last endorphin

Экономический кабинет никогда не нравился Чон Чонгуку, как и сраная экономика в целом. Препод вечно придирается, домашку задаёт плотничком, до ночи сидишь строчишь, а отец сзади стоит, глядит своим хмурым взглядом в писульки с руками за спиной как надзиратель, и так и норовит подзатыльник треснуть, а списать на контрольных — что-то вообще за гранью фантастики. Но одна вещь в этом злополучном месте всё же ему нравилась. Зажимать талию Чимина в опустевшей аудитории, вести беспорядочно языком по его тонкой шее, сжимать упругие ягодицы устроив подрагивающее тело между своих сильных ног сидя на парте. Чимин смущаясь прячет взгляд в широком плече, жмурится до ярких вспышек, закусывая пухлую, измученную губу и дрожащими пальцами впивается в чужие ребра, будто бы равновесие держит и вот вот проиграет в неравной схватке между похотью и здравомыслием. Чон стискивает неуверенную, совсем мягкую ладонь, тянет за предплечье, другой рукой придерживая затылок и изнурительно вкусывается в зефирно-медовую сладость неумелой девственной кожи, получает приглушенный стон как награду, терзает, пробует на вкус, одурманивает собой и рассыпается сам на миллионы пикселей, а ресницы Пака дрожат, он будто боится раскрыть веки и не решается прикрыть их до конца. Чонгук ведет чужой ладонью вдоль своей груди, вырисовывая ею путь вниз по футболке. Чимин утробно стонет, почти мычит, в пустоту за плечом. Трепещущее дыхание и трепыхающиеся густые ресницы — вокруг этого вертится существование стеснительного паренька. Чонгук надавил на затылок пальцами, послушание Пака никогда не казалось проблемой и громкий влажный шелест языка по изгибу челюсти швыряет блондина в неоновую нирвану, где расцветают яркие звезды и клубится вожделенная искра в ногах, заставляя тонкие коленки поджиматься и трястись в мелком ознобе. — Чон… — тихо выдыхает нервный голос. Ладонь следует по рельефным мышцам груди, путешествует по напряженным кубикам, Чон знает — ему понравится, поэтому и надел обтягивающую футболку, чтобы подарить блондину фейерверк новых ощущений. Самых правильных и уже давно приевшихся в их жарком тандеме еще со времен первого перепихона в стенах личной спальни Пака. — Смелее. — и словно приказ-мольба срывается густым шепотом, накрывающим пространство вокруг Чимина. То пространство где есть только Чон. Чонгук везде, всюду, куда не посмотри и куда бы не упирались неумелые ладони, они почувствуют уютную теплоту, самую невообразимую и нужную как глоток воздуха. — Чон… — испуганно и нервно сглатывает Чимин, чувствуя как давит чужая ладонь на собственное запястье, преодолевая выстроенные барьеры, касаясь плотной твердости поверх ширинки. — У тебя было когда-нибудь так? — аккуратно выделяет окончание, шипит на ухо тихим рокотом, прикусывая мочку, дразня, прижимая ладонь сильнее к очевидной эрекции. — Гуки, сейчас кто-нибудь…— сбивчиво, совсем растерянно не соображая и, потолок вертится в туманных глазах, он истерично шепчет, заваливая голову назад, подставляясь под беспорядочные вылизывания собственного кадыка, шеи, каждой пульсирующей жилки. Пытается удержать утопающее в эйфории сознание, мурлычет потоки жалких слов, которыми пытается призвать к стремительно гаснущему рассудку. — Сейчас кто-нибудь войдёт. — Сейчас кто-нибудь войдёт…— нагло изрекает тихим звоном в районе измученной шеи, пальцами собственной руки расстегивая ремень джинов, ослабляя тугой хват, пропихивая бьющуюся в лихорадочном ознобе ладонь внутрь, к стояку. — В тебя…

