Что скрывают наши души

Туман равными лоскутьями цеплялся за ветви сосен. Вершины скрыло серое марево, и, казалось, деревья обрубил безумный дровосек. В трещинах коры застыла смола; медовые подтёки сосульками спускались до корней. Накрапывал противный дождь, а где-то недовольно кричал ворон. – Пролетели по всем статьям, господа, – Лень отрывал капли и, растирая горячими пальцами, намазывал на тело. «Крем» смягчал бумажную кожу. – Заткнулся бы! И без тебя тошно, – Алчность сидел с другой стороны дерева и крутил в руках сгусток смолы с застывшей внутри пчелой. – А я что? – А что? Сам не въезжаешь? – демон жёлтого огня ударил кулаком по стволу, и сверху упали шишки, – завалил элементарное задание! Грозный и властный Грех, спец по внушению и морокам, не справился с тощей девкой! Где это видано? – Сам бы переоделся и пошёл! – вспыхнул Лень, – умник! – Я слишком узнаваем! Поклонники бы не пропустили! Там в окрестностях днюет и ночует сотня человек! Не считая дозорных Добродетелей! – Хватит врать! Ты струсил перед Истиной! Знал, что он охраняет Искушение, и не захотел получить заряд в лицо! Ты трусишь сражаться с ним! Демоны оскалились. – Задолбали вы оба, – Гордыня тёр хвою между пальцев и наслаждался ароматом, – один орёт, как потерпевший, и бьёт всё подряд. Другой ноет, как дитятко без любимой игрушки. Заткнитесь, наконец! А ещё лучше, убейте друг друга. Ответом стал звериный рёв. – Я тебя зарою, лентяй! – Сил не хватит, жадюга! В порыве безумной ярости Грехи бросали друг в друга разноцветные сгустки, молотили руками как огнемётами, плевались углями и кислотой. Орали ругательства и грозились спалить кости до кучки пепла, «тупую» черепушку стесать до шара для боулинга и устроить соревнования. Излитая злость обернулась мощным пожаром, до которого сущностям не было дела. Лес окутала завеса дыма, усилившийся дождь превратил землю в глиняный каток. Когда ожоги и грязь щедрой гирляндой разукрасили соперников, те в изнеможении рухнули по разные стороны искорёженной сосны. – Полегчало? – равнодушно спросил Гордыня, наблюдавший за борьбой с видом пожилого учителя начальных классов. – Да, – в один голос ответили друзья-противники. На ногу Лени с дерева упала объятая пламенем ветка. Растаявшая смола потекла по стволу ручейками-нитями. – Вся жизнь этого цикла спущена в вонючий унитаз. Смыта в канализацию! – сплюнул и растоптал Алчность, – поставил на кон всё и проиграл. Послушал «умный совет»! Всё, чего с трудом добивался много лет! Где справедливость? – Точно не нам рассуждать о справедливости, – устало выдохнул Лень, погрузил ладони в огонь. Природные вспышки демоны ощущали, как дуновение ветра. Тёплого и приятного, – мы далеко небезгрешные Грехи. – Сожалеешь? – Ни капли. Я знал, на что согласился. Дождь смывал грязь с соперников. Тушил пожар. В горную гряду посреди леса Скитаний ударила молния. Лиловая вспышка рассекла небо как острый нож. – Одно дело я доведу до конца. Девку надо приструнить. Я поставил метку и найду, где угодно. Хоть в другом городе, хоть в подземелье. Не знаю, что она сделала, но ступня до сих пор болит. Озеро Снов не сняло опухоль. – Ты знаешь, кто это. – И что? Мне плевать. Пока не посвящена – обычный человек, разменная монета в тёмных и светлых играх. Зато будет красивый жест на фоне провала, звонкая оплеуха. Пока Искушение в больничке очухается, меня и след простынет. – Твоё право. Гордыня смотрел в мутное небо: – Так, что? – холодные капли стекали по вискам, – разбегаемся по урочищам? Надо бы затаиться, до Высшей Точки цикла. Пока страсти не утихнут. – Валяй, слабак, – оскалился Алчность, – вали вслед за нытиком-Добродетелью. Увидишь – передай пламенный привет. В прогалинах вокруг дерева собиралась вода. – А ты? – Я встречусь с помощничком. Мы – запятнанные предатели, с ног до головы облитые помоями, а он чист, как небесный ангел. Делает вид, будто ничего не произошло. Урод! Если идти ко дну, то всем. – Я в деле, – оживился Лень, – он мне тоже должен по самые печёнки. И вообще, весь этот цирк порядком надоел. – Будет весело!

