе письмо сам, в случае чего мы можем о подробностях переговорить в школе. — О! Так мы друзья!? — Поправка, коллеги… Хотя, мы ещё даже совместно не начинали ни над чем работать. Не советую обнадёживать себя наперёд. — Ммм, а скажи, неужто та девушка была для тебя мотивацией? — Это… как бы... — Ой, ладно, не стесняйся! Может, познакомишь как-нибудь? — ...Ты слишком шумный…

•••

      Зайти во второй раз домой после школы для Генри не было проблемой: никого пока дома нет. Сама обитель Штейнов являлась таким же обычным и скромным частным жилищем. Взглядом художника юноша воспринимает никак не освещенную прихожую, из маленьких окошек в которую просачиваются блеклые лучи, как маленькую кладовку для вдохновения с эффектом сепии, что передаёт атмосферу спокойствия и в какой-то момент желанного уединения. В течение какого-то небольшого промежутка времени с момента прихода он разглядывает каждую пылинку, выделяющуюся на свету, беспорядочно парящую в воздухе. Такая атмосфера более ему по душе.       Устало поднимаясь по лестнице, Генри мотается из стороны в сторону. В его собственной комнате был приглушённый свет, так как творец зачастую работал под единственным зашторенным окном. Дабы не нарушать спокойную для глаз атмосферу, было решено лишь чуть-чуть приподнять штору, чтобы над столом было как-то светло.       Немного погодя, уроки были завершены: через не могу, но всё же. Стал Генри подготавливать арсенал из выполненных домашних заданий на завтра и письменных принадлежностей. Но тут голубоглазый, вспомнив про рисунок, стал его рассматривать. Пятно так или иначе высохло, и Штейн, взяв свою ручку, потихоньку начал выводить своего рода узоры, что гармонично бы смотрелись на листе, не отвлекали от основного объекта, ну, а сам узор подходил бы самой Линде по её настроению. Во время всего процесса работы у Генри так и не выходил из головы тот странный разговор с этим "чудиком". Каждые слова Дрю пришлось не раз воспроизводить в памяти для полного понимания: Генри то и дело отрывался от работы из-за внезапных воспоминаний прожитого, периодически сводя брови к носу. Он понимал, что из-за подобного раздражения он может даже порвать рисунок неосторожным движением пера. Как ни пытался в этом разобраться, он всё равно не находил никакого смысла. В голову лишь напрашивались вопросы, которые скромный художник так и постеснялся задать. Действительно, только сейчас! Линия за линией… Так и не осмелившись дать хоть какой-то намёк завитков виноградной лозы.       Когда Генри нарисовал уже немалое количество этих ветвей, ему начало казаться, что весь его мир — это кусочек папируса, а сам несчастный прямо сейчас находится в оковах прочно натянутых из разных сторон лоз, что удерживают его руки, оставляя своеобразного очертания следы. Что странно, ведь он и думать не думал размышлять о том, что на пути к будущему его что - то отчасти удерживает. Неужели тот разговор с фантазёром как-то на него повлиял? Всю эту кучу проносящихся в голове мыслей юноша визуально воспринимал с невозмутимым лицом. В какой-то момент он кладёт перьевую ручку на стол и, отодвинувшись от стола, оборачивается к нему спинкой стула. Сделав глубокий вдох, выдыхает, постепенно сползая с кресла на пол с опустившимися уже до некуда расслабленными руками по разные стороны ручек. Притуплённый взгляд тут же устремляется в потолок.       Незначительное количество времени, и творец на стадии завершения в последний момент осознаёт, что чуть было не переборщил с декором на работе. Рисунку такого жанра, как портрет, по его мнению, не хватало рамки с насыщенным фоном. Пусть это и эффект чернил, что у него имеются — впоследствии высыхания тускнеть, ему всё равно досадно от того, что фон вышел более выразительным, чем сама Линда. — Хоть что-то, а не просто пятно, — вздохнул Генри, утешив себя. Портрет вскоре был повешен на свободное местечко над столом, куда каждый раз при потере вдохновения юноша обычно обращал свой взор.       Уроки позади. Можно теперь спокойно собрать на завтра портфель и считать дела сделанными. Однако перед тем, как сложить учебники, Генри заметил странную бумажку, что скомканной лежала в его портфеле. Любому другому было бы всё равно: мусор как мусор, который потом вскоре будет выброшен. Но Стерн предпочитает не торопиться за подобным делом, когда собирает портфель, и для достоверности проверяет, ничего ли вдруг не забыл. — Бумажка... — и всё же, Штейну показалось странным обнаружить её в своём собственном портфеле. Развернув её, голубоглазый юноша, расположившись на своей кровати и приподняв ноги к уголку стены, начинает читать следующее:

“ Хей, Герыч! Раз Ты это читаешь, могу предположить, что уроки остались позади! Что-ож! В таком случае могу предложить тебе отвлечься и, основываясь на моей подкинутой тебе идейке, существенно воплотить задумку! Как сам видишь, воспринимаешь и чувствуешь! Главное - начать!