***

Тэхён небрежно роняет поднос на стойку. Жевлаки ходят ходуном, а во взгляде мрак. Густой и непроглядный. Субин неловко зыркнул на Чимина, сидящего в эстетичном величии с ногой закинутой на ногу, наблюдающего злостный порыв, выкуривая лениво сигарету. Удосужился приехать спустя неделю, и сиять как гребанный прожектор, потешаясь над страданиями парня, у которого жизнь начала выделывать немыслимые пируэты. Тэхён пролетает мимо, забирая звенящую посуду, с той же пренебрежительностью швыряя ее на стойку, отчего выпала парочка тарелок, улетая под стойку с бьющимся звуком, принуждая Субина отскочить. — Ты разбил китайский фарфор. — спокойно заключает Чимин, с ухмылкой созерцая как в него врезается бушующий искрами взгляд. — Пошел к черту. — Сюда едет Чонгук. — как бы между прочем проговаривает Пак. — Предположительно за тобой. Тэхён отвернулся, принимаясь злостно натирать барную стойку. Субин поднял виноватый загнанный взгляд на хозяина заведения, мнется в сторонке с видом человека, который не знает куда себя деть. Чимин безмолвно вздергивает бровями, кивнув в сторону, и парень, будто понимающий жест, ретируется восвояси, пряча взгляд . Пак склоняет голову к плечу, медленно ползет по фигуре парня, задерживаясь взглядом на тонкой спине, которая дергается от порывистых движений руки, на худой руке и напряженных лопатках, выпирающих, натягивающих рубашку. — Ты должен был сказать, что знаешь его, — бубнит парень в пустоту и, с каждым сказанным словом пальцы трут тряпкой резче. — Он теперь тут каждый вечер трётся, можешь передать ему, чтоб так же как и ты — шел к черту. Заебал караулить. Действительно, Чонгук маячит перед глазами так часто, что игнорировать его нахождение удается всё тяжелее. В прошлую субботу, он выловил Кима на подходе к комнате персонала с просьбой проговорить, позавчера ворвался на кухню, напугав Субина, у которого поднос выпал из рук, вчера долго глазел на Тэхёна, натирающего бокалы. Держал стакан с виски, стискивая свободную руку в кулак. И вся эта безмолвная наблюдательность оставалась без ответа. Чем больше Тэхён игнорировал, тем сильнее вспыхивал Чонгук. Страдальческий взгляд и тонны мольбы в его выражении, оставались без должного ответа. Тэхён просто делал свою работу, уходя, игнорируя присутствие человека, который душит своим только нахождением. — Пожалуйста, один разговор…— сухо шепчет, схватив за локоть, толкнув в стену. Тэхён отвернулся. Чонгуку хочется схватить подбородок, грубо развернуть к себе, только в глаза эти еще раз посмотреть. Убегающие. Никогда не смотрит на людях, а Чонгуку больно, до ломоты в теле, до судорог в мышцах. В груди дыра зияет. Он дышит им, надышаться никак не может, а Тэхён смотрит в пустоту длинного коридора и головой мотает. — Тэхён…— обреченно шепчет, хватая мягкие щеки, и дыхание обдает висок, шевелит мягкие волосы. Тэхён цепляется за предплечья, стаскивает их и хмурится. Ему не больно. Совсем нет. От этого густого шепота тошно. — Не подходи ко мне больше, — Тэхён сбрасывает с себя чужие руки и делает шаг в сторону, растаптывая чужие надежды собственными туфлями. — Либо я вызову охрану. А потом уходил и Чон. Исчезал, хлопнув дверьми, или сносил мусорное ведро носком своего дорогого ботинка, и всё равно появлялся, чтобы снова начать свою бойню взглядами. Сидел, поджимая губы и таращился на парня, который разливал пиво гостям. Чимин тушит сигарету в пепельнице, не стирая с лица приевшуюся ухмылку, неторопливо встает с места, направляясь к парню, злоба которого выплёскивалась из тела в разные стороны. Его тяжелое