***

Ночью он практически не спал. Погружался в дрёму и снова открывал глаза в реальности. Шевелил руками, правой ногой, пробовал сесть и даже встать. Последние две цели остались недостижимыми, пока. Тело отказывалось подчиняться разуму, напоминало манекен. Тяжёлый и неподъёмный. Бесполезный. Волны памяти накатывали одна за другой, возвращая навыки и знания прошлых циклов. Впервые Валерий посвятил жизнь музыке. Какой контраст после военной карьеры в предыдущем круге (дослужился до командарма одного из Белорусских фронтов), пришедшейся на тридцатые и сороковые года двадцатого века. Все сущности так или иначе повлияли на мировые события военного времени. Под утро вокалист уснул. Очутившись в лесу Скитаний, он побежал к Восточным горам, но не преодолел половины пути. Бушевала сильнейшая гроза. Дымили рощи, словно молнии устроили пожар; ливень и ветер сбивали с ног. Падали вывернутые с корнями деревья, озеро Снов заливало берега. Подобного буйства стихии Грех не помнил за все века. Появилась нехорошая мысль, которую он решил обсудить с Истиной. Разбудили громкие голоса. Небо за окном отдавало густой синью, а в палате толпились врачи. Каждый адепт белого халата и колпака проверял, так ли был прав Пётр Петрович, окрестивший пациента «медицинским чудом». Ему светили в глаза, щупали руки и ноги, кололи иголками и стучали молотками, задавали тупые вопросы. Вслух зачитывали анализы, глядели на снимки, изумлялись и опять осматривали. Сиделку выставили за дверь. Дескать, ей не место среди «светочей науки». Прозвучало решение о переводе на восстановление к опытным специалистам в смежное отделение. Доктора свято верили, что «девочка без образования» не выходит столь важную персону. Главврач жёстко оборвал рассуждения: вовлекать в интриги других сотрудников он отказался. На радость Валерия. Единственное, начальник согласился на переезд в соседние «апартаменты», с целыми окнами и мебелью. Действо заняло пять минут. Вытолкали койку в коридор, проехали три двери и закатили в дальнюю палату. Перенос лекарств и аппаратуры продлился полчаса, поскольку в новой «обители» было пусто. Конец процесса застал Владимир. – Добрый день! – он положил на стол пакет с едой, мягкие игрушки и охапку цветов, – это подарки поклонников. У вас перестановки? – Здравствуйте! Добрый, – сиделка аккуратно подстраивала капельницу, – в целях безопасности. Там окно разбито. Осколки, да и могут снова забросить что-нибудь. – Это правильно. Одобряю. – С лекарствами я закончила. Вы ведь хотите побеседовать? Гитарист кивнул. – Если я в душ отлучусь? На полчаса или меньше? Рано утром было столпотворение светил науки, и я не успела. – Без проблем. – Спасибо! Девушка закрыла дверь с обратной стороны. Холстинин опустился на стул: – Они прячутся в лесу Скитаний. Переходят в эту грань по очереди на час-другой и торопятся обратно. Практически уверен, что затаятся на время. Ситуация сложная, – он взъерошил кудри, – там сущности вольны творить всё, что вздумается, и не боятся меня. Глупо требовать от Грехов следовать морали и держать обещания… и всё же я не понимаю, почему Мгла отпустила вожжи. В прошлый раз она хотя бы припугнула тройку, сейчас не сделала вообще ничего. Ничего! Вчера переместилась в лес и вовсе пропала. Странно это, очень странно. Чувствую, творится что-то нехорошее. – Полагаю, она ушла к Великим Отцам за советом, – прошептал вокалист, – по особенной тропе. – Скорее бы вернулась. Не то наше пристанище погрузится в хаос. Все словно с ума сошли и творят редкостную дичь. Бросаются друг на друга, как в дохристовые времена, – Владимир повёл плечами, – третью часть земель поглотили пожары. Я кое-как потушил, но сейчас в лесу