Желаю удачи! ~”

— Стоп.... А когда он, собственно, успел мне..., — вспомнив сегодняшний разговор, творец задумывается лишь над одним вариантом удачного момента для совершения такого шага. Глаза небесного цвета неожиданно распахнулись – в голове стали вырисовываться возможные подробности происходящего теперь более детально, что дают посмотреть на общую ситуацию с другой стороны. Джоуи лишь выигрывал себе время, пока художник тактично вëл переговоры с эксцентричной для своих лет старушкой.

«– О, здравствуйте! А я ещë здесь дежурю! »

      Именно в данный промежуток времени, выждав момент, Джоуи настолько быстро, насколько натренирована рука, стал писать на обратной стороне листа маленькое послание от себя на будущее – будучи заведомо уверенным, что "чуткой к деталям натуре" Генри не составит особого труда заприметить эту незатейливую отсебятину – подкинул эту бумажку, которой недавно пытался вежливо клянчить, выдавая за мусор, в портфель художнику. Хм, умно, умно. И опять же, на такое дело давались секунды, но всё же мечтатель надеялся, что всё не напрасно. И он не прогадал, от чего в дрожь бросило не на шутку. — Хм... вот это да... — опомнившись, состроив серьёзный взгляд, Генри начал переворачивать лист на другую сторону.       На ней оказалась написана та самая идея, о которой Джоуи упоминал в своём приветствии. Видимо, он действительно знал, какой лист отрывать, чтобы сзади иметь свободное пространство для пары словечек. Оценив беглым взором содержание, художник долго не мог осознать суть прочитанного. Дрю пишет сложно и это сразу бросается в глаза: приходилось и между строк улавливать суть нескольких ответвлений, чтобы поспеть за основным замыслом его каллиграфической паутины. Его завуалированный слог и аккуратно выведенный почерк приковывали особое внимание. Тонко, сдержанно, структурировано, а главное – не объяснимо. Теперь же на руках у Штейна был, в прямом смысле, полноценный зачаток для реализации дальнейшей идеи, в скором воплощении уже проработанного приблизительно образа которой ни на долю секунды – что не в его духе – не усомнился.       Время, так или иначе, не стояло на месте: день уже близился к завершению, и на улице потихоньку начинало темнеть. В данный момент надписи на бумаге строчка за строчкой с головой погружали художника в мир чужих мыслей. А каждая миниатюрно прописанная буковка будто и является олицетворением того чуда, совершаемое в мире действующих лиц короткого очерка. Словно обрывистые воспоминания...       Хоть дверь в комнату Генри была закрыта, он всё равно услышал шаги вошедшего за порог с другой комнаты. Видно, мама пришла с работы. Да, только она; отец творца в командировке уже как два года, но так или иначе поддерживает со своими близкими людьми контакт, как словесный, так и зрительный. Как показалось юноше, возвратилась она даже позже, чем обычно. Было слышно, как эхом доносятся звуки шуршащих пакетов. Штейн лишь наблюдал и с равнодушным лицом предвкушал события, которые будут его ждать, когда пришедшая поднимется по ступенькам. Он всё же решил не рисковать и потихоньку начал прятать листок под подушку: медленно, не создавая лишних звуков. Всё же это случилось, и вот у самого порога стоит женщина: тёмноволосая, невысокого роста, с жизнерадостной улыбкой на лице. — Здравствуй, дорогой! Я тут продуктов так немножко набрала, поможешь разобрать две сумки? — Конечно, мам.

