Победительницы

Я всегда добиваюсь всего, чего хочу. Захотела в пять быть принцессой на детском утреннике — розовое, самое пышное и самое дорогое платье в одночасье легло у моих ног. Захотела в шестнадцать набить свою первую в жизни тату — с криками, скандалами, обещаниями навсегда быть изгнанной из отчего дома, но заветная розочка все-таки гордо засияла на моей лопатке. Захотела в тридцать семь принять участие в этом ебанутейшем мистическом шоу — кастинг пройден без особых проблем, и вот я красивая и уверенная в собственных силах уже стою в самом центре легендарного готического зала… Я всегда добиваюсь, чего хочу. Но… Не в этот раз. Ведь как бы я не улыбалась сейчас на камеру и не уверяла всех вокруг в том, что все сложилось как нельзя лучше, я точно знаю, что нагло, бессовестно пизжу… Нихуя я не добилась. Ни этой ебучей синей стекляшки, теперь так гордо и дразняще отбрасывающей блики в руке такого же сияющего и пустого Череватого. Ни тебя — что куда важнее и хуееве… А ты красивая такая сегодня. Как и всегда. Нет. Особенно. В кои-то веки решила сменить свой элегантный чёрный гардероб на что-то светлое и…вселяющее надежду? На то, что ты никакая ни ебучая ведьма, гуляющая по кладбищу и зовущая бабоньку по ночам, а самый настоящий Ангел — под стать нашему общему имени, от которого я по собственной дурости отреклась еще в самом начале сезона. Дура. Хотя все правильно. Ангел здесь только один. И это — ты. Кто, если не Ангел, может так трепетно и самоотверженно дарить в этот лютый холод тепло так доверчиво сейчас жмущимся к тебе людям? Всем без исключения — даже этому Дьяволу Череватому, который, ловко бросив жену на растерзание любознательной публики, точно мартовский кот, теперь трется рядом с тобой. Сука. Так и огрела бы по башке его же собственным трофеем — да надо играть, счастливо улыбаться очередной милой девочке, преподносящей мне еще одну забавную фиговину. Да, поклонников у меня сегодня и правда больше всех. Даже больше Череватовских, кажется. У тебя-то их вообще кот наплакал — хотя плакат охуенный приготовили, не спорю. Я даже, черт знает, почему, остановилась и сказала им, что плакат крутой. Ты крутая. На плакате. И не только на нем… — Лин, может, уже поедем уже в здание? Заберём Луну, подарки и домой? — шепчет мне на ухо подруга, видя, как я переминаюсь с ноги на ногу. Сука, че ж так холодно-то? Да, видимо, идея не надеть сегодня колготки была не совсем удачной. Очень даже нет. Глупой. Как и надежда на то, что ты вдруг воспримешь это как руководство к действию, зажмешь где-нибудь в уголочке и подаришь напоследок незабываемую ночь любви. Нет. Не этого я хочу. Не этого. Не напоследок. Но все уже решено. И я понимаю это точно — когда вижу, что ты плотнее кутаясь в свой такой же светлый, как мне кажется, весьма легенький пуховик, возвращаешься в особняк. Ну вот и все. Сделав знак Свете и тепло распрощавшись со своей неугомонной бандой, я точно трехсотлетняя старушка, плетусь за тобой следом… *** Наконец мы возвращаемся домой. Света предлагает откупорить бутылочку шампанского и в тихом семейном кругу отпраздновать моё заслуженное серебро. Нет. Не хочу. Так. Я хочу напиться — нажраться, нахуяриться, наебениться, чтобы навсегда стереть из памяти последние несколько месяцев. Эту проклятую северную колдовку, вырвавшую из моей груди сердце нахер и вставившую на его место острый металлический штырь — ни выдрать, ни сделать вдох. Остается только задыхаться, хрипеть, глотая ошметки собственной души и желая сдохнуть (пардон, реинкарнироваться) как можно скорее… Блять. Не в силах более терпеть это безумие я, напиздев родным что-то о том, что мне срочно нужно проветриться, пулей вылетаю на улицу. Холодные белые крошки как тогда безжалостно лезут в лицо, но я не обращаю на них никакого внимания. Похуй. Сейчас главное — бежать. Бежать. Бежать. Куда глядят глаза — куда несут изможденные ноги, у которых, в общем-то, за эти полгода выработался лишь один-единственный маршрут. К ней. За ней. Не дай Бог. Но нет, слава этому самому Богу, они