беснуется гроза. Столь сильных я не помню. – Группа? Гитарист шумно выдохнул: – Гастроли и выступления отменены до конца года. Фактически, «Арии» нет. В сквере поклонники разбили палаточный городок, ждут известий о тебе. Сегодня я обрадовал толпу, вечером готовься лицезреть салют в свою честь. Официально у тебя случилась сильнейшая аллергия на лекарства. Об исчезновении Манякина, Терентьева и Дубинина мы, якобы, ничего не знаем. Они пропали, пока мы занимались тобой. Правдоподобных версий для прессы не сочинили, всё бред получался. Если закадычная тройка объявится, то пусть сами объясняют, что произошло. – Аллергия… ну-ну. – Не хотели вмешательства милиции. Допросы, слежка – легко бы спалились, сам понимаешь. Доказывай потом, что ты не индюк, – рассмеялся Владимир, – мы с Бесом решили воссоздать «Арию» из остатков групп. Стыров уходит из музыки, подальше от сущностей. Карпухин и Харьков согласились и будут на нашей студии разучивать партии. Серёга тоже пообещал наверстать три альбома. Шуняев и Шамраев несказанно обрадовались, я ведь хотел объявить о распаде. Для полноценной репетиции мы ждём только тебя, – он помедлил, – если не передумал. – Нет, – вокалист посмотрел в потолок, – в Лабиринте я узрел свою жизнь со стороны и многое переосмыслил. И… прости меня за выходку на дне рождения Дубинина. Холстинин вытаращил глаза: – Ты бы ещё сотворение мира вспомнил! Давно проехали и забыли! – Точно? – Точно! – гитарист качал головой, – всё-таки… как ты выбрался из западни? – Слышал, как Вера пела песни, и шёл на голос. В моменты уныния чувствовал, что нужен кому-то на этой стороне. А потом увидел её и всё вспо… Вокалист замер на полуслове. Грудь пронзила ледяная игла. – Что такое? – На неё кто-то напал… Защита сработала! Холстинин бросился в коридор. Куда? Направо? Налево? Ближайшая к пожарной лестнице дверь была открыта. На мраморных плитках блестели влажные следы обуви. В душевой шумела вода. Из лейки шпарила горячая струя, над потолком клубился пар. Прикрываясь полотенцем, сиделка стояла в углу и что-то беззвучно шептала. – С вами всё в порядке? Девушка молчала. Глядела в одну точку и будто не замечала гитариста. – Вера? Вы меня слышите? Владимир сжал её за плечи и пригнулся так, что глаза очутились на одном уровне. – Вы в безопасности. Вас никто не обидит. Всё хорошо. Всё хо-ро-шо. Лёгкое веяние фиолетового пламени погасило тревогу. – Одевайтесь. И вернёмся в палату. Холстинин отвернулся. Закрыл кран и внимательно осмотрел стены и слив. Да, тут был кто-то из сущностей. Душевая сохранила тепло чужого огня. Странного огня, поскольку оттенок не принадлежал никому из известных. – Пойдёмте. По этажу ходили врачи и медсёстры. Сердитая уборщица затирала следы и костерила дураков, не уважающих чужой труд. В сердцах дама шлёпнула гитариста влажной тряпкой и забубнила вслед о лёгкости современных нравов. Вышли вдвоём из женской душевой! Дураку понятно, что они делали! В палате сиделка спряталась за ширмой. – Что случилось? – спросил Владимир, – расскажите, пожалуйста. Ответом стала тишина. Участники группы взирали друг на друга и ждали, когда Вера заговорит. – Кто-то напал со спины. Я смывала шампунь с волос, как вдруг кто-то ударил по затылку и захватил шею локтем. Алая вспышка, и силуэт отлетел в сторону. Дальше – топот, шум. Помню только пальцы на лице. Тонкие, ухоженные… это был не Александр! У того руки грубые, в мозолях, – голос прерывался, – не понимаю! Кому ещё из вашей компании я перешла дорогу? Вроде бы, всё благополучно разрешилось… Так почему чувствую себя мишенью в чужих разборках? Валерий и Владимир переглянулись. – Столько времени убеждала себя, что сильная, справлюсь, вытащу