Они и Они

      Очередное скудное мероприятие в родной стране – Казахстане, стране реликтовых лес, глубоких озёр, многочисленных рек, высоких гор, бескрайних степей, изрядно выпотрошило из Сабурова всю энергию, накопленную за ночь, упрекая завалиться на диван, толком не глядя на него. Запах нестираной, натерпевшей целые войны, перепродажи с рук турков, в руки казахов ткани, отчаянно ударил в нос, а мысли и вовсе сбились с пути. Он парировал на древнем диване душа в душу пару незначительных часов, изредка шевеля фалангами пальцев. Наконец, изящно растянув ногу вниз, парень выпрямил стопы, пальцами вверх, словно балерина, готовивщаяся рассказать о всех прелестей балета одним своим восхитительным танцем. Да и все факторы его анатомии совпадали с анатомией балерины. Только он тридцатилетний, казахский мужчина, с отросщими до плеч волосами и обаятельной женой. Которая, к слову, оказалась не дома, ведь привычному Нурлановскому «я дома!» не последовало ответа. Он с самого начала не придал этому особого значения: подумаешь, может в магазин ушла, или с отцом повидаться, та частенько задерживается в магазине, чтобы купить ему вкуснях и обрадовать своим неожиданным визитом. С ним Сабуров в ладах с самого начала женитьбы с его дочерью, к сведению, как муж и жена они прекрасно дополняют друг друга, словно пара наушников: по одиночку могут, но не полноценно. Никаких ссор, никаких недопониманий за пару счастливых лет брака, из-за чего, беспокойства за Сабурову нет места в душе Нурлана на данный момент, на определённое время. Да и в последнее время тот занят самокопанием. Чаще задумывается, уткнув взгляд в мёртвую точку. Игривому шёпоту жены в левое ухо не следует должного внимания со стороны супруга, что недавно начало напрягать женщину. Но вопреки нарастающему напряжению между ними, жена списала всё на тяжёлое расставание с коллегами, с теми, с кем он связан крепкими нитьями, особенно с одним из них: с Лёхой. С тем дурашкой, с кривой улыбкой и таким же кривым носом, который способен рассмешить буквально на месте, имея собственную фантазию и навык импровизировать. Связан и с Масаевым, который спасал в трудные минуты своим нестандартным юмором и шутками за тридцать. Но Нурлану было плевать, какие это были шутки, особенно тогда, когда он хохотал от неудачной шутки про ослика, суслика и паука с кошкой. Связан и с Ильюхой, титаном, чей юмор заключался в «скажи тристо» и в дедовских анекдотах. Тот швырял стулья в кабинете, унимая агрессию, наступившую за пролитое кофе на чрезвычайно важные бумаги. Нурлан улыбался, хоть и был риск стать приплюшнутым стулом средь белого дня. Связан с Эмиром, парнишкой с будто бы иглой в попе, что аналогично было и в чересчур активном Рустаме – в высоком бородаче. Всё, что сейчас вызвало невольный смешок в диван – тёплые воспоминания с друзьями в комфорте, которого не наблюдалось в четырёх стенах когда-то родной, но сейчас какой-то отдалённо-чужой квартиры. Мысли тянули обратно в Россию, к дурашке, к Тамби, к Рептилоиду, Ильюхе и Эмиру, в то время, как стены тогдашней родненькой квартиры, начали давить на измотанного Сабурова. Он вздыхал запах пыльного дивана во всю грудь, с кашлем выплёвывая обратно наружу. Стены давили, лёгкие то заполнялись, то опустошались пылью, а стены давили всё сильнее и сильнее. Пространство уменьшалось с каждым нервным вздохом, а Нурлан ёрзал на диване, стараясь остановить хоровод мыслей, что оказалось не мало сложным занятием. И вот, когда голова осталась пустой, а черепушка и вовсе как будто треснула, он через силу поднялся на локти, вставая в планку. Томному взору показался староватый диван цвета грязной охры. Глаза будто протёрли мылом, а тёмные локоны упали на лоб, некудышно накрывая брови и верхние века. Хлопок двери вынудил дрогнуть и принять сидячее положение. Негромкий топот прямиком в комнату говорил лишь одно – жена вернулась. Этому Нурлан просто дёрнул бровью, нехотя поднимая дохлую тушу на ватные ноги плавающие в классических и пиздецки помятых брюках. Внешний вид был настолько хуёв, что если бы даже Петров, натуральный трансгендер женщина, «прекрасный» мейкапер, преподающий курсы по мазюканью тоналки и прочей поеботины на лицо, увидел комика всея Руси Нурлана Сабурова именно в эту секунду, он бы ушёл в запой, под конец трагично смыв тонну макияжа со словами «в жопу вас, пидоры». Он оглянулся, часто моргая, потянулся, бёдрами виляя, свёл брови к переносице, расслабил мышцы на плечевых суставах и заглянул в прихожую, вытянув шею как заинтересованный корочкой хлеба гусь.       – Диан? — сипло разнеслось по прихожей голос, совсем незаинтересованный и без капельки интриги. В комнате растворилось шуршание, после которого показалась девушка, нелепо выглядывая из-за угла шкафа. Сабуров вновь нахмурился, глазами рыская по физиономии супруги. Потрёпанное, чёрт возьми, мужское худи, явно не одно из коллекции невъебенных кофт Нурлана, из которых некоторые были добыты в кровавой резне на поле битв под названием «базар» или же были урваны за двести рублей из «Сэконда», и изношенные кеды, чьи верхушки накрывали штанины спортивных треник.       – Нур! Привет, — произнесла сбившиеся из ряда слова девушка, находясь в необъяснимой суете, неспокойно дёргая край худи и нервно дыша у шкафа.       – Привет, чего трепёшься там? — перенёс опору на одну ногу Нурлан, оперевшись о стену, недалеко от входной двери. Нурлан без особого энтузиазма прошёл в комнату к ней, уже во всю шаря по нестандартному оутфиту жены. Последняя выпустила нервный всхлып из груди, ловя на себе уставший взгляд бездонных глаз из-под ресниц. Ноги начали топтаться, не в силах скрыть открытое волнение Дианы, а сама она отпустила край худи, приступая к почёсыванию затылка, виска и поправлению упавшей пряди назад за ухо.       – Я мусор выносила, — на ходу вывалила она, зажмурив в конце глаза, как в мультиках, где персонаж нагло врёт и подготавливается к удару. Нурлан понимающе хмыкнул, отбросив застывший на языке вопрос «а что за одежда на тебе?», с целью избежать конфликта с женой, что совсем не к месту и явно не сыграют на пользу, для истощённого организма. Гниющая кожа под глазами отображала бесконечные перелёты и скучное времяпровождение в разных номерах самых разных городов. Порой казаху казалось, что он утопает в рутине смены обстановки, измотанно выдыхая, прежде чем войти в очередной отель. Он молчаливо шагнул за порог на кухню. Следом также молчаливо шла Диана. Никто не хотел резать абсолютную тишину. *** Лена Щербакова отвозила Егорку в садик, старшего оставляя с их отцом, который тем временем строил башню из чипсов. Он с непокоримой гордостью водил жену на кухню к своему творению на журнальном столике – к пятиэтажной башне из чипсов «Лэйс». А она, в свою очередь, непоколебимо улыбалась, гладя затылок мужа, обросший светлыми волосками: любит. Смотрит с детской наивностью: доверяет. Беззаботно хохочет под тиском крепких рук: она счастлива. Счастлива под завистливымы взглядами знакомых, косых взоров на её супруга и вечно неудачных попыток разлучить любящие сердца. По ехидному счастлива: покорила непокоримую высоту под именем «Лёха». Даже если тот осмелиться бросить, детей никто не отменял. Они живы здоровы, имеют крепкие зубы и голосовые связки, чуть что, промолвить пару словечек со сложенными в домик бровями и милыми мордашками точно смогут, и не раз. Щербаковы прекрасно знают об этом, осторожничает каждый.       – Эй, ой бой, — воскликнул Алексей, плюхаясь на диван, — Футбик по телевизору вертят, бушь смотреть? — максимально расслабленно произносит он, ссылаясь на удобную позу в виде армянина с набитым пузом, растекающегося по дивану.       – Нет, пап, меня Саша на улицу зовёт, можно? — робко интересуется тот, переступая порог в зал. Отец из Лёши строгий, но принцип кнута и пряника безнадёжно гниёт в мусорке, так что иногда позволять себе шалости является одним из стандартов воспитания, но переоценивать свои и недооценивать возможности отца это плюс побои в формате красных полосок на жопе.       – На улице сколько?       – Минус три, плюс минус, — прикидывает сын.       – Пиздуй, — машет рукой в сторону Лёша, — Но если мать увидит без шапки убьёт меня, а до этого я тебя, — беззлобно выдаёт он, зная что ребёнок принял аратор серьёзно, ведь погибать в одиннадцать лет далеко не прикольно.       – Так точно, капитан! — хохочет он.       – Да шоб тебя! — брыкает Щербаков, — Вали уже, малой — мгновение и подушка летит в сторону Даниила, который ловко уворачивается, намеренно после этого высунув язык и поспешно удаляясь из поля зрения отца: что что, но получить партию пиздюлей перед выходом на улицу ужасно не хочется. Сын буквально вылетает из квартиры, натянув шапку и накинув пуховик, и то полузастёгнутый, за что отец потом надаёт люлей, а сейчас он остаётся один на один с собой. Когда утихает даже мерзкий голос комментатора какого-то там футбольного матча, утихает и сердцебиение. Счастлив ли он? Наверняка. Подзаебался ли он? Однозначно да. Для позитивного псевдодурачка действие, что имеет катастрофический конец лишь одно – привязаться к кому-либо. Так вот привязался к жене, семь чёртовых лет добиваясь её: в итоге на разводе проронит пару горьких слезинок, протирая их и на щёках детей, после новости о том, что они останутся с матерью. Привязался и к друзьям несчастным: на разлуке с одним из них ныла душа, а глаза и не подавали намёка на слёзы, что скопились в сердце, изливающееся кровью. Воистину привязался к высокому казаху с начерченной внешностью и сногшибательной харизмой. Они не виделись пару ничтожных месяцев, а ощуается эти месяцы как целая вечность. По крайней мере для Лёшиного сердца. И всё таки, странная тревожность наталкивает на сомнения – важнее дружба с азиатом или любовь с верной женой? Очевиден ответ от разума Щербакова, но сердце почему-то, условно говоря мыслит иначе, если даже имеет право на это. И кто падёт в бесконечной битве между разумом и сердцем? Лёша сам в непонимании, постоянно всматриваясь в посты фан-аккаунтов Нурлана. Да он сам в ахуе. Впервые фан-аккаунт высветился при подписке на страницу Сабурова, а дальше уж само понеслось. Пост за постом, новые обработки, дата за датой, новые коллажи с самыми разными фотографиями казаха. Вот он стоит весь уверенный в себе, в строгом костюме и с тяжёлым взглядом. Мурашки стаей пробегаются по коже Лёши. Брутал, курящий как паравоз, бухающий как бомжара с пятихаткой, а в другой фотографии зайчик-попрыгайчик с помпончиком на шапочке. Худи до половины бёдер, широкие штаны и джорданы придают ему особый шарм, дрочи сколько влезет, только не забудь – между первой и второй, переривчик вроде обнажённых тел женщин (в случае Лёши, если он вообще дрюкать на друга собирается, это тело жены) небольшой. А шевелюра у гадёныша, ммм. Начёска волос назад окончательно сбивает с ног в нокаут, неоднозначно сверкая под лучами солнца. Будь он пай-мальчиком (изредка), или же брутальным бруталом, всё равно, девушки ссутся кипятком под одним лишь доминирующим взглядом самца, а некоторые пидоры, готовы раздвинуть ноги прямо в сортире торгового центра или даже в туалете-будке на базаре. Всё же, Алексей понимает этих фанатиков, и в какой-то степени жалеет их. Безнадёжно втрескаться в обаятельного комика, без шансов на встречу с ним это то ещё испытание, он уверен. Ведь знает этого жрущего лошадей казаха достаточно давно, чтобы, являясь абсолютно не пьющим семьянином, бухать с ним в компании, полностью доверяя ему. Можно будет опереться на его плечо и через пару минут оказаться на его мягком диване, с жестоким головокружением, но главное, заботливо накрытым шерстяным пледом. Открывать глаза и видеть стакан воды и таблетку рядом, на тумбочке, до дрожи в коленках приятно. Да что там приятно, Лёша лишь за эту заботу ссаться кипятком готов. Слишком уж он привязан к этому человеку, с изъянами по типу одного зуба, что длинее всех остальных тридцать одного зуба, ямочки на лице, которые перекрывает манера общения и, естественно, нидосигаемая харизма. И кто же подчинил альфа-самца Казахстана? Такая же замечательная Диана! Как последний кусочек сложнейшего пазла под названием «Нурлан Сабуров» ворвалась в его жизнь с бурной любовью и картина готова. Полностью идеальная, с головы до самых ног. Их переплетённые между собой пальцы, счастливые взгляды друг на друга и улыбки во все тридцать два — причина искусанных губ кое-кого. Сам того не замечая, он стал мониторить страницу приятеля, дожидаясь какого-то неизвестного чуда. А предновогодний снег всё шёл и шёл, сугробами кучась на бардюрах и добираясь до самой голени жителей холодной Москвы. *** Входная дверь хлопает, вместе с зашедшей, внутрь квартиры проникает холодный воздух с улицы, освежая каждый уголок. Алексей вдыхает во все лёгкие – скучал по зимнему холоду. Нежные руки обнимают шею сзади, прямо с улицы затаскивая в шиворот Щербакова новую партию холода. Заряд по телу, он встрепенулся, задирая голову. Перед глазами верх тармашками она – Лена. Её локоны изящно спадают на лоб Лёши, соприкасаясь с его русыми волосами. Улыбка не сходит с лица, а холод всё морозит и морозит тело, включая шею и простраивая тропинку до ключиц. Улыбка, стеклянные глаза, Лёшин взгляд и всматривание в её лицо как в последний раз, и теперь ясно одно: никаким боком он не счастлив. ***       – Нур, просыпайся, без пяти два уже, — жалобно тянет женщина, тормоша плечи мужа.       – Мм, — стонет он в подушку, нахмурив и без того хмурые брови, — Пя-ять ми-и-ин, — с хрипотцой тянет в сонном состоянии, а баритон всё ниже и ниже. В спину прилетает подушка с края комнаты, а затем слышится намеренно громкий топот о ламинат, Диана показушно обиделась. Впрочем, человеку со сна абсолютно плевать на всё, что происходит на данный момент рядом с ним, да хоть бомба взорвётся, он должен сконцетрироваться на сне, в котором, чёрт знает как, он сидит на жёлтом кресле, рядом Масаев, Макар, Эмир и бесконечно болтающий дурашка. Дурашка тараторит без остановки, Эмир внимательно слушает, пуская короткие смешки, Макар переводит взгляды с гостя, на данный момент неизвестного Нурлану, на коллег и обратно, а Масаев теребонькает пробку бутылки. Сабуров смотрит внимательно, изучает окружность. Под ногами невесомость, перед глазами та же картина, что и раньше, всё родное и атмосфера домашняя, не смотря на то, что они в студии, в той, которая стала чуть ли не домом. Голова на автомате поворачивается на место гостя – Чебатков.       – Э, ой бой! — слышит Нурлан слева от уха. Неужели снова этот дурачок.       – Научил его, да? — тычет пальцем в него Чебатков и хохочет.       – Да-да.. — машинально произносит Нурлан, сам того не хотя. А рыжий продолжает рассказ. Потерянный Сабуров не понимает к чему этот несуразный, казалось бы сон, в котором всё внимание акцентировано на Щербакова. Отлипает от подушки с протяжный стоном, а тело отлипает от простыни еле-еле, поднимая тяжёлое туловище в сидячее положение. Босые ноги свисают с кровати, а Нурлан ерошит волосы. В комнату вновь заходит Диана, с голыми ножками и одним лишь топиком, медленно приближаясь за супружеским долгом. Сабуров смотрит на жену с ног до головы, искрящим взглядом, и теперь ясно одно: он не счастлив. ***       – Лёш, для салатов горох нужен, сходи купи, — раздался бархатный голос Елены с кухни. Алексей почесал плоский живот, прежде чем подняться и шагнуть в прихожую, по видимому за курткой и обувью. Он лениво оделся, хлопнув дверь, вышел на лестничную клетку, недовольно глядя перед собой, перед глазами маячили сначала этажи, а затем и ночная улица. Предновогодняя суета всегда выматывала, что в детстве, когда взять блинчики за спиной матери было целым испытанием, что потом считалось преступлением, а забытый по каким-то обстоятельствам не купленный горох всегда ставил перед фактом: выходи на улицу в снег, или погибнешь от рук жены. И вот Лёша шагает по заснеженой дорогой к Пятёрочке с недовольным еб.. (здесь могла бы быть ваша рекламная интеграция).       – С вас сто рублей, — мерзко чавкая обратилась к голубоглазому блондинка, лет так двадцати. Щербаков полез в карман, шурша купюрами. Он достал бумажку, протягивая к кассирше, чьи глаза обведены толстым слоём розового карандаша и отображают выразительность зелёных глаз.       – С наступающим, — послышался знакомый голос сзади, прямо за правым плечом. Лёша повернулся к источнику звука. Раз, мгновение, парень в ступоре. Два, лицо охватывает удивление, которое после кроется мимолётным счастьем. Три, в лицо ударяет лучезарная улыбка. Нурлан. Собственной персоной, живой, такой же высокий, как и пару месяцев назад. С взъерошеной причёской, сияющей улыбкой, идеально поглаженой рубашкой и бездонными глазами.       – Сюрприз.. — он вскидывает плечи, приглашая в объятия, а Лёше второй раз повторять не надо. Он кидается с обнимашками, уткнув нос в крепкую грудь казаху, обхватывая плечи в сильной хватке. Казах больше не думает об измене такой любимой жены, больше не связан с той туманной квартирой, наполненной её духами. Нурлан вдыхает запах его дурашки, и теперь ясно одно: они счастливы.