приносят меня в один из круглосуточных столичных баров. Отлично. Заказываю себе виски со льдом. Ещё. Ещё. Ещё. Пока наконец этот ебучий мир не начинает плыть, качаться, множиться, рассыпаясь на маленькие размытые частицы-пиксели, точно изображение на экране старенького телевизора… Частицы, которые так просто и естественно вдруг начинают тянуться друг другу, объединятся, складываясь в обворожительную, смертельно желанную, но совершенно невозможную картину… В совершенно невозможный, до боли знакомый образ. В мою драгоценную бабоньку. В нее. В Ангелину. Которая стоит совсем рядом — в этом охуенном платье с охуенным же декольте! Ну все, Джебисашвили. Поздравляю. Допилась. Отчаянно, что есть силы, я тряхнула головой, пытаясь изгнать из неё этот ебучий пьяный глюк, но грудной тягучий голос, сладким нектаром полившийся в уши, не оставляет мне шансов на какое-либо отрезвление. — Да не морок я, не морок, девонька, — мягко усмехается «глюк», мягко присаживаясь напротив. — Двойной виски, пожалуйста, — киваешь ты милому мальчику за стойкой, а из моей груди рвется отчаянный, душераздирающий, почти сумасшедший смех — наподобие твоего на испытаниях. А, впрочем, нет. Такое неповторимо. А ты смотришь — не отрываясь и не говоря ни слова. Ожидаемо. Выжидающе. Невыносимо. И я не выдерживаю. Я как всегда сдаюсь. — Т-т-ты ч-чего здесь делаешь, б-б-бабонька? — наконец получается немного успокоиться и выдавить из себя что-то более-менее адекватное. — Не у одной тебя повод сегодня закатить пирушку, — на полных нежных устах загорается лёгкая кокетливая улыбка, а я, кажется, нахожусь в полшаге от того, чтобы наброситься и сорвать ее с них страстным головокружительным поцелуем. Но бармен ставит на стол заказ, и надо продолжать игру. — Да повод у тебя сегодня ещё п-повесомее будет, ик! — очередная порция горячительного напитка разливается по венам, кровь в которых вдруг закипает странной отчаянной яростью. Нет. Злорадством. — Поди обогн-н-нать меня хотела? На второе р-рассчитывала? Хуй т-там! Не поверил народ в твои байки про порчи-хуерчи! — красивые глаза прячутся за черными паутинками ресниц, губы разочарованно, обреченно поджимаются, а мне хочется хорошенько уебать самой себе. Блять, Лина, что ты несёшь? Тебе ведь насрать на эти чёртовы места, ты бы сама с удовольствием отдала бы ей свое серебро! Кажется, я схожу с ума. Или просто хочу вызвать у тебя хоть какие-то эмоции? Хоть бы и ненависть, раз уж любовь — это не про нас. Зажмурившись, делаю ещё один глоток, краем глаза отмечая, что ты копируешь мое действие. И снова смотришь-смотришь-смотришь, а я хочу нажраться в мясо — только, чтоб избавиться от этой молчаливой пытки. Ну не томи уже, нахуй! — Нет, — уверенно и четко произносишь ты. — Это не тот повод, из-за которого стоило бы убиваться, — ты улыбаешься так спокойно и светло, что я не могу не поверить. — А из-за чего же тогда?.. — А ты сама не понимаешь? — в твоем взгляде вспыхивают совершенно невозможные озорные искорки, но прежде, чем я успеваю мысленно, неверяще возмутиться, тонкая изящная ладонь совершенно неожиданно отрывается от стеклянной стенки бокала, мягким трепетным облаком накрывая мою холодную дрожащую руку… Я забываю, кажется, как дышать. Я не могу поверить. Я слишком, слишком боюсь прямо сейчас открыть глаза и проснуться в своей пустой холодной квартире. Без тебя и с горьким отчаянным осознанием того, что это был всего лишь очередной прекрасный, но ни разу, блять, не сбыточный сон. Что мне все показалось. — Нет, милая. Любовь не может показаться, — нежный, искрящейся, переполненный до самых глубин океанами щемящих, невыразимых чувств, взгляд и тонкие теплые пальчики, капельками летнего дождя касающиеся уже моей щеки, не оставляют никаких шансов усомниться. В том, что все это происходит на самом деле. Что эта нереальная, охуенно красивая женщина так же искренне, горячо, сильно любит и не отпустит теперь ни за что на свете. Я знаю это точно. Как и то, кто же стал истинным победителем в этой «Битве». Победителями. Победительницами.