вокалиста любимой группы из когтей смерти, помогу. Цели достигнуты, но легче не стало! Один оставил болючий ожог и пообещал придушить! Второй едва не воплотил угрозу, как в фильме ужасов! Я живу в мире тайн и жду подвоха со всех сторон! Должна запереться в комнате и вздрагивать от шорохов? Чем это заслужила?.. Из-за ширмы доносились всхлипы. – Приведи её ко мне. Холстинин взял девушку за плечи, усадил на койку. Волосы промочили рабочую рубашку и штаны, словно сиделка искупалась в одежде. Валерий сжал двумя руками её ладонь. Холодную и мелко дрожавшую. – Вера, – он шептал, с трудом подбирая слова, – вам ничто не угрожает. Алый свет защитит, что бы ни случилось. Да, мы не такие, как все. Особенные, с дюжиной заморочек и крайне сложными отношениями. То дружим, то ненавидим друг друга. Тешу себя надеждой, что скоро расскажу абсолютно всё. Но, пока наши войны вас не коснутся. Свет защитит, как бы далеко не ушли. Даю слово. Девушка поверила. В конце концов, вокалист заслужил это право.

***

На город опустилась ночь. – Совсем не чувствуете? Сиделка массировала левую ногу вокалиста. Растирала каждую мышцу и сухожилие, сгибала и разгибала суставы, пальцы. – Нет. – После вашего состояния – это нормально. К счастью или к сожалению, не знаю. Врачи не верили, что вы переживёте кому, думали отключать от аппаратов. История болезни, анализы и назначения растянулись на два тома. Не за горами третий и последний, надеюсь. Пора выздоравливать! Кипелов ощущал на коже ледяную броню. Ту самую, что сковала в Лабиринте около зачарованной арки. Панцирь будто перекочевал в реальный мир и не хотел отпускать, представал в виде призрачного моста между мирами. – А вы? – он прищурился, – верили? Девушка укутала ноги одеялом. – Не привыкла сдаваться. Даже в безнадёжной ситуации есть шанс на успех. Искушение вспомнил, как Свет произносила эти слова. Одним погожим утром они обсуждали развоплощение Честности и гадали, мог ли Добродетель переродиться в новом облике. Придёт в лес или спрячется от Грехов в иных гранях. – Полчаса осталось, – Вера глянула на часы, – вы ведь будете смотреть? – Наверное, – вздохнул Валерий. – Не скромничайте. Не каждый день в вашу честь салют устраивают! – Лишнее всё это, потехи ради, – отмахнулся пациент, – лучше спойте ещё раз. Очень приятно слушать. – Как я не попадаю в ноты? Понимаю это, но по-другому не выходит. – Иной раз, это не главное. Точнее, на сцене это вообще не главное. Можно идеально вытягивать ноты, чётко повторять студийную запись, но быть скучным исполнителем. Правильным, но пустым, без энергии. Спел, а поклонники не откликнулись. Зачем выходил-то? Волосами потрясти? – он скорчил шутливую гримасу. – Да есть много псевдо-поклонников, для которых главный критерий – вытянул ноту или не вытянул. Другого они не замечают и кривятся, если вместо «соль» второй октавы услышали ноту ниже. Рок-концерт – это не урок по вокалу, – вздохнула Вера, – никогда не одобряла такой подход. – Спойте любую песню, на ваше усмотрение. Пожалуйста. Сиделка теребила связанные в косу волосы. «Вспышка в темноте, яркий свет в глазах, Я ослеп на миг. Кто-то так хотел разбудить мой страх, Разбудить мой крик. Снова все мои желанья, что я сжег дотла, Оживают и зовут меня…» Прикрыв глаза, вокалист внимал робкому голосу. Кипелов буквально впитывал энергию, которую дарила девушка, и чувствовал, как восстанавливается тело. На втором куплете он подхватил мотив. «Для героев — рай, ад — для дураков», Я — такой, как есть. Осветил мне грань, где легко пропасть. Выстрел в темноте. Голоса грозы все громче, все трудней дышать… На свободу просится душа!..» – Хорошо получилось! – улыбался Валерий, – «Путь В Никуда!» – Бодрая