Ведьма

      Облегчение, вызванное ранее улучшением состояния ведьмы, улетучилось сразу, стоило Хэ Тяню оказаться во дворе. Раньше он представлял, как же счастлив он будет, когда ведьма полностью вернется в их мир, но сейчас, чувствуя запах прежнего Шаня, становилось страшно до дрожи в коленях. Такое возможно лишь, если сама госпожа Цзянь приложила к возвращению свою руку, или если ведьма получил свои останки полностью. Матушки И в их доме точно не было, поэтому и оставался второй вариант — самый опасный и непредсказуемый. Вампир, на свой страх и риск, стал подмешивать прах небольшими порциями, так ведьме после второй дозы стало плохо, а тут ясно было, что содержимое заветной баночки было полностью принято. Нужно было забрать шкатулку с собой, когда уходил ночью, но кто же знал, что малыш Мо доберется до праха. Поэтому сейчас с дверьми времени церемониться не было. Главное, чтобы самого страшного не случилось, пока Хэ выбивает очередную дверь.       Шум привлек всех, кто находился в доме и в его пределах. Цзы Цянь как раз возвращался из коровника, когда мимо нее пронесся вампир с нечеловеческой скоростью, влетая во входные двери и оставляя от них после себя лишь крупные щепки. Что-то точно случилось нехорошее с братцем Шанем, раз его воздыхатель не стал терять время на нормально открытие дверей, поэтому, не теряя ни минуты, девочка поспешила в дом, сразу же сталкиваясь с болтливым вампиром. И зачем этому дураку бурлящий чайник? Хорошо, что брат появился меньше чем через минуту. Он явно только что закончил купаться, раз с волос еще льется.       — Что тут произошло? — Чжань Чжэнси хмуро кивнул на остатки дверей, а новый грохот очередной двери не заставил себя долго ждать. — Или еще происходит?       — А что происходит? — Нервно посмеиваясь, Цзянь И пожал плечами. — А? Вы о дверях? Тянь решил их поменять. Я ему говорил, повременить, а он все заладил, что они в интерьер не вписываются.       — А это тебе зачем? — Парень кивнул на чайник. Полотенце сползло наполовину с раскаленной ручки, обжигая руку кровососа.       — СиСи, ты чего? — Цзянь покачал головой. — Это чайник. Рыжик чаю захотел. Вот, несу ему кипяточек. Только в его чае не хватает шишек. Представляете, какая досада. А они ему очень нужны, только я вообще ничего не смыслю, а вызвался помогать. — Он явно начинает тараторить, нервничая. Эти обладатели мутных глаз ему не верят. — Нужны сосновые. Сходите, соберите. Только в лес далеко не ходите, а то полнолуние… Еще козьего молочка бы. Тоже для пойла надо.       — Братца тошнит от одного запаха козьего молока. — Младшая Чжань нахмурила свои брови. И дураку ясно, что белобрысый болтун их дурит, а его удивленное «правда» на замечание о молоке окончательно все подтвердило. А еще вампир встал так, чтобы преградить им путь. — И от шишек сейчас нет никакого толка. Братец Шань говорил, что их по поздней осени собирать нужно, чтобы полезными были.       — Отойди. — Не став больше наблюдать за неудачным представлением, Чжань обошел вампира. Новый грохот, но уже с руганью друга явно не сулил ничего хорошего.       Стоило Шаню увидеть вампира, как его захлестнула злость, да такая, что тело все дрожью заколотило. Снадобье почти сразу помогло, но в глазах сейчас было темно от того, как же он был зол, а дышать выходило через раз. Или ему показалось, что ему стало легче, а сейчас он встает и подходит к растерянному Хэ на чистом адреналине, но пусть и так. Это не мешает ему замахиваться и бить наотмашь, толкая в стене, и снова нанося удар. И еще один, и еще. Больно этому уроду? Срать! Будь бы он сильнее, он бы голову проломил кровососу, а так все побои сходят за считанные секунды, зля парня еще больше. Еще и картинки воспоминаний проносятся перед глазами. Вот, он смеется с Чжанями, сидя за стареньким столом в их ветхом доме, а с новым ударом кулака все расплывается и меняется на невероятно огромную оранжерею, где видимо-невидимо диковинных растений. Руки уже ноют от очередного удара, но эта боль ничто по сравнению с той, которую