дыхание слышалось еще на подходе. Стоит ступить ближе и, Чимин заляпается злобной аурой, засевшей в мелком трепещущем радиусе. Тэхён взбешено трет стойку, навалившись на нее, с его губ слетают тихие ругательства, которые только потешают мужчину за спиной. Стоит протянуть руку и дотронуться до адского огня, бушующего в стройном теле. Его почти видно, он осязаем в сумасшедшем градусе. Чимин понял. Пацан напоминал ему солнце. При первой встрече оно слепило. Так сильно слепило, что приходилось щурить глаза. Бушующий огонь плясал в глазах паренька, который прямо сейчас трескается в груди, словно поленья, гибнущие под натиском огненных искр. Стоит протянуть пальцы и коснуться жара. Тэхён замер, распахнув глаза, прочувствовав движения пальцев между лопатками. Невесомых, практически неощутимых, но этот миг растворил напряженное тело в рое мурашек, россыпью тянувшихся по позвонкам к сосредоточению прикосновения. — Словно ангел. — шепчет Пак, проезжаясь ладонью между лопаток, подходя практически впритык. — Без крыльев. Тэхён резко дернулся в сторону, глянув через плечо, налетев безумным взглядом на спокойное лицо. И во взгляде напротив бесы плещутся в таком же адском кипятке, в котором варился Тэхён. — Чт…чт-о…— удушливо лепечет брюнет, дернувшись, ощущая широкую грудь спиной. — Что я делаю? — неторопливо спрашивает Чимин, разглядывая лицо, пропитанное мгновенным испугом. Тэхёну не требовалось отвечать. Игры Чимина делали из парня подобие остолбеневшей марионетки. Это неизменно бесило, но запах, накрывающий следом, выбивал из парня любые способности говорить, любую возможность противостоять. Запах Чонгука. Чимин пользовался таким же парфюмом и, Тэхён понял это еще когда его тонкие пальцы, беспорядочно зарывались во влажные пряди мокрых волос, когда тот смывал пигмент, въевшийся в корни беспросветной мглой. Тэхён делает попытку развернуться, но пальцы на талии не дали этого сделать, запечатывая парня на месте, между барной стойкой и телом, что нагло вторглось в личное пространство. Тэхён загнанно уставился в лицо, ища ответы на вопросы, которые повисли между ними, но ответа не было ни в пустых, улыбчивых глазах, ни в губах, которые так и норовили растянуться в легкой улыбке. Пак блуждал взглядом по губам, что выдыхают скопившийся воздух в глотке, разглядывал детально черты, будто пропитывая собственную память знанием. Цепляется взглядом за незначительные детали в виде родинок или морщинок, разглядывает густые ресницы и кричащие испугом мятежные глаза. Такой сладкий и пленительный воздух выдыхали эти дрожащие губы. Тот воздух, который хочется попробовать на вкус. — Сейчас кто-нибудь войдет. — торопливо выдыхает парень, расширяя глаза, когда расстояние между ними начало неумолимо гибнуть. — Сейчас кто-нибудь войдет…— шепчет в губы блондин, прикрывая веки. — В тебя. Топот в несколько широких шагов за их спинами и сальная улыбка Чимина бросается в глаза. — А вот и Гуки. Треск расколол помещение. Паку показалось, что трещит собственная голова, но это оказалась его челюсть, в которую прилетел кулак, словно кувалдой огрели по точеному лицу. Тэхён вцепился в края стойки, разворачиваясь. Потрясение отразилось на его лице. Парень врезался спиной в выступ стойки, слегка съехав, наблюдая как в лицо Чимина врезается кулак озверевшего Чонгука. Он держит мертвой хваткой горловину рубашки, смяв ее до треска, отбивая всю ярость о чужое лицо. Тэхён ринулся вперед, отталкивая Чонгука в сторону. У того будто тяжесть осела в тяжелом дыхании и в глазах искры тлеют. Те, что