песня. Выделяется на «Химере». Альбом получился мрачным, чересчур мистическим, но «Путь В Никуда» записан в лучших традициях группы. На улице послышался хлопок, и небо над сквером раскрасила зелёная вспышка. – Началось! Вера подкатила кровать к окну, выше подняла механизм. По знаку вокалиста открыла створку. Внизу собралась толпа. Людское море заполонило пространство от стен больницы до забора и хлынуло в парк, напомнив Валерию съёмки клипа на «Улицу Роз». Поклонники вскидывали руки и трясли плакатами «Арии». Особенно рьяные развернули многометровый баннер со словами поддержки, коллажами и шуточными посланиями. Залпы, и над крышей заискрили серебряные солнца. В дверь постучали, сиделка впустила Владимира и Сергея с очередной охапкой букетов и подарками. – Добрый вечер! – Мы чуть-чуть опоздали! Пробки на дорогах. Гитаристы остановились справа от койки. Холстинин помог Кипелову привстать и помахать собравшимся. Люди внизу громогласно заревели и захлопали; крики донеслись до последнего этажа больницы. Из-за ограды в тёмно-синие высоты взлетали ракеты и взрывались мириадами цветных огней. Глухой звук, и в небе расцвели белые одуванчики. Ветер сдул шапочки, но на бескрайней «поляне» распустились алые и фиолетовые «хризантемы». – Видишь, как тебя ждут? – ухмылялся Владимир, – слышишь? – Молодцы! – заорал Маврин, опёршись о подоконник – молодцы! Ура! – Не ожидал, – смутился вокалист, – а где… Он оглянулся в поисках сиделки. Краем глаза заметил, как та вышла в коридор, и покачал головой. Ну, ладно, не захотела участвовать в мини-празднике, но при выписке она получит добрую порцию славы. Ярчайшая вспышка озарила небо золотым дождём. Искры падали и сгорали подобно звёздам, оставляя нити дыма. – Мы вернёмся! Обязательно! Ждите новых концертов! – прокричал Холстинин. Вокалист и гитарист согласно кивнули. Людское море постепенно успокоилось. – Ну друг, это было крутое шоу! – Бес закрыл окно, – поклонники расстарались, салют переплюнул эффекты в честь дня города. – Точно! Появились кое-какие идеи для новой программы, – довольно улыбался Владимир, – поеду в студию, поколдую над задумками. Кстати, забыл сказать: твой фикус мы временно перевезли к нам. И за квартирой следим. – Спасибо. – Я – домой, ужинать, – Маврин задёрнул занавески, – отдыхай. В коридоре гитаристы попрощались с сиделкой и зашагали к лифту. Каждый думал о своём. Холстинину не терпелось записать новую мелодию, на которую вдохновили преданные поклонники. Ещё он хотел запечатлеть моменты для гастрольного тура. Отдать дань людям и привнести элемент мистики. Обыграть борьбу жизни и смерти, на примере песен и постановки показать, через что прошла группа. Мысли Сергея витали в ином пространстве. Мимолётным движением он спустил рукава пёстрой водолазки и прикрыл ожог на левом запястье. Увидел ли кто бордовую полосу? Вряд ли. Иначе бы из палаты его не выпустили. – Что с тобой? – Владимир заметил смятение. – Просто устал, – Бес подавил зевок, – весь день выслеживал Виталия. Не могу отпустить без наказания. – Понимаю. Около дверей гитаристов встретили ценители «Арии», в полный голос распевающие «Улицу Роз» и «Грязь». За оградой больницы Холстинин и Маврин попрощались и разошлись в разные стороны. Один поторопился в студию, другой направился домой по тихим улицам. Голова слегка болела от шумной толпы: не ожидал, что на запуск салюта соберётся целый полк! До начала нового дня оставался час. В квартире Бес бросил ключи и кепку на тумбочку и плюхнулся на мягкий стул. – Я знаю, что ты здесь, – он взъерошил рыжие пряди, – выходи. Из спальни появился Виталий. Не один, в компании Александра. – О, вас двое, – прищурился гитарист, – садитесь, раз