математик(а) ебёт мозги, зато неплохо целуется.

у андрея внутри всё пылает от ярости: он впервые не проспал в этот тягучий и ебучий понедельник в школу, в эту ненавистную школу, в которой все ему ебут мозги насчёт несданного егэ, в которой учителя знают его как свои пять пальцев и, если разбудить их ночью и спросить кто такой абдрашитов, они, наверное, расскажут всю его биографию от и до. звонок бинаурально, будто во сне, проходит через слуховой канал, трелью и головной болью отдаваясь в мозгу, андрей, полусонный, ещё и голодный заходит в измученный класс, в котором потухшие зелёные обои, высохшие потрёпанные цветы на подоконниках и уже отключённые батареи. в классе не холодно, но и андрею поебать, он заходит в класс в растянутой толстовке, которая уже давно приобрела вместо телесного запаха сигаретный, и джинсы, они кое-где потёрты, сразу видно, донашивает.       — бля, — андрей закидывает пустой рюкзак на последнюю парту, усаживается и хрустит коленями. перед ним сидели его кенты: паша и саша, они что-то обсуждали и, похоже, не заметили прихода андрея. — я математику забыл сделать. наконец-то на него обращает внимание саша, который, не сразу осознав всю серьёзность ситуации, говорит:       — так нахуя? — этот вопрос ставит андрея в тупик, потому что саня, вроде, был ботаном, или типа того и вообще. — всё равно математик сдох. повёрнутый к андрею в пол-оборота саша улыбается, еле прикрывая счастливую морду, в то время как андрей чуть ли не прыгает от счастья на пару секунд. мышцы лица разрывает пронзительная улыбка: что, не придётся больше никогда делать математику до конца этого года (и что, что осталось меньше месяца)? да это же рай. он садится обратно с визгом довольного ребёнка, освобождая сразу же свои плечи от этих гор, поздравляет про себя всех своих одноклассников, первые два урока можно проебланить либо сходить в толчок покурить. это, несомненно, отличные новости, как бы аморально это ни было, но счастье андрея длилось недолго: в кабинет заходит классная руководительница и андрей, у которого руки были подняты вверх, а на лице до сих пор красовалась победная улыбка, чуть не падает со стула.       — здравствуйте всем! наверное, каждый из вас уже услышал печальную новость о том, что прошлый математик... м-м, покинул нас, так скажем, — начинает она и лицо андрея вытягивается в испуганной и серьёзной гримасе. — на замену к вам, точнее нам всем, нашему составу особенно, пришёл новый. иван, проходите, ну что вы, — женщина добродушно машет рукой в жесте приглашения и в кабинет заходит он. ну, как он, его даже курсивом не выделишь, но всё же. его красный костюм нелепо бил в глаза, такой же красный галстук глупо и наспех завязано висел на шее, рубашка белая и чистая, но она даже не была удосужена остаться поглаженной. его кудри торчали во все стороны, как будто он опоздал на свой трамвай и просто бежал до школы на своих двоих, ресницы-решётки, которыми он смущённо хлопал через ослепительные и толстые диоптрии своих очков, спина прямая, руки спокойны.       — е-ебать колотить, — шепчет андрей, уже давно усевшись и качаясь на стуле. от ослепительного взора его нового учителя его отвлекает лишь лязг ножек стула: андрей, не рассчитав массу его тела и массу, которую мог выдержать стул, летит назад спиной, оставляя за собой только его присутствие и запах от сигарет. да, головой он приложился знатно, так как в первую очередь увидел перед собой сашу, пашу и ту кудрявую голову, имя которой он даже не удосужился запомнить. абдрашитов непонимающе трёт глаза, шипит сквозь зубы и, приподнимая враз ставшую чугунной голову, трёт место ушиба.        — ну ты как? — тихо шепчет паша, низко склонявшийся над ним, его узкие глаза светились искренним волнением.         — здрасьте, э-э.. — андрей, вместо того, чтобы подняться, извиниться и нормально представиться, решает разыграть маленький цирк. то ли правда так сильно головой приложился, то ли решил изначально показать свою неуклюжую сущность новому учителю.        — андрей. — он открыто протягивает свою руку к нависшим кудрям напротив. если бы в мире существовала премия по самым остроумным приветствиям, то андрей бы в неё даже не попал. опешивший на секунду преподаватель хмурится, а потом все же подаёт руку, помогает встать и параллельно знакомится:       — иван сергеевич, кстати, на стульях не качаемся!  у абдрашитова противное предчувствие, засевшее где-то в горле. ваня деловито отходит от пострадавшего, пафосно поправляя пиджак, что выглядело отчасти смешно и продолжает:       — спасибо, галина.. — в памяти не сразу всплывает отчество классной преподавательницы одиннадцатого «А», — викторовна, думаю, дальше я и сам управлюсь.  он уклончиво кивает ей, ослепительно улыбаясь. не зря же он в универе отучился, миловидная мордашка и тут и там спасала, а мягкий вежливый тон был давно отработан на отлично, поэтому учительница только смущенно уводит взгляд в сторону и, махнув ручкой, выходит из класса. марголдин обреченно-устало выдыхает и возвращается к своему новоиспеченному столу. андрей провожает его недобрым взглядом.  урок продолжился, пусть и в более нервной атмосфере, чем до этого. абдрашитов, как назло, продолжал качаться на стуле, ловя на себе строгие взгляды вани, который раз за разом делал ему замечание, однако брюнет, пусть и клялся не ломать стулья, нарушал обещание каждые условные пять минут. под конец урока обе противоборствующие стороны были вымотаны, андрей мирно дремал на парте, прикрывшись потрепанным рюкзаком, а марголдин скрытно зевал, периодически теряя нить своей нудной лекции. спасительный звонок врезается в уши аки божий отрезвляющий гонг, оба даже подскакивают от неожиданности и, пока один облегчённо несётся в сторону выхода, не прощаясь, второй только вымученно втягивает воздух и опирается на собственную руку. первый день на новой работе, а ему уже навеваются воспоминания о школьной жизни, от которых хотелось лишь вздернуть верёвку под потолком. благо тут лампы люминесцентные, плоские.        — на пидора он похож! — кисло усмехается абдрашитов, корча лицо в отвращении, и упорно пробивает себе путь сквозь толпу девятиклассников. следующий урок география, все трое прекрасно помнят об этом, но от всепоглощающей скуки бредут к расписанию на втором этаже, дабы пару блаженных минут расслабленно поглазеть на уже отточенные в коре мозга предметы. саша только непринужденно пожимает плечами, на ходу поправляя очки, а паша решает вставить свои пять копеек:       — да ладно, он же молодой, сильно ебать не должен.  андрей только напряжённо хмурится. белый стенд уже блистает спасительной пустотой впереди.        — что-то мне так не кажется. — у андрея нахмуренные брови и недоверительный взгляд в сторону, как бы намекая на кабинет математики. на улице тепло. дневной ветер проплывает сквозь немытую двухдневную бошку, тлеющая сигарета успокаивает не больше, чем тривиальные разговоры паши с сашей ни о чём. они смеются, обсуждают нового учителя, его прикид и волосы, поэтому андрей присоединяется к ним.       — да не говори, вырядился, как на гей парад, — говорит андрей, сплёвывая на асфальт рядом с собой. непонятно откуда-то взявшаяся злоба вымещается на очередной вздох и набожный выдох. — хули сюда припёрся. не тот район для такого, как этот... как его там?       — иван сергеевич, кажется? — говорит паша тихо, стоя в сторонке. он единственный не курящий в их компашке.       — да-да, точно. даже имя пидорское, — андрей смеётся и тушит бычок носком прохудившегося кеда. смотрит по сторонам: ему, конечно, похуй стало за три года его зависимости, но привычка стоять на шухере всё равно осталась. молчание затягивается, закапывая репутацию андрея с головой, и саша говорит:       — ладно, до завтра, андрюха, нам пора. не забывай, первым алгебра стоит, — он смеётся и, ухватив пашу за запястье, убегает куда-то в другую от его дома сторону, на что андрей даже внимания не обращает. лишь облокачивается спиной к прохладной стенке, хорошо, что их курилка была в теньке, достаёт телефон и просто стоит. настроение ухудшается, только заслышав слово "алгебра", поэтому, достав вторую, андрей прикуривается. андрей сам не понял, почему так агрессивен с новым учителем. вроде, выглядит даже нормально, встать ему помог, только нудный немного, это да, но, может, он ещё не привык пока что к новому коллективу. это забавляет с одной стороны, ведь у андрея с ваней разница в возрасте всего ничего, как он думал, но всё равно.       — опа, — говорит андрей, повернув голову к тому месту, где должен был находиться главный вход в школу. — кого это я вижу, — понятное дело, говорил он сам с собой, но всё равно смотрел в невидимую камеру, и радовался так, будто вместо эркюля пуаро разгадал самое важнейшее убийство на свете; восточный экспресс сосёт. ваня буквально бежал: пиджак назад, очки нервно поправляет, постоянно оглядываясь назад. в руках у него было что-то, только андрей успел увидеть это "что-то" только тогда, когда ваня почти пришёл к курилке. он подошёл к ней уверенно спиной, будучи полностью убеждённым в том, что там никого нет. затягивается розовой что ли одноразкой, резко поворачивается и, не успев сказать и слова, кашляет, выворачивая весь дым наружу. — чё, курим, иван сергеич? — андрей хитро улыбается, затягиваясь.       — бля-ять, то есть, э-э, — ваня пытается найти себе место, крутится юлой вокруг себя, измученно пряча волнующий взгляд за руки. это мило, андрей просто продолжает тихонько хихикать, оставляя на правом плече след от каменной плиты. ваня трёт глаза, приподняв очки, злостно направляя взгляд на нового ученика, молчит, скрупулёзно и специально, затягивается одноразкой и утыкается глазами во взгляд абдрашитова. они курят молча, каждый думая о своём и об этой ситуации. андрей успевает прикурить третью. ладно бы они были друзьями или ещё чего-нибудь получше, но не-а, не в этой жизни. молчание затягивается, как андрей, слишком долго, выпуская едкий дым прямо в лицо, поэтому ваня, решив, что это лучший способ разбавить ситуацию, спрашивает:       — ну-у, как вы там вообще... учитесь?       — иван сергеич, что-то вы не по-пацански. как материться при мне — так это пожалуйста, а как на "ты" обратиться — так мы тушуемся сразу? — андрей смеётся гнусно, стряхивая пепел в сторону.       — ладно. как у тебя с учёбой дела обстоят? — ваня делает долгую затяжку перед тем, как решиться на то, чтобы задать долгожданный вопрос.       — да пиздец, классуха ёбаная на второй год оставила в восьмом классе. ха-ха, это типа должно быть смешно, — у андрея не то, чтобы моральных границ вообще нет, он их стёр ещё в классе седьмом, когда с пацанами первый раз в туалете одну сигарету на четверых делил.       — ты ещё школьник, харе материться при учителе, — ваня усмехается снаружи, внутри думая, что как-то сблизиться надо, узнать, что творится в чужой протёртой, как сыр на тёрке, голове будет необычайно сложно.       — ну, во-первых, мы не в школе, — андрей начинает загибать пальцы. — а во-вторых, вы не особо старше чем я выглядите, так что харе препираться, — андрей специально передразнивает ваню, делая акцент на этом убогом слове "харе", но ваня затыкается на секунду под подозрительным взглядом спереди.       — мне двадцать три, — четко, почти по буквам, произносит марголдин и делает ещё одну тягу. — тебе?  абдрашитов мысленно прикидывает в голове разницу в возрасте, кивает чему-то у себя в голове и якобы безынтересно отвечает:       — девятнадцать в марте исполнилось.  ваня удивленно округляет глаза и закашливается от неожиданности.        — ты... — ему требуется пару секунд, чтобы собраться с мыслями. — старше, чем я предполагал.  брюнет хитро блестит глубокими темными глазами, облокачивается на ближайшую бетонную стену и вытягивает нос наверх, блаженно вдыхая ядовитый дым. марголдин к собственному удивлению даже засматривается на собеседника с тонкой шеей и угловатым выпирающим кадыком. на фоне сладкого дыма это кажется по-особенному красивым, да и андрей был явно не уродом, скорее всего, пользовался популярностью в школе, но спросить об этом математик не успевает — пока он решался, абдрашитов уже открыл рот.       — вы особо не выпендривайтесь, ладно? — взгляд его меняется резко, он разворачивается на одних носочках лицом к лицу к парню и смотрит с кислым холодком, — не знаю уж, насколько по мне видно, но я далеко не самый прилежный ученик. они оба замолкают, буравя друг друга злыми презрительными взглядами. весь красивый образ брюнета растворяется, оседая лишь в воспоминаниях, а воздух трескается от дребезжащего напряжения, — просто посчитал нужным заранее вас предупредить.        — да не переживай, все по тебе видно. — не с большим удовольствием выплевывает ваня, показательно отстраняясь от собеседника. весь разговор перетек в молчаливый обмен колкостями.        — ну тогда все, бывайте.. — голос андрея становится на кварк дружелюбнее, но единичка к минус бесконечности не меняет сумму. парень излишне резко подхватывает полупустой рюкзак, тушит одним движением сигарету об стену и, делая показательно сосредоточенное лицо, медленно начинает удаляться:       — как вас там? иван...?        — сергеевич. — излишне уклончиво для раздражённого человека.        — сергеич. — лениво машет рукой и скрывается за забором. утро следующего дня начинается хуёво: первым, очевидно, алгебра, на которую андрей уже похуистично опаздывает на пятнадцать минут, куря прямиком перед торцом школы. все уже привыкли к тому, что андрей ссал с высокой колокольни на знак "курение запрещено", поэтому охранник, спокойно пропустив его, даже не спросив причину опоздания, просто удручённо выдохнул. на сменку посрать, лето уже скоро, андрей поднимается на ненавистный третий этаж, запыхавшись, как сука. его тень пролетает мимо кабинетов лёгкой пылью с запахом сигарет, смешанным с литром одеколона, оставляя за собой лишь грустный образ.       — здрасьте, извините за опо... — андрей влетает в кабинет с этими словами слишком резко, но также резко останавливаясь в дверях, как будто ударяясь лбом о невидимую стену. — вот те нате хрен в томате. — андрей шепчет эту фразу, озаряя оценивающим взглядом ивана. тот стоял к нему боком, но с повёрнутой головой, писал что-то на доске под свою же диктовку. смотрит исподлобья, правда его хмурые брови перекрывали очки, которые он поправляет рукой, что была вся в меле. поворачивает туловище полностью, складывая руки на груди в неодобрительном жесте, явно намеривая что-то сказать, но просто молчит, добивая и так позорную ситуацию ещё сильнее, как будто тыкая андрея, как котёнка, носом в говно.       — и какова причина опоздания? — ваня уже не хмурится, совсем нет, только продолжает стоять под озорные взгляды одноклассников, что не то, чтобы хуи пинали на уроке, некоторые вообще смотрели в окно, не интересуясь ваней вообще ни в какой степени, пока не зашёл абдрашитов. ваня поворачивается спиной, усаживается на стул, который уже успел заплакать под ним, открывает классный журнал, выставляя озлобленное "о" в поле с его именем и фамилией. — м, андрей? с андрея уже успело три пота сойти, пока он простаивал целые десять минут во входе в кабинет. смотрит на саню с пашей, которые уже во всю угорали над ним, но виду не подаёт, только глазами одаривая их печальным взглядом.       — можно войти, — андрей умолкает на секунду, пока в его голове созревает зигота идеального плана, которая начиняет его карманы патронами для дробовика и наверняка плавленым свинцом. — иван как-то-вас-там? у вани округляются на секунду глаза, приоткрывается рот, но в итоге получается лишь неутешительный смешок. он массирует пальцами глаза, ахуевая на секунду. хорошо, андрей, если ты хочешь войну — будет тебе война. андрей бежит на своё место, тихонько отбивая пять саше, кидая рюкзак с звуком железной банки на парту, сразу же откидываясь на спинку стула. андрей чувствует запах победы,       — абдрашитов, к доске. — но не на слишком долго. ваня пронзает его взглядом аки голодный зверь, точно улыбаясь под сложенными в треугольник пальцами. это забавляет, потому что реакция андрея пуста, он вытягивает брови выше к корням волос, проклиная весь мир, а особенно ваню. — решай то, что я написал. у андрея всё было просто ужасно с тригонометрией, а особенно под пристальным надзором вани. андрей стоит у доски уже добрых пятнадцать минут, надеясь на волшебство и то, что в скором времени прозвенит звонок. с его лба скатывается медленно капля пота, он написал абсолютнейшую хуйню на доске, но вот, долгожданный звонок, который выкинул весь мусор с плеч андрея. он выдыхает слишком спокойно, откладывает мел, идёт к своей парте, закидывая рюкзак на плечо и уже собирается уходить, как саня берёт его за запястье и говорит:       — ты куда? сейчас же ещё один урок, — андрей, который был рад, что эти сорок минут ада пролетели практический без происшествий, нервно улыбается и самого себя тычет в дерьмо лицом.       — сука, — он агрессивно шепчет, бросая рюкзак обратно. садится, раскачивается и достаёт из сумки энергос, который он успел купить по пути в школу. он взболтанный, поэтому шипит и стреляет каплями прямо в лицо, заставляя скорчить кислую мину, но андрею похуй, он наконец-то сможет почувствовать хоть какой-то прилив сил. в кабинете практически никого, на перемену все выходят кто куда: кто в толчок покурить, кто просто на лавке посидеть посмеяться с тупых мемов, в то время как андрей остаётся сидеть на жопе ровно, попивая шипучий кофеин с привкусом дешёвого дюшеса. звонок заставляет уставшую голову трещать по швам, заебавшеся упасть лбом на парту и услышать уже ненавистный голос нового учителя.       — андрей, выходи обратно, чего сел? ты ещё не дорешал, — андрей выдыхает сквозь зубы, отпивая свой напиток богов, который сил не придаёт от слова совсем. — та-ак, а что это такое? разве у вас в школе можно энергетики пить? — андрей успевает послать ваню раз тысячу на хуй, обматерить его и его мать с ног до головы, но в конечном итоге молча выйти к доске. берёт в руки мел, получается агрессивно, потому что он выпадает из рук, тремор, исходящий от бурлящей ненависти, охватывает кисти руки и коленные чашки полностью. — а не маленький ли ты ещё для них? а если директора приглашу? — ваня точно издевается над ним. улыбается, как идиот, еле прикрывшись пальцами рук, смотрит из-под и сжимает-разжимат желваки. андрею очень хочется прямо сейчас снести ему ебальник. — ладно, решай давай. ну хоть на этом мысли вани и благосклонность вселенной сошлись. андрей дорешивает супер сложный, на первый взгляд, пример очень быстро, вытирая ладони о собственную поношенную толстовку, идёт обратно с злым ебалом и садится агрессивно, почти доламывая и так хромающий стул до конца. нет, это не дело. но хорошо, что следующая физра, можно будет вылить на ком-нибудь свою злобу в виде пнутого баскетбольного мяча кому-то в лицо. звонок оглушает аки спасительный гонг, абдрашитов буквально чувствует в воздухе запах свободы, глупо улыбается и одновременно с противоборствующей стороной блаженно выдыхает. энергетик уже опустошён, летит ненужным алюминием в ближайшую мусорку, один наушник работает во всю и весь состав ‘Hollywood Undead’ упорно старается перекричать лютый вой оголодавших младшеклассников, второе ухо без интереса, но все равно обостренно прислушивается к тихому спору паши с саней, которые решали, что взять в столовой. андрей понимает, что там сейчас не протолкнешься, да и их быстренько выпрут оттуда ссаными тряпками, ибо у первоклашек и прочей мелочи сейчас завтрак, но рискнуть и утянуть булку можно было попробовать. до первого этажа они спускаются быстрее, чем раздражительный писк успевает их вывести окончательно. у раздевалки андрей приветливо здоровается с любимой уборщицей, (она, наверное, была единственной, кого парень не ненавидел даже на капельку) которая часто плевала на отсутствие сменки, пропускала в столовку во время урока и добродушно открывала раздевалку по первой же просьбе. но как второго сына она воспринимала почему-то только абдрашитова, саню с пашей ее поток доброты обошёл, аки прокаженных, за километр, и даже сейчас она сверкнула недовольным взглядом в их сторону, не упуская возможности побухтеть.       — сменка где, блаженский?       — ну теть ната-аш.. — он останавливается, побеждено закатывая глаза, спрятанные за толстыми линзами очков и даже как-то сгорбливается весь, становясь на порядок ниже.       — не ‘теть наташ’, а наталья юрьевна! — строго бросает она, буквально светясь изнутри от предвкушения сладкой мести этому раздражающему каланче. но мечты ее разбиваются в маленькие комочки грязи от чужих ботинок, когда юркий и незаметный фраер, слившись с потоком детей, хватает саню за руку и утаскивает за собой в сторону столовой, в который раз начиная свою поучительную речь:       — сколько раз говорил не обращать на неё внимание? щас бы все десять минут там проторчали из-за тебя! блаженский только грустно вздыхает, побеждено опуская взгляд. андрей с такой картины смеётся, счастливо вышагивая себе проход к кассе сквозь толпу. энергетик наконец-таки начал хоть немного, но действовать, да и отсутствие кудрявой макушки поблизости радует не меньше, а поэтому он даже улыбается и даже не с такой злостью распихивает себе путь сквозь мелкую визжащую о чем-то толпу.       — я вас за столом подожду! — кричит он прежде всего саше, потому что паша сливался с местным окружением, да не в обиду ему. долговязый парень только кивает и, незаметно для остальных, сам перехватывает руку фраера, переплетая пальцы. тот только хмурится, но возможности обернуться и засыпать друга вопросительными взглядами не было, чем последний благосклонно пользовался, довольно улыбаясь.       — пидоры бля.. — тихонько смеётся абдрашитов, выбивая себе свободный столик перед окном.       — да бля, харош издеваться! — раздраженно кричит паша, пытаясь допрыгнуть до вытянутой руки блаженского, который только беззлобно лыбился и подначивал, то опуская ладонь с последним кусочком слойки с вишней, то вновь задирая ее наверх. в раздевалке критически мало место и даже несмотря на то, что остальные пацаны уже ушли в зал, эти трое постоянно толпились и сталкивались друг с другом. андрей только смеётся с этой картины, поддерживая в первую очередь саню, который по-настоящему и обидеть не может, а фраера-то тем более. в какой-то момент брюнету весь этот цирк надоедает, он встаёт с ногами на лавочку и одним движением перехватывает долгожданный артефакт, по пути на пол целиком запихивая его в рот.       — ты и так больше половины сожрал! — грубо заключает он, двигаясь в сторону выхода.       — ну прости-и.. — добродушно протягивает блаженский, мельтеша за товарищем и придерживает его аккуратно за плечи, как бы направляя. абдрашитов только устало вздыхает, подскакивая с лавки, эта парочка его своими выходками в могилу сведёт, честное слово. в зале, как обычно, шумно. девочки облюбовали себе скамейку у стены, а вместе с ними паша, которого в баскетбол не взяли играть из-за роста. он в обязательном порядке устроил мини-истерику, но саша что-то нашептал ему на ухо, и брюнет успокоился, хоть все ещё и кидал на физрука неодобрительные взгляды, а что именно там сказал долговязый, андрею даже знать не хотелось. в любом случае, он приготовился к игре, и адреналин подталкивал его к внутреннему девизу ‘ебашь и разъебывай’, от которого отказываться не было необходимости. звучит свисток, блаженский ожидаемо перехватывает мяч на их сторону, и абдрашитов, вырвав с корнем внутренний шлагбаум, бросается в догонку, отбивая прыткий мяч от пола. обойдённый противник раз, обойдённый противник два, передача на одноклассника, перебег к кольцу и вот уже одно очко у них в кармане. в конце концов, играть против десятиклассников не так трудно. андрей только расплывается в блаженной улыбке, чувствуя, как первые капельки пота уже проступают на коже, но такая усталость — ничто, по сравнению с той усталостью, которая накрывает с головой при одном только взгляде на кудрявую макушку с уравнениями и графиками вместо извилин. новый учитель раздражал до дрожи в тощих щиколотках и одновременно заинтересовывал каким-то странным волшебным.. черт, да с какого вообще хуя абдрашитов сейчас думает об этом? он отмирает, поздно замечая, что пропустил новый свисток, но быстро приходит в себя, заметив осуждающий взгляд сани. ебанный ваня. андрей кидается к противнику, чувствуя, как блаженский бесшумно следует за ним. он не особо хорош в агрессивных перехватах, но забрасывает и ведет как бог, не меньше, а поэтому их пара с юрким, сходящим с ума только при виде мяча, брюнетом была примером идеального партнёрства. абдрашитов натыкается на чью-то широкую спину, явно противник, но выше на целую голову, спотыкается, теряет равновесие на некоторое время, рычит раздосадовано, буравя парня таким взглядом, будто испепелить на месте хочет, жалеет, что у него нет чего-то по типу лазерного зрения. и пока размышляет об этом, слышит противный сейчас звук заброшенного в корзину мяча. прикидывает взглядом, с какого примерного расстояния десятиклассник его закинул и хмурится, выводя в голове нехорошее ‘2:1’. это вызывает внутри только бурлящую ярость, и андрей торопливо стягивает с себя лишнюю толстовку через голову, оставаясь в одной подранной черной футболке. она висит на нем бесформенным мешком, только подчёркивает тонкие руки и впалый живот. он не глядя откидывает кофту куда-то в сторону скамеек, ни на секунду не сомневаясь в том, что паша услужливо подхватит. волосы теперь наэлектризовались и нелепыми ростками торчали в разные стороны, а некоторые слиплись друг с другом из-за пота и повержено лежали на чужом лице, но едва ли это сейчас волновало парня. адреналин позволял сосредоточиться не более, чем на одной цели, и абдрашитов, поразмыслив, выбрал этой целью мяч, а не собственные сворачивающие не туда мысли. он одним движением откидывает пряди в сторону, вставая на свою позицию, напрягается весь, чуть ли не дрожит от сосредоточенности. звучит новый свисток. противники, видимо, почувствовав вкус единовременной победы, разыгрались и вели себя чуть смелее, чем за раунд до этого. андрею на это плевать, плевать на размер и на рост, он обходит их, замечает блаженского, уверенно ведущего мяч к корзине и намеревающегося забросить трехочковый. брюнет замирает, нервно сглатывает, увлажняя пересохшую трахею и с выжиданием наблюдает. саня — мастер, в очках точно не промахнется, но вот злости в нем недостаточно и шар выбивается кем-то из его рук. абдрашитов рыжика не винит — не время, да и не стоит, он только бросается вперёд аки пёс, игнорирует окружение, проскакивает через одного, другого, благодаря родителей за врожденную легкость и худощавость, перехватывает одиноко летящий мяч и даже победно усмехается, улавливая боковым зрением корзину. тут его кто-то сминает собственным весом, выбивая весь кислород из лёгких грубым ударом локтя прямиком в солнечное сплетение. андрей панически бешено втягивает в себя воздух, сгибается, но на глубинных инстинктах улавливает, что стоять не в состоянии, а поэтому опускается на колени, находит опору одной рукой, а другой держится за мечевидный отросток, пытаясь унять этим жгучую и резкую боль в груди. звучит ещё один более пронзительный свисток, который действует аки спусковой крючок. сосуды в глазах лопаются от горячего гнева, боль в этот же момент испаряется, будто ее и не было, а сам парень подскакивает, метая грубыми волосами молнии. андрей от злости сжимает кулаки, не обращает уже внимания ни на кого, движется уверенно к своему обидчику, чуть не подпрыгивая на месте, сверлит его тяжёлым взглядом, а как только оказывается на расстоянии вытянутой руки, (не)легким толчком в спину обращает на себя внимание.       — ты ахуевший? — истерично вопит он, не обращая внимание ни на размер собеседника, ни на учителя неподалёку, физрук уже привык к мату на уроках, а поэтому противостоять этому не собирался. полноватый парень только с горделивой улыбкой медленно разворачивается и с нескрываемым удовольствием отвечает:       — так ты патлы постриги, пидорок, может тогда будешь видеть че вокруг тебя происходит. собеседник настроен на драку, по глазам видно, но абдрашитов и не протестует, подтягивается весь, стараясь казаться выше и крупнее, но с таким телосложением успешно получалось только первое. он вот-вот готов размазать чужую ухмылку по деревянному скрипучему полю, хоть и понимает, что шансов выиграть тут нет, но все равно не дрогнет сейчас, не может позволить себе такого дорогостоящего удовольствия. оба парня ещё несколько секунд разрывают друг друга взглядами, но на удачу андрея сзади поспевает блаженский, натягивая на лицо хмурый туманный вид. друг-великан — это настоящая привелегия, саня ещё и не тощий от слова совсем и без кофты это прекрасно заметно всем присутствующим. очки конечно немного портят его грозный вид, но он это и сам прекрасно понимает, а поэтому деловито стягивает их с носа и показательно кашляет в кулак, привлекая внимания. брюнет словно оттаивает, чувствует за спиной молчаливую поддержку и злорадно усмехается, когда десятиклассник нелепо тушуется в примирительном жесте поднимая руки:       — да все, извини, замнём. абдрашитов с деловитым видом и задранным кверху носом кивает и удаляется, счастливо прижимаясь к блаженскому, скомкано невнятно благодарит. друг сразу весь расслабляется, надевает очки с круглой оправой обратно и, опускаясь на уровень собеседника, начинает свою поучительную речь, от паши таких трюков понабрался и теперь использует когда надо и когда нет.       — переставай так пыхтеть, не на корову же играем. — тихонько шепчет он, прижимая чужие плечи, так, что пол жалобно скрипит под брюнетом, рискуя обвалиться прямиком в подвал, где над двоечниками ставят опыты. ну, наверное. андрей только усмехается и отмахивается от товарища рукой, прикрывая лицо волосами. саня со своими колхозными высказывания только веселит и расслабляет, вселяет какую-то гармонию прямиком в нутро, абдрашитов это каждый раз замечает.       — да, хорошо, щас соберусь. блаженский только одобрительно кивает:       — давай на розыгрыш. брюнет благодарно хлопает его по плечу и рысью подбегает к середине поля, стараясь отдышаться за эти короткие секунды отдыха. перед ним очередной незнакомец, который в памяти мелькал только как фоновый предмет на переменах, иногда по-свинячьи визжащий, когда парень отталкивал его в сторону, пытаясь найти проход. андрей опирается на коленки на несколько секунд, примиряет старыми конверсами землю, мысленно настраиваясь на новый раунд, после сразу же выпрямляясь. слева саша, одним своим молчаливым присутствием где-то там вселяющий уверенность, а спереди мяч в руке, на котором парень сейчас сосредоточенно концентрируется. звучит свисток, шар подлетает, а абдрашитов, напружинив ноги, следом. удар, небольшое давление извне, и мяч уже улетает в сторону блаженского, который спокойно его ловит, будто не напрягаясь, легко ведёт его на несколько метров вперёд, а потом, прицелившись уже совершенно непринужденно (чокнутый андрей рядом — если что перехватит противника с лёгкостью), мягко выкидывает руку вперёд. шар в молчаливом напряжении пролетает несколько метров, отталкивается от угла очерченного прямоугольника на щите и залетает прямиком в корзину. трехочковый. абдрашитов аж подскакивает от радости, довольно отбивает блаженскому пятюню и пританцовывающей походкой проходится по полю, продолжая наблюдать за другом. а тот словно в трансе, уже не видит ничего вокруг, только смотрит куда-то в сторону девчонок на скамейке, а да, паша же тоже там. это объясняет почти влюблённый взгляд, а стоит брюнету отвести взгляд в сторону, его мысль лишь подтверждается. фраер смотрел на него в ответ с улыбкой и плохо сдерживаемой гордостью, на что саша отвечал аналогично, правда приправив все это легкой нежностью. когда-нибудь андрей поговорит с ними об их пидорском поведении, если, конечно, будет убеждён в том, что ему не прилетит по макушке от блаженского за болтливый язык. ваня, наблюдавший за этим по причине окна вместо урока, усмехнулся с журналом в руках. он болтал о чём-то с физруком, не удосужившись отдать то, зачем ваня вообще сюда пришёл. в следующее мгновение ему всё же приходится зайти, положить журнал на стол и вместе с физруком выйти на оглушающие крики, раздробленные, словно кости, маты и макушку абдрашитова. да, ваня не сомневался в том, что у него очень много проблем на жопу, но физрук только удручённо выдыхает и проверяет свои записи, вдруг кто зачёт не сдал. следующие пару минут тянутся очень туго: андрей матерится на какого-то левого десятиклассника, но вот подходит долговязый саша (да, ваня запомнил имена их компашки), и всё встаёт на круги своя. ваня усмехается глупо, облокачивается на холодную стену у выхода и глядит дальше. кажется, игра в баскетбол — лучшее успокоение для абдрашитова и, когда саша забивает трёхочковый, он кричит и визжит радостно, чуть ли не делая сальто назад. ваня удовлетворён, он прикрывает глаза, не удосужившись даже проверить, что андрей, ослеплённый удачей и победой, берёт мяч в руки, оставив рот в оскаленной улыбке, и пинает до одури сильно. мяч летит пропорционально в ваню, андрей замечает это слишком поздно, не успевает его предупредить, оставляя в воздухе только беспомощное "э-э". как и предполагалось, ваня, только-только успев открыть глаза, замечает перед собой оранжевое пятно и макушку андрея, у которого на лице читается страх и вина, но ваня не обращает на это внимания, лишь ловя темечком тяжёлый груз, давящий с огромной силой, из-за чего он корчится и скукоживается, словно изюм, хватаясь за голову. мяч отлетает в сторону в абсолютнейшей тишине, за которую андрей успевает переосмыслить всё своё отношение к ване (будем честны, не всё). он хочет подбежать и окрикнуть, но ваня уже успел скрыться в дверях. он не маленький, плакать не собирается, хоть и боль отдаёт в слёзных каналах очень сильно. он бежит по прохладным коридорам в свой кабинет, не понимая всю ненависть андрея к нему.       — бля-я-ать, — андрей зарывается руками в волосы под озорные крики других ребят. ему сейчас точно не до смеха, вина впервые охватывает полностью, забиваясь в порах и лёгких, отдавая только желанием пойти покурить. следующая перемена — обеденная, но вместо неё андрей выходит на улицу, вытягивая из пачки своё успокоение. поджигает прям у входа в школу, после быстрым шагом направляется к курилке, у которой никого, очевидно, не было. это и расстраивает и веселит одновременно: первое потому, что ему сейчас нужен ваня, а второе, это потому, что наконец-таки вани здесь нет. он курит беспорядочно долго, потому что летом у сигарет как будто появляется защищающий щит, который укрывает от тяг, успевая подумать о ване, о ване на физре, о ване на математике и об извинении. андрей чувствовал неконтролируемую вину, она обгладывала андрея, заставляя забить голову неприятными мыслями. бля, да он правда не хотел, а если ваня подумает иначе? перемена длится пятнадцать минут, которые андрей успевает разбить на три сигареты за раз и на отвратительные мысли. господи, да что происходит? с какого хуя ему вообще стыдно стало впервые за два года жизни на отъебись? он смотрит в пол нелепо, сигарета тлеет глупо, даже не замечая приближающегося ваню. только через минуту, когда ваня, не удосужившись даже одарить андрея взглядом, уткнулся в телефон и начал затягиваться своей одноразкой. андрей поднимает голову в невинном жесте, его лицо не выражает уже бывалой злобы, только обоснованную печаль.       — иван сергеич, бля, — андрей звучит тихо, протирает руками лицо, немного подпаляя сигаретой волосы. да, начинать извиняться он не умеет, но всё же. — я не хотел, я вас даже не увидел, вы так резко там оказались, а я просто был очень рад за саню, и вообще, — андрей делает паузу, в которую затягивается долго, чешет затылок и думает, что ещё сказать. — и за утро тоже извините, я подшутить хотел только. у вани в глазах нечитаемая гордость и, наверное из-за до сих пор отдающей боли в голове, нежность, он затягивается и улыбается одновременно, заставляя андрея тоже растянуть нелепую лыбу во всё лицо.       — да хрен с тобой, — ваня усмехается по-доброму, поворачивает к андрею и расставляет руки в сторону. андрей, неуверенно выгнув бровь, стоит на месте. до него не сразу доходит, что ваня желает обняться, но ваня будет стоять так столько, сколько понадобится андрею, чтобы привыкнуть к его нескрываемому тактильному голоду. — ну? андрей выкидывает бычок и, смирившись, делает шаг вперёд и падает в его руки, укладывая голову на плече. его кудри, похожие на мягкий плед в прохладный вечер, лезут андрею в лицо, но он ощущает непередаваемое успокоение, будто вселенная сама склонилась над ним и обняла. чувствовать чужую диафрагму на своей — интимно, но андрей заставляет себя не думать о таких вещах в примирительный момент. лишь чувствует, как ваня затягивает руки потуже на его шее, укладываясь головой на плечо.       — так, иван сергеич, я, конечно, всё понимаю, но больше десяти секунд это как-то по пидорски, — говорит андрей, почти шепчет, но не отпускает, продолжая благодарить всех богов, которых он только знал.       — в сексе у тебя та же тема? — ваня усмехается тривиально, отстраняется, успев ухватить озлобленный взгляд андрея, который в отместку лишь молчал. ваня прикладывается к стене, достаёт из кармана вельветовых штанов свою розовую одноразку, которая всё никак не может закончиться, затягивается долго, уставившись на забор. — послезавтра математика, домашнее не сделаешь — два поставлю. андрей усмехается, отворачивается на секунду, машет головой аки "а не ахуел ли ты?", но ваня грозно продолжает:       — я не шучу, абдрашитов. заходить в школу вообще не хотелось, но и три сигареты, которые остались в пачке, тоже молили его оставить их в покое, поэтому андрей, завидев у входа сашу с пашей, подбегает к ним. у паши в руках его толстовка, которую андрей забыл на физре, он забирает её и, премного благодарствуя, отправляется на следующий урок. проходит ещё пара скучных дней, разбавляемых лишь надоедливой кудрявой макушкой, которая вчера все же влепила абдрашитову двойку, но тот пререкаться не собирался, только бросил холодный взгляд и продолжил слушать музыку. до конца недели матеши больше быть не должно, а поэтому андрей позволил себе расслабиться, забивая на остальную учебу огромный и плотный хер.       — хули он вообще ко мне приебался? — зло пыхтит брюнет, упрямо проталкиваясь сквозь толпу, дёргавшуюся под ритм второсортной музыки. во время обеда у них музыкальная перемена, которая являлась единственным разбавлением в череде скучного серого дня, хоть и не особо спасала от тупой тоски, засевшей в горле. саша только непринуждённо пожимает плечами, пытаясь взглядом отыскать низкорослую фигурку.       — понравился ты ему. — слышится откуда-то позади и оба парня одновременно разворачиваются, наблюдая за отставшим пашей, который пытался пробить себе путь к друзьям. абдрашитов только лениво прыскает со смеху. понравился, ага, конечно.       — сука, не видно нихуя! — фраер раздраженно дергается, пытаясь приподняться на носочки, но это не даёт свои плоды и он только обиженно складывает руки на груди.       — давай на плечи. — уклончиво предлагает блаженский, пытаясь спрятать расцветающую улыбку на лице. паша только цокает недовольно, скрытно краснея и благодаря сейчас бога за низкий рост, не позволяющий увидеть смущение на его лице. рыжик ответа не дожидается, с лёгкостью подхватывает друга за подмышки и усаживает к себе на холку, замирая на некоторое время, тем самым позволяя устроиться поудобнее. брюнет этому совершенно не сопротивляется, хоть и пытается сделать угрюмый вид. непонятно правда для кого, ибо саша этого явно не увидит, а андрей безынтересно отводит взгляд, стараясь упорно не обращать на эту парочку внимания. фраер балансирует на опасной грани между нелепым падением на детей, стоящих сзади, и падением вперёд, результатом которого была бы сломанная спина блаженского, но в итоге находит компромисс и цепляется за чужую макушку. даже пригревается, видимо, мягко перебирает чужие волосы, пропускает их между пальцами и поглаживает, вымещая всю нежность, которая накопилась за этот день, в любую свободную минуту. саня только лыбится раскрепощено и прикрывает глаза от окатившего удовольствия, крепче сжимая чужие ноги своими ладонями. такая забота друг о друге андрея веселит и умиляет, но он все равно подъебывает беззлобно:       — смотри не кончи тут, сань. оба сразу покрываются пунцовой краской и отводят глаза в противоположные стороны, мол они тут вообще не при чём, какое пидорство, ребят?       — он у меня кстати биты покупал. — непринужденно вкидывает рыжик, желая то ли отомстить своим долгим молчанием, то ли правда только вспоминает об этом. абдрашитов сначала не понимает, о чем идёт речь. поворачивает к другу, вопросительно приподнимает бровь и даже приближается с интересом:       — кто? ваня?       — ага. от тупого согласия прямиком в лоб, у андрея ноги подкашиваются, ну не бывает таких совпадений. да и почему блаженский все это время молчал? паша наклоняется вперёд, перегибается через чужую макушку и озвучивает логичный, крутившийся на языке вопрос, смотря глаза в глаза:       — а хули молчал? саша неуверенно жмёт плечами, заставляя брюнета панически вернуться на своё место на плечах:       — забыл, да вы и не спрашивали.       — а мы типо должны спрашивать? — андрей хмурится, складывает руки на груди в отвергающем жесте и молчаливо требует более раскрепощенного ответа.              — не знаю. оба сгорают от любопытства, но непрошибаемый рыжик его не удовлетворяет и продолжает молчать, будто платит за каждое слово.       — а вк остался? или как он у тебя заказывал? — абдрашитов прямо-таки пылает от необходимости посталкерить страничку этого кудрявого недоразумения, может удасться вытянуть что-то полезное.       — наверное.       — ну так показывай, блять! — не сдерживается и повышает голос, не обращая внимания на пару, повернувшись на громкий крик, макушек.       — ну, погнали в толчке покурим, там и покажу. — спокойно предлагает компромисс блаженский и, не дожидаясь ответа, проталкивается сквозь толпу к выходу. андрей аж подскакивает от вычурной радости внутри, чуть ли не визжит, и вырывается вперёд долговязого.              — так ты меня опустить не хочешь?       — да сиди, ты щас пять лет будешь по лестнице подниматься. — паша только раздраженно фыркает. в туалете уже накурено, только не этой компашкой, а глупыми восьмиклассниками со своими одноразкам и подами, которые от вида саши и андрея пугаются и летят на выход, на что абдрашитов только усмехается. это не парит, как и уже открытое окно и мягко усевшийся андрей на подоконник с пачкой в руках. они с сашей постоянно вытворяли такую хуйню вместо уроков, а пашу ставили на шухер, чтобы не дай боже в миллионный раз оказаться у директора.       — а схерали ему у тебя биты покупать, а, сань? — андрей поджигает сигарету и более-менее внятно пытается спросить, пуская дым по всему туалету. звонка они не слышат: паша закрыл дверь и подошёл к ним, облокотившись плечом на прохладную плитку. — он чё, треки пишет? ха-ха, не поверю ни за что в жизни. у андрея детская глупость на лице и пробирающе-мягкая улыбка на лице, он залезает с ногами на подоконник, благо, он большой и выдерживает массу двух тел одновременно. да, андрей никогда бы в жизни не поверил в то, что их учитель по математике пишет какие-то треки, если бы саша не включил один из. у андрея гримаса сразу вытягивается, располагая к всеобщему обозрению его ахуй. саша, который держал свой телефон, немного качает головой и затягивается в бит песни. андрей, глаза которого были заполнены белой пеленой, естественно не совсем распознал буквы алфавита и название, завидев лишь "вонючий". хорошо, признавать, что это круто андрею не хотелось, под конец песни он лишь только фыркает самодостаточно, стряхивая пепел из окна. притягивает к своей груди колени, докуривая сигарету до фильтра. из него лишь любопытство бьёт ключом, разогревая кости и сухожилия рук и кистей. он берёт свой телефон, просит сашу типа "скинь страницу в лс", заходит на неё и, кажется, в его глазах читается неудержимое количество матерных слов, заменимых лишь одним культурным, и то, это был смех.       — вот как, иван сергеич, — андрей хихикает в горловину своей прокуренной олимпийки, поджигает вторую, слыша краем уха болтовню, скорее больше похожую на флирт со стороны саши и паши, но андрея это никак не колышет. он просматривает полупустую страницу вани, на которой кроме пару фотографий с семьёй и ещё одной не было. на аватарке серый фотоаппарат, обозначающий, что она пуста, и фотография в излюбленном красном костюме с... галстуком на голове? кажись да. ваня стоит в цвете неона, наверное, немного пьяный, в камеру бьют все спектровые цвета, которые только имеются. одно лишь показалось андрею странным: фотка свежая, ей два дня исполнилось пятнадцать минут назад. андрей усмехается, кривя лицо в улыбке, которая больше походила на устрашающую, как будто он нашёл на учителя компромат. так и есть: этот клуб, в котором была сделана фотография вани, андрей прошерстил от и до в свой день рождения. со стороны, практически на фоне, негромко слышится трек вани, который саша зачем-то поставил на репит (наверное, выёбывается), у андрея сигарета тлеет прямо на пол, в руках телефон, а в сохрах в вк уже та фотка с клуба (андрей это прокомментировал типа чтобы не потерять). в этот же момент, неожиданно для всех, заходит виновник торжества — иван сергеевич. ну, как неожиданно, просто если бы кто-то не спустя рукава стоял на шухере, возможно, все трое уже бы давно спрятались по кабинкам. картина маслом: ваня, вошедший в туалет, андрей и саша, сидящие на подоконниках с недотлевшими сигаретами в руках и паша, который тут как бы не при делах. давящее на уши молчание перебивает только песня, которая крутилась уже десятую минуту подряд, ванин острый выдох и хлопанье чужих ресниц.       — вы... — всё, что успевает слететь с языка вани. заслышав свой трек на фоне, отражающийся эхом от плитки, он пятится немного назад, ему уже даже почти похуй на недокуренные сигареты, которые тут же под обескураженным взором летят в окно, как, собственно, и саша с пашей, оставив лишь смешки в дверях и запах сигарет.       — кидки, блять, — беззвучно шепчет андрей. в туалете теперь тихо, ваня всё ещё стоит около входа в туалет, молча выражая своё негодование.       — ладно, во-первых, — он удивлённо снимает очки, массирует глаза, собираясь с мыслями. — я не думал, что вы настолько ахуевшие, что будете курить прямо в здании, — если ваня начинает с матов — это значит, что дальше будет всё хуёво. но он, по крайней мере, даже не кричит, да что уж там, он практически шепчет, из-за чего идиллия уроков в кабинетах не нарушается. — во-вторых, — ваня набирает побольше воздуха в лёгкие, прикрывает глаза, его пальцы сами по себе начинают накручивать кудри, видимо, всё-таки волнение охватило его на секунду. — откуда у тебя... откуда ты знаешь мою песню? а андрей не дурак: сразу отвечать он не собирается, да и не собирался. ему не стыдно, не страшно, что ваня сейчас может сделать? повести его к директору? это звучит уже смешно, поэтому он, спрыгнув с подоконника, открывая и закрывая рот, всё же думает, что стоит проявить сначала умственную деятельность. в голове крутится много всего, что андрей озвучить не может, но всё-таки голос подаёт:       — иван сергеевич, — как вдруг звенит звонок-спаситель, который появляется реально всегда вовремя, как образ-клише в мыльных драмах. — потом в курилке обсудим это, у меня сейчас обществознание, категорически не хочу на него опаздывать. и вот так вот он оставил ваню в его вуали вопросов, с которых андрей просто соскользнул, не принеся себе ущерба. абдрашитов правда плевал с высокого дерева на это обществознание, но желание обсудить дальнейшие действия с самыми близкими ему людьми переросло желание поваляться на диване, бессмысленно выдувая пепел в потолок. он почти бегом добирается до третьего этажа, запыхавшись залетает в кабинет, и плюхается на своё место, не удосужившись поздороваться с учителем.       — это пиздец.. — шепчет брюнет, прикрывая лицо руками. саша с пашей одновременно оборачиваются, прерывая свой диалог ни о чем, и сочувственным взглядом сопровождают мучения друга.       — че, он опять только тебя приплёл? — решает зачем-то уточнить блаженский, облокачиваясь рукой на парту соседа. на обществознание ему плевать так же, как и остальным, ибо учитель ещё в середине года обещал поставить пятерку автоматом, дабы не портить красный диплом парню.       — и главное, почему только меня? вы там тоже были, а песню вообще ты включал! — шёпотом возмущается андрей, без особой цели копаясь в телефоне. руки сами по себе заходят в сохраненки, где первая же фотография — та самая. ваня на ней выглядит довольным, забавно пьяным и даже.. да, он выглядит на ней уморительно мило. саша только молча пожимает плечами, предположений у него и правда нет. абдрашитов только раздраженно выдыхает, со злостью выходит из вк, грубо смахивая приложение наверх и подрубает музыку на наушниках. теперь в одном ухе звучит блаженно успокаивающее своими криками ‘blue stahl’, а во втором ухе паша, решает все-таки вбросить свою монету в бесцельный разговор:       — у него на тебя гиперфикс какой-то. видя яростный взгляд андрея, который вот-вот готов проехаться по чужому лицу кулаком, он только приподнимает руки наверх, насколько это возможно, и спешит оправдаться:       — ну а что? чем мы, по-твоему, ещё можем это объяснить?       — ну, для начала можно было хотя бы не оставлять меня там одного? — у абдрашитова хоть и нотки осуждения в голосе, друзей он не винит. сам бы на их месте поступил бы точно так же, никому не хочется расхлебывать последствия собственных поступков, которых брюнет успел наворотить целую гору. оба друга практически одновременно пожимают плечами, состраивают непричастные мордашки и отворачиваются, когда андрей показательно надевает второй наушник. звуки электрогитары его успокаивают, а поэтому весь последующий урок он сладко дремлет на рюкзаке, даже не думая, как будет оправдываться перед ваней. звонок сейчас не ощущается, как нечто спасительное, он только сильнее затягивает на шее брюнета узел и благосклонно подталкивают к окну. в принципе, сейчас это будет легчайшим выходом. индастриал в ушах давно сменился на ‘skillet’, но абдрашитов этому только рад, грубый голос солиста спасает его от непременного падения в чащу безвыходного отчаяния. парень не торопясь поднимается со своего места, лениво пожимает руки друзьям, они в ответ кидают только что-то похожее на ‘удачи’ и растворяются в шустро текущей толпе. внутри все равно появляется росточек паники и с каждой преодоленной ступенькой вниз он только сильнее разрастается, к концу лестницы заполняя собой все пространство. ладно, ничего же страшного не произойдёт? андрей же сможет объяснить учителю, почему он исследовал его страничку, слушал его песню, да ещё и курил в толчке? сможет же? миссия, блять, невыполнима. даже сам абдрашитов не может себе обьяснить, зачем он делал 3/3 от всего того, что делал, что уж говорить про ваню? он в полной и непроглядной пизде. выходит на улицу аккуратно, одним из самых последних, специально оттягивает время до похорон собственной личности. а ведь он даже не оставил пацанам завещания, хотя вряд ли они хотели бы получить в наследство автомат из пустых банок энергетика или кучу чёрных худи на все случаи жизни. андрей оглядывается по сторонам, будто за ним слежка ведётся, и мигом вылетает из дверей, рысью приближаясь к заветному углу школы. на его (не)счастье там пока пусто, и он может (не)спокойно выдохнуть. сердце стучит как ебанутый моторчик, отчего в конечностях жарит так, что обжечься можно, а на лбу проступают капельки противного липкого пота. абдрашитов себя так не чувствовал даже когда перед директором было необходимо оправдываться, да что там, даже когда перед теть наташей извинялся за пролитый в коридоре энергос. что ему блять сказать сейчас? вместо поиска ответов, он только закуривают первую сигарету, музыка в наушниках уже не помогает, а поэтому он наплевательски убирает их в карман, параллельно роняя драгоценный наркотик в траву. чертыхается, представляя, каким образом этот день может стать еще хуже. наверное, только если отменят поставки его любимого энергетика, или в столовке закончатся сосиски в тесте. поиски тлеющей никотиновой палочки в траве оканчиваются успехом и парень облегчённо выдыхает, поднимаясь. ох, лучше бы он этого, блять, не делал. ваня перед ним предстал во всей красе, аки кошмарное и одновременно долгожданное видение, от которого все равно хотелось отмахнуться.       — здрасьте.. ещё раз. — нелепо начинает андрей, потирая глаза, стараясь избавить их от липкой черноты из-за перепадов давления и, возможно, от кудрявой макушки напротив. перевести всё в ленивую шутку и постараться сделать максимально отчуждённый вид сейчас кажется лучшим из возможных выходов, но самых невыполнимых для андрея. строгий и мутный взгляд со стороны заставляет практически поёжиться, отвернуться на секунду и забыть вообще зачем он тут находится. липкое отчуждение охватывает паникой и страхом, почему-то последнее заставляет нервно усмехнуться, на что ваня реагирует не очень весело.       — ничего сказать не хочешь? — ваня складывает руки на груди в любимом жесте, отчего андрею становится почти спокойно, ведь тон учителя хоть и заебавшийся, но мирный и выдержанный, андрей выпрямляется полностью, затягивается долго, наблюдая за тем, что ваня сегодня вообще не парит, видимо, пришёл чисто поболтать.       — хочу, — андрей хватается за подол олимпийки. — а вообще-то нет. лично я вообще ничего такого не делал, — он нагло пиздит, но это чисто чтобы спасти свою задницу.       — и в туалете тоже не ты курил. я уже опускаю прослушивание... моей песни. ты так и не ответил как ты её нашёл. — у вани на словах про песню немеют кончики пальцев и щёки сразу становятся пунцовыми, но он старается скинуть это на двадцати пяти градусную жару.       — да саня сказал, там, ну... что вы биты у него покупали, — андрей глупо жеманится и улыбается самодовольно, когда ваня на секунду удерживается, чтобы не хлопнуть себя по лицу. — ладно, извините. в оглушающей тишине проходит две минуты, слышно только пение птиц и шелест травы из-за забора.       — за что? — ваня облокачивается спиной к стенке, разглядывая свои руки и пальцы, пока у андрея закипает внутри новая порция внутренней ненависти и злобы на ваню. действительно, блять, за что.       — за, э-э, курение в туалете, я не знаю, — это выходит больше вопросительно, нежели утвердительно, даже агрессивно, за что андрею тоже хочется извиниться, но гордость застревает в горле словно кость, не давая протолкнуться словам. ваня ничего не отвечает и вот так вот стоять они продолжают на протяжении минут пяти, за которые андрей успевает переосмыслить отношение к этой глупой ситуации и утихомирить бурлящую агрессию. андрей садится на грязный асфальт, он никуда не торопится сегодня, ведь на дворе погода хорошая, в руках новёхонькая пачка сигарет, настроение переваливает за "заебись", но молчание ломает пальцы, это молчание на вкус как рыбий жир, андрею опять становится неловко, да что уж там, ему стыдно. и ничего лучшего в голову не приходит, как выдать очередную хуйню:       — в общем, ебутся как-то два клоуна, — ваня обращает внимание сразу же, неторопливо ждёт продолжения, хоть наверняка и слышал его. — ебутся час, два, три и один говорит: "чёт уже не смешно". андрей еле пытается сдержать смех, выравнивая рот в тонкую полоску. он уже дохуллион и больше раз слышал этот анекдот, но каждый раз его разъёбывает всё больше и больше. у вани на лице не по-взрослому наивная наигранность, он усмехается, пока внутри себя борется с желанием, наверное, расплакаться и рассмеяться одновременно. он прикрывает лицо аки он понятия не имеет кто такой андрей, лишь в примирительном жесте мягко треплет его по голове и уходит куда-то за пределы школы. следующий день начинается лениво, но настроение зависает в невесомости, где-то между показателями ‘ахуенно’ и ‘заебато’. наверное, связано это с тёплым ласковым солнышком на улице и осознанием того, что выспался, ведь время переваливает за девять, а значит абдрашитов сейчас придёт только к третьему уроку. пришёл бы и к четвёртому, если бы третьим не поставили бы алгебру. после вчерашнего ваню расстраивать или злить не хотелось, но вот побесить — всегда пожалуйста. по дороге андрей опустошает собственную голову от ненужных мыслей, успевает выкурить две с половиной сигареты, а оставшуюся половину заботливо бычкует, ибо раскидываться собственным удовольствием направо и налево он не собирается. охранник пропускает его приход мимо ушей, листая какую-то газету по типу ‘секреты здоровья’, которую совали в почтовые ящики каждому первому, и поэтому парень без проблем перелезает через турникет, насвистывает себе под нос какую-то незамысловатую песенку. у раздевалки встречается с теть наташей, обсуждает погоду, недавние новости и ещё какие-то малозначимые вещи, которые даже не откладываются в сознании, смотрит на неё с мягкой улыбкой, думает, что, наверное, будет скучать по этим глупым разговорам. у неё же в глазах материнская печаль, и глаза по-щенячьи грустные, видимо, так на ней сказывается скорое завершение учёбы. абдрашитов прощается с ней, когда звенит звонок, осведомляющий о перемене, она только убирает своей тонкой ручкой скупую слезу и улыбается все так же печально, будто они уже никогда не увидятся. парень только усмехается на такое, мигом поднимается по лестнице на третий этаж и вальяжно заходит в математический кабинет. машет друзьям, на учителя даже внимания не обращает, хотя, когда садится за парту, они обмениваются многозначительными взглядами. у андрея на лице гуляет тень от улыбки, которую он богоподобно скрывает от всех. настроение переваливает за "заебись", отзываясь приятными маленькими морщинками у глаз и переменчивыми переглядками с учителем. в голове гуляют [не]самые приятные мысли, от которых уголки губ проклято лезут вверх, зубы прикусывают нижнюю, а взгляд устремляется прямо на ваню. в голове правда мысль дурная протискивается как червь в яблоко, заостряя внимание на ней. андрею становится неудержимо весело: он взглядом подзывает ваню к себе, который оглядывал полупустой кабинет ленивым взглядом. всё-таки, конец мая на дворе, хоть и экзамены уже близко, но никого это не ебёт. наверное, паша ходит только из-за саши, а андрей чисто математика побесить. ваня плетётся беспечно к последней парте среднего ряда, любимой парте андрея, которую он, кажись, даже пометил, чтобы к ней и близко не подходили чужие. у вани во взгляде вселенская усталость, которую он не скрывает за очками, но, делая последние шаги к парте, он резко выпрямляется в жесте "ну и хули ты хочешь?", на что андрей только хватается за болтающийся красный измученный и любимый галстук вани, притягивая ближе к себе. стул андрея встаёт на привычные четыре ножки, точнее, на которых он и должен находиться, со звуком, но, кажется, оставшимся шести людям абсолютно насрать на это.       — иван сергеич, — андрей начинает почти ласково, но ваня знает, что это ложь, потому его пробивает дрожь, необузданная дрожь. выудил что-то, не так ли? а тянет за галстук будь здоров, ваня еле-еле сопротивляется. — тут, короче, инфа всплыла, что вы у клуба, — андрей делает паузу, долгую паузу, вытягивая из вани все жизненные силы. — с кентом моим тёрлись, — если вы, конечно, понимаете о чём говорит андрей, иван сергеевич. а у ивана сергеича лицо покрывается пунцовым оттенком от корней волос до подбородка, становится тяжело дышать, и даже не из-за того, что андрей до сих пор держал галстук. нет, естественно, в следующее мгновение абдрашитов отпускает его, ваня из-за внутреннего напряжения чуть не летит назад. андрею лишь бы позабавиться над ваней — и это удалось, андрей внутренне ликует, но он не думал, что реакция будет настолько... странной.       — слушай, абдрашитов, — ваня садится на свободное место рядом с ним, трёт шею и понижает тон голоса почти до не слышного шёпота. — я всё понимаю, это ценный компромат. но давай так: мы идём в клуб за мои деньги. с тебя лишь молчание.       — тогда придётся раскошелиться, иван сергеич, чтобы три лба заткнуть, — андрей усмехается, кидая взгляд на сашу с пашей, которые уже во всю слушали их разговор. они лишь поворачиваются в уверенном жесте аля "да-да, мы, так-то, тоже знали об этом", на что ваня выдыхает опечаленно, смахивая каплю пота со лба. ладно. в клубе очень громко и неестественно цветасто. нет, андрей бывал здесь ещё задолго до знакомства с ваней, но он просто отвык от таких мест. здесь пахнет алкоголем и безысходностью от пьяных вдрызг людей. на дворе воскресенье, завтра большая половина из них проснётся с не добродетельным похмельем, а другая половина вздёрнет веревку под потолком или размажется кучкой органов по асфальту. четверо парней ни в одну из этих групп входить пока не собирались, а поэтому преспокойно выпивали за столиком, ибо ‘ну, иван сергеевич, у барной стойки постоять мы в любой день можем’, и ване пришлось немного раскошелиться, сделав бронь заранее. пара бутылок пива и стаканов с коктейлями уже были опустошены, и пока андрей с учителем что-то лениво обсуждали, периодически неловко сталкиваясь друг с другом ногами под столом, блаженский преспокойно оттаивал, поддаваясь легкому опьянению. саша пьяный настолько, что лезет обниматься и утыкается любовно в чужую макушку. паша пьяный настолько, что воспринимает это как само собой разумеющееся и не особо спешит сопротивляться. абдрашитов только бросает на них косой взгляд, умоляя вселенную о том, чтобы это не зашло слишком далеко. но рыжик на окружение не обращает ни малейшего внимания, только сильнее обхватывает чужую поясницу, придвигает друга ближе к себе и вдыхает ментоловый запах от чужих волос. хватка на своей талии приятна, хоть и давит неприлично настойчиво, будто они вот-вот должны слиться во что-то единое, но фраер думает, что они и так едины, ментально, по крайней мере.        — мне очень нравится запах твоих волос.. — хрипло шепчет саша, опускаясь ниже и обдавая чужое ухо горячим алкогольным выдохом. ему так хорошо и уютно, наверное, не было ещё никогда, и он плавится от этого божественного чувства, которое забирается все глубже, оседает где-то внутри полевой пыльцой и застывает в виде корочки хрустящего льда, но отнюдь не холодного, только игриво морозящего холку. хочется и принять и отдать как можно больше, а поэтому опускается к чужой шее, оставляя на ней легкий сухой поцелуй. на людей вокруг плевать, плевать на математика, плевать на завтрашнее похмелье, плевать на недоумевающие взгляды, плевать на разгребание последствий, но не плевать на чувства паши, который вряд ли будет в восторге от такого открытого проявления чувств. но тот пока не выказывает ни коим образом собственное недовольство, видимо, и не собирается, только улыбается, чувственно прикрывая глаза. в голове у блаженского всплывает картина паши, сидящего у него на коленях. так будет удобнее, так они сравняются по росту, окажутся на одном уровне, и парню не придётся выламывать шею в различные позы, чтобы дотянуться до чужого лица, хотя он и не отрицает, что такая особенность их взаимоотношений ему нравится. это мило, это доверительно и чувственно опускаться к нему каждый раз или прятать собственные эмоции, ловя взглядом лишь макушку. ещё больше ему нравится вид смущённого брюнета, у которого в голове так же ноль праведных мыслей, одно лишь скупое желание довериться полностью и амбивалентность: то ли продемонстрировать своего заботливого и талантливого каланчу, успевающего делать все на свете, на всю округу, то ли поместить это куда-нибудь ближе к сердцу и не показывать никому свой солнечный тёплый лучик. а у паши мурашки атаковали все тело, он дрожащей ручкой обводит чужую щеку, чувствуя, как друг с удовольствием подаётся этому порыву, и поправляет оправу сьехавших на нос очков. внутри что-то вот-вот оборвется, то ли сердечный ритм, то ли лёгочный, и запылает красивыми цветастыми гирляндами. андрей с ваней, молча наблюдающие за разворачивающейся картиной, только многозначительно переглянулись и скромно притихли. за этим наблюдать было не то чтобы неприятно, но уж точно неловко. абдрашитов громко вздохнул, прикрыв глаза рукой, в попытках избавить собственный рассудок от такого чудного поведения, а марголдин, отпив ещё один крупный глоток ‘секса на пляже’, наклоняется над столом и без спроса встревает в чужую идиллию:       — извиняюсь, а вы, ну.. — саша только отстраняется на немного, вполуха прислушиваясь к чужому вопросу, — встречаетесь?  нелепая пауза длится недолго и разрывается потом салютами заливистого смеха андрея. блаженский тут же выпрямляется, испуганно выпускает чужое тело, чувствуя, как фраер идентично повторяет его движения. оба смущенно краснеют и отводят взгляд, но только рыжик решает подать голос:       — ну, вообще-то нет.  а у абдрашитова полноценная истерика, он свободно откидывается на спинку мягкого дивана и с трудом произносит:       — пиздец вы выдали, иван сергеич. ваня нервно усмехается, продолжая грызть пластиковую трубочку, что торчала из бокала. его убивает непробиваемость андрея и его привычка к этой ситуации, но он только отворачивается, подзывая к себе официанта. на столе появляется ещё больше алкоголя, на которое андрей не рассчитывал, но, раз ваня угощает — значит нужно принимать. саша с пашей продолжают о чём-то ворковать, в ушах долбит полусухой брейккор, от которого уши вянут и хочется курить. и андрей не сдерживается в какой-то момент, выходит, никого не предупредив, на улицу, достаёт желанные сигареты и прикуривает. почти летняя прохлада задувает в висящую на нём олимпийку, андрей чувствует свободу и, наконец, блаженное опьянение. возвращаться не хотелось только потому, что, наверное, абдрашитов не очень любил такие местечки, но алкоголь не за его счёт поворачивал мысли в обратную сторону. ваня на диванчике встречает его почти с распростёртыми объятиями, он указывает на свободное место рядом с собой и закидывает ногу на ногу. у вани заплетается язык из-за количества выпитых коктейлей, ему весело и перед глазами плывёт многочисленные пятна, которые предполагают собой чужие лица. даже лицо андрея у него в расфокусе, но это и неважно, главное, что им весело, а всё остальное просто проплывёт как отчуждённый момент неизбежности.       — андрей, — ваня тянет гласные специально, пододвигаясь ближе к андрею, потому что он был сто процентов уверен в том, что абдрашитов даже и последнего слога своего имени не услышал. у вани под телом скрипит кожа дивана, которая натягивается и расслабляется, прямо как все трезвые люди, которые что-то забыли здесь. — андрей, скажи-ка мне, как ты всё-таки нашёл мою песню? у вани дыхание обжигает уши андрея, оставляя там след, кажется, на всю жизнь. у вани полуприкрыты глаза, на что андрей реагирует очень ловко, отодвигаясь вправо, как бы намекая. да, андрей ещё не слишком пьян, чтобы спокойно реагировать на такие выкрутасы. саша только удивлённо поворачивается, но, не найдя ничего, что могло бы заострить его внимание, отворачивается обратно к паше, пока андрей обдумывает ответ.       — я ж говорил, иван сергеич, что вот этот полупокер мне скинул, вы чего, — андрей почти кричит ему в самое ухо, указывая большим пальцем на блаженского. ваня только смеётся пьяно, он уже проживает, наверное, сотый раз стадию принятия, заказывает пина коладу, взглядом подтверждая, что здесь она неебически вкусная. её приносят в течение пяти минут, у андрея уже плывёт всё чё только можно, алкоголь растекается по венам тёплой жидкостью, заставляя его расплыться на диване. но его пинает под бок ваня, которому принесли очередной коктейль, и, почему-то, с одной трубочкой. андрей не успевает приглядеться, как ваня тянет розовое второе ответвление в виде трубочки в форме сердца к нему.       — пей, — андрей не слышит нихуя, уже просто читает по губам. отпивает, а по горлу разливается приятный вкус кокоса и ананаса, из-за чего андрей глупо улыбается. это чувство заставляет кончики пальцев предательски оледенеть, а лицо вани приблизиться и с такой же глупой улыбкой отпить немного сего месива. да, это вкусно. да, это сладко, точно так же, как и, наверное, настоящая вишня в руках вани, магически образом телепортивовшись туда, которую он протягивает ближе к андрею. он прикрывает глаза и открывает рот, откусывая чуть ли не с веточкой. она кислая, что очень хорошо сочетается с приторным коктейлем, у вани на лице спокойствие, приоткрытый рот и брови сломаны. это завораживает, заставляя придвинуться ближе, но тут саша пинает андрея прямо под бок, оставляя след под рёбрами, говоря что-то про курение.       — надо покурить сходить, а то голова раскалывается уже, — саша выползает из-за стола с кряхтением и характерным хрустом конечностей, из-за которого дёргаются абсолютно все, даже ваня, у которого не то затылок, не то лоб покрылся испариной. паша только бросает на совсем разварившуюся парочку испуганный взгляд, перехватывает предплечье саши и смотрит своим умоляющим взглядом на него. оставаться наедине с двумя вдрызг пьяными и явно мало что соображающими парнями желания не было совершенно никакого, и блаженский прекрасно его в этом плане понимает. необходимость отгородить друга от неловких ситуаций разрастается под кожей аки нервные сплетения, заставляет нахмуриться и перехватить фраера, утянув его за собой в сторону выхода. на улице темно и свежо, пахнет только приготовленной блевотиной местных наркоманов и дешёвыми тонкими сигаретами девушек сбоку от двери. рыжик здесь оставаться не собирается, отходит за угол, подальше от людей, чтобы желательно вообще никого не видеть, только самого близкого сердцу человека. саша облокачивается на ближайшую стену, нервно достаёт чапман с вишней из кармана и как-то панически торопливо прикуривает. в голове дурной коктейль из сомнений и тёплых чувств, разливается по венам и опьяняет не хуже дрянного алкоголя, заставляет потеряно выдохнуть, выпустив молочное облако ядовитого дыма.       — до сих пор не могу понять, как вы это курите? — спрашивает паша, с целью лишь завести хоть какой-нибудь диалог и не стоять бесполезным столбом подле, неуютно сжимая и разжимая кулаки.       — успокаивает. — непринужденно жмёт плечами блаженский, расслабляя свой взгляд и устремляя его на одинокий цветок одуванчика, проклевывающийся сквозь трещину в асфальте. сигарета ударяет в голову только под самый конец, когда от неё самой остаётся только почерневший фильтр, больно обжигающий пальцы, и рыжик беспардонно откидывает его куда-то в сторону.       — извини, если.. — скромно начинает фраер, нервно теребя ворот собственной полосатой кофты, благосклонно укрывающей от прохладного ночного ветра, — ...я что-то лишнее делаю, ну или вообще, если что-то не так. — и опускает печальный и смущенный одновременно взгляд на землю, умоляя вселенную утянуть его куда-нибудь вниз. у саши внутри от такого тихого голоса друга что-то с противным треском ломается, рассыпается на мириады частичек и оседает где-то в слезных канальцах, не позволяя солёной жидкости вырваться наружу. он только молча притягивает к себе брюнета и обнимает ласково, успокаивающе поглаживая по спине, пока тот прячет собственное личико в чужой футболке и по ощущениям даже дрожит.       — мы же обсудим с тобой.. все это? — для паши это жизненно важный вопрос, этот долговязый рыжик ему дороже всего на свете, и от любого недопонимания между ними хочется укрыться где-нибудь глубоко-глубоко под водой.       — обсудим, паш. — и в этом коротком ответе словно звучит все остальное, что вроде бы необходимо озвучить, но и так прекрасно принимается через объятья, через глупую улыбку и невесомый поцелуй в пушистую макушку. ‘я тебя понимаю’. ‘ты мне дорог’. ‘я уберу эту недосказанность’.       — пойдём домой, а? — фраер отстраняется слегка, не отпуская из своей хватки чужую талию и смотрит так жалостливо, что отказать ему, как котёнка обидеть. блаженский улыбается ласково, треплет чужую прическу и уступает:       — этих двоих предупредим и пойдём. без друзей андрею становится немного неловко, потому что пьяный в слюни ваня лезет своими кудрями куда только можно, ластится и смеётся немного хрипло, почти пуская пузыри носом. он раскидывается почти полностью на миниатюрном диванчике, его галстук оказывается повязан уже на лбу, а не привычно на шее, но тем не менее. пока что ещё более менее трезвый андрей глупо смеётся с этого, но клуб всё ещё пиздец, ваня тянет андрея за затылок, очерчивая озверевшим взглядом его радужку.       — дай вк свой, — ваня сжимает отросшие волосы на чужом затылке в кулак, из-за чего андрей практически теряется, но не особо сопротивляется. в голове никаких вопросов по типу "зачем" и "почему", он просто покорно достаёт свой телефон из кармана олимпийки, который путается в паутине наушников, открывает соцсеть и диктует свои данные. это было не просто, потому что у андрея не своя фамилия и какой-то дед инсайд на аватарке, но всё же. принимает заявку от марголдина сразу же, страницу которого он просматривал пару дней назад и так, без его на то согласия. следующие минут сорок проходят очень душно и неудачно, потому что в организм алкоголь уже не лезет, наоборот, он уже стал отвергать его, из-за чего андрею пришлось бежать в туалет чтобы проблеваться. он этого не запомнит, но вместе с рвотой потихоньку уходит опьянение, которое настигло андрея почти внутривенно. подходит он шатающейся походкой к столику, где ваня уже с кем-то вёл диалог, абсолютно забыв об абдрашитове, но андрей не глупый, дёргает того за плечо, обращая на себя внимание.       — ва... э-э, иван сергеич, пойдёмте отсюда, а? там почти светает уже, — андрей держится за голову, прищуривается и лицо его настолько печально, что ваня, не сдержавшись, сразу же собирает монатки и, оставив пышную девицу одну за столиком, убегает из клуба вместе с андреем куда-то в небытие. на улице морозящая голову сладость, она опускается на тело тёплой вуалью вместе с рассветом, который остаётся на лице штампом отличного вечера.       — иван сергеич, — андрей идёт по дорожке, еле плетя ногами. у него развязаны шнурки, так же как и у вани, но это не заботит, это добавляет какой-то своей мистики в момент.       — м-м? — ваня вешает на предплечье свой потрёпанный пиджак, который пережил эту ночь успешно с двумя почти подростками.       — нам в школу через три часа, — говорит андрей и смеётся. глаза слипаются, он чувствует, как прямо сейчас упадёт на асфальт и заснёт, но то, что ваня до сих пор рядом с ним заставляет проснуться. — вам куда?       — да-а, школа это пиздец, — ваня смеётся, трёт лицо и копошится в волосах, как будто там что-то было. и ведь правда, у него в руках оказывается его одноразка. андрей не понял как, но он всё списал на усталость и опьянение. — ну, видимо, куда ты сейчас идёшь, туда и мне. дальше они идут в тишине. тягучей тишине, слыша и видя только редко проезжающие машины. эта усталость проливается внутрикостно, почти откусывая голову и заставляя мышцы ног обмякнуть, но вот андрей видит мост, это значит, что он уже недалеко от дома, но что насчёт вани — он сомневался. поворачивается на ваню, который уставился на не единственную речку-говнотечку в их городе, подходит ближе и кладёт руку на его плечо.       — иван сергеич? — андрей обеспокоенно заглядывает тому в глаза, у которого на лице читается сонливость и мистическая дымка чего-то непонятного, чего-то скрытого за зановесой атрофированных эмоций. он поворачивает легонько, чтобы не спугнуть андрея, берёт его руку в свою, ледяное и горячее, они контрастируют, отдаваясь по кистям и венам пурпурным счастьем. у вани дыхание сбитое, андрей это чувствует обветренными губами и собственным сердцем, которое бьётся где-то в захолустьях ушей. он прикасается почти трепетно, даже скромно, из-за чего андрей вообще ничего не успевает понять, но машинально открывает рот, чувствуя липкое и вязкое понимание того, что ему этого не хватало. у вани щёки словно извергающийся вулкан: они горят и андрей это прекрасно чувствует своими холодными, почти мертвецкими пальцами. это смущает и одновременно закручивает кишки в узлы, потому что у вани пирсинг на языке, до чего андрей бы в жизни не додумался. у вани дыхание через рот с запахом чистого спирта, у вани вязкая слюна во рту, которая перемешалась с андреевой, она со вкусом оставшегося кокоса и клубники, из-за одноразки, очевидно, перемешанных со спиртом тоже, пока у андрея в голове непонятки перемешанного салата из чувств и эмоций и чужой язык во рту. это не больше, чем удручает, но андрей не меньше, чем наслаждается, поэтому отвечает он робко и стеснённо, наклоняет голову в бок, придерживаясь мысли о том, что он обязан будет покурить после, но ваня и его очаровательный рот занимают все мысли от и до, заставляя провалиться в пелену волнения и подкошенных коленок, которые андрея уже совсем не держат. утро встречает разбивающей головной болью и тошнотой как будто в самом мозгу. абдрашитов думает так потому, что он успел проблеваться в школьном толчке, а эта противно бурлящая и пульсирующая боль в желудке не проходила и удушающе морозила бледные конечности. плохая идея — идти на первый урок, но идея ещё хуже не прийти вовсе. внутри барабанами отбивала необходимость поделится с кем-то волной собственных мыслей и чувств, и не так, чтобы через маленькие пиксели на экране, а показать всю степень собственной ебанутости. воспоминания больно врезаются в размякшие извилины, вызывают слабое головокружение (ибо организм во что-то масштабное сейчас априори не способен), заставляют воспринимать жизнь вокруг как вялотекущий фильм с уебанской цветокоррекцией, криворуким монтажом и дурными актерами, играющими свои роли будто не по совсем необходимой нужде. андрей замечает две тёмные фигуры у подоконника ещё издалека. он подходит ближе, а у самого в горле застревает ком и взволнованные взгляды друзей, перемешанные с кучей вопросов, на которые даже сам парень не мог дать ответа. все признаки тревоги у двоих на лицо: саша выпрямляется весь по струнке, хмурится, сдвигая брови в одну напряженную прямую линию и делает незначительный шаг вперёд, будто желает огородить фраера от возможных опасностей и потрясений, второй же только сжимается весь, нервно теребит горловой край любимой кофты и вопросительно выглядывает из-за чужих плечей. абдрашитов выдыхает, даже немного облегчённо: по крайней мере эти двое и их отношения все ещё стабильны, они все поймут. но здесь говорить нельзя, у стен в этом здании есть уши, и новости потом разлетятся со скоростью звука, будут переливаться бензиновым плеском изо рта в рот и дойдут, точно дойдут до директора. андрею этого не надо, не хватало ещё настолько больших неприятностей, а поэтому он напряженным взглядом указывает в сторону туалета. в замкнутом помещении он в первую очередь проверяет наличие ещё кого-нибудь: открывает кабинки и даже высматривает кого-то в окне. казалось бы, третий этаж, но паранойя держит лезвие у шеи, не даёт сделать шаг в сторону.       — ты чего такой? что случилось? — первым начинает задавать крутившиеся на языке вопросы блаженский, опираясь о плиточную стену. абдрашитов только машет рукой, достаёт сигареты и нервно закуривает. фраер на это в ответ раздраженно цокает, принимая на себя участь сторожа и отходит к двери, немного выглядывая и проверяя относительную пустоту коридоров.       — я вчера с математиком пососался. — звучит и в собственной и в чужих головах аки выстрел по ногам, заставляющий на секунду потерять равновесие, но из них троих только пепел лениво летит вниз.       — ты.. — паша закрывает рот рукой, готовится вот-вот взорваться от смеха с такой нелепой ситуации и не менее нелепой реакции друга напротив. саша только кротко хмыкает, закатывая глаза.       — ну че теперь, встречаетесь? — он даже специально пародирует вчерашний голос вани, мстит, но не там и не тому, а поэтому андрей даже немного отпускает собственное напряжение, сменяя его на праведный гнев.       — вы че, оба об стенку уебались? это же полный пиздец! — у него голос дрожит, под конец предложения съезжает на скрипящий шёпот, а руки дрожат так, что тлеющая сигарета сама по себе сбрасывает оболочку.       — а мы не отрицаем, что пиздец. — уклончиво кивает блаженский, подходя ближе и укладывая собственную ладонь на чужом плече. от него спокойствие расходится волнами, он и правда каменная глыба, не подающаяся эмоциям, оттого абдрашитова даже перестаёт трясти как попрыгунчика, он только взмахивает головой и выбрасывает оставшийся никотин в окно.       — вы это обсуждать будете? — подаёт голос остывший фраер, быстро бросая взгляд на чужую напряженную спину.       — понятия, блять, не имею, — все тем же скомканным шёпотом, — я даже ещё до конца это не осознаю. андрей хихикает глупо и нервно, улыбается даже как-то безумно напряжённо и спрыгивает с подоконника, оставляя сашу в одиночестве с глупо зависшей в воздухе рукой. откуда-то сквозь толщу воды слышится звонок. остальные уроки проходят через блюз-парт с нотками волнения, которые застревают у андрея в горле неприятным и мерзотным желанием покурить, которое он отвергает всеми силами, ссылаясь на ваню, которого он встретит в курилке тысячу и один процент. но желание то ли обсудить это, то ли всё-таки осадить из-за стресса свои лёгкие переваливает за край, поэтому с последнего урока он бежит быстрее всех, даже не попрощавшись со своими друзьями. по пути к выходу он достаёт пачку, параллельно прощаясь с уборщицей, вылетает пулей из здания, у него ветер колышет волосы, а солнце палит прямо в лицо, андрей щурится и идёт по выученной тропе к курилке. странно было лишь то, что ваня всегда заканчивал точь в точь с андреем, он всегда появлялся в курилке в то же время, что и андрей, всегда мелькал кудрявой головой на этажах, где у андрея были уроки, что, собственно говоря, абдрашитов начал замечать только сейчас. это странно, первая тяга отдаёт во рту неприятным привкусом нехорошего, которое произойдёт через пару мгновений, но андрей совсем не хочет об этом думать, он лишь нервозно трётся у стены в ожидании вани. вспомнишь лучик — вот и солнце, ваня медленным шагом направляется к месту их встреч. его голова понура, кеды обесцвечены, они отдают тухлыми бликами в линзы, из-за которых глаза режет немного. андрей поворачивает голову в его сторону, не здоровается, хотя "здрасьте" крутится на языке. сейчас не момент для формальностей, им бы поговорить нормально, как два взрослых человека, но ведущих себя до сих пор как дети.       — мы будем это обсуждать? — у вани толика надежды в голосе, говорит он шёпотом, встряхивая кудрявую макушку, направляя взгляд на руку андрея, которая уже сжимала сигарету. андрей замечает его взгляд, ему повторять два раза не нужно, достаёт пачку, в которой таилась зажигалка, протягивает, стараясь не соприкоснуться с чужими пальцами рук, слыша лишь отдалённый звук зажигалки и видя ваню с сигаретой во рту. андрей видит эдакую картину впервые, потому что ваня — это одноразки, смешанные со спиртом и необузданной горечью, в ване ноль смысла, ваня не оксимирон, он максимум инстасамка. у андрея в глазах подкрадывающаяся паническая атака вместе с нервным смехом, он затягивается слишком долго, задерживая в лёгких дым надолго. — или замнём?       — замнём. — у андрея стальной холод вместо голосовых связок, он тушит фильтр недокуренной сигареты носком кеда, засовывает руки в карманы и уходит в другую сторону, не оглянувшись и оставив пачку у вани в карманах, забыв из-за раздумий забрать её обратно. это странно, но по пути домой курить даже и не хочется как-то, он даже и не чертыхнулся, вспомнив, что пачка у вани. остатки прошлого дня сползают как старая кожа на следующий вместе с каплями холодной воды в школьном туалете. в зеркале андрей себя вообще не узнаёт, у него испуганный взгляд и, кажись, осознание существования на этой планете. первое обществознание, на которое он вообще не хотел приходить, но что-то он подскочил сегодня рано с желанием покурить, но, вспомнив о том, что его винстон у вани, андрею пришлось стрелять у прохожих. уроки проходят как на автопилоте, следующая перемена — обед для младшеклассников, на которой андрей свободно плетётся узлами по всей школе. ваню он не видел, и слава богу, хотя сигареты стоило бы забрать. но тут в голову приходит гениальнейшая идея: саша же тоже курит, а это значит, что андрей может стрельнуть у него штучки две и ему хотя бы хватит на привычные сейчас в туалете и на потом после школы. андрей поднимается на четвёртый этаж, где у них должен был быть следующий урок, идёт практически до конца туалета, в надежде, что саша с пашей уже там и они просто ждут его. так и оказывается, только вот сидят они как-то странно, почти друг на дружке, кажется, лижутся и другие малоприятные подробности для андрея, которые бы он хотел пропустить.       — па-аш.. — лениво протягивает саня, утыкаясь в чужую тонкую шею, в тщетных попытках отвести внимание паши с телефона на собственную персону, — я так устал.        — ну сашенька, немного же осталось. — фраер как будто немного оттаивает, поудобнее устраивается на подоконнике, откладывая гаджет в сторону, и помещает собственную ладонь на чужой голове, с трепетностью зарываясь пальцами в волосы. гладит и успокаивает одним своим присутствием. в туалете тихо и комфортно, пахнет цветастыми химическими ашками и только что выкуренной сигаретой, которая теперь прилипла своим ароматом к чужим рукам, которые сейчас нашли себе место по бокам от чужих ног. блаженский немного отстраняется, оставляя между их лицами расстояние с ладошку и сглатывает, нервно бегая взглядом от карих глаз до губ и обратно, расчерчивает на этом месте ровную прямую, будто овражек вырывает. паша только склоняет голову набок, улыбается слабо и хватается за чужие, бликующие на добродетельном солнце, очки, с намерением их стянуть. саша не сопротивляется совсем, не находит внутри ни сил, ни желания, но все равно с укором напоминает:       — минус полтора.  фраер цокает не раздраженно, но слабо осуждающе.        — ты же меня видишь?        — вижу.        — а тебе что-то ещё сейчас надо?        — нет.  вопрос исчерпан и блаженский стыдливо отводит взгляд в сторону, хоть теперь все что он видит, это игрушечный блюр, расстилающийся мягким туманом перед глазами. паша трепетно опускает свою ладонь на его щеку и невольно начинает поглаживать, с каждым новым движением отдавая по капельке всю накопившуюся нежность, выражает таким образом свою глубокую благодарность за то, что эта рыжая каланча вообще существует где-то рядом с ним. саша смотрит на него с цветущим вожделением, мягко облизывает взглядом чужие черты лица, чувствуя с каждой секундой, как в воздухе закипает приятное напряжение, бессознательно давящее на хрупкие нервные ростки. брюнет в какой-то момент притягивает его ещё на какой-то сантиметр ближе, а блаженский только неловко вкидывает:       — паш, я те..       — я знаю, саш, не нужно. — шёпотом отвечает собеседник, без всякого укора, скорее с укрывающей заботой. им слова не нужны совсем, они давно научились понимать друг друга беззвучно, пользуясь одними лишь взглядами и касаниями. так и зачем в такой хороший момент расплескивать эти глупые, по сути своей, ничего не значащие звуки? рыжик благодарно выдыхает, не отводит взгляд от чужого лица, вновь чувствует давление на своей щеке и поддаётся под касание, целомудренно чмокает куда-то в нос и отстраняется, будто проверяет реакцию, будто правда может сделать что-то не то. фраер сдержанно улыбается в ответ, кивает бессознательно и вновь притягивает к себе. липкие касание чужих губ к коже приятно обжигали, а все движения деградировали до второсортного слоу-мо, которое так любят пихать куда не попадя российские киноделы. может и сейчас оно тут совсем не к месту, но двигаться быстрее блаженский просто не может, весь воздух словно выкачали из помещения, а заместо него залили тягучую патоку, в которой дышать то было проблематично, что уж говорить о движениях. но парень все равно продолжает, оставляет смазанный сигаретный выдох на чужих губах (паша к этому запаху уже привык, хоть раньше всегда осуждающе морщил нос), оставляет ещё один поцелуй на щеке, продвигается ниже, прочерчивая дорожку к скуле, заостряет внимание уже на ней, не оставляет ее нетронутой. все это по-детски глупо и по-взрослому расслабляюще, а поэтому паша подаётся и направляет сашу своей рукой, которая не желала покидать нагретого местечка на чужом лице. а рыжик тем времен движется к шее, оставляет на ней уже более осознанные метки, с капелькой приятной влажности, помещает свои ладони на чужой талии и лишь на пробу сжимает. фраер не сопротивляется, уже давно не смеет, понимает на каком-то внутреннем отработанном миллиарды раз инстинкте, что блаженский чего-то плохого или неприятного сделать не может. они настолько хорошо знают друг друга, что любое недопонимание кажется невозможным событием.  примерно в тот момент, когда саша смелеет и легко чмокает уголок губ, собираясь с мыслями для последующих действий, скрипит входная дверь.        — а-ай, блять, все, понял, не мешаю!..— неловко лепечет зашедший андрей, показательно прикрывая глаза рукой, мол, ‘я ничего не видел’, но рыжик уже торопливо отстраняется, только на ощупь находя свои очки, чтобы полноценно осуждающе взглянуть на чужую наглую морду.        — чего хотел? — спрашивает вместо него паша, ладонью пытаясь скрыть следы собственного румянца, а блаженский выходит вперёд, больше по привычке пытаясь держать друга подальше от возможных неприятностей.        — да ничего, соситесь дальше, я подожду.        — ну мы хотя бы друг с другом сосемся, а не с математиком. — коротко усмехается саша, показательно приспуская стеклянную оправу. у абдрашитова сразу все системы крашатся, он вздёргивает головой, как лагающий робот, вытягивает мордашку под названием ‘а не ахуели ли вы, дорогие мои?’ и возмущённо складывает руки на груди. недавний случай никак не снимает свои оковы с выдохшихся и без того извилин и не даёт нормально спать по ночам, подкидывая картины произошедшего прямиком в смущённое лицо.        — вообще, хотел спросить пойдёте ли вы на факультатив. — звучит теперь без прежнего задора и желания подъебать.        — по физре? — зачем-то уточняет блаженский.        — ага.  они с фраером обмениваются быстрыми, видимо, многозначительными взглядами. саша поворачивается, закрывая лицо отблесками очков и торопливо произносит:       — не, мы..       — нам поговорить нужно. — зачем-то заканчивает за него фраер, нервно переминая в руках воротник любимый кофты. андрей только молча кивает, у него своих конфликтов по горло, а в чужие влезать нет ни сил, ни желания, да и этим двоим явно есть что обсудить. только выйдя в коридор парень понимает, что про свою первоначальную цель в виде сигарет благополучно забыл, но увидя такую картину, было удивительно что он не забыл собственное имя. баскетбол — отличное завершение такого нервного и напряженного дня, а поэтому абдрашитову не хочется его пропускать. так как саша сидит в туалете вместе с пашей, "разговария" о том, чего андрею не понять, тот же десятиклассник, который выёбывался на абдрашитова на прошлом уроке, решил действовать по той же тактике: обзывался, кидался едкими фразочками про то, что он пидр, указывал на волосы все два урока, из-за чего андрею даже на секунду показалось, что вся школа знает о том инциденте с математиком. андрей старался удераживать себя в руках, не реагировал, пропускал всё мимо ушей, но в какой-то момент ему надоело. слова о том, что он пидр его заебали, у него внутривенно начала закипать ярость, вены на руках вспухли, и не из-за того, что он с силой сжимал мячи, которые подавали ему знакомые знакомых. в какой-то момент он откидывает очередной мяч, заправяет волосы за уши, закатывает рукава своего худака посильнее, подходит к тому чуваку с топающими по скрипучему полу пятками, но тот даже не оборачивается, только продолжает болтать со своими дружками, стоя к андрею спиной.       — слышь, мудень, блять, — андрей говорит это змеиным шёпотом, в его горле стоят кости, которые мешают прокричать это. — ты меня уже заебал, если честно. если честно, то это была самая отвратительная ошибка в жизни андрея, если не учитывать ваню. тот парень оборачивается, изменяя свою эмоцию с радостной на спокойную, оглядывает свысока андрея с ног до головы аки ёбнутого, ну, потому что отчасти так и было, ведь саши нет, защитить андрея некому.       — кто это со мной разговаривает? не слышу, — тот парень смеётся, оглядывается, типа не видит, потому что сам он выше андрея чуть ли не на полторы головы, а сам андрей сжимает и разжимает желваки вместе с кулаками, ощущая тягучую ярость, которая холодит пальцы ног и рук, он кусает щёки изнутри, прикрывая глаза в жесте "щас будет пиздец". — о, поглядите, это же тот пидр! что, подошёл яйца катить? извини, детка, я уже зан андрей взрывается словно голубая звезда в космосе. слышит его ненужный галдёж, заносит руку чуть выше и соприкасает свой кулак с чужим животом. это выглядит страшно со стороны, потому что тот парень сразу сгибается по пополам, роняя мяч на пол. у андрея бурлящий внутри адреналин лопает сосуды в глазах, он скалится, словно безумец, но чувство выполненного долга заменяет злость, но не надолго. тот парень выпрямляется почти в ту же секунду, в которую андрей успел отвернуться. хватает его грубо за волосы, тянет назад, огибая его со стороны, манёвренно и загнанно дышит прямо тому в лицо, пока андрей находится в туманной непонятой жиже. он заносит кулак очень высоко, и андрей чувствует закипающее неприятное чувство в носу резко, он начинает щипать и андрею кажется, что всё нормально, пока он чуть не падает и не замечает первые капли крови, что падали с его раскуроченного носа.       — зря это ты, — тот парень трясёт кулаком, который успел покрыться кровавой плёнкой. — пидорок. в коридоре прохладно. на плече висит полупустой рюкзак, который андрей таскает за собой чисто из-за привычки. он идёт быстро, наклонив голову настолько вниз, насколько смог. по плитам на полу узнаёт где находится медкабинет, но думает, что полезного он там ничего не найдёт, поэтому садится на лавку рядом. думает о том, что ему хочется покурить и уйти домой, но нос жжёт очень сильно, андрей почти успевает заплакать. да, удар у того пацана сильный. а вдруг сломал? бля, ещё хуже. андрей впервые благодарит звонок, который всё никак не звенит. одной рукой он придерживает нос, насколько это возможно, огорождая мебель от капель крови, а второй рукой берёт телефон. заходит в вк, а там первой же новостью старые посты вани. у андрея вообще из головы вылетело, что они обменялись страницами в клубе, поэтому мысленно ударяет себя по лбу. пишет саше о том, что ему разъебали нос, но ответа не получает, а кровь не останавливается, поэтому ему не остаётся ничего, кроме как зайти в медкабинет. у андрея вместо носа, наверное, просто кровавое месиво на лице, оно растекается бордовыми полосами по шее, оставляя характерные следы. они чешутся, заставляя андрея, будто героинового наркомана, сдерживать себя. он хлюпает остатками носа, ощущая, как в глотке течёт кровь и сопли одновременно, в кабинете у медика лишь слоем пыли лежит абсолютное ничего, врач ушёл в отпуск ещё неделю назад. в кабинете у медика андрей находит только перекись, активированный уголь и нерабочий градусник, поэтому он шатающимися руками шарится по карманам штанов, берёт в руки телефон и пишет в вк ване (почему именно ему, он не понял, но саша так и не зашёл в сеть, поэтому ваня — он единственный, потому что был три минуты назад в сети). строчит лишь пару слов: "надеюсь у тебя окно я у медика", не зацикливаясь на формальностях. и ведь ждать ваню слишком долго абдрашитову не приходится, он прибегает через три минуты после сообщения, которое сразу же было отмечено прочитанным. у вани на лице смесь ужаса и волнения, он выдыхает обеспокоенно, залетая в кабинет. андрей садится на кушетку, кровь уже припеклась, она больше не идёт, но всё равно ощущается на рту, она прилипла и на вкус как железо.       — господи, андрей, — ваня хватает чужое лицо, осматривая внимательно. — болит? а вдруг сломал? как так вообще получилось?       — ну, в общем, — андрей запинается, чешет затылок. руки тела напротив греют скулы, это ощущается слишком подло для воспалённого мозга андрея. — на физре там... десятиклассник один, он мяч неудачно, ну... пнул, как бы. — врёт, потому что ване не нужны подробности прямо сейчас, а андрея трясёт; ему прямо сейчас хочется покурить и просто уйти домой. он встаёт, указывая на стеклянный шкафчик. — я ничего не нашёл, только перекись.       — сойдёт, — ваня окидывает взглядом кабинет ещё раз, находит только старую упаковку с ватными дисками, ошарашенно вбивая себе в голову, что медик ахуевший мужик. — а физрук что? ваня хватает перекись, обмакивает первый диск и прикладывает сначала к губам, чтобы оттереть кровь, мягким взглядом предупреждая, что через пару мгновений будет щипать.       — да как что? никто ничего не заметил, да и я как озверевший убежал сразу же оттуда, — андрей говорит между перерывами ваниной терапии. у андрея тяжёлое дыхание, оно сбивается каждый раз, когда ваня наклоняется, чтобы вытереть кровь, у андрея тяжёлое дыхание каждый раз, когда ваня свободной рукой берёт его за затылок, чтобы придержать. — пиздец в общем и целом.       — может, тебя в травмпункт отвезти? — ваня такой милый со своим беспокойством, думается андрею. у вани руки тёплые и мягкие, дыхание горячее, которое опаляет чужие красные от крови губы. ваня наклоняется ещё ближе, чтобы осмотреть нос андрея: не, ну, выглядит здоро́во, вроде не сломал, тем более кровь уже остановилась давным-давно, но андрей всё равно старается вести себя отрешённо, хоть ситуацию они и замяли.       — иван сергеич, ну вы чё, — андрей усмехается, но это выходит больше нервно, чем непринуждённо. — я ж не умираю. и вправду, но отголоски прошлых поступков дают о себе знать: андрей отворачивает голову в полной тишине, пока чужие пальцы до сих пор сжимали отросшие волосы на затылке. ваня, повернув андрея обратно к себе, устремляет взор из-под очков, это выглядит не больше, чем экстравагантно, андрей тяжело дышит, точно так же, как и ваня, который утыкается своим лбом в его. держит в руках эту ебучую окровавленную ватку, одаряет андрея сломанными бровями и полуприкрытыми глазами. приближается ещё ближе, почти прикасается своими губами его, это олдскул, андрей улыбается и первым тянется вперёд, не думая о последствиях, выбирая месть самому себе. это получается приторно-мягко, у вани губы горячие и податливые, почти не обкусанные, в то время как у андрея губы с привкусом ментола и по большей части перекиси, но это добавляет в эту паузу свой шик. в голове происходит непонятное месиво из чувств, что-то типа "наконец-то!" и "нахуя я это делаю?", но андрею это не мешает начать исследовать чужой рот, даже встать с кушетки, и это срабатывает как спусковой крючок для вани, который здоровается собственным языком с чужим. у андрея проскакивает нотка удивления: у него что, пирсинг? видимо да, наверное, пьяный мозг не запомнил такой вещи, как штанга в чужом языке в ту ночь, но это наоборот придаёт больше шарма, завязывая в узел толстую и тонкую кишки одновременно. андрей ухватывает ваню за скулы, дышит тяжело между поцелуями, нет, они не пьяны (как тогда), у вани почти успевают запотеть диоптрии линз, пока андрей не успевает практически прижать ваню к стене. это ужасает с ещё большей силой, андрей отстраняется, отворачивает голову стеснённо в жесте неудовлетворения собой, но удовлетворением ситуацией. вытирает остатки воспоминания рукавом и говорит, тихо, словно боится спугнуть:       — блять, — он закрывает лицо руками, обдумывая и пробуя на вкус ситуацию. — замнём? у вани в глазах вожделение жонглирует нотками отчуждения и возбуждения, он устремляет взгляд андрею на кеды.       — да... замнём. нет, это уже какой-то ебучий прикол, который устроила вселенная андрею. не может же он второй раз подряд проебаться? саша нервно трет переносицу, опуская очки почти на самый кончик носа. в голове идеальный беспорядок, все на местах, но едва ли на своих. это раздражает похуже уборщицы, похуже грубости абдрашитова, похуже ебанных учителей, которые не могли пойти на уступки ради красного диплома и выжимали все оставшиеся соки, но все эти мелочи по степени раздражительности вряд ли могли превысить то тягучее недопонимание, которое заливалось в это узкое, пропитанное болью учеников, помещение.       — паш, я, — решает все же начать блаженский, развернувшись на 180 градусов от двери, — я очень тобой дорожу, ты знаешь, и это напряжение между нами меня фактически убивает. фраер еще как назло молчит, прячет взгляд в трещинах белоснежного подоконника и скрывает запястья за растянутым и без такого лонгсливом. молчит и бессознательно топит собеседника в собственных мыслях, догадках, теориях и предположениях. у обоих очевидный вопрос на языке, катается там уже который год и вот ближе к окончании школы решает всплыть на поверхность, аки всеми забытый труп. блаженский нервно выдыхает, злится, но на кого, непонятно, взрывается сразу по всей поверхности, сметает своей уверенностью чужую атмосферу вместе с противными мурашками-людишками, нависает над сжавшимся пареньком не угрожающе, но с дикой безумной тоской:       — обещаешь быть искренним со мной? паша тушуется весь, все это его до пиздеца волнует, но слова будто все разом собрали свои манатки и утопали куда-то по неотложным делам, но тут и без того код краснейший из всех возможных. саша чужие мысли сейчас прочитать не в состоянии, но принимает молчание за положительный ответ и начинает:       — мне нравятся наши отношения в той форме, в которой они сейчас, и мне бы честно не хотелось, чтобы они закончились из-за нашей.. м-м..       — привязанности друг к другу? блаженский только кивает. фраер вновь обрел голос и это не может не радовать, если честно. эфемерная веревка на шее расслабляется от чужой напористости и позволяет нервно втянуть пузырики кислорода в оголодавшие альвеолы. взгляд у брюнета теплеет волнообразно, накатывает с мягким рассветом, оставляя все ненужные волнения позади, пряча их в темной густой ночи шумного города.       — это как-то противоречит друг другу, не считаешь? — голос у него отчаянно бархатный, заставляющий сосредоточенно поджать губы.       — может и так, — согласно кивает саша, но от первоначальной темы разговора не торопится отходить, откладывает пиликающий в новом сообщении телефон в карман, — я хочу оставить наше стеснение позади, сечёшь? он вновь помещает свои руки по бокам от чужих ног, сокращает расстояния между их лицами до размера мышиного хвостика, а в глазах тупая самоуверенность и нежелание делить вещи на правильные и нет. паша только кивает.       — мне не нужна официальность, я просто хочу, чтобы пока мы вместе — между нами не было недопонимания, — блаженский с трудом подбирает слова, не смеет отвести сверкающий взгляд от чужих темных зрачков, — я ненавижу это слово, потому что оно уже давно потеряло свой смысл, но я тебя люблю и знаю, что это взаимно. фраер только открывает рот, чтобы недовольно цокнуть или что-то сказать, но саша буквально всеми эмоциями на лице умолял его помолчать, а поэтому он так и остается с полуприкрытым ртом.       — давай просто оставим все как есть, но без лишнего смущения, хотя я и обожаю твою смущенную мордашку, — рыжик, словно в подтверждении своих слов обхватывает чужие щеки своими руками и быстро чмокает в нос, натягивая нежную улыбку, — хорошо?       — да я хотел сказать, что тоже тебя люблю, а ты, сука, не дал. — наигранно недовольно бурчит паша, но расцветает весь в ответной улыбке, незаметно перехватывая чужую ладонь. блаженский только смеется, сильнее сжимая чужие пальцы, и оба вот-вот разлетятся красивыми салютами от счастья и долгожданной гармонии. они стоят так еще несколько долгих сладких секунд, но саша вовремя вспоминает про забытый и упокоенный в глубинах кармана телефон. сообщение от андрея с десяток минут назад так и не удосужилось быть прочитанным, хотя его содержание отнюдь не положительное.       — блять.. — тихо матерится себе под нос рыжик, не отвечая на взволнованный взгляд собеседника, — погнали в медкабинет, там этому еблану нос разбили. андрей выглядит даже слишком удрученно для избитого человека, у него в глазах паника и всепоглощающая пустота, которая непонятным образом заполняет весь кабинет своей безысходностью.       — что случилось? — емкий вопрос, с не менее емким скептицизмом в глазах.       — блять, я ебал рот, разнесите мне кто-нибудь ебало.. — у абдрашитова, похоже, истерика, мысли путаются в один плотный комок всего произошедшего говна и звучно трескаются, сталкиваясь со стеной собственной тупизны.       — да и без нас кто-то постарался. — невесело хмыкает блаженский, складывая руки в замок. фраер, до этого момента стоящий столбом, зачем-то срывается с места и внимательно рассматривает чужой нос, хотя и так понятно, что с ним все в порядке. кровь заботливо стерта, рядом валяется несколько ватных дисков и открытая перекись. приплюсовав к этому убитый вид андрея, саша делает напрашивающийся в голову вывод:       — ты опять с математиком пососался? абдрашитов кивает, но не сразу, в голове мозг успевает размазаться изнутри по твердой черепушке.       — пиздец. слово "пиздец" у андрея крутится весь день и следующий тоже. нос уже более менее в порядке, только появился небольшой отёк в том месте, куда агрессивный паренёк успел ударить, но ничего, андрей пережуёт. причём, в прямом смысле: он вместе с сашей и пашей сейчас сидит в излюбленной столовой, слышит непросыхаемый галдёж со всех сторон, который заставляет уши уже скрутиться в трубочку. он жуёт очередную булку, из-за которой потом будет ныть саше в лс, остался ли у того омепрозол, так как аптечка андрея схожа чем-то с аптечкой их школьного медика.       — а может в пизду математику? — андрей говорит невнятно, с набитым ртом, но паша поворачивается к нему аки сумасшедший, глядит в оба. они с сашей замолкают на пару секунд, пока андрей спокойно жевал и смотрел очередной глупый видос в вк. молчание затягивается на слишком долго, это смущается и давит на лёгкие, андрей поднимает свой взгляд на своих друзей. — ну что? у меня, между прочим, идея кое-какая есть.       — да знаю я твои идеи, андрюх, — саша усмехается, но тут его лицо мрачнеет, а стул отдаёт холодом и неприятной липкостью, из-за которой андрей почти дёргается. — потом у директора опять отчитываться будем. и вправду, таких случаев было неоднократное множество, которые андрей даже и силком сейчас не вспомнит. это смешит, он дожёвывает сосиску в тесте, но понимание, что эти два полупокера всегда будут за ним, всегда поддержат его идеи, успокаивает и укрывает и андрей расслабляется, по привычке начав качаться на стуле.       — ну что там у тебя за идея? — говорит паша, сложив руки в замок. наверное, его отчасти заинтересовывала идея прогулять урок, хоть по его виду и не скажешь, что он на пятьдесят процентов бунтарь.       — башня. из стульев, — у андрея сразу глаза загораются пламенем как будто он в аду. это весело, но не веселее, чем идея построить башню блять из стульев.       — а если упадёт? — волнуется вдруг саша.       — ну-у, я об этом не подумал ещё, но убежим если что, не зря же вторая лестница есть. — андрей указывает на пластиковую дверь за собой, которой пользовались редко, но, тем не менее, она там была. из-за этого (наверное) паша и саша соглашаются, тем более следующим уроком математика, на которой особенно не хотелось появляться андрею. особенно после вчерашнего. они ждут окончания обеденной перемены в самом углу столовой. дежурные, что там были, плевали на них, и это было только плюсом в их копилку. дождавшись, когда все уйдут, они начали действовать: собрали стулья сначала в кучу, а потом саша, потому что он был выше всех в их компании, начал составлять стулья под надзором андрея. это было, безусловно, весело, потому что на первом уровне в столовку зашла какая-то преподавательница младших классов, которая, звенев ключами, сказала парням идти на урок, но им было отчасти похуй, потому что это же веселее намного, чем математика, тем более последний год, нужно запомниться. второй уровень уже почти дошёл до потолка, саша, с которого стекло уже три пота, запыхался и, поставив очередной стул уже на пол, сел на на него. он устал, до конца урока осталось всего ничего, каких-то там десять минут, пятнадцать из которых они просрали на то, чтобы решить кто будет ставить стулья. андрей начинает подгонять своего кента, потому что хочет ещё фотку на страницу выложить с очередной убогой подписью. и вот, саша берёт в руки стул, но, не заметив своего другого низкого друга, который зачем-то встал прямо перед башней, пинает его. случайно? сто процентов. специально? возможно. паша летит вперёд, потому что саша крупнее его в три раза, благо он успевает схватиться за стулья. правда не те, которые надо, андрей подавляет в себе крик, прикрывает рот в матерном вздохе, а вместе с ним звенит звонок и башня падает вниз. это было эпично, потому что громко — это а), и потому что люди-зеваки, которые проходили мимо столовой успели заглянуть в неё — это б). андрей пугается, отлетает назад, чтобы его не дай бог не убило стульями, а паши и саши уже след простыл, лишь та пластиковая дверь только и успела, что хлопнуть у абдрашитова за спиной. спустя пару минут, за которые андрей успел ощутить весь спектр эмоций от радости до страха, в столовую залетает иван сергеевич собственной персоной. он запыханный, ярко-красный галстук уже висел на плече, явно, чтобы не мешаться, он тяжело и раздасованно дышит, ударяя себя по лицу ладонью. нет, это же надо было так проебаться.       — абдрашитов! — ваня зовёт его через всю толпу, а у андрея руки трясутся, но слава богу всё обошлось только каплей пота от страха, которая уже скатилась небрежно по шее вниз. следующие пять минут проходят в тишине, пока ваня буквально за ручку ведёт андрея на четвёртый этаж, нелюбимый четвёртый этаж, явно в кабинет директора. андрей не знал как будет оправдываться, ведь саша и паша его опять кинули, что надо будет в будущем обсудить с ними.       — андрей, особое приглашение нужно? это я ему ещё ничего про энергетики и оставленные у меня сигареты не сказал, — у вани голос тихий, ему явно тоже не хотелось заходить этот страшный кабинет. но андрей молчит, как будто ждёт чего-то, но в следующее мгновение сам стучится и, под громкое "входите", заходит вместе с ваней. в кабинете тихо. только часы скрупулёзно стучат в ушах, андрею стыдно и страшно, но в то же время уже как-то и похуй.       — игорь васильевич, в общем.. — начинает ваня, но тут его жестом затыкает андрей, который хмурит брови прямо сейчас и кусает губы. у андрея испарина на лбу, он теребит подол олимпийки, которая неприятно липла к телу. начинать речь всегда страшно, но хорошо, что в рукавах андрея очень много козырей в виде импровизации.       — игорь васильевич, я... это сделал я, но об этом никто больше не знал. даже иван сергеевич, — андрей указывает взмахом головы на ваню, который стоял сзади него. чувствует своё сердцебиение где-то в глотке, но продолжает. — в общем, я соврал, что мне стало плохо, поэтому я не пошёл на математику. я клянусь, такого больше не повторится, я признаю свою вину. у директора взгляд по-собачьи агрессивный, но на последних словах он смягчается. да, это не первый раз, когда андрея ведут к нему из-за очередной хуйни, но его в очередной раз прощают, поэтому, только выйдя из кабинета, андрей с ваней выдыхают громко. также молча они выходят из школы, потому что у вани очередное окно, а андрей просто не видел смысла в факультативе по физре прямо сейчас. на улице тепло, ветер бьёт в лицо майским днём. скоро первый экзамен по математике, то бишь первого июня, прям в день защиты детей, но андрей только кидает жалобный взгляд на ваню. и ваня всё понимает, отдаёт любимую пачку винстона владельцу, из-за чего андрей чуть ли не визжит от радости. он закуривает с дымящемся удовольствием и расслабленно облокачивается на стену, которая в этом месте уже будто протерлась под его спину. господи, как он скучал по этому. не только по вкусу этих обычных вообще-то сигарет, которые продаются в каждом первом ларьке по улице, но и этим простым перекурам бок о бок с кудрявым недоразумением, вместо извилин у которого тригонометрические уравнения. все напряжение между ними постепенно сходит на нет, будто и не было тех убийственно неловких моментов; то ли так влияет припекающее солнышко, то ли то, что оба смогли избежать праведного директорского гнева. в любом случае, все будто возвращается на круги своя: марголдин балуется очередной ярко-розовой ашкой, от которой пахнет клубничным мороженым, а абдрашитов страдающе потеет, думая о том, что пора бы сменить черную олимпийку на хотя бы черную футболку.       — вообще, я подумал, что тебе реально плохо стало. — зачем-то подает голос ваня, придерживаясь с собеседником нужной дистанции. не совсем старые воспоминания хоть и выветриваются, но налипают на руки, волосы и одежду, как въевшийся сигаретный дым. брюнет на это только усмехается, кидая быстрый взгляд в сторону учителя. опять бросился на помощь обычному ученику? это у него традиция такая? а если бы, например, паше стало плохо? ну ладно, если бы паше и вправду стало плохо, там бы уже сто процентов оказался саша, глупый вопрос.       — это вам какая птичка напела? — противореча собственным внутренним мыслям, спрашивает андрей, только ради гнилого приличия. марголдин молчит некоторое время, выпускает носом крупное облако химического пара и, пожав плечами, отвечает:       — блаженский, кто же еще. абдрашитов только лениво усмехается, обжигая пальцы тлеющим фильтром, но разговор на такой ноте обрывать не нужно, да и уже не хочется особо, поэтому он поджигает вторую. конечно саша, кто же еще будет на два фронта работать: поддерживать ебанутые идеи и при этом прикрывать всем и каждому зад. еще и сам ловко ушел от обвинений с фраером под ручку, но брюнет его не винит. в саше бунтарства всегда было недостаточно, но паша в этом плане хорошо на него влияет. он хоть и сам выглядит как прилежная тихоня, но друзьям давно известно, что загорись этот малой какой-нибудь идеей, так его не остановишь. а рыжик за ним и в огонь и в воду бросится, если надо будет, то и себя на кон поставит. это всегда умиляло до последний степени зависти.       — а ты решил в благородство поиграть? — у вани взгляд поникший, читающийся светлой печалью в уволакивающем за собой небе. андрею в какой-то момент даже становится стыдно, но лишь на секунду, уже в следующий момент вострые мысли мощным потоком раздумий уволакивают его за собой. он только каким-то чудом успевает ответить, пока его окончательно нее заносит вглубь собственных извилин:       — нет, почему, я же правду по сути сказал, да и мы друг другу и так достаточно проблем доставили. последняя фраза, наверное, была лишней, ибо оба замолкают резко, вновь чувствуя потрескивающее напряжение в костяшках. ваня же хороший. ваня понимающий, вежливый и милый, чарующий своей рассеянностью до дрожи в коленках, и абдрашитов почему-то только сейчас, спустя почти месяц после их знакомства, осознает, что у него нет каких-то особых причин для ненависти к учителю. да, возможно марголдин чересчур заносчив, но ему это по работе необходимо (да и все их стычки на уроках нельзя назвать никак иначе, кроме как стёб), а в обычной жизни.. да, в обычной жизни он приятный. сводил в клуб за свой счет, не спалил с сигаретами в туалете, не распускает прилипчивые слухи про пашу с сашей, хотя все прекрасно видит и понимает. и волнуется за андрея. переживает. не стал бы в ином случае срываться на помощь на малоинформативное сообщение от ученика. андрей чувствует себя особенным, и это, как ни крути приятно, а поэтому он расплывается в довольной улыбке. прилипчивая агрессия на ваню спадает на нет спустя буквально месяц их знакомства, ведь и смысла в ней особо-то и не было. ваня делал только хорошее, да и продолжает: не агрессирует, скоро лето на дворе, а он расплывается в мягкой улыбке под распустившемся деревом, тень которого мягко падала на его лицо. у андрея только сигарета тлеет беспощадно, на что он не обращает внимание, заострив взгляд на его учителе. к телу неприятно липнет осознание прошлых поступков, оно подкрадывается сзади словно кошмар, хочется что-то сказать, но на языке крутится вкус винстона, а в голове только то, что через несколько дней экзамен по математике.       — иван сергеич, в общем, спасибо вам за, э-э, за то, что сделали для меня... для нас с пацанами. — его голос немного дрожит на этих словах, он подталкивает фильтр, чтобы стряхнуть пепел, его лицо прикрыто волосами, а пальцы нервозно трут подол олимпийки, в которой уже невозможно жарко для такой погоды. ваня же в этот момент оборачивается, улыбается еле прикрыто, затягивается одноразкой и, ну, просто стоит в ожидании. — я вообще без понятия почему вас недолюбливать начал, потому что в жизни, ну, вы очень... как бы правильно выразиться.. — у андрея из-за стресса медленно стекает капля холодного пота по затылку, которую он сразу же замечает и резко вытирает. ваня терпеливо ждёт, но он уже готов улыбнуться от уха до уха и вытянуть руки для объятий, но интерес захватывает разум, поэтому он продолжает молчать. — милый? я не знаю. извините, я веду себя иногда как полный мудак и всё такое, надеюсь вы не сильно зли андрея прерывает спереди находящееся тело, которое обременительно летит вперёд, что чувствуется колкими рёбрами под вздохом. ваня обнимает андрея резко и с чувством, почти обмякает в его руках, в то время как сам андрей, только прикончив очередную сигарету, кладёт в примирительном жесте руки на плечи математика. зарываться в волосы руками прямо сейчас — непростительно, поэтому андрей довольствуется только кудрями, что необдуманно лезли в лицо. у андрея сразу воспоминания о поцелуях лезут в голову неприятно массой, на что андрей только глаза жмурит сильно, почти до радужных кругов. волосы у вани приятно пропахли осевшим дымом одноразки, которую он парит всё их знакомство (сто процентов поменял раза четыре, просто вкус тот же), из-за чего андрей расслабляется ежесекундно.       — андрей, кстати, — ваня разорвал их объятие так же резко, как и начал. — у тебя средний балл 2,7, ты как сдавать экзамен собираешься? у вани уже нахмуренные брови, которые он не скрывал за диоптриями линз. поправляет очки, которые неприятно спали на кончик носа, молчит и выжидает.       — ну-у, э-э, иван сергеич, проскочу как-нибудь, в девятом классе же получилось, — у андрея толика надежды на благосклонность к нему вани и вселенной, но не в этот раз, друг. ваня только вздыхает непринуждённо, свешивая кудри вниз. в голове зарождается зигота неправильной идеи, но, как говорится, сгорел сарай — гори и хата.       — в общем, я не говорил, но, — у вани голос как будто сорван, он говорит почти шёпотом, а андрей стоит в непонятках и как будто над ваней, смотрит свысока и ждёт. — ты можешь ко мне на дополнительные походить. если хочешь. у андрея сразу голова лопается как надувной пузырь. в мозгу сразу всё переворачивается с ног на голову, из-за чего он неловко улыбается и не менее неловко говорит:       — извините, к вам?       — ну да, а что? — ваня тоже улыбается, но он всё равно чувствует напряжение.       — иван сергеич, это я единственный избранный у вас такой? — андрей усмехается своим словам, а самому страшно становится до тряски в коленях. и чего это он так среагировал?       — нет, андрей, просто ты единственный такой долбоёб с низким баллом, — реабилитируется ваня в эту же секунду. у андрея сжимаются все внутренности. гниль и социофобия начиняют его лёгкие тротилом, из-за чего ему становится на секунду тяжело дышать. в голове вертится очень много всего, а красный галстук только и делал, что мелькал перед глазами. взгляд мутный, губы снова на вкус как металл.       — и чё типа... прям к вам домой? — у андрея кровь бурлит по венам, на улице жарко, а его всё равно начинает знобить. ваня усмехается, умиляется мгновенной тупости андрея, почти появляется желание потрепать его за щёки, но ваня вовремя берёт себя в руки. ваня молчит, ведь и так ясно, что к нему, но андрей только стыдливо смеётся, прикуривается в третий от стресса раз и молчит. обдумывает эту идею, пока ваня терпеливо облокачивается к бетонной стенке и ждёт. это идея немного пугает, но не сильнее, чем несданный экзамен, который прилипнет неприятным клеймом к спине андрея.       — э-э, ну, хорошо, нет, типа, прямо сейчас? ладно, только такси за ваш счёт, окей? — андрею прямо сейчас хлопнуть себя по лицу за свой болтливый язык, но он только жмётся весь и как будто уменьшается, на что ваня смеётся. в квартире у марголдина уютно, но стены через маленькие бетонные трещинки все равно излучают кислотное напряжение, от которого андрею хочется сжаться в маленький незаметный комочек и укатиться отсюда потихоньку. но согласие от него уже было получено, даже несмотря на то, что оба вряд ли чувствовали себя комфортно.       — у вас, вроде.. мило.. — запинаясь, заключает андрей, подрагивающими руками стягивая с себя олимпийку, оставаясь в одной футболке, насквозь пропахшей дезодорантом и сигаретами, парень сам с неприязнью жмурится от такого аромата, но пути назад уже нет.       — да, спасибо.. — ваня, видно, сам на нервах, с растерянной мордашкой снимает с себя пиджак и кидает на ближайший пуфик; галстук почти ощутимо сдавливает горло, — ну, ты проходи.. а абдрашитов будто только и ждал момента, когда сможет укрыться от чужих глаз, слишком уж облегченно он выдыхает и благодарно не задев по пути шкаф, скрывается в комнате. она немного отличается по стилю, то ли на восприятие так влияют более теплые тона, то ли небольшой бардак, в виде брошенных прямо на полу тетрадей, каких-то, видимо, личных записей и приоткрытого ноутбука на диване. вообще-то абдрашитов никогда не отмечал в себе обострения такого чувства, как любопытность, но сейчас оно разрослось до невообразимых размеров, потеснила своим телом не меньшее по объему эго и не давала спокойно дышать. андрей привык слушать свое эго, а когда что-либо начинает его пересиливать, то держать себя в руках становится намного сложнее, поэтому парень с интересом заглядывает в приоткрытый экран.       — блять, иван сергеевич, сумерки? — он округляет глаза, смотрит с искрящимся смехом на только что зашедшего учителя, который тут же скорчил мордочку испуганного опоссума, — серьезно? марголдин подлетает мигом к званному гостю, отпихивает его в сторону под аккомпанемент звонкого смеха, захлопывает ноутбук и алеет на глазах, неловко почесывая затылок.       — да ладно вам, — все еще хихикает абдрашитов, прикрывая лицо распластавшимися волосами, — в целом, нормально. ваня тоже в какой-то момент не сдерживается, усмехается глупо и ощутимо расслабляется. вся эта глупая ситуация в целом помогает отпустить все накопившееся напряжение и вдохнуть воздух полной грудью. есть момент, он прямо сейчас, и стоит им насладиться.       — чай будешь? — уже в более развязанном тоне произносит марголдин, немного распуская галстук и расстегивая пару верхних пуговиц на рубашке. в комнате и до этого было душно, а сейчас андрею показалось, что он и вовсе готов задохнуться. в голове две мысли, разыгрывающие битву не на жизнь, а насмерть: "у него красивая шея..", "сука, ответь, блять, на вопрос, чайчайчай". и собеседник еще сверлит его своим чистым, святящимся вопрошанием взглядом.       — да, э-э.. буду.. — брюнет прямо-таки чувствует, как постепенно начинает лагать его мозг. ваня только сдержанно кивает, непреднамеренно машет кудряшками на прощание и удаляется в сторону кухни. на время его отсутствия, абдрашитов пытается привести в порядок бегающие туда-сюда мысли и опирается на колени, потирая макушку и параллельно запутывает немытые несколько дней волосы. собрать себя во что-то единое — непростая задача, особенно, когда ты сам не понимаешь, что чувствуешь. марголдин возвращается через несколько минут, и андрей, только заслышав его шаги в коридоре, нервно вздергивает голову, быстро пытается привести воронье гнездо на голове в порядок и с непричастным видом откидывается на спинку дивана. у вани в руках две красивых чашечки, одну из которых он предварительно ставит на рабочий стол, а другую несет с довольным видом в сторону гостя. но этот день и так был абсурдным и запутанным на несколько ранее неизвестных морских узлов, а поэтому то, что он стал немного абсурднее, в принципе, неудивительно, потому что марголдин, как в протухших и уже воняющих комедиях, поскальзывается на очередной тетради (в потрепанности которой он потом обвинит ее обладателя), и опасливо накреняется назад. чашка таких аттракционов не выдерживает и хоть ее носителю удается удержать собственное тело на ногах, большая половина жидкости оказывается на наблюдателе за этим без преувеличений цирковым представлением. благо не кипяток и на том спасибо. андрей только сжимает губы в одну ровную бледную линию и на какую-то секунду прикрывает глаза. футболка теперь неприятно липнет к телу, но ни это, ни извиняющийся и мельтешащий подле учитель, на удивление, не вызывают ни капли справедливого раздражения.       — да успокойтесь, ничего страшного.. — абдрашитов мягко открещивается от чужой прилипчивой как мазут заботы, пока ваня пытается лишь виновато поймать чужой опущенный взгляд. парень на это только улыбается, зачем-то отпускает все мысли и.. снимает с себя футболку? почему-то, когда эта мысль только зародилась, она представляла из себя нечто лучшее, чем то, во что она превратилась сейчас. андрей только откидывает назад вновь спавшие на лицо волосы, выпрямляется с невозмутимым видом и потом осознает, что он все-таки сделал. мда, более неловкой ситуации еще поискать нужно, но картина представилась следующей: полуголый андрей с мокрой футболкой в руках и ахуевающим лицом, ахуевающий ваня с глазами навыкат и полупустой чашкой чая в руках. картина маслом: у вани вместо лица, наверное, месиво из чувств, в руках уже пустая чашка, а перед ним полуголый подросток. это пиздец как некофмортно, стыд и смущение давят, ваня реабелитируется быстро, отворачивается на секунду, готовясь взорваться от напряжения.       — бля-я-а, андрей, извини, я не хотел, — ваня ставит на рабочий стол чашку, трёт глаза, приподняв очки, он смущается очень долго и немного краснеет быстро. смотрит из-под кудрей на впалые худые рёбра парня спереди, чувство оголтелости закручивает извилины в узлы, это неправильно, но он не может оторваться, пока андрей сам не то прикрыться пытается, не то спрятаться. ложь разряжается пулей в лоб, презумпция невиновности тут вообще никаким бок(г)ом, у вани лицо расстилается и моргает двадцать пятым кадром у андрея перед глазами, это раздражает, но ваня только взглядом завязывает ещё больше андрея в клубок нервов, это заставляет горло высохнуть, а ещё захотеть покурить.       — давай я... свою чистую принесу, — ваня дёрганный весь, словно наэлектризованная юла, мотается то вправо, то влево, хаотичные движения, хаос и разгром, он подходит ближе, чтобы забрать мокрую футболку из рук андрея, которую он прижал к себе аки талисман удачи, но чувствовать ледяными пальцами участки кожи абдрашитова — клише, но ваня всё равно дёргается, когда касается его живота. это ударяет током на секунду кажется весь мозг, прошибает мозжечок, ваня заостряет взгляд на своих носках, не давая себе разрешения на вздох. андрея, которого эта ситуация смущала ни на кварк меньше, чертыхается, наверное, всем телом, из-за чего ваня даже успевает убрать руку, но андрей хватает её обратно, окутывая его кисть своими пальцами пианиста, прожённые сигаретами. андрей сначала делает, а потом думает, но руку всё ещё держит, его кадык делает сальто назад, а в голове каша из переживаний и неправильных решений, о которых он всё же не сожалеет.       — да, хорошо... иван сергеевич, — у андрея взгляд из-под, он свободной рукой буквально впихивает уже грязную футболку ване в руку, которую он окутывал цепями своих чар. — завтра только верните. да он-то вернёт, андрей, ты не переживай, если не умереть не забудет. ваня движется почти огромными шагами в ванную, успевает снова поскользнуться на тетрадке из-за неуклюжести, закидывает футболку сразу в стирку, чтобы к вечеру она высохла. стоит в ванной на протяжении минут пяти, ему очень срочно нужно отдышаться, точно так же, как и одеть бедного полуголого подростка во что-нибудь, забегает в свою комнату, оставляя только судорожное и призрачное видение о себе в виде летающей пыли, роется в шкафу, буквально выбрасывая всё то, что могло не подойти. в итоге возвращается на кухню с обычной чёрной футболкой без какого-либа принта. она на самом деле была очень схожа с той, которую андрей не подумав стянул с себя в какой-то момент, но. дальше они продолжили без чая. у вани в голове один бардак, он не мог сформулировать мысль на протяжении десяти минут, ведь его язык заплетался, кудри били в лицо яростно, также, как и солнечные лучи в спину. из-за этого жарко, но андрей его и так вполуха слушал, так что отбрасывает смущённое лицо вани подальше от своих мыслей. лишь одна закрадывалась, словно червь в яблоко: он сто процентов нравится ване и от этого не отвертеться. как бы то ни было, андрей укладывает свою голову на ладонь, устремляя взгляд чуть ниже потолка. ваня его не спрашивал ни о чём, это и хорошо, можно было позависать в своих мыслях ещё дольше, чем было дозволено. как жаль, что в мыслях у андрея всё тот же ваня, который объяснял математику, он пытается зажмуриться, чтобы его не видеть, но сам факт того, что ему тоже нравится эта игра его завораживала. он улыбается нервозно, но скорее флиртующе, чувствует свою руку, которая уже на полпути была у коленки вани. это завораживает, ведь андрей из-за своих волос еле видит что делает, но из-за этого пальцы становятся чувствительней, особенно, когда дело доходит до коленной чашки. ваня затыкается сразу же, как только рука ложится полностью и идёт вверх, но андрей вдруг убирает ладонь резко, будто сейчас ничего не произошло. следующим утром андрей приходит в школу вовремя и в отличном настроении. математики нет, и хорошо, можно снова хуйнёй пострадать на всех уроках. встречает сашу и пашу андрей в туалете на любимом третьем этаже, где саша курил, а паша просто стоял рядом, но типа на шухере.       — пацаны, вы ща ахуеете, — начинает андрей, плюхаясь на подоконник и чиркая зажигалкой. выжидает пару ответственных секунд, смотрит на ребят, улыбается и молчит, ловя их заинтересованные взгляды. — во-первых, — размеренно проговаривает он, томно выдыхая сигаретный дым в приоткрытое окно, — вы, пидорасы, нахуя меня одного в столовке бросили? блаженский усмехнулся сквозь плотно сжатые губы, наплевательски потушил бычок о ближайшую стену, оставив некрасивую черную кляксу, и отошел ближе к фраеру, якобы незаметно приобнимая его со спины. брюнет на это никак не реагирует, даже на вопрос-претензию не отвечает.       — так мы же договаривались, если что-то случится — мы сразу по съебам. — саша уклончиво склоняет голову набок, притягивает пашу ближе к себе, пока тот только для вида недовольно скрещивает руки на груди и цокает. абдрашитову такие нежности уже приелись и не особо мозолили глаза, а поэтому он никак не реагирует, отводит взгляд в сторону и через несколько минут поджигает вторую. они молчат еще некоторое время, за которое блаженский успевает зарыться носом в чужие, уже растрепанные и торчащие в разные стороны патлы и нелепо улыбнуться прямо в чужую макушку, прекрасно осознавая, что фраер этого не увидит, но точно почувствует. и фраер чувствует, хоть и пытается создать себе отрешенный вид. он не любитель проявлять чувства публично, но он любит, когда саша подталкивает его на это. парадоксально? да так и есть. у обоих внутри только растущий с каждым днем тактильный голод, и когда незаметных держаний за ручку под партой недостаточно, укромные уголки и туалет на третьем этаже кажутся спасительными вратами рая. рыжик обхватывает осторожно чужое лицо одной рукой, чутким движением поворачивает его на себя, замечая мельком брошенный вожделеющий взгляд, и оставляет короткий поцелуй на щеке, уже совсем не обращая внимание на то, что они в этом помещении, вообще-то, не одни.       — ну, я так понимаю, вы все обсудили, да? — неловко усмехается андрей, шустро взмахивая волосами с приевшимся никотиновым запахом. он был искренне рад за друзей, за, по сути, самых близких ему людей в этой проклятой огненной геенне ученических слез и страданий. их отношения были пределом чудности и милости одновременно и хоть абдрашитов не завидовал, но.. да, он завидовал.       — мы-то обсудили, — паша нехотя открещивается от продолжающих ласк, но саша не обижается, у них впереди еще куча времени, — а у тебя там че? второй пункт-то будет сегодня? у андрея сразу шаловливые искорки мелким градом посыпались из глаз, он скалится, довольно облизывая в памяти все произошедшие моменты, и уплывает на несколько секунд в глубины собственного подсознания. друзья не торопят, ведь блаженский за эти пару секунд раздумий успевает усыпать чужое алеющее лицо еще десятком бархатных сухих поцелуев, которым уже никто не противился.       — да я к математику на допы теперь хожу. — он выдает это наигранно непринужденно, деловито закидывая ногу на ногу, и продолжает похабно улыбаться, внимательно изучая каждую промелькнувшую эмоцию удивления на чужих лицах, которая быстро переросла из состояния непонимания в быстрые понимающие усмешки. тут и без дополнительных занятий все было кристально понятно. их маленькую идиллию прерывает звук открывающейся двери и через несколько мгновений на пороге появляется кудрявая макушка, которая тут же надевает на себя маску недовольного котика и намеренно пыжится. да, вспомнишь лучик. абдрашитов даже с места не двигается, только расплывается в еще более удовлетворенной улыбке и заинтересованно склоняет голову на бок:       — здрасьте, иван сергеич, да вы проходите, не стесняйтесь, не поверите, только вас и ждем! его показательно напыщенный, приветливый тон саша благосклонно прочитывает как скрытое послание им двоим "съебитесь нахуй" и, скромно перехватив пашину руку, оба ретируются, оставляя друга наедине с учителем.       — опять куришь? — ваня теперь и в половину не такой уверенный, как буквально секунду назад, когда роль строгого учителя приходилось играть сразу для троих. но и для одного поддерживать ее было ещё труднее, особенно с ощущением тяжести чужой футболки в своих руках.       — курю, — беспечно продолжает андрей, делая еще один затяжной вдох, — а вы футболочку принесли? прекрасно, я как раз в вашей сейчас. — дым выходит изо рта вместе с невинным голосочком, правдивость которого раскалывалась только при взгляде на чужие темные глаза. там чертики уже во всю выплясывали ритуальный танцы на поминках их "чисто деловых" отношений. парень поднимается с подоконника с ленцой, будто безынтересно отводя взгляд в сторону стены, но с достаточной уверенностью в движениях подбирается ближе к учителю, аки хищник. марголдин только нервно сглатывает, поправляя воротник синей рубашки, чувствуя успокаивающую текстуру вельвета под пальцами и старается удержать свое дыхание в равномерной "норме", что дается с трудом, ибо абдрашитов уже перехватывает его руку и усаживает на свое же нагретое место на подоконнике. нависает сверху выжидающе и смотрит своим диким, не читающимся взглядом, неспешно облизывая все это дрожащее под ним тело взглядом. а у вани и правда тремор всего организма, у него в голове только пустота и одно сплошное желание различного вида извращений, которое он всеми силами пытался отогнать. но получается это из рук вон плохо, особенно когда на тебя сверху давит бетонная стена пошлости, да и не просто давит, но и еще ограничивает в буквально смысле, располагая руки по сторонам от чужих, нервно сдвинутых ног.       — я тут переоденусь, вы же не против? — андрей не издевается, но дразнит сознательно, томно затягиваясь оставшейся половиной сигареты и обворожительно, но абсолютно бессмысленно поправляет волосы, — кстати, не поможете? руки просто заняты. с этой фразы марголдин выпадает в блаженную прострацию, куда-то далеко и надолго, ибо без футболки андрей красивый, (пло)хорошо, что белобрысый успел усвоить эту простую истину на подкорках сознания.       — так может, ну, — он очевидно нервничает, неловко заламывая пальцы, что собеседника только веселит и лишь больше раззадоривает, — докуришь сначала?       — не хочу, чтобы у вас футболка провоняла. — легко отбивает абдрашитов, отстраняясь на несколько необходимых для более-менее спокойного дыхания, сантиметров. ваня только чертыхается мысленно, понимая, что своей любопытностью наперевес с привязанностью загнал себя в ловушку своих же хотелок. хотелок, ростом где-то с метр восемьдесят, темными волосами, так прекрасно соседствующими с темными глазами и вечной, нескончаемой сигаретой в руках, на пару с липкой хитростью. марголдин и с мыслями собраться не может, мурашки уже давно выплясывают на его спине и руках чечетку, заставляя бедные извилины плавиться на раскаленной сковороде. но андрей вот он, готовенький, хочешь — бери, не оставляй больше никому ни кусочка, но ведь не может быть все так просто, верно? в любом случае, ваня решает рискнуть, ибо хуже того, что они имеют в их отношениях сейчас, стать не может. он оледеневшими кончиками пальцев хватается за подол своей же футболки на чужом теле, неуверенно тянет ее вверх, чувствуя, как собеседник охотно поддается на каждое движение, помогая оголить собственный торс. через несколько секунд уже сразу две черных футболки оседают в чужих грешных руках, занимающихся совращением совершеннолетних (хотя, чисто по внутренним ощущениям, все было наоборот). ваня сглатывает, напряженно поджимая кадык ближе к трахее, упорно стараясь не опускать враз отяжелевший взгляд куда-либо ниже чужих ключиц, где пока что проходила граница дозволенного. но абдрашитову будто и этого мало, он же не для такого тут мерзнет с открытым окном и уже давно мешающей никотиновой палочкой в руке, верно? верно, а поэтому он вновь привлекает к себе внимание, резким, но осторожным движением укладывая свою свободную ладонь на чужой ляжке, и сокращает расстояние между их лицами до морозного будоражащего выдоха. тянет неприлично медленно сигарету к чужому лицу, успевая разглядеть и выучить каждый оттенок синего моря в чужих глазах, которые нетерпеливо выжигали дыру на плече, сравнимую с размером собственных зрачков.       — затянетесь? — голос хриплый, переходящий на хищнический шепот, обжигает ушные раковины возбуждением и не дает и вдох сделать. марголдин-то затянется, тяжелый сигаретный дым самое то сейчас, но больше этого хотелось затянутся только оголенным телом напротив, пропустить его через себя, внутрь себя, не оставить в устойчивом состоянии ни одну клеточку организма и забрать все до малюсенького остатка здравого смысла. мда, если бы кто-то сейчас зашел сюда, то, наверное, подумал, что тут открылся необъявленный цирк дюсалей или показывают какую-то дешевую порнуху с вайбом дрянного кабаре на окраине города. ваня щедрое предложение все равно принимает, делает всего одну панически быструю тягу и сигарета тут же ненужной формальностью улетает в окно, а чужая освободившаяся наконец-таки рука повторяет движение своего напарника — тоже ложится на чужую ногу и незаметно двигается выше. андрей настойчиво, с железным давлением в костлявых ладонях раздвигает ноги чуть шире, давая себе возможность проскользнуть между ними и сокращая и так минимальное расстояние между ними еще на пару сантиметров. марголдин только влажно выдыхает, когда чужие ключицы оказываются прямо перед носом, да так чертовски притягивают к себе, что буквально напрашиваются на то, чтобы на них было оставлено несколько синеватых меток в виде укусов. и это словно последняя капля, потому что андрей и чудной и чудесный, и это моложавое бунтарство кипит в нем с такой неодолимой силой, что не заметить ее может только слепой. ваня сам тянется за необходимым сейчас поцелуем, но губы его останавливает чужой палец и короткая усмешка. да, возможно абдрашитов уж слишком далеко зашел с этой невнятной игрой, правила которой с каждой минутой лишь увеличивали свой радиус, но, пока она доставляет обоим нескрываемое удовольствие, никто ее прерывать не собирается.       — ну-ну, иван сергеевич, не торопитесь, — брюнет с интересом оттягивает нижнюю губу собеседника вниз, смотрит прямо вглубь чужого сознания, куда проход ему всегда открыт, и с непередаваемым удовлетворением отмечает умоляющие нотки истеричности в чужом взгляде и движениях, — мы же в школе, или вы уже забыли, м? марголдин, блять, забыл собственное имя, что уж тут говорить об окружающей их обстановке. его тело прошибает колючими молниями крупная дрожь, а затылок уже давно вспотел от сдерживаемого возбуждения между ног. это не менее, чем заинтересовывает и не более, чем будоражит ползучие фантазии. андрей топит себя в чужой податливости, приближается к чужому покрасневшему от стыда уху и поднимает ладони еще выше, продолжая оценивать мягкость чужих ляжек легким ритмичным прощупывание, заставляя мышцы неосознанно сокращаться. его ключицы теперь яркими линиями маячат перед глазами и не дают отвести от себя заслуженное внимание.       — иван сергеевич, — шепот обжигает хрящи, заставляет что-то внутри нагреваться до предельных температур, закипать, вырываясь наружу лишь свистообразным выдохом, и взволнованно переминать во рту железную штангу пирсинга, что не остается без внимания, — откройте для меня ротик? хочу получше рассмотреть ваш язык, точней то, что в нем. а ваня не может ослушаться, не может сохранять свое хрупкое равновесие, особенно когда чужая ладонь уверенно ложится по обе стороны от его щек и напористо давит, призывая к выполнению нужного действия. внутри все плавится, лавовыми струйками стекая по потрескавшемуся подоконнику, чужой взгляд обливает укрывающим нетерпением и марголдин, не смея сопротивляться, со всей пошлостью открывает рот. высовывает язык медленно, постепенно раскрывая блеск металла во всю силу. смотрит из-под, умоляюще до совершенства и привлекающе до дрожи в коленках.       — умничка. — сдержанно резюмирует абдрашитов, улыбается, со сдерживаемой похвалой во взгляде, но совершенно не сдерживаемой в движениях. ваня с по-блядски высунутым языком буквально и физически предел мечтаний, как сладкая вишенка на торте всех невоплощенных фантазий, а андрей сладкое любит, поэтому опускается к чужому рту осторожно, будто боясь спугнуть. медленно цепляет своими губами лишь штангу, с нескрываемым интересом обхватывает ее зубами на пробу и вызывает лишь слабый выдох, переходящий в тихий стон. такая реакция более, чем устраивает, но парень останавливаться уже не собирается, особенно, когда на языке раскрывается во всех красках чужая липкая слюна, тянет сильнее, создает во рту будоражащий вакуум и, наконец, полностью захватывает чужой язык, завлекая во влажный поцелуй с показательным хлюпаньем с обеих сторон. это пошло, грязно и тяжело, это надевает на глаза плотную пленку, которая цепкими когтями прочерчивает себе дорожку прямиком в разум. глаза сейчас не нужны, ваня отдаётся в руки самой судьбе и ощущениям. а именно, ощущению присутствия андрея внутри себя, присутствие его ледяных рук на собственной шее и на животе одновременно, отчего сердце делает кульбит, которому позавидовал бы даже самый опытный гимнаст. абдрашитов развлекается в полную силу, играется в чужом рту этим трижды проклятом пирсингом, который постоянно норовил стукнуться о зубы и отправить в мозг змейку не совсем приятных ощущений, но все это лишь возбуждающе контрастировало с липким мёдом торопливой пошлости, которая заливалась в глотку не спеша, по капельке. андрей в какой-то момент отстраняется, чувствует, что пока хватит, марголдин дрожит под ним, как осиновый листочек, смущенно утирает рукавом рубашки взмокшие от цепкого возбуждения губы и смотрит так потеряно упрашивающе, будто не собирался несколько длинных минут назад отчитывать ученика за курение в туалете. абдрашитов усмехается коротко, довольный результатом проделанной работы и улыбается томно, думая, что за такую самостоятельную ваня буквально обязан поставить пятерку. андрей вновь склоняется над чужим телом, всем торсом прижимаясь к разгоряченному вельвету, кожа под которым сейчас изучалась ледяными пальцами, заставляющими втягивать живот и прятать нервное возбуждение. вторую руку парень помещает на чужом затылке, притягивает ближе к себе, но отнюдь не для поцелуя, опускается ниже, к красиво выделенной границе между шеей и покрасневшими щеками, обводит ее языком, прикусывает мочку уха, показательно оттягивая ее вниз и шепчет:       — иван сергеевич, а сегодня все в силе? собственное формальное имя в такой неформальной обстановке выбивает из привычной колеи огромной кувалдой, и абдрашитов понимает это, а поэтому давит на чужой рассудок сознательно, зарываясь кончиками пальцев в отросший затылок, пока марголдин может только слабо угукнуть и тяжело выдохнуть, чутко приоткрыв рот. а андрей все ещё не собирается останавливаться, опускается ниже, уже к самой шее, прикусывает ее зубами, затягивает бледную кожу в свой рот, уже внутри мягко обводя ее языком, и прижимает собеседника ближе к себе. трется о чужое возбуждение вызывающе, мысленно позволяет ване обхватить свои оголенные плечи в ответ и создать иллюзию того, что он сам держит под контролем ситуацию. руки ваня-то помещает, но ситуация в его пользу не сдвигается, хотя сжимать чужие плечи и мягко касаться ключиц было более чем приятно. абдрашитов оставляет ещё несколько легких засосов, они не раскроются всеми красками на коже, но заметны будут, что невероятно льстит.       — я сегодня на факультатив по физре останусь.. — андрей поднимается на несколько секунд к чужому рту, чтобы поймать на своём лице похабно миловидный взгляд и легко прикусить нижнюю губу, — во сколько мне приходить? возвращается на своё место, продолжает неторопливые ласки, которые аукнутся ему в будущем в виде нескольких небольших синяков в районе лопаток, но сейчас, честно, плевать на это. ваня такой маленький и невинный, буквально ангелочек во плоти, светит этими своими кудряшками, аки нимбом, заставляя демонов внутри головы располагать его в своих фантазиях в разные интересные позы. возбуждение ещё больше накатывает от осознания того, что перед ним сейчас извивается не какой-нибудь рандомный паренёк, а учитель, обладающий, вообще-то, властью, которая сейчас растворилась в воздухе.       — приходи в.. — абдрашитов специально задал такой вопрос, чтобы на него нельзя было ответить односложно, а когда марголдин все же решается ответить, парень остервенело прикусывает кожу в районе кадыка, заставляя громко выдохнуть от обжигающей боли. интересно, насколько громким может быть ваня, окажись они в несколько другой ситуации? — в шесть.. — белобрысый находит в себе силы закончить предложение, выдыхает облегченно, откидывая голову назад и приготавливаясь к дальнейшим ласкам, но андрей почему-то отстраняется.       — в шесть так в шесть. — непринужденно жмёт он плечами, а сам роняет на пол осколки тёмной хитрости. мстит так за не совсем справедливые доебы на уроках? вероятнее всего, но разве эти две ситуации сопоставимы по уровню жестокости? марголдин считает, что нет, а поэтому удивлённо округляет глаза, когда собеседник хватает с подоконника уже собственную футболку, одним легким движением надевает ее на себя и улыбается с неприкрытым удовольствием. ваня сейчас разгоряченный до предела, возбуждение между ног демонстративно закипает, отдаваясь пульсацией в онемевших конечностях, шея сразу замерзает без чужих касаний, и парень только вновь скрещивает ноги от липкого, осевшего на щеках стыда.       — я бы вам посоветовал шею чем-нибудь прикрыть, — у андрея голос легкий, с нотками сладкого удовлетворения, а в глазах успокоившаяся месть ни за что, — а то, ну, вы понимаете.. он улыбается мягко, довольно поглядывая на уже расцветающие засосы и, подхватив свой полупустой рюкзак, скрывается за дверью, где уже выжидали его появления друзья. ваня же остаётся наедине с истерической неудовлетворенностью, выражаемой лишь лишь тихим смехом в собственную ладонь, и стыдливым стояком. андрей буквально захлопывает за собой дверь в туалет, истерически кусая губы. у него творится непонятно что, саша и паша молчат, как только видят андрея, возможно, ждут объяснений, но андрей молчит. не даёт высказаться, только улыбается двусмысленно, он дёргает подол футболки, смотрит на сашу, а самому кричать охота, не то от счастья, не то от безумства. они втроём многозначительно переглядываются, но это не даёт никакого успеха, поэтому они направляются по коридору в абсолютном молчании. у андрея в конце учебного дня пот липнет кажется ко всем органам. безумно страшно, предпоследние дни учёбы, многих учителей уже нет, на факультативе его немного задержали, так что он освободился только ближе к половине шестого. у него есть ещё как минимум дохуя, потому что ваня жил недалеко от учебного заведения. дорогу он плюс-минус помнил, но всё же решил написать снова (как бы руки не покрывались тонким слоем пота, а лоб испариной от одного только упоминания о ване) в вк с вопросом об адресе. получает ответ сразу же, потому что ваня был в сети, заходит в карты, чтобы свериться, и отправляется в путь. выходит за пределы школы, внутри щекочущее и прилипчивое ощущение непоправимого, которое андрей топит в очередной сигарете. это не мешает, только заставляет улыбнуться и растечься в тривиальной внутричерепной глупости. спустя двадцать минут, которые прошли для андрея не более, чем незаметно, он проходит в тихий хрущёвский двор. дежавю отдаёт болью в горле, андрей бычкует очередную сигарету о ближайший столб, сверяет подъезд и квартиру, подходит к нужной двери, набирая номер квартиры. семнадцатая, ха-ха. в ожидании проходят десять секунд, у андрея леденеют руки в этот момент, он уже не так уверен, была ли это хорошая идея, но тут он слышит глючный голос вани, трепетом отзывающийся в ушных раковинах. тихое вопросительное "да", на которое андрей по привычке отвечает "я", но, к снисхошдению абдрашитова, ваня открывает дверь почти сразу, с задержкой в три молчаливых секунды. ладно, у вани есть ещё как минимум две минуты, потому что жил он на пятом этаже, а андрей являлся курильщиком. но ваня успел за это время только поставить чайник и натянуть на нос очки, как вдруг уловил тревожное щебетание птиц, которые оповестили о приходе. у вани руки ходуном, он поскальзывается на блестящем паркете, одновременно кричит, что дверь открыта, бежит в зал, чтобы быстро прибраться на столе, но не успевает он и убрать хотя бы одну тетрадь, как слышит напряжённо захлопнутую дверь. ваня застывает сразу как по стойке в неестественной позе, пытается удержать себя в руках, но он лишь с хрустом накреняется назад, удерживая липкий страх.       — иван сергеич? — ваня слышит только шуршание обуви и тихий голос андрея. ваня оборачивается назад, видит только его любопытную спину, потому что тот пошёл изучать кухню, ваня прихватил учебник и откликнулся:       — да-да, я здесь. андрей только дёргается, оборачивается на ваню, закусывая губу. за окном уже начало издевательски темнеть, но это только придавало шарма и атмосферы. у вани леденеют коленные чашки, когда андрей начинает смотреть прямо в глаза, это завораживает, они не двигаются пару секунд, смотря друг другу в глаза. это страшит и веселит, столь бравурная ситуация давит на лёгкие, но ваня продвигается к столу ближе, садится на диван, где вчера произошла самая нелепая ситуация в жизни вани. тем не менее, андрей подходит также быстро, как и их отношения развились от "ненавижу до смерти" до "иван сергеич, мне ко скольким приходить сегодня?". у андрея нелепая улыбка на лице, которую он пытается прикрыть рукой. это правда было нелепо, особенно, если смотреть на ваню, который пытался строить из себя приличного человека все эти недели общения. он пытается собраться с мыслями уже много минут, за которые андрей успел вскочить и подойти к окну. бычок от сигареты не давал покоя в кармане, так и лип желанием докурить, поэтому андрей подал голос, как в дешёвом черно-белом кино:       — я закурю, иван сергеич? конечно закури. всё равно ваня не сможет преподать математику сегодня. абдрашитов открывает окно, достает из кармана личный золотой грааль, который пах, конечно, как бомж из мусорки за углом, но вряд ли это сейчас имело хоть какое-то значение. от сигареты там осталось только название и то, его не самая лучшая половина, но тяга от нее все такая же вкусная и расслабляющая, помогающая отпустить все мысли. парень думает, что для лучшего эффекта стоило глотнуть чего-нибудь покрепче, но возможность уже была упущена, да и желание узнать, на что способен андрей, будучи в трезвом разуме, превышала все остальные хотелки. исключая, конечно, хотелку ростом под метр девяносто, с нелепыми торчащими кудрями и вечным жалостливым взглядом из-под круглых очков. марголдин подходит ближе с опаской, желает остаться незамеченным, но с такой фигурой это было проблематично.       — дашь затянуться? — в этот раз спрашивает сам, потому что все тело и без того сгорает под огнем жидкого азота, который активно пощипывал нервные окончания и заставлял легкие покрываться липкой пленкой, от который дышать с каждой сброшенной секунды становилось тяжелее. андрей обводит его скептичным взглядом, никотина и на одного-то не хватит, что уж тут говорить про это кудрявое недоразумение, а внутри активируется, как давно выученная программа, жадность, и парень лишь хмыкает сквозь плотно сжатые губы. ваня подходит еще ближе, находит себе место за чужой спиной, неспеша помещает ладонь на чужом плече, будто не давая забыть о собственном присутствии. абдрашитов и без личного присутствия про ваню не забывает, к своему же сожалению. цокает раздраженно, будто не собирался вообще находиться здесь, и выпускает тонкой струйкой дым в чужое лицо. тот сразу в неприязни сморщивает нос, остраняется на несколько незначимых сантиметров и щурит глаза. андрей, удовлетворенный своей работой, только хитро улыбается, прикрывая озорной блеск темных глаз волосами-шторками.       — жадина. этот обиженный и разочарованный шепот марголдина только сильнее распаляет, подваливает новую порцию щелочи на химический ожог, доставляет одновременно похотливую боль и безумное наслаждения. в руке, навскидку, не щедро, тяги полторы до фильтра, но абдрашитов затягивается так, что в легких оказывается дыма ровно на двоих, а не поделиться этим уже почти кощунственно, почти безбожно, оттого парень обхватывает чужую гладкую после недавнего бритья щеку и самостоятельно раскрывает податливые под любую ласку губу. запускает дым в соседние легкие с притворной заботой, не забывает обвести языком липкую штангу, слизать пошлость с чужого языка и почувствовать, как ваня секундно дергается, но замирает мгновенно. чуть сгибается, ластится под прикосновения колючих пальцев и отвечает жадно, с дикой охотой, хотя таким образом только сам загоняет себя в ловушку. никотин неприятно укалывает слизистую, задерживается в прогнивших альвеолах на несколько сладких секунд и шипучкой выходит из носа, заставляя нехотя отстраниться. марголдин дрожит весь от накатившего возбуждения, не находит места, за которое мог бы зацепиться глазами, а поэтому бегает от чужой шеи к собственным рукам, боясь создать зрительный контакт с человеком напротив. бычок ненужной напыщенной формальностью давно оказывается выброшенным под ноги зазевавшимся прохожим, а оттого ладони андрея оказываются полностью свободны и улетают в блаженную прострацию изучения чужого тела. парень легкими движениями расстегивает несколько пуговиц на чужой рубашке, пока собственное тело охватывает обездвиженная судорога, напрягающая все мышцы разом. это тяжело осознавать, еще тяжелее это принять хоть на малость адекватно, учитывая, что во всей этой ситуации адекватностью даже не пахло. абдрашитов аккуратно, почти любовно обдает вежливым выдохом чужую шею. он до этого ни разу не видел ванину шею именно такой, панически дергающуюся от мазутного стыда и покрывающуюся сладким вельветом от чужих прикосновений, оттого интерес внутри разрастается, рискуя разорваться наружу в сверхновой.       — забавно, что мы оба понимаем для чего мы здесь, — начинает он трепещущим шепотом, ненадолго отстраняясь, только ради того, чтобы буквально заставить марголдина посмотреть в его глаза, — но все равно играем свои роли, будто ни о чем не догадываемся. ваня сейчас молчаливый до ужаса, боится издать хоть один лишний шум, боится двинуться как-то не так или выдохнуть неправильно, но глаза, аки послушный пёсик, не отводит, виной тому то ли излишне похотливый океан рогоза в чужом взгляде, то ли окостеневшие пальцы, крепко удерживающие подбородок.       — ты решил прекратить это первым, — хмыкает, самодовольно задирая нос и отпуская свою хватку, — умничка. а дальше все разгоняется до невыносимой скорости, устраивающей перегрузки сравнимые с теми самыми, когда либо пересекаешь опасную грань, либо не совсем плавно выходишь в атмосферу. абдрашитов отталкивает это кудрявое смущение ближе к столу и непонятно, откуда в этих дряблых мышцах берется сила, хотя скорее это марголдин превратился в бесформенную и податливую тряпичную куклу. отдается на растерзание чужому тяжелому дыханию, не вздрагивает даже когда все привычные, но сейчас явно посторонние предметы летят на гладкий линолеум, под оглушающий стук барабанов в ушах. сейчас это неважно, сейчас для марголдина вообще нет ничего важнее горячих касаний на собственном теле, которые усаживают его на стол так, чтобы можно было ощупать каждый незначительный сантиметр бледной кожи. если бы за окном сейчас начался конец света, а улицы бы заполонила кровавая анархия, наперевес с отрубленными головами и разрывающими плоть бомбами, ваня предпочёл бы лишь раскурить одну сигарету с андреем напополам, стоять у окна и прижиматься друг к другу холодными телами. но конец света пока только внутри, ибо брюнет снова хватается за чужие ляжки, пока ваня лишь тоненько шумно вздыхает, стыдливо прикрывая рот рукой. абдрашитов это подмечает, точней подметил ещё в школе, но сейчас пространства для дальнейших действий намного больше, поэтому он замедляется, раздвигает чужие ноги в стороны, чтобы протиснуться между и мягко оглаживает кожу, то опускаясь почти до самого колена, то поднимаясь к зоне, где все полыхало железными искорками.       — вань, ты же не обижаешься, что я сегодня оставил тебя.. — хриплым полушепотом начинает парень, замечая, как безмолвный собеседник сдавленно щурится от одного лишь упоминания своего имени, — неудовлетворенным? в глазах похоть обдаёт сладострастным огнём, заставляет обхватить чужие плечи, в попытках удержаться над пропастью нежного безумия, и сдавленно выдохнуть. возбуждение отпускает на короткий миг, но лишь до того момента, пока андрей не проникает с ядовитыми прикосновениями под рубашку, мягко оглаживая рёбра. раздевать ваню в такой особенно неторопливой манере это отдельный вид удовольствия. как сладкая дорогая шоколадка, обёртка, бесспорно, красивая, почти элегантная, но почувствовать на языке сладкий прикус топленного молока хочется намного больше, чем попросту любоваться им. а марголдин молчит скромно, потому что стыд обмывает спинномозговой жидкостью извилины мозга, не даёт предложением формулироваться во что-то хоть немного внятное, не даёт оценить ситуацию полноценно и трезво, даже когда чужая рука наматывает на себя ярко-красный галстук.       — а в клубе ты был разговорчивее, что же сейчас изменилось, ванюш? — абдрашитов тянет и время и лишний сейчас аксессуар намеренно, приближает покрывшееся красной корочкой соблазна лицо ближе к себе, сознательно сильно сжимает ляжку, желая выдавить из собеседника что-то погромче полувздохов-полувсхлипов. это даже удаётся в тот момент, когда импровизированная удавка на шее увеличивает своё давление на хрупкую нежную шею, ибо ваня прикрывает глаза, чтобы не напороться ими на колья заточенного стыда и шепчет:       — андрей, пожалуйста.. тот его игнорирует наплевательски, хочет выжать все соки из вани, хочет увидеть ваню в его нечеловеческом пределе, хочет выесть ваню целиком изнутри, хочет насладиться каждым судорожным ваниным вдохом, хочет ваню всего и без брезгливого остатка.       — помнишь, как в школе, перед клубом, я также тебя натянул. — и предложение осознанно двусмысленное, но неосознанный румянец расползается по кончикам пальцев, оставляя на дереве подгорелые ошмётки. абдрашитов теперь не просто тянет, марголдин и так от него в десятке сантиметров, места просто критически мало и все внутренние показатели зашкаливают, лопаются и разливаются под ноги токсичным галинстаном, парень уводит руку вверх, чтобы затянуть галстук, чтобы неудавшийся собеседник закашлялся с непривычки, чтобы потом задержал драгоценный воздух. у андрея в глазах тихий омут, искрящийся героиновым шиком азарт, эта игра полностью забивает ему голову, не даёт предупреждающему выстрелу в виде ледяных рук на шее проскользнуть в мозг. у марголдина от напряжения лопаются капилляры на белке, на шее остаются прилипчивые синяки и потертости, слёзы на глазах выступают самопроизвольно, и влага на лице даже для вани кажется чем-то неожиданным и чужеродным. а абдрашитов будто только это и ждал, хватку тут же отпускает, расслабляет адскую удавку ласково, с приторной и остающейся осадком на роговице заботой, притягивает к себе чужое лицо осторожно, снова замедляется до космического течения времени. отодвигает мягким движением очки наверх, только для того, чтобы утереть соленую жидкость. это грубо и красиво до распылённого безумия в онемевших конечностях. касается губ в этот раз аккуратнее, как на пробу, проходится языком по ровной дорожке зубов, прилипает аки слизь к излюбленному пирсингу и давит своим непробиваемым желанием, отпускает некоторую часть возбуждения в свободный полёт, оставляя ее драгоценными кристаллами на пальцах. марголдин панически жадно втягивает воздух, готов разорваться от инертной энергии в красивом салюте радия, готов растечься по этому блядскому столу в кусочках базона хиггса, готов вывернуть рёбра наружу в красивом подобии средневековых пыток, готов на многое, но способен только обжигаться горячими слезами, оставляющими на коже чумные цыпки. ситуация — сюр, у андрея глаза горят в амбивалентном беспокойстве, у вани мурашки плавятся в краснеющем овраге последствий. грубая ткань давит теперь с напыщенной эфемерностью, распускает короткими, прозрачными вспышками-иголочками боль и светящийся краснеющий барий в виде льстивой змеи, возможно, той самой, что когда-то соблазнила еву. парень наклоняется к чужой шее в неглиже собственных желаний, компенсирует грубость в пушистом самозабвении, оставляет влажные метки, обсыпая чувственными извинениями. безмолвными, но укрывающими в утопичном океане заботы. марголдин чувствует себя лазарем: просветленным, вожделеющим и заново возрожденным. кахексичный инфантилизм выкрученный на максимум — чувствовать на себе юные подростковые поцелуи, которые вызывают внутри далеко не детские желания. абдрашитов давит острыми пальцами на соединение нижней челюсти с верхней, вызывает снисходительную плегию всех мышц разом, заставляет высунуть пересохший в слизи вульгарности язык и посмотреть из-под сложенных бровей с тривиальной покладистостью. андрей наблюдает за этим представлением с безвкусной, как поясные сумки у каждого второго, улыбкой и в абсолютной банальности отдается внутреннему фаталисту, который следует не за целью, но за желанием, за путем к его достижению. обжигает собственный язык спертым воздухом, давится им же, с тупым аргументом в голове, как в дешевом слоу-мо проходится по тактильно восприимчивой поверхности, своей конечной точкой избирая блистающую влагой штангу, которая приятно охлаждает вкусовые рецепторы. абдрашитов вульгарно звонко выдыхает, марголдин смущенно затихает. язык совсем скоро оказывается в чужом рту вновь, в этот раз бешено торопливо. поцелуй получается скрупулезно смазанным, будто оба парня под плотными цепями качественного малли. ваня, только отстранившись, спешными дрожащими движениями расстегивает оставшиеся пуговицы собственной рубашки, но почти сразу останавливается. чужие руки не дают двинуться дальше, а тактичный насмешливый миндаль в глазах вежливо обхаживает эмоции на чужом лице.       — ты же не хочешь сказать, что я тебя прямо на этом столе ебать буду? марголдин сглатывает, атмосфера ощущается подобно ментоловой сигарете, выкуренной в деспотично жестокую пургу: вставляет, но заставляет закашляться.       — в спальню тогда? абдрашитов только лениво кивает. у вани ноги с андреевыми переплетаются. хоть ваня и выше, он всё равно такое чувство будто скукоживается под поволокой в чужом взгляде. это злит, но ваня только вжимается сильнее пальцами в чужие плечи, плетётся медленно спиной в сторону спальни. сейчас разговаривать — не самое лучшее, что ваня мог бы придумать, поэтому только гальванически-приторно и мягко выдыхает, у его тела приобретённое лекало в виде чужих отпечатков ладоней, которые обжигают не меньше, чем чужой воспалённый взгляд в упор. это и обжигает и заставляет захотеть кричать, но ваня только апокалиптически дёргает ручку двери, впуская в комнату двух неудержимых, у одного из которых вместо извилин тригонометрия, а у второго сигареты после секса. в комнате душно и аморально влажно, в голове наконец-таки пустеющее ничего с височной болью и привкусом химозной клубники, которое отдаёт тянущейся липкостью в хребте. у вани путаются пальцы, ему стыдно, он не выдерживает и останавливает андрея на месте, заставляя прекратить необузданное изучение чужого тела липкими руками.       — андрей, — ваня начинает тихо. кадык делает сальто назад на все триста шестьдесят, он наклоняет голову вниз. первые три пуговицы, расстёгннутые наспех, успели почти треснуть из-за напряжения. — ты, ну... ваня останавливается на секунду, стараясь сформулировать вязкую мысль, что слюной прилипла к штанге в языке, которую андрей сегодня точно вылижет от и до, вдоль и поперёк. он дышит спокойно, зрачки расшираются из-за нехватки света в комнате, но андрей лишь продолжает стоять в ожидании и ажитации.       — ты мог бы, ну, бля, — ваня усмехается, его шейные позвонки покрываются мурашками, тухлый брейк-кор, из-за которого вянут уши, их отношения это и вправду как по чистому кафелю ходить грязными сапогами. — обращаться ко мне, ну, формально. типа как в школе, э-э... ваня после этих слов смешивается со спёртым воздухом и еле улавливаемой постыдностью после своих слов, он почти закрывает лицо руками, только ему мешает это сделать андрей, который перехватывает чужие ладони. безвкусно и ударение падает не туда, андрей лишь приближает дыхание в ванины губы, почти запуская прилипчивую пошлость в чужой очаровательный пропирсингованный рот.       — я вас понял, иван сергеевич, — на что ваня реагирует похуже, чем на пробивающие поглаживания внутренних частей бёдер; смазливый выдох граничащий со стоном, из-за чего невысказанным словом захлёбывается даже андрей. попасть на мясной крючок — задача из простых, задача из простыней, которую ваня обязан решить, но в ответе получает только колящий скрип кровати и тягучую патоку в виде головы на плечах. ваню лишь удивило одно: с какой неприятной лёгкостью согласился андрей. нет, это безусловно приятно, давит не только на его фетиши, но и на ванины, разделяют, так скажем, одну черепную коробку на двоих, смешивая в болотный коктейль две разных группы крови, скрещивая конечности, сростаясь костями. у андрея вежливый язык, пальцы-пауки и одно дикое желание в подкорке головного мозга, которое управляет извилинами аки крыса под поварским колпаком. у вани в глазах неприкрытое желание, которое андрей подхватывает сразу же. в комнате темно из-за занавешенных штор, но это не мешает сконцетрироваться только на чужих ладонях, которые окупировали тело полностью. у андрея ледяные пальцы и горячее дыхание, у вани скрипучий матрац под спиной и пару лопнувшихся капиляров в глазах. додуматься, что всё дойдёт до момента, который происходит прямо сейчас — да никогда, но руки приятно окутывали всё тело от и до, у андрея опущен взгляд вниз. это смущает, ситуация в принципе неловкая, но ваня старается удержать всё в своих руках, хоть получается совсем плохо. лёгкий джаз, андрей тянется за поцелуем, но ваня нервозно отдёргивает голову, на что андрей возмущённо дует губы. их вето — молчать, но только на данный момент, потому что в отместку за всё, видимо, андрей тянется вниз, налегая на бёдра не сколько взглядом, столько руками, которые у самого трясутся до невозможности. ваня возбуждён, андрей чувствует это через холод пальцев. сидеть между его ног казалось аксиомой ещё с самого начала, если бы кто-то поменьше выёбывался, но ебучая футболка липнет к телу неприятной массой, заставляя андрея поёжиться и агрессивно выдохнуть через нос. это всё негативно сказывается на его мозге, но не хуже, чем несуразный ванин выдох вбок, когда андрей проходится по внутренним частям бёдер. это не больше, чем завораживает, но ванины губы уже обкусаны, он всем телом уже дрожит, хоть андрей успел сделать лишь абсолютное нихуя.       — иван сергеевич, — андрей привстаёт и наклоняется низко-низко, прямо к лицу, облепляя удушливой влажностью чужие поры в виде аморального выдоха, словами шире раздвигая чужие колени. у вани вместо слов судорожные выдохи через нос, это бинаурально давит, заставляя разволноваться ещё сильнее. что он там ещё придумал? ваня чувствует лёгкое натяжение в области шеи. — иван сергеевич, можно я... он не договаривает, только мягко развязывает итак полудохлый галстук, что вился вокруг чужой шеи. наверное, андрей засматривается на неё слишком долго, ваня успевает только стыдливо прижать к себе колени. в голове лигроиновая фракция, мозг делает сальто назад, но не долетает, потому сто восемьдесят — слишком мало [да что вы?]. в руках красным пятном расплывается излюбленный ванин галстук, которому андрей уже давным-давно нашёл новое применение. он нежно обхватывает чужие руки красной тканью, на что ваня отзывается по меньшей мере нелепо: задерживает дыхание, подчиняется, не сопротивляется и разрешает. у андрея в груди начинает приятно покалывать.       — вот так, да, — абдрашитов разговаривает сам с собой, перевязывая чужие руки не слишком сильно, но и не слабо. так, несколько раз вокруг кистей, потом два раза внутрь, затянуть посильнее и можно даже на бантик, но андрей лишь тянет оставшуюся ткань ближе к изголовью кровати и перевязывает на два узла уже там. — вы умничка, иван сергеевич. а иван сергеевич лишь руки вытягивает удобнее вверх, чтобы не дай бог не вывернуть. иван сергеевич щурится невольно, чувствует дичайшее давление в районе кистей, галстук натирает, сто процентов оставит следы, но это только подчеркнёт его нежные и аккуратные руки. дыхание учащается, предплечья уже начинают немного затекать, но ваня старается привыкнуть, он же хороший мальчик, разве нет? дрожь-драже, липкая и сахарная, но руки уже ловят телевизионные помехи, из-за которых ваня выдыхает почти с остатками нотой ре восьмой октавы, он остыть не успевает, как чувствует скачущие пальцы, которые уже норовили стянуть его шмот вниз. хладнокровие андрея в этой ситуации убивало ваню: тот безоговорочно льстиво тянет почти облегающую ткань вельвета вниз под а капеллу из ваниных безудержных выдохов. андрей тянет помимо брюк ещё и время, специально замедливаясь в какие-то моменты, он лишь ногтями задевает оголённые участки нижней части тела, из-за чего ваня дёргается и трясётся весь аж до посинения почти и до привкуса металла на губах. это щекотно, но в то же время приятно, ваня подгибает пальцы ног и в момент растворяется в пустоте комнаты, во взгляде андрея, перемешанного с диким вожделением, в собственных мутных ощущениях. в голове красной строчкой крутилось на репите лишь обычное ‘пожалуйста’, которое отображалось на белке глаз угрюмой повторяющейся строчкой. у вани во взгляде кроме мольбы и летнего ощущения свободы ничего не было, у андрея же пакостно болтливые руки, которыми он лезет не туда и не в то время, коротко о влажном, рёбра вани — самое чувствительное, что только есть на его теле. андрей соприкасается, гладит будто изнутри, царапает, высчитывает, а ваня дёргается весь паралелльно своему галстуку, который с плаксивым всхлипом оттягивается вместе с кистями рук. андрей играется с ним, понимает, что тот боится щекотки, но всё равно продолжает баловаться, играючи соприкасаясь с чужими разгорячённым рёбрами. это не больше, чем завораживает, андрей тянет чужие штаны вниз уже слишком резко, на что ваня только вздыхает удивлённо, толком не следя за разматывающейся нитью последовательностью действий. да и тем более, галстук давит на кисти из-за лёгкого натяжения, что создал сам ваня, тянет руки вперёд, хочет соприкоснуться с чем-то невозможным, в данный момент это лицо андрея, пытается адекватно реагировать на ситуацию, но выходит предельно плохо. во взгляде у андрея только сочуственная похоть, она вибрационно играет сэмплы в ушах, отдаваясь тремором в руках, но это не мешает заострить внимание на теле снизу, чувствует себя патологоанатомом, оставляя на чувственных кончиках пальцев остатки биопсии ваниной кожи, это чувство зудит неприметно в самом сердце, когда ваня ощущает, когда ваня взаимодействует, когда ваня реагирует, когда он доверяет, когда отдаётся. это всё походит на вульгарный психодел-отчёт, амнистия чистейшей воды, андрей прикасается к уже оголённому снизу телу, оно реагирует моментально, словно в кислотном трипе, тело знобит, тело дёргается, ваня почти скулит, но он пытается себя сдерживать, нервозно схлапывая желваки, из-за чего хруст зубов слышится во всей комнате.       — иван сергеевич, — андрей шепчет сладострастно, заливая слова в уши словно патоку. это убивает, ведь слова контрастируют с руками, его пальцы вежливо укрывают ткань нижнего белья, ваня — способный ученик, хоть и в другом абсолютно смысле. — а где у вас... — он снова замедляется, останавливается, замолкает, но в ту же секунду резко стягивает остальной шмот, видимо, андрей настроен серьёзно, но в ответ получает лишь смущённый трепетный детский (сухой?) лепет вани. он о чём-то бормочет, тихо и осторожно, почти еле слышно. в его глазах нездоровый блеск, он играет и заключает контракт с самим дьяволом, но ваня лишь пальцами указывает налево, где, видимо, должен был находится столик или хотя бы тумбочка, но на андрея в этот момент смотрит лишь его отражение.       — там, м-м, под кроватью, — у вани в отражении подрагивают коленки, это мило, на что андрей глупо и почти пьяно улыбается. тянется вниз, наверное специально через почти всё тело вани, приближается к углу кровати и находит то, что прямо сейчас вселяло дрожь в лопатки и остервенелое и закручивающее ощущение внизу живота. интересно, а ваня заранее подготовился или у него всегда на удобный случай там стоят эти принадлежности? андрей усмехается. следующие мгновения меняются с геометрической прогрессией быстро: ване боязно уже с раздвинутыми ногами, потому что андрей медлит, ведь у него сигаретное дыхание спирает как только он начинает осознавать весь эксцесс ситуации. ваня с прикрытыми глазами перед ним всё равно, что нескончаемая пачка винстона: андрей желает его, андрей будет с ним, андрей хочет его. это неоспоримый факт, он сминает свои джинсы под себя в небольшую кучу, пододвигаясь ближе к острым коленям. у андрея в глазах шустрые черти, они играются, они танцуют в хороводе, он вылизывает ваню взглядом и не понимает с чего начать, ведь это полнейший пиздец, помноженный на бесконечность.       — иван сергеевич, а вы... — андрей садится ближе, прямо между ног, понижает свой голос до непривычного шёпота. — у вас уже было? андрей тянется лицом к нему, упираясь ладонями в ванин живот. давит, но не сильно, изучает, что руками, что глазами, считывает каждую эмоцию, ждёт нетерпиливо ответ, почти улыбается, но ваня только смазливо краснеет, поворачивает голову в сторону и нервно облизывает губы. трётся лицом о внутреннюю часть локтя, руки жужжат, руки устали, но у вани этап исходного космогинеза на лице, инь и ян, глаза бегают от внутреннего беглого страха, а отражение в них — чистейший огонь с внутривенным и узким желанием.       — ну, — у вани лёгкие кажись лопнут сейчас от стресса. — нет. андрей ухмыляется, осаждая внутреннюю ревность слоем удовлетворения. быстро облизывается и чмокает ваню в губы, отодвигается на исходное положение, а у самого взгляд разбегается в разные стороны, зацикливаясь ни на чём и на теле вани одновременно. это пугает, потому что андрей хоть и был с девушкой один раз, он всё равно знает что делать, долго не задерживаясь о мыслях, состоящие только из нижней части тела вани. трясёт головой, тянется за смазкой, испуганно оглядывая её на все триста шестьдесят.       — ты хоть знаешь, что делать? — от вани это звучит слишком остро и колко, ведь он сейчас не в том положении, чтобы подъёбывать.       — иван сергеич, обижаете, — андрей усмехается, щёлкая открывашкой, а у самого желание спрятаться появляется за постыдные знания, которые он благополучно прошерстил вдоль и поперёк в интернете. ждёт пару секунд, почти растирает пальцы, согревая.       — тогда это я должен.. — ваня останавливается на секунду, чувствуя пальцы там, где ему хотелось почувствовать их примерно всё знакомство. — блять... спрашивать у те но у вани вдруг весь словарный запас куда-то пропадает, когда андрей, слушая его бубнёж вполуха, без лишних слов толкает первый [не полностью] палец внутрь. это обжигает уши, скручивает дыхание в узел, ломает в непонятной эмоции брови, из-за чего ваня скручивается, ваня теперь претенциозный весь, даже больше. галимое ощущение несвободы давит на ушные раковины, но на языке всё ещё вертится та колкость, которую он не успел озвучить уже как минут пять назад, поэтому, не сдержав громкого выдоха, реабилитируется быстро:        — ...спрашивать у тебя, было ли у тебя, а, андрей? на что андрей только глупую лыбу давит, прикрывая лицо путанными волосами. улыбка отдаёт ване за ушами, она кусается, словно недописанное предложение ночью, но ваня не слушает, только концентрируется на беспечном, ощущая и принимая. реинкарнация от и до, ванина нирвана и нежелание что-либо делать в этот момент удушающим приёмом охватывает шею андрея, это правда оставляет след в виде стигматов в руках, у андрея стопроцентная ангедония, он наступает на те же любимые грабли в какой раз. на двух пальцах ваня начинает задыхаться. в этот момент у андрея руки и язык развязываются полностью, глаза-хамелеоны, он меняет окраску своего тела, сливаясь с ваней воедино, это пугает, но ваня начинает стесняться не там и не с тем, вынужденно охватывает зубами и так обкусанные губы, устремляя свой невинный взгляд вверх. этот жест мягким трепетом отдаёт в груди, но у андрея всё ещё векторно-вертикальные пальцы в теле вани, это тормошит нервы, энергетическим тоником разливаясь внутривенно. у вани дрожат бёдра вместе с коленями, они тянут по ощушениям в самом паху, на что андрей только хмурится грациозно, ища взглядом взгляд вани. у вани оставленные засосы на шее цветут получше, чам мак в конце мая, на что андрей только ухмыляется. его работа почти выполнена, ваня почти рас(вы)тянут до победного финиша, но это ещё не конец и не предел, до которого андрей упорно шёл и пытался принять эту ситуацию как неизбежную. у вани в глазах одна лишь мольба, губы беспечно обкусаны, и из него вышел за весь вечер только один полувздох-полустон. теперь задача андрея — услышать все ноты в его голосе, кроме тех, которые он услышал в его песне. открывать презерватив плетущемися пальцами было неожиданно терпимо, ведь перед андреем желанное тело, которое раскрепощено в данной ситуации больше, чем когда-либо. ваня тянется бёдрами ближе к андрею, как бы подначивая, но андрей тормозит, к голове прилипают беспардонные мысли, которые он всё никак не может выкинуть.       — иван сергеевич, — он приспускает, нятягивает и раскатывает в одно время со своим хриплым голосом. — как вы хотите, чтобы я сделал это? андрей хмурит брови, он возбуждён до предела, но старается не слишком сильно это показывать. ванина реакция стоила всего того, что они пережили вместе: приятное удивление и озадаченный взгляд вызывают умилительную улыбку, но андрей правда беспокоится сейчас об этом, потому что не хотел бы сейчас доставить ване хоть какой-либо дискомфорт, но в то же время у вани закусанные щёки с обеих сторон и слюна вязкой стала враз из-за шёпота андрея. прямо сейчас его никак это не колышет, делай хоть как, главное, что с тобой, здесь, в спальне и в презервативе, а не на полу и, наверное, под наркотиками вдобавок.       — ну, ты, — у вани спёртое к чертям дыхание, слова обжигают ушные раковины, альвеолы лопаются непроизвольно, заставляя почти задержать дыхание. — делай как знаешь, я скажу, если.. блять... — он затыкается, когда чувствует приближённое ощущение чего-то неизбежного. — если мне будет неприятно или типа того. андрей спорить не собирается, да и повторять ему дважды не надо. он входит предельно медленно, ощущая идеальное сжатие вокруг него, заставляющее предательски сжать чужие бёдра. ваня под ним издаёт странный звук, который мурашками отдаёт на холке, в андрее закипает не то желание остановиться, не то наоборот ускориться, но он держит себя в руках, а точнее чужие ноги, впиваясь еле отросшими ногтями в них, на что ваня томно выдыхает и, кажется, начинает пересказывать про себя все молитвы, которые он только мог знать. это тяготит разум, обливая тягучим мазутом кости. андрей хлопает себя по лбу, когда чувствует всем нутром хрип вани под собой. это останавливает на секунду, заставляя впиться руками полностью, андрей чувствует все тридцать три удовольствия, когда ваня ломает брови, когда синтетические кометы летят перед глазами. это отдаёт абсолютнейшим сонным параличом в груди, [не]приятно щемит на кромках головного мозга, у андрея томный и тяжёлый взгляд, который зацикливается на ваниных руках, на ваниных связанных руках. это заставляет глупо ухмыльнуться, ведь ваня сейчас такой... доступный. это льстит. в следующее мгновение, обозначенное только странным пыхтением со стороны вани, сердце успевает сделать кульбит, остановиться и вообще. он останавливается, кидает ещё раз свой взор на его изящные кисти, которые блеском своим тянули к себе. в какой-то момент в голове андрея возникла мысль, что стоило бы их развязать, чтобы у вани было больше свободы, и андрей не смог не поддаться. развязывает, оставаясь на своём месте, еле дотягивает, на что ваня даже внимания не обращает: он давно уже лежит в переносном отрубе, вдыхая-выдыхая в чужую шею насколько это возможно. у андрея чашка терпения размером с соусницу, он мысленно устраивает дестрой, когда ваня, ежесекундно, как только ему развязали руки, в буквальном смысле, вцепляется в чужие лопатки, прижимая андрея ближе к себе. это душит, андрей буквально ходит по лезвию ножа, но ванино горячее и влажное дыхание утыкается оголённым проводом к ключицам, заставляя задохнуться. ванино дыхание обжигает и разливается мягким гречичным мёдом по всему телу, ванины руки-ножницы проводят по спине, оставляя красные полосы в виде следов, а ногти лунные впадины. его ноги это вообще что-то с чем-то, ведь они непривычно и раскрепощёно ложатся на андрееву впалую поясницу, скрещиваясь. он дышит-то еле-еле, а он ещё пробормотать что-то хочет:       — андрей, ты можешь.. — его дыхание сбито, он открывает глаза и устремляет взгляд прямо в лицо андрея, лениво облизывая им его худющие щёки, липкие губы и подрагивающие ресницы. куда угодно, лишь бы не в глаза. — блять, ускориться. а у андрея в глазах всё мутнеет враз, когда ваня шепчет это липко, прямо в губы, не дотягиваясь до фантомного поцелуя. эта фраза выбивает весь воздух из лёгких, но андрею два раза повторять не надо. ускоряет темп, разливая тёплое ощущение в теле вани, оно отдаёт вульгарностями и телячьими нежностями, ломает хребет и потрошит костный мозг наружу, из-за чего ваня начинает дышать глубже и реже, задерживая дыхание на особо глубоких толчках. у вани в голове одно призрачное удовлетворение, заправленное лёгким слоем мёда. оно разливается по всему телу, особенно, когда андрей проводит по эрогенным зонам в какой раз. целует его влажно, а мозг вани отключается, оставляя только пыльное упоминание о себе. у андрея ритм рваный, собственно, как и возвратно-поступательные движения руки. это только усугубляет ситуацию, потому что андрей двигается резко, руки у него трясутся, как будто он специально ускоряется и замедляется из раза в раз. это давит на грудную клетку сдавленным стоном, который андрей всё никак не может услышать, но ваня только сдавливает руками свой рот, из-за чего андрей вообще теряется в ощущениях. ваня в следующее мгновение сжимает и так побитую простынь, которая, вроде, ничего плохого не сделала. он набирает в лёгкие больше воздуха, пытается взять ситуацию в свои руки, но га(о)лимый андрей с его бредовыми идеями, волшебными касаниями и ведущим взглядом, на который ваня ведомо откликается. хочется кричать, но ваня себе этого никогда не позволит, поэтому, лишь переплетя пальцы с рукой андрея, он только скрутился весь и сжался, из-за чего андрей выдыхает крупно, впиваясь ногтями в тыльную сторону ваниной ладони. а ваня что, ваня ничего, он почти молчит, скалит зубы в приятной полу-улыбке, сводя себя и андрея в могилу.       — андрей, бля, — он дышит загнанно, чувствуя приближающийся оргазменный экстаз. — я ща кончу, погоди. мда, замять эту ситуацию у них не получилось. если только простыни под растянувшимся телом, которые приятной прохладой отдавали где-то в закромках поджелудочной железы. в столовой как обычно чересчур шумно, монотонный гам давит на уши подобно гидравлическому прессу, сворачивает их сначала в трубочку, а потом вминает в мозг так, что слишком уж отчётливо начинают слышаться собственные мысли. парни лениво доедают немного засохшую сосиску в тесте, экономично разделив ее напополам и успешно сохранив при себе деньги с карманных расходов. саня по привычке делит булку так, чтобы паше досталось чуть больше, ибо ‘пашенька, ну ты худой, а я и так вымахал даже больше, чем нужно’, а брюнет только хмурил брови и делал себе возмущённый вид, хотя сам в этой ситуации оставался победителем и побеждённым одновременно. на дворе 31 мая, завтра первый экзамен, но привычного тремора в коленках, как перед публичной казнью, никто из них не ощущал, наверное, их доверительная близость так благосклонно действует на атрофированные клеточки мозга. блаженский в себе уверен полностью, пробники решает почти на сотку, а фраер уверен в том, что у них ментальная связь, и хоть какая-то часть знаний перейдёт в его наполовину пустую головушку. единственный, за кого правда стоило переживать, это андрей, но тот весь вчерашний день только и делал, что лепетал о математике или о математике, да витал в своих розовых облачках под мирный крик ‘sleeping with sirens’ в ушах. может не самый подходящий аккомпанемент для влюблённых фантазий, но парню вставляет. а у этих двоих сейчас на столе лежит сашин телефон, растянуты в разные стороны наушники и мягкая, почти убаюкивающая мелодия постпанка. певец вторит расцветающим чувствам рыжика: ‘а на кухне суп мой стынет, в голове одно..’ пусть слышно не так четко из-за криков младшеклассников на фоне, но атмосфера все равно тает в воздухе, как сахарная вата, и парни сейчас словно в плотном куполе своей не преждевременной ласки. делить музыку на двоих почти так же интимно, как держаться за руки под столом или сплетаться перегревшимися телами на подоконнике в туалете, а оттого блаженского переполняют эмоции, забивая глаза и уши громоподобными салютами. он склоняется над столом, в попытке дотянуться до чужого, не занятого гарнитурой уха, и когда это удаётся, мастичным шёпотом подпевает:       — стоят девчонки молодые, в голове одно: я тебя люблю.. фраер только смущенно улыбается, прикрывает алеющее лицо ладошкой, а у самого в голове уже расцветают пышным маком тысячи разноцветных фантазий, крутятся неозвученными мыслями на языке, которые пока хотелось оставить при себе и лелеять их в праведной тишине. саша — самый сладострастный наркотик, он залезает самостоятельно маленькой дозой под язык, вставляет так, что перед глазами маячат цветные мушки, а потом ты уже сам отказаться от такого удовольствия не можешь. поэтому, когда музыка безжалостно обрывается на мелодичной ноте, фраер крепко перехватывает чужое запястье и силком тащит довольно хмыкающее тело в излюбленный туалет на третьем этаже. у паши рот немеет от чужих невесомых поцелуев, которые расплываются по всему телу райским жаром, заставляют с каждой секундой будто заново возрождаться в совершенно новой, неизведанной ранее оболочке. они начинают целоваться сразу, как только дверь туалета, где находились раковины, закрывается за их спинами. лампочка под потолком создаёт будоражащий нервы полумрак, который проползал червячками под кожу и не собирался выбираться оттуда в ближайшее время. саша нежный до одури, с ним, словно в мягких облачках: тепло и уютно, чувствуешь себя по-странному благословенным. его поцелуи — это карамельный топпинг, они не забираются внутрь, только мягко облизывают лаской губы и возвращают снова на землю, к пронзительным сверкающим глазам. фраеру это нравится, но не вставляет, ему хочется чего-то более раскрепощенного, более вульгарного, более близкого и доверительного, ему хочется глубже, но. блаженский это самое ‘глубже’ не особо-то и любит, а поэтому они стараются найти компромисс и чередуют дни между нежностью и пошлостью, почти отмечают это в календарике на кухонной стене. сегодня день сашин, а поэтому его взгляд по-особенному тёплый, обмывает тропическими дождями, окунает с головой в собственный мирок, сотканный из тонких ниточек вселенной, дёрнешь одну и получишь все спектры доступного удовольствия. паша уступает, только улыбается смущенно, крепче притираясь руками к чужой шее. поглаживает хрупкую трахею пальцами, мысленно оценивает уровень доверия и сильнее притирается к чужим ладоням, внимательно изучающим каждый сантиметр чужого лица, хотя даже если рыжика разбудить ночью, он с большей вероятностью назовёт каждый изученный изгиб, каждую протертую пору бледной кожи, чем какую-нибудь теорему косинусов или синусов. фраер чуть ли не мурчит от обволакивающего в свои мягкие объятья удовольствия, ему так хорошо и ахуенно одновременно не было никогда. через ещё несколько неспешных секунд томных ласк, оба ментально заключают между собой, что находиться почти у самого входа — дело опасное, а поэтому саша, ненадолго отрываясь от вожделеющего тела, заскакивает в давно изученное и ставшее родным помещение, не смея прерывать тактильный контакт — держит свою любовь за запястье. паша выдыхает рвано, прячет глаза за лохматыми патлами, чувствует, как руки у рыжика холодеют нещадно, он явно нервничает, боится, что кто-то может прервать их гармонично выстроенную композицию, разрушить созданный лишь для них мирок. это заставляет легкие сжаться до размера неспелого лимона, а вместе с открытием одной из кабинок разорваться в шлейфе холодящей горло дешевой ашки. блаженский смотрит за открывшуюся дверь округлённым нечитающимся взглядом, задумчиво проходится всей пятерней по волосам, цвета мандариновой травы, всю нежность атмосферы будто сразу выкачали, долговязый парень хмурится и цокает недовольно. у фраера любопытство сразу же взрывается в глазах красивой газовой конфоркой, он мгновенно оказывается рядом с другом, помещает ладони на его плечах и заглядывает в кабинку. картина маслом, ситуация сюр: ваня, сидящий на, слава всем богам, закрытом унитазе, у него мордашка испуганного козодоя, стеснение перебегает всеми красками по вытянутому в удивлении лицу, а, нависнув над ним, стоял андрей. благо спиной, его эмоции все равно хризолитом отражались на лице напротив. у марголдина чужая рука на шее, по инерции продолжает поглаживающие движение, у абдрашитова чужое оборванное возбуждение болью отзывается  в глазах-калейдоскопах.        — здрасьте, иван сергеевич! — нелепо начинает паша, оставляя на пострадавшей макушке учителя семнадцать ломанных отверстий, мгновенно заполняющихся криозотным стыдом. андрей шумно выдыхает через нос, он сейчас типо ‘помер’.       — здрасьте, — у вани голос загорается наигранной непринужденностью, он все ещё не находит в себе силы отстраниться, только смущенно отводит пылающий взгляд в сторону. электропрохладительный кислотный тест с позором завален, — завтра экзамен, не забыли? — типо ‘жив’.       — не забыли.        — готовы?  в диалог встревает возмущённый саня, складывая на груди кобальтовые костяные руки:       — насчёт нас не знаю, а вот андрюха, видимо, готов.  абдрашитов взрывается пороховыми салютами, метает глазами праведные молнии, разворачивается на одних носочках и сбивает ударной волной ядерного гнева фраера, в первую очередь. блаженский остаётся недвижим, смотрит в ответ с таким же неприкрытым презрением и желанием отомстить за прерванное удовольствие. у обоих погасшее сияние чистого разума, и оба готовы рвать и метать. на старт. внимание. марш.        — саня, блять! — сдавленное, еле сдерживаемое рычание.        — да, абдристаев, сука, какого хуя? — рыжик нервно дергается, разметав лавовые брызги, — вы не могли хотя бы на другом этаже?        — а схуяли мы должны на другом этаже быть? — андрей не отстаёт ни на кварк от чужого возмущения, загораживает своим телом тело сжавшегося вани, устраиваясь стенкой в проходе, — тут кабинет напротив, нам удобно!  паша, все ещё держащий руки на чужих напряжённых плечах, опасливо выглядывает из-за спины, ловит своим взглядом бриллиантовые глазницы напротив и отчего-то усмехается. марголдин тоже не сдерживается, облокачивается всей спиной на бачок унитаза и задирает голову, ладонью-капканом прикрывая собственный рот, чтобы не заржать во весь голос.        — пидоры блять.. — побеждённо резюмирует саша, хмыкает так злорадно-обижено, будто надеется потоком воздуха отмести надоедливую горделивую мордашку абдрашитова. такой резкий контраст, длинной в пару минут, замораживает мозг до предельных минус двести семидесяти трёх; в один момент рыжие патлы обдают божественным тёплом, в другой — жарят апокалипсическим огнем.        — идите на хуй, сами пидоры!  под аккомпанемент эфемерных аплодисментов, дверь кабинки захлопывается, жалобно поскрипывая ранимыми саморезиками. блаженский устало вздыхает, ладонью растягивая вниз лицо, пропорционально тому, как тянется обеденная перемена.        — на четвёртый тогда?        — погнали.  все-таки андрей ошибался, это  больше, чем пиздец, помноженный на бесконечность.