из ярости сжигают все дотла, пока он наблюдает как Чимин, улетевший в стойку, стирает с сочных губ алые следы, искажаясь приторным весельем. — Собирайся! — рявкает Чон в сторону Кима, заходясь глубокими рваными вздохами. — Ты едешь со мной! Тэхён на секунду забылся, поворачиваясь к Чонгуку, в которого будто черти вселились, придерживая Чимина за локти, помогая подняться. Созерцать раздутое злобой лицо Чонгука, Тэхёну посчастливилось всего два раза за три года. И не то чтобы посчастливилось. Вынужденная мера. В такие моменты Тэхён предпочитал оставаться в стороне, пока вспышки не угаснут или не будут вымещены в разбитую посуду или в разбитые кулаки, которые старательно потом промывал под струёй воды, потешаясь над тем как корчился Чонгук от рези на коже. — Ты глухой? — шипит Чон, резко отдергивая ворот рубашки, готовый будто бы наброситься на замявшегося Тэхёна, и оторвать его от Пака, выволочь за волосы, если потребуется. — Что, Чонгук, всё так же пытаешься ломать людей, чтобы они делали то, что хочешь ты? — кровавая улыбка Чимина, будоражила не хуже фильмов ужасов. Чонгук наполненный злобой, игнорирует ехидную ухмылку и сладкий яд, который льется из разбитого рта. Выжидающе таращится только на Тэхёна, который не спешил бросаться ему на шею, как раньше. Будто его некогда любимый лучик света покрылся плотной, черной копотью и взгляд потерял те солнечные блики, с которыми он смотрел в лицо Чонгука. Только лишь мгла теперь и немое сожаление касается его печальных глаз, когда он помогает Паку облокотиться на стойку. — Тэхён! — утвердительно и с нажимом, будто Ким по краю ходит и вынуждает Чонгука на опрометчивость. — Я не пойду. — Что? — выдыхает, будто поверить не может, разглядывая глаза, что чужеродно впиваются в его лицо. Цепляются своим безжизненным тленом и холод рассыпается по коже непослушной рябью. — Я сказал нет. — стойкость в голосе заставляет брови хмуро съехать к переносице. Чонгук замирает, всё еще удушливо гоняя тяжелый воздух по легким. И вглядывается в черты, что некогда были родными. В них поселился зыбкий холод и глаза эти темные так разят и кромсают, выглядывая из этой черной челки. — Этот мудак лапает тебя здесь, трется об тебя, а ты ему тут столики натираешь? — злобно и шумно рявкает, пораженно разглядывая гнетущее спокойствие напротив. — Что еще ты ему натираешь, Тэхён? Тэхён игнорирует выпады и желчь оседает между ними не причинив значительного дискомфорта. Тэхён не отводит взгляда полного усталости, наблюдая как сломался в Чонгуке стрежень. Как довёл себя собственным бешенством и теперь смотрит на Тэхёна своими распахнутыми глазами, впитавшими неуютное удивление. — Стал его новой шлюхой? — гневливо выплюнул Чонгук, пытаясь разбудить в Тэхёне хоть какую-нибудь малость эмоционального фона. — Лучше его, чем твоей. Чонгук лишь обреченно хмыкнул на мертвецки холодную интонацию. Так пронзительно разглядывал парня, вцепившегося в локоть Чимина. Глаза метнулись от одной персоны к другой, и во взгляде томится очевидная боль и улыбка следом натягивается. Измученная и ранимая. Чонгук кивал улыбчиво созерцая пресное выражение напротив, на губах застыла ухмылка и она будто бы калечила самого Тэхёна, вынуждая того глаза отвести. Чимин криво улыбался. Своей потаённой, ядовитой радостью. Происходящее будто забавляло его и не с такой очевидной болью, как Чонгука. — Для большего ты и не годишься. — отрезает Чон и чувствует как рука, взявшаяся из неоткуда, дернула его. Юнги, на лице которого навечно поселилось хладнокровие, не