•••

      Немного погодя, они стали разбирать пакеты с продуктами. Камилла Штейн. Да, так звали маму юноши. По её поведению можно было понять, что она имеет совершенно простое представление о многих вещах. Это так. Тяжкими и угнетающими мыслями уж точно не перебьёшь её позитивный настрой, что заставляет задуматься лишь об одном: как сыном столь лучезарной, пытающейся найти более простой подход к решению любых обстоятельств женщины, мог стать человек с будто бы "пустым" восприятием на всё? Ну, это зависит, конечно, от того, как человек захочет себя преподнести, от характера. А поскольку речь идёт о подростковом сознании и о том, что на него влияет впоследствии в зависимости от ситуации, то важную роль зачастую играет окружение — собственный, отдельный от всего мирок из нескольких лиц, скреплённый узлом парочки общих взглядов. А порой взгляды не всегда сходятся. В коей ситуации, собственно, Генри и оказался. Он и сам как-то не хотел иметь какого-либо контакта со всеми, да и сейчас не особо-то и жаловался. — Милый, а знаешь что? — разбавил тишину нежный голосок. — Ммм... — Я тут подумала, раз ты очень любишь рисовать, то почему бы тебе после школы дальше не обучаться в каком-нибудь художественном заведении? — Ну, честно, я не знаю о чём и думать. Я имею в виду, что рисованием я занимаюсь чисто для хоть какого-то отвлечения от реальности. Времена и дни посещения в художественную школу наверняка будут притеснять график работы, с выбором которой я так и не определился. Однако в мои планы не входит выбирать масштабную работу: например, бизнесменом, хоть учусь я вроде и хорошо, — сделав такую маленькую паузу и устремив взгляд на невидимую точку, невольно фокусируя на ней всё внимание, художник уже был охвачен интересом, и поэтому не мог не спросить следующего, — а что? Почему ты вот так внезапно этим интересуешься, зная, что близится конец учёбы и нужно будет готовиться к сдаче экзаменов? — Да, я просто с одной из мамочек встретилась по дороге домой, по-моему, с одной такой, чей ребёнок — твой одноклассник. И вот зашёл у нас как-то разговор об искусстве. Позже, конечно, обменявшись успехами каждого своего чада, как все мамочки обычно и делают, хе-хех... — О, боже... — Она посоветовала мне высококвалифицированную школу искусств. Причём искусства в разных его направлениях: в поэзии, в мастерстве хорового пения, в умении хорошо исполнять данные тебе роли абсолютно сложных персонажей, в живописи и прочем. Ну, что же ты решаешь? — Всё это ну о-о-о-очень интересно, конечно, но я, пожалуй, пас. — Почему же? — Если уж и заниматься дополнительным, помимо всех прочих рабочих, делом, особенно если закреплять полученные навыки и оттачивать их, превращая в собственное мастерство, то это одно дело, и некоторые люди посвящают лишь одной, глубоко полюбившейся деятельности данной сферы всю свою жизнь. Это, по сути, тоже своего рода профессии, пусть не высококвалифицированные, но благодаря им люди тоже зарабатывают. Другое же — когда некоторые люди, зная на что идут и с чем им предстоит столкнуться и чем им придётся пожертвовать, выбирают работу, в которую ты так-то преподносишь частичку себя, но всё равно следуют заданному обществом плану. Упоминая о жертвах, я имел в виду свободное время. Думаешь, по-твоему, возможно работать с плотно забитым графиком, да и ещё как-то пытаться уделять свободное время собственным интересам? — Даже не думала. Я знаю, как порой бывает трудно уживаться с плотным графиком. Но ты ещё юн, у тебя ещё целая жизнь и столько возможностей впереди. В первую очередь нужно задумываться о такой работе, которую тебе же самому будет приятно выполнять. Во благо себе и окружающим. Нужно уметь следовать за своей мечтой, с чем не срослось у меня. — Не срослось? — Да. Мне не так и не удалось пойти за своей мечтой из-за сложившихся обстоятельств. Но дело в том, что я не жалею, поскольку по натуре я человек позитивный: работа приносит прибыль, а главное — есть сплочённый коллектив таких же, как я, людей, с которыми мы делимся положительными впечатлениями на целый день. Поэтому разберись в себе, постарайся понять, что лучше для тебя и придерживайся чётко поставленной цели.       Вообще, у творца уже есть мечта о том, чтобы разделить свою жизнь с той, кого он любит, и он попытается сделать всё для этого: для начала остепениться, а дальше… А дальше как пойдёт? Он, видимо, сам ещё не знает, что ему нужно от жизни. Каждый раз рисовать портреты Линды — это, конечно, своего рода успокоение для души и глаз, но Генри никак не давала покоя мысль о том, что нужно что-то ещё. Если занять себя каким-либо родом деятельности, действительно будет проще следовать за своей мечтой. Однако, какой, всë-таки?