Остальное потом.

Разноцветные полосы

по белой стене.

Ты с другими любезная,

а вернешься ко мне.

До Нового года оставалось всего полторы недели. Казалось, вся Москва напряженно готовится к предстоящему празднику. Улицы уставлены нарядными елями, разноцветными гирляндами, куда ни глянь — повсюду развешаны стеклянные шары. Лина от всеобщего безумия тоже старалась не отставать. Давно закупилась новогодними игрушками и подарками для родных, украсила квартиру. В этом году решила изменить традициям: впервые приобрела живую ель, увесила красно-белыми шарами и поставила в гостиной. Хотя, если честно, не совсем по своей воле. Кое-кто настоял, что Новый год без елки — не Новый год, и Лине пришлось пойти на жертвы. Обошлась такая прихоть довольно дорого. Но, стоит признать, никто о ней не пожалел. Приятный аромат хвои пропитал белоснежные стены насквозь и потихоньку начинал сводить с ума. Лине оставалось только перебивать его запахом табака и свечей, что, в общем-то, не особо помогало. Финал прошел, а курить Джебисашвили так и не бросила. Ее, наверное, можно уже на костре жечь, но Ангелина пока держится. Раньше Лина без сигарет обойтись не могла. Испытания забирали слишком много сил и нервов, оттого приходилось спасать себя всеми возможными средствами. И даже теперь, когда «Битва» позади, бросить все никак не получается. Сразу после финала Изосимова уехала в Петербург, чтобы повидаться с родными перед долгими новогодними праздниками. Лина даже предлагала поехать вместе, но Ангелина уверила, что это лишнее. Никто из ее родственников не понял бы такого. И Лина прекрасно понимала, что Изосимовой придется нагло врать всем о том, что она все еще одна. Ну, или не врать. Просто любезно помалкивать. И Джебисашвили на нее не обижалась. Обижаться на Ангелину не просто не хотела, а не умела. Сейчас её колдовка едет в такси из аэропорта, а Лина замирает в приятном ожидании и предвкушении. Их первый совместный Новый год. Лина не могла подумать, что все будет так, когда увидела Изосимову впервые. Не могла подумать, что два настолько разных ритма жизни могут когда-нибудь переплестись в один. Ангелина за показной строгостью и черствостью прячет обволакивающую, заполняющую все пространство вокруг нежность. Лина за показной храбростью и резкостью прячет абсолютно очаровательную, совсем детскую непосредственность. У Изосимовой отпадает за ненадобностью необходимость чувствовать себя самой сильной и мудрой, у Джебисашвили — самой экстравагантной и яркой. Обе теперь чувствуют себя любимыми, и это главное. От приятных размышлений отвлек звонок дверь, и блондинка рефлекторно улыбнулась. Уже и не помнила, когда ждала кого-то настолько сильно.

Обниму тебя нежно я.

Остальное — потом.

Ты пьешь кофе со сливками.

Я пью сливки со льдом.

— Извини меня ради Бога, — Изосимова стряхивала чуть подтаявший снег с влажных волос и воротника дубленки. — Вчера не успела билеты взять, там такое… Лина нагло прервала ее, чмокнув в уголок холодных губ и притянув к себе за талию. Обняла настолько крепко, что у Ангелины, кажется, сперло дыхание. — Потом, Гель, — шепчет медиум, все еще сдавливая брюнетку в своих объятиях. — Все потом. Джебисашвили наконец нашла в себе силы ненадолго отпустить ведьму из теплого плена и с гордостью повернула голову в сторону украшенной комнаты, с до невозможности довольным лицом наблюдая за реакцией женщины. — Какая прелесть! — глаза Изосимовой удивленно округлились, а женщина, будто завороженная, принялась рассматривать украшенную гирляндами и мишурой комнату и окончательно растаяла, когда увидела в углу елку, усыпанную пестрыми игрушками и шарами. Лина, глядя на нее, тоже расплылась в широкой и искренней улыбке. Джебисашвили уже давным-давно призналась себе в том, что никогда не любила эту новогоднюю атрибутику. Но она любит Ангелину. Любит и хочет, чтобы их первый совместный Новый год прошел лучше всех предыдущих. А этого более, чем достаточно.

Рассыпаются лампочки.

Засыпают дома.

Все, что было, все умерло.

Эти стены — тюрьма.

Уже через несколько часов Лина лежала в постели, накрытая теплым пледом, и читала какую-то книгу. Кажется, что-то из «бессмертной классики», как раз под настроение. Изосимова же устроилась рядом, прижавшись, подобно кошке, почти вплотную к девушке. Она вообще это любит. Раньше Джебисашвили и подумать не могла, что вне камер Ангелина такая… домашняя, нежная, податливая. Падкая на прикосновения и поцелуи. Но мнение пришлось поменять в первую же неделю. Почти с каждого испытания Изосимова приходила без сил, и все, что могло помочь ей в такие моменты — теплые объятия любимой женщины. А Лина ей в этом никогда не отказывала. Лина ей вообще никогда не отказывала. Помнится, после финального испытания ведьма чуть ли не валилась с ног от усталости. Уснула тогда прямо в такси. Финальный поиск всем дался нелегко, но Изосимова снова пропустила все через себя, о чем потом очень пожалела. А Джебисашвили пришлось читать поучительную лекцию о том, что подобные мучения никого до добра не доводят. — Я так рада, что вернулась, — шепчет вдруг Изосимова, опаляя бледную шею своим горячим дыханием. — Без тебя спать невозможно. Лина только смеется, откладывает книгу на тумбочку и подвигается ближе, обвивая руками талию женщины. Для нее сон без Изосимовой — тоже та еще пытка. — А я рада, что ты наконец-то это признала, колдовка.

Поцелую височек твой,

остальное — потом.

Ты пьешь кофе со сливками,

я пью сливки со льдом.