церемонится и отдергивает мужчину в сторону выхода. А Чонгук пятится, искалеченным, блестящим взглядом впивается в людей, провожающих его безмолвными действиями. И в улыбке той нет искренней радости, лишь обещание Чимину. Чонгук будет страдать. Он уже это делает. Самым изощренным способом. В помещении стало тихо. Так же как и в грудной клетке Тэхёна. Сердце, что лупило сейчас где-то в горле успокоилось и, Тэхёну удается даже перевести дух и взглянуть на Чимина, утирающего губы рукавом. — Ты можешь пойти за ним. — заключает Чимин, наблюдая как парень выдвигает стул из-за пустующего столика и давит тяжелой ладонью на плечо, вынуждая сесть. Тэхён лишь обходит стойку, достает пачку салфеток и, безмолвно всучивает ее в руки Пака, выдергивая оттуда некоторое количество, дернув за подбородок вверх своими тонкими пальцами. Чимин разглядывает парня. С интересом и внимательностью, будто пытается понять всю суть поступков. — Какой смысл? — глухо и спокойно проговаривает брюнет, стирая с уголка губы алые следы. — Юнги сказал, что если он не женится на твоей сестре, ты разорвешь его компанию в клочья, — Тэхён встречается своим задумчивым взглядом с большим и кричащим напротив. — Причем ты настоял чтобы он вышвырнул меня, оказывается ты в хороших отношениях с его отцом. Чимин молчит, слегка хмурится от рези в губе, которую пропитывает легкий бумажный материал. И молчание это вовсе понятное и очевидное. — Мне такой привилегии не досталось. — печально усмехается парень, замирая от легкого касания пальцев к своей ладони. Чимин всё смотрел и недосказанность так громко вселялась в выразительные и большие глаза. — Мог бы сразу мне рассказать. — тихо выдыхает Ким с натянутой улыбкой. — Знал что я так поступил и все равно не пошел за ним? — удивление вклинивается в лицо в вопросительном жесте. Чимин наблюдает как выпрямляется Тэхён, как пальцы выпутываются из легкого касания. А потом Чимин с минутной заминкой наблюдал как в Тэхёне зреет мысль. Будто он что-то понимает в эту самую секунду, и при этом злость осела и утрамбовалась в мыслях, превращаясь в более понятное осмысление. — У Чонгука был выбор, после того, как ты поставил ему ультиматум, он мог с легкостью послать тебя, — смиренно рассуждает парень, облокачиваясь локтем о стойку, выуживая из заднего кармана помятую пачку сигарет. — Мог ведь? — парень зажал фильтр между губ, протянув Паку вторую сигарету. Чимин обхватил сигарету пальцами, прислоняя к губам и легкий огонек обдал лицо на миг, последовала глубокая затяжка и долгий проницательный взгляд, ожидающий завершения мысли. Тэхён вертит в пальцах зиппо, подаренный Чимином в прошлом месяце. «Премия» как выразился Пак, когда одаривал своего лучшего сотрудника блистательной улыбкой. Тэхён смотрит загадочно в пустоту, звеня крышкой, прикладывает сигаретный фильтр к губам. — У него был выбор — отказаться от всего ради любви, которая ослепила меня, — проникновенно изрекает парень, будто сказанное обдумывал сотню раз и оно наконец легло в голове в правильном осмыслении вещей. — Но он отказался от меня ради всего. Мужчины смотрят друг на друга, взаимно вытягивая из сигарет канцерогенный яд, щурясь, и выдыхая их общую боль через едкий дым. И понимание теперь оседает и на плечах Чимина, врезается в его вечно довольный вид краткой печалью, меркнувшей в его выразительном взгляде, который он прячет на кончике тлеющей сигареты, которую держал. — Он не пошел тогда за мной. — смиренно проговаривает парень, медленно кивая на удручающий факт. — Почему сейчас я