Не доверяй туманам и лесам

      – У тебя что, много свободного времени? – спрашивает Скарамуш, скрещивая руки на груди. Он наблюдает из-под полей шляпы за тем, как Саюн вытаскивает из поясной сумки небольшую табличку и втыкает ее в землю неподалеку от побоища. На табличке синей краской нарисована кривоватая улыбающаяся рожица.       – Пока я жива, могу заниматься чем хочу, – отвечает Саюн. Она встряхивает короткими белыми волосами, зачесывает длинную косую прядь за ухо и вздыхает, а затем принимается хлопать себя по множеству карманов, непонятно на кой черт пришитым на одежде.       Саюн даже не смотрит на Скарамуша, больше занятая поиском чего бы то ни было по карманам, и устало хмурится. Нехило ее жизнь так помотала: привычным взглядом Скарамуш отмечает отсутствие одного наруча и глубокую засохшую царапину под ним, осунувшееся лицо, неряшливость прически, общую потрепанность легкой кожаной брони. Саюн с облегчением вздыхает, выуживая из кармана на бедре пачку, из нутра которой вынимает сигарету.       Идиотка Саюн с ее привычкой бегать от реальности, выполняя одно задание гильдии наемников за другим и вытравливая несчастные легкие табаком. Как будто она не знает, что это ни к чему хорошему не приведет.       Скарамуш выбивает сигарету из ее пальцев воздушной пулей. Саюн ругается и наконец-то поднимает на него усталые туманные глаза.       – Какого демона ты вообще тут забыл? – ругается она, недовольно сводя брови к переносице. Утирая пот с виска, Саюн поджимает губы и щурится. Ну что ж, теперь все ее внимание принадлежит Скарамушу; уже, знаете ли, прогресс. – У тебя что, много свободного времени?       – А у тебя, видимо, мало мозгов, если ты не можешь придумать ничего своего, – парирует Скарамуш, нагло улыбаясь. Саюн неприязненно морщит нос. – В конце концов, тот прием с метательным ножом ты скопировала у меня. Фантазии тебе, конечно, не занимать. Впрочем, неудивительно.       Саюн закатывает глаза и вынимает из пачки новую сигарету. На этот раз Скарамуш ее не останавливает: в конце концов, это ни разу не его дело, чем убивает себя эта тупица. Он свое заполучил, а со своим телом Саюн может делать что ее душе угодно.       Наемники и так продают свои тела вместе с навыками, зарабатывая деньги за счет выполнения заданий. Они грязь на этой земле, ничуть не лучше расфуфыренных работниц публичных домов, и стоят с ними примерно на одном уровне. Таких Скарамуш искренне презирает, как презирает и Саюн: в конце концов, она ничем не отличается от типичных представителей своего племени.       Вечно в движении, побитая, обсыпанная шрамами, неаккуратно стриженная и скверно одетая. И самое главное – со смертельно уставшим взглядом, прямо так и кричащим: «Добейте меня уже наконец, пожалуйста». Чисто из желания насолить Скарамуш при первой встрече оставил ее в живых и с тех пор зачем-то продолжает приглядывать за глупой девицей.       Скарамуш – инквизитор, один из благороднейших представителей своего племени. Его священная цель – уничтожать ведьм, дьявольских отродий, и все, что может быть с ними связано. Каким образом он связался с наемницей третьего сорта, для него остается загадкой. Пожалуй… наблюдать за тем, как зажигается раздражение в серых глазах, сродни развлечению, способу разбавить туманные будни.       – Подкури, а? – не просит, скорее, приказывает Саюн, даже не удосужившись порыскать в поисках спичек. Она выжидающе глядит на Скарамуша снизу вверх, и он все же спрыгивает с ветки, на которой сидел все это время: в первую очередь потому, что его ведет раздражение. Никакая жалкая человечка не смеет ему приказывать.       – А больше ничего для солнцеликой Саюн не сделать? – ядовито интересуется Скарамуш, подходя ближе. Саюн смеряет его долгим взглядом и качает головой. От нее пахнет потом, кровью и лесом, и совсем-совсем незаметно – чем-то цитрусовым, вроде апельсина.       Саюн пожимает плечами, не прерывая гляделок, и демонстративно обхватывает фильтр сигареты губами. Скарамуш так же демонстративно с издевательской улыбкой зажигает на кончике пальца огонек и подкуривает; Саюн делает долгую затяжку и вежливо выдыхает в сторону. Спасибо, что не в лицо, иначе бы Скарамуш точно ее придушил.       – Спасибо, – спокойно отвечает Саюн. Хотя они стоят неприлично близко, она даже не думает отступить. На нее вообще не работают тактики устрашения и давления, они будто обтекают ее и оказывают ноль эффекта. – Так что, мне удалось удачно скопировать тот твой прием с метательным ножом?       – Мечтай, до меня тебе как до Королевской луны на ковре-самолете, – насмешливо фыркает Скарамуш, поражаясь тому, что Саюн вообще осмелилась сравнить себя с ним. – Может быть, проживешь еще тысячу лет, тогда у тебя начнет получаться хотя бы примерно похоже.       – Надеюсь, я умру раньше, – пожимает плечами Саюн, поворачивая голову, чтобы выдохнуть тонкую вонючую струю дыма, которую Скарамуш тут же раздраженно сдувает. Только в профиль становится заметна синеющая шишка вкупе с рассеченной кожей на виске, словно ее кто-то огрел камнем или чем-то похожим. Учитывая, какими методами любят сражаться лесные разбойники – ничего удивительного. – Прости, господин инквизитор, не понянчишь ты наших детишек.       – А тебя хорошенько приложили камнем по башке, – цедит Скарамуш сквозь зубы. – Думай, прежде чем говорить, не забывай, с кем общаешься.       – А? Да-да, конечно, – рассеянно отвечает Саюн. – Слушай, иди по своим делам, а меня оставь, ладно? Я пока ножи соберу, пока значки банды срежу с одежды… Много времени пройдет. Твоего драгоценного.       Только сейчас Скарамуш замечает, что ее покачивает, а глаза кажутся еще более расфокусированными, чем обычно. Получила сотрясение мозга, вот, видимо, и несет всякий бред, идиотка. Она же обыкновенная хрупкая человечка, как она вообще еще на ногах стоит не только после затяжного боя, но и после этой травмы? Скарамушу все равно, Скарамуш кукла, и его тело едва ли обладает даже подобием чувствительности, а вот Саюн все же стоит себя поберечь.       Тупые, нелогичные мысли, подите прочь! Скарамуша, вероятно, тоже огрели по голове, если он думает о такой нелепице, не имеющей никакого смысла.       Саюн снова выдыхает дым, на этот раз кольцами, наконец-таки затем отступает на шаг, запинается нога об ногу и падает. Скарамуш даже не тянется, чтобы ее поймать: лишь с интересом наблюдает за тем, как Саюн неловко валится на спину. Удивительно, что она до сих пор жива, с таким-то уровнем грациозности, как у каменного великана.       – Да беременная гарпия изящнее, чем ты, – не сдерживается Скарамуш. – Тебе не перерезали глотку в ближайшей темной подворотне, невероятное везение.       – Пытались, – отмахивается Саюн, приподнимаясь на локтях, и болезненно жмурится, прикладывая пальцы к виску. Они до сих пор находятся на поляне в окружении трупов, и эта бойня помечена нелепой синей улыбающейся рожицей на табличке: фирменный знак безымянной наемницы, охотящейся на банды лесных разбойников. Какие-то у нее с ними счеты, вероятно, но Скарамушу плевать. – Но мне повезло.       Скарамуш закатывает глаза. Бестолковая пигалица. Саюн пытается сесть поудобнее, но двигается так медленно и раскоординированно, будто оказалась в густом киселе. Она никогда не попросит помощи, Скарамуш никогда ее не предложит – тоже, вот еще, чтобы инквизитор второго ранга и помогал какой-то безродной наемнице? – так они и ходят друг вокруг друга кругами каждый раз, когда Саюн влипает в какую-то передрягу.       Невезучая идиотка. Лучше бы сидела на заднице ровно и никуда не рыпалась.       Скарамуш с легкостью подхватывает Саюн на руки и относит ближе к дереву, помогает устроиться поудобнее. Саюн вздыхает, осторожно прикладываясь затылком к стволу, и снова пытается затянуться, но Скарамуш щелчком выбивает сигарету из тонких пальцев.       – Хватит с тебя, – отрезает он, нахмурившись. – Ты что, вообще не жрешь? Не приходило в твою гениальную башку, что тебе бы пора пересмотреть свой рацион? Ты почти ничего не весишь!       – М-м, комплименты, – невнятно соглашается Саюн, прикрывая глаза. – Да еще и от тебя? Наверное, в лесу кто-то сдох.       – Ага, банда разбойников, – преувеличенно радостно отвечает Скарамуш.       – И поделом им.       