не спится, – он размял пальцы, – чаю будете? Или чего покрепче налить? В холодильнике пиво и коньяк. – Уже нет, – ухмыльнулся Манякин. – Понятно, – Маврин пожал плечами, – так, чаю? – Чёрного. Крепкого. Сергей налил воду в чайник и поставил на плиту. Из шкафа достал кружки, заварку и початую банку малинового варенья. – Надеюсь, вас никто не видел, – он выразительно посмотрел в окно. Дом напротив был объят мраком, – зачем пожаловали, господа Грехи? – Разговор есть. – Какой? – указательным пальцем Сергей скользил по краю пепельницы. Пусть скажут, признают собственную тупость. – Некрасиво получилось, – басист попробовал варенье, – ты подкинул идею о рангах, мы подсуетились, исполнили. Замаскировали твой след, привлекли глупыша Алексеева в качестве отвлекающего манёвра, и что? – Что и «что»? Засвистел чайник. Маврин разлил кипяток по кружкам. – План потерпел полное фиаско. Алый соловейчик прошёл посвящение, а мы остались у разбитого корыта, как нищая старуха из сказки. – Мы. Но не ты, – вставил барабанщик. Дубинин и Манякин переглянулись: – Мы потеряли места в группе и загубили цикл, стали бомжами, по сути. А ты, наоборот, вернулся и слывёшь добрым и надёжным другом. Аж зубы от сладости сводит. Прямо как от сахара в этом варенье, – Виталий сплюнул семечки в блюдце. – Что вы хотите от меня? – Признания. – Публичного. – Ты расскажешь остальным о своей роли в делёжке рангов. – С какой стати? – гитарист приподнял бровь, – это ваши проблемы. Не мои. Сами накосячили, сами расхлёбывайте. Не смогли придушить хилую девку! – он поправил рукав. Дурачкам не обязательно знать о защите вокруг сиделки. – Как раз твои, – басист подался вперёд, – не признаешься сам, тогда твой благородный образ развеем мы. С большим-пребольшим наслаждением. Маврин рассмеялся: – У вас нет ни одного доказательства. Все следы я основательно подчистил. Ваши слова против моего не значат абсолютно ничего. Если вы посмеете заявиться в студию или больницу, то я встречу первым и собственными руками выжгу вам языки и глаза. И получу лавры героя, нашедшего опасных преступников. – Ты… Виталий в ярости бросил чашку. Сергей ловко увернулся. – Запомните, – в голосе слышался лёд, – шаг в шаг за вами следуют мои тени. Прятаться от меня – бесполезная и глупая затея. Я всегда знаю, где находятся Грехи и Добродетели. Усвоили, друзья-предатели? О шкаф разбилась банка варенья. Щупальца малиновой кляксы, украшенной осколками, медленно сползали по дверце. – Если ты такой крутой и сильный, мощный и упёртый, то почему не провернул затею сам? Зачем нас вовлёк? – волосы Манякина искрились голубым светом. – Это – моё дело. Не для посторонних. – Ты… редкостная сволочь, – Дубинин качал головой. – В тысячи раз мерзее и отвратительнее нас. – Думайте, что хотите. Я предупредил. Бес намазал масло на хлеб, положил сверху сыр и откусил бутерброд. Сказался день без завтрака и обеда. Сидевшие напротив бедолаги не были страшны. Глупые, прямолинейные, легко ведомые – насекомые, которые путаются под ногами, жужжат, но не кусают. Ударишь тапком, останется грязный след. Истина – вот равный по силе и разуму соперник. Если улучить момент, то и он падёт в театре теней. Пока с кудрявым выгоднее дружить. Искушение – крепчайший орешек. Невозможно расколоть (кувалда треснет), только подточить изнутри. Запустить в сердцевину червя и наблюдать, как тот пожирает плод кусок за куском. Заподозрит длинноволосая птичка предательство и сожжёт до кучки углей. Ранги, знания о Грехах и Добродетелях, которые открыла Свет, сотворили непоколебимую скалу. Но даже он не ведал тайн Сумеречных пещер, скрытых в сердце гор леса Скитаний. Преимущество решит исход противостояния.