он испытал. Теперь ему улыбается старуха-соседка, меня яйца на молоко, а после этот кровосос улыбается ему так хитро, словно задумал какую-то гадость, хватает его и прямо с ним с обрыва в воду сигает. Шаню в этих воспоминаниях страшно так, что может только вопить под хохот вампира и жаться к нему, словно это спасет его от ужасной смерти. Он же совсем не умеет плавать. Не умел когда-то. Сейчас уже умеет, но тогда… Чем этом аристократ думал, когда решил, что сброситься в море — то, о чем всю жизнь мечтал Шань. Но он не утонул — картинка памяти сменилась на разбитую коленку Цзы Цянь и ворчащего Чжэнси. Мелкая упала с дерева, когда за грушами к соседям полезла, вот и разбила коленку. Она не плачет, наоборот, улыбается, а спереди нет одного зуба, молочные еще не все сменились, и кивает на мешочек. Соседи, пожилая пара, не стали наказывать воришку и сами насобирали ей груш. Еще и жаренной птицы на всех передали, а то детишки без родителей, вот пусть и полакомятся. А дальше снова все расплывается, и Шаню нестерпимо больно. Пусть еще он не видит самого страшного, но знает, что именно из-за этого видения сейчас он не может остановиться от избиения совсем несопротивляющегося вампира, а в глазах стоят злые слезы. На себя и на Хэ Тяня.

      Ведьма никогда не считал себя наивным и глупым. Он знал, на что способны люди, слышал и видел их жестокость, да такую, что ни волкам, ни вампирам не снилось. Поэтому ведьма и выбрал непроходимы леса, только чтобы не сталкиваться с людской грязью. Исцелять можно и зверей с волками — они для него не опасны. Всегда острожный, он сошелся за всю жизнь только с охотником. Тогда судьба завела его в леса, да и оставила там блуждать, пока ведьма на него не вышел и не помог. Человек был совсем плох. Голодный, замерзший, он брел, не разбирая дороги, пока не наткнулся на скрытый ото всех домик, прося помощи или, хотя-бы, воды. Мо Гуань Шань в другой раз бы дверь не открыл, но болезнь учуял, поэтому пустил несчастного под крышу, а после выхаживал несколько дней своими травами, пока лихорадка не отпустила, кормил горячей едой, да спать укладывал на свою постель. А еще в охотнике он зла не видел. Не было в той душе и крупицы этой погани. Может, поэтому ведьма посчитал, что есть и хорошие люди, которым тоже нужна помощь? Может, слова простого охотника подбили его на то, чтобы снадобья не только волкам и зверью делать, но жителям? Видимо, да. Ведьма поверил в то, что не все смертные гнилые и жестокие. И девочке той поверил, что в слезах стояла и умоляла спасти маму, которая лежит и не встает, а когда кашляет, то кровь идет. Не увидел зла в покрасневших от слез глазах, не услышал лжи в срывающемся голосе. Дурак! Ему же настрого запретили из дома выходить из-за казней ему подобных, а тут не то, что вышел, взял все свои настойки и пошел за ребенком, ни о чем не подозревая. Лишь сейчас, когда толпа гневно кричит и кидает в него камни, до него дошло, что его, наивного дурака, поймали на живца, да еще и с поличным. Вся сумка забита зельями, да и голова его рыжая-прерыжая. И подловили же момент, когда он один останется. Охотник еще утром ушел осмотреться, не топчется ли кто по их территориям, а вампиры уже как неделю назад за госпожой отправились. Ей тоже, пусть и бессмертной, не желательно одной ходить по землям, где ее подопечных сжигают. Дурак, дурак, какой же он дурак! Сам виноват, что попался, и теперь его ведут под прицелом арбалетов на уже ожидающий его костер. Не сбежать и не отбиться. Слишком много людей и, даже будь у него хоть пыльца или дурманный порошок, все равно не справился бы. Ну, с пятерыми кулаками еще совладает, а с остальными что делать? Смертное тело слабо. Нужно было соглашаться на предложение, а не ждать госпожи.       