должен идти за ним? Сегодня как будто всё встало на свои места. Для Тэхёна, который отболел всей душой и эта правильность осела внутри легким послевкусием. Тэхён так долго убегал. Чтобы прибежать туда, от чего прятался. Посмотрел в глаза и осознал, что имеет право на выбор. Пак предоставил этот выбор и Тэхён его сделал. Чимин разглядывает кончик тлеющей сигареты, задумчиво щурит глаза, и едва слышный смешок спешит вырваться из его груди. — Ты не такой безнадежный как считает Намджун. — его лисьи глаза устремляются прямо на стоящего юношу. — И не такой тупой как считаешь ты. — Тэхён улыбнулся. — Что такого сделал тебе Чонгук? У него так ноздри раздувались, когда он на тебя смотрел. Пак опускает глаза, меняясь в лице. Будто Тэхён сковырнул старую рану, которая давно зарубцевалась и превратилась в неровный и грубый шрам. Вот только под ним гниют ошметки души того незрелого и наивного мальчишки, который таскался по пятам. Того большеглазого парня с милой улыбкой, которая непринужденно натягивалась, как только он видел своё сокровище, проходящее мимо в стенах универа. И эта улыбка меркла и радость созерцания любимого человека, медленно умирала который месяц. Сегодня умирали остатки хрупкой разбитой души, когда Пак стоял под дождем и трясся. Но не от холода, который пронизывал, проникая до костей. Не от воды, которая лилась тонкими струйками по лицу, заполняя глаза и губы. Это был яд. Чонгук был ядовитым цветком, который травил доверчивого юношу месяц за месяцем. А Чимин всё ждал под дождем обнимая себя руками и смотрел как из машины вываливаются два тела. Боль растекалась подобно жидкой отраве, гуляя по кровотоку. Чонгук оббегает машину, сжимая, наваливаясь на парня, жмет его к капоту тачки, которую Чимин подарил ему на прошлое рождество. Такая вечная боль. Постоянная и ноющая. Только причиняют ее новые люди выходящие из машины Чонгука. Всегда новый. Чонгук любит разнообразие, только вот Пак у него один. Чонгук любит стабильность только с ним. Пак любит Чона, он понимает это, проливая жаркую горечь, смешивающуюся с ледяной стеной громогласной погоды. Знает, что и в этот раз будет больно, но упорно смотрит как два человека жадно поглощают губы друг друга не обращая внимание на зверства ночной погоды. Чонгук жмет сокурсника к капоту машины и дергает за руку на себя. Чимин жмет губы, вода затекает в глаза, раздражая их, заставляя моргать. Чонгук толкает пацана в сторону своего дома, идет следом. Чимин понимает, что у того улыбка играет на лице, хоть и не видит его. Чонгук всегда улыбается, когда видит как его хотят. Как живут им, как дышат его естеством, пытаясь стать одним целым. Дотянуться до желаемого, подарить себя. Чонгук заберет всё. Всегда забирает. Пак стучит зубами, его синеватые губы подрагивают, глаза смотрят как два человека едва забежав в стеклянную дверь, стискивают друг друга в объятиях, сталкиваются жадными губами. Как целуются и поглощают друг друга без остатка, исчезая в недрах прихожей. Пак знает, что Чонгук не включит свет. Любит трахать в кромешной темноте, наслаждаясь лишь пошлым воем в недрах своих апартаментов, вдалбливаясь в послушное тело. Он в точности помнит, как заваливается голова Чона, как закатываются глаза, в которых гуляет извращенный туман. Как он кусает губу, опуская глаза вниз, стискивая пальцами волосы, вытрахивая чужой рот. Пак помнит его эту ухмылку, оскверняющую пошлость. Пак помнит всё, потому, что вчера всё это видел. Он знает, что сделает всё, чтобы навсегда стереть эту ухмылку с предательского лица.