Голос Саюн сух и глух, а еще едва слышно подрагивает от боли. Вероятно, дела действительно плохи, и Скарамушу это не нравится. Стоит оставить ее здесь и отправиться по своим делам, в конце концов, недавно он получил одну очень достоверную наводку; Саюн всегда выживала, сколь тяжелыми ни были бы раны, выживет и теперь.       Но если она умрет, Скарамуш потеряет один из немногочисленных источников развлечения. Это будет более чем печально, так что стоит как минимум доставить ее в храм. Денег, чтобы заплатить за лечение у жреца, у Саюн точно должно хватить.       – Спасибо, что возишься со мной, – бормочет Саюн, и Скарамуш неожиданно ловит ее взгляд: расфокусированный и затуманенный, но какой-то… безмятежный. – Не знаю, что тебе от меня надо, но спасибо.       – Надо было убить тебя в первую встречу, потому что ты ходячая катастрофа, – резко отвечает Скарамуш. Саюн хмыкает, подается вперед и мажет по губам Скарамуша поцелуем.       А затем заваливается ему на колени. Скарамуш собирается возмутиться, но голос пропадает от неожиданности, губы сводит от сладости апельсинов, а мгновением позже он понимает, что Саюн дышит как-то излишне поверхностно и хрипло, а ее кожа неестественно горячая.       Тупое наемничье мясо, сердито думает Скарамуш, с легкостью поднимая Саюн на руки. Она что-то скулит и утыкается лицо ему в шею, и Скарамуша встряхивает, как ударом тока. Это все потому, что Саюн горит. Да, несомненно, поэтому.       Ему стоит лично проконтролировать процесс лечения святой магией. Так, на всякий случай, мало ли что взбредет в эту седую башку?       …А теперь Скарамуш смотрит на эту дурацкую табличку, сиротливо стоящую под ливнем посреди леса и обглоданных трупов, и ему кажется, что он задыхается.       Обманула. Эта тварь его обманула. Притворялась обычной немощной человечкой, скрывала ведьминское гнилое нутро. Недаром же в первую их случайную встречу Скарамуш взял ее на карандаш и долгое-долгое время проверял на вшивость, то есть на наличие ведьминских сил. Она прошла все проверки, и Скарамуш практически поверил в то, что она чиста.       О, как он был наивен, повелся на ведьминские чары, накладываемые туманным взглядом, колким словом и вымученными жестами. Когда она его околдовала? Когда заставила считать себя кем-то вроде веселой игрушки, которую весело тыкать, но не ждать чего-то большего? Наверное, тварь сразу поняла, что ей не одолеть инквизитора второго ранга, и затаилась, а параллельно решила по-тихому плести свои заклинания тонкого контроля сознания.       Саюн, ведьма разума. Бесстыжее дьявольское отродье, которое хлопало ресницами при Скарамуше, а за его спиной смеялось, радуясь тому, что смогло обвести одного из сильнейших инквизиторов Церкви. Надави Скарамуш чуть посильнее, и она бы раскололась, проколись она хоть на одной мелочи, и она бы выдала себя.       Но тварь играла удивительно хорошо, притворялась покорной, подстраивалась под ситуацию и заставляла думать, что от нее не будет ни вреда, ни проблем, сколько к ней ни присматривайся.       А Скарамуш остался в дураках. Он никогда еще не чувствовал себя настолько униженным. Он по чистой случайности узнал о том, что его игрушка – ведьма, и хорошо, что узнал до того, как мерзость успела залезть ему под кожу, прямиком через вены в сердце.       Скарамуш знает себя как свои пять пальцев, а еще умеет быть честным, когда это необходимо.       Он знает: вскройся правда чуть позже, ему было бы куда сложнее разобраться с ведьмой.       Как нельзя некстати вспоминается единственный смазанный поцелуй, и губы вспыхивают огнем. Скарамуш кривится, брезгливо вытирая рот, вынимает из мешка банку с прахом и вытряхивает прямо на табличку, на которой под дождем растекается некрасивыми кляксами синяя рожица.       – Да пошла ты, – выплевывает Скарамуш, швыряет банку рядом с табличкой и взмывает в небо, подгоняя себя потоком ветра. Лишь бы не оборачиваться. Не думать. Не вспоминать.       Ненавидеть, ненавидеть, ненавидеть.       Рвать к чертям эту тонкую нить, которая, слава Всевысшему, еще не успела окрепнуть, и отплевываться от удушающе сладкого фантомного привкуса апельсинов на основании языка.       Сизый прах впитывается в землю вместе с крупными ливневыми каплями дождя.