А люди все кричали и кричали, проклиная его, на чем свет стоит. И все равно на то, что благодаря его дару они не передохли все от чумы, что каждый человек обязан «отродью дьявола» своей гнилой жизнью. И девка эта мелкая громче всех его проклинает, а в руках держит бутылочки со снадобьями. От жара и кашля. Мелкая дрянь. Одно радует, что Чжэнси тут нет. Он бы бросился помогать, а за сговор с ведьмой предусмотрен соседний костер, который, судя по пепелищу, уже отправил на небеса невинную душу. Откуда Шань знает? Видны первые листочки. Будет на том месте сирень расти — ведьма был или была ясновидящей, а они зла не приносят, вот и души их невинны. После него же липе быть. У лекарей эти деревья появляются. Но не бывать смерти его. Пусть и далеко, но чует его сердце, что его спасут. Нужно лишь дождаться момента, когда палач привяжет его к столбу и закует его руки в кандалы, найти единственный торчащий гвоздь и пустить себе кровь. Хэ Тянь почувствует его кровь, примчится и спасет его. Он же обещал ведьме, а вампиры своих обещаний не нарушают. Особенно данные тем, кого они обратить собираются. Он обязательно придет. Вот получит он от Тяня за то, что дома не сидел…       Не придет. Ни он, ни Цзянь И, потому что за ним уже пятно крови образовалось, а ладони и запястья изранены, но никого из них нет. Даже сердцем он не чувствует приближающейся помощи. Перестал. Только губы кусать и остается, да руки ранить в надежде уже на оборотней. Они ему должны, так пусть на зов придут и вернут кровавый долг. И не за себя он сейчас боится, пока ведра с керосином несут, а за Чжань Чжэнси, дурака такого. Следопыт хренов! Догадался и нашел по следам его, и теперь вразумить людей пытается. Мол, что каждый ему спасибо должен говорить, а не губить в огне. Если Чжэнси сейчас же не прекратит, его вместе с ним сожгут. Даже заморачиваться не будут с другим костром. К его же столбу прикуют, и дело с концом. Не зря же такой пышный эшафот ему приготовили. Надеялись, наверное, несколько ведьм за раз сжечь, а тут все Шаню достанется. Эгоист, но к себе он охотника не должен пустить. Цзянь И будет горевать. Чжэнси совсем не замечает, как вампир на него смотрит, а ведьма все видит, поэтому начинает сам уже с людьми разговаривать, выгораживая друга. Мол, околдовал он этого дурака, приворожил, заставляя участвовать в своих злодеяниях. Пусть хотя бы его он спасет.       А керосин больно жег рваные раны на руках, пока стекал по ним и капал вместе с кровью на землю. Оборотни на зов пришли, но не стали вступаться. Людей этих они обещали защищать от других волков, а то, что перед Шанем у них долг, что ж, нужно правильно расставлять приоритеты. Мерзкие шавки! В следующей жизни он возненавидит блохастых тварей с рождения и проклянет их так, что живые позавидуют мертвым. Не его спасать нужно было, а Чжэнси, дурака такого, до которого дошло, что бесполезно взывать к гнилым душам, поэтому бросился сам к еще не подожженному костру. И на что он надеялся? Что палач и охотники на ведьм позволят эму такую вольность? «Пожалуйста, спасите только его», — думал Шань, когда вновь начал ранить себя, а на друга навели оружия. Раз, и «он под моими чарами», а в глазах ужас, потому что Чжэнси не остановился, когда получил первую стрелу в грудь. Не насмерть, но рана серьезная, и выхаживать долго. Два, и «сожгите меня, и все колдовство развеется», а губы, искусанные в кровь, дрожат. Вторая стрела пробила легкое. Не показать, не показать, не показать ни охотникам, ни палачу страха за друга. Они немного опустили арбалеты. Главное убедить всех, а там Цзянь И не даст своему СиСи умереть, поэтому Шань начинается неистово смеяться, не давая и намека на то, что Чжань важен для него. Три, и эта маленькая дрянь, что так и не выпустила снадобий, вопит о том, что охотник и ведьма — дружат, и то, что ведьма так спасти пытается человека. Смех сразу стихает, а слезы, не было смысла их уже сдерживать, потекли по щекам. А этот дурак улыбается окровавленными губами и, еле держась на ногах, идет к нему. Сказать — уже не скажет, но все равно пытаемся заверить, что будет с ним до конца. Четыре, и Шань кричит, потому что последняя стрела попадает ровно в сердце и заходит глубже, чем остальные, останавливая его, да так, что не одна ведьма не заставит снова биться.

      — Будь ты проклят! — Пусть Мо Гуань Шань и устал, но бить чужое лицо он не переставал. Удары стали реже, но зато теперь к злости прибавилась и, как бы смешно не это звучало, обида. — Ты же мне обещал. — Голос уже давно сорвался от крика. — Хотя бы его! Вы оба мне пообещали, что защитите его! — Еще удар по сразу же зажившему лицу. — Почему?       — Мамочки, что происходит? — Цзы Цянь прикрывала рот ладонями, испуганно выглядывая из-за брата. — Пожалуйста, братец Шань, хватит. Остановите драку.       — Я вижу только избиение. — Цзянь И все так же держал этот чайник, а от прошлых усмешек не осталось и следа. Ведьма вспомнил и, судя по тому, каким несчастным выглядит Хэ, принимая удар за ударом, он точно в немилости. Наверное, хорошо, что его воспоминания о ведьме стерты, а то стоять бы ему с такими же пустыми глазами. И в голову вампир к ведьме точно не собирается. Ему точно не понравится, узнай он чужие мысли. Зато живой и здоровый. И очень… Разочарованный? Разбитый? Отчаяние на грани истерики? Фу. Цзяню не нравятся такие чувства. — Я боюсь такого Рыжика.       — Я знал, что ты возвращался! Так почему не пришел? Не спас его? — В отличие от кровососа, его руки не восстанавливались. — Где ты был, когда его убивали на моих глазах?       — О, это он о тебе говорит. — Поставив чайник на чудом не перевернутый стол, И прикидывал, когда вмешаться. Не любит он драмы, да и ручки ведьмы жалко. А еще Рыжик вот-вот разревется. Злой он на всех, а на себя особенно. — О моем СиСи.       — Снова ваши сказки. — Чжэнси отвел сестру в сторону. Шаня нужно останавливать. Он не в себе, раз не обращает внимания на зрителей этой сцены. — Пойдем, подышим на улицу. — А еще ему страшно. Даже если сказки правдивы, и Хэ не навредит Мо, все равно лезть на вампира с голыми кулаками — дурная идея.       — Пусть бьет, сколько хочет. — Тяню совсем не больно. Физически — нет, сердцу больно, но не телу. Все, что вспоминал ведьма, он считал. И как охотник ушел, и как дальше вмиг его гору охватило пламя, и всю боль через себя пропустил, потому что заслужил. Он обещал защитить не только Шаня, но и парня с глазами дохлой рыбы. Ведьме пообещал. И почувствовал же кровь, но эта еда подготовилась, волков на них натравила, вот и задержались они. Нужно было защитить госпожу Цзянь, нужно… Нужно было оставить снежное семейство разбираться с псами, а самому исполнить свое обещание! — Только, — подловив момент, вампир осторожно перехватил летящий в него кулак, беря после и вторую руку, — не вреди себе, ладно? Давай, ты меня, не знаю, стулом будешь бить? — Хэ позволил себе слабую улыбку, представляя эту картину. Только в его воображении все было не так. Ведьма не терзался бы больными мыслями, не рвал им обоим сердце, а дрался бы мебелью из-за очередной неудачной шутки. — Твои раны меня ранят сильнее, чем твои кулаки.       — И с каких пор? — Даже голова кружилась от того, насколько часто Шань дышал. — И не смей ко мне прикасаться. Я запрещаю.       — О, а вот это уже серьезно. — Прокомментировал Цзянь И. Стоило ведьме выплюнуть последнюю фразу, как, Тянь разжал руки, отдергивая их, словно смертный от огня. Прямой запрет от ведьмы… Слишком жестоко для друга. –Сурово он.       — Пойдем, подышим. — Заведя руки за спину, чтобы не пугать сбитыми костяшками Цзы Цянь, Мо прошел мимо зрителей, зовя с собой только Чжэнси. — А ты, — Цзянь нечего не помнит, поэтому смысла на нем срываться не было, — за мелкой следи.       — Все для моего Рыжика. — Отвесив шутливый поклон, вампир пропустил людей. И что же ему делать? Не может он оставить друга, который выглядит сейчас так, словно вновь тот злополучный огонь видит, но и девчонку нужно держать на расстоянии от СиСи и ведьмы. Ох, он уже слишком стар для этого дерьма.