Что скрывают наши души

– Ну? – Реакция слабая! – Зато есть! – Ненадолго! Готовь ещё три кубика! И ещё четыре, на всякий случай! Я связался с реанимацией, нас уже ждут! – Его надо вытащить любой ценой! – Что-то мне кажется, он этого не хочет… опять в отказ! Да что за напасть!? – Делаю массаж! Странно. Окутанный алым сиянием Валерий смотрел, как врач скорой помощи и Вера всеми силами старались вернуть жизнь в его тело. Кололи многочисленные лекарства, использовали аппаратуру. Вокалист стоял в шаге от койки и не чувствовал волнений, страха, тревог – всего, что сопровождало изо дня в день. Кипелов склонился над самим собой. Да, тот ещё красавчик: скулы заострились подобно лезвиям, под глазами пролегли фиолетовые пятна, кожа обрела цвет бумаги – лицо напоминало посмертную маску из музея об античном искусстве. Краем глаза он увидел свет. Выход из машины скорой помощи обозначала арка из белого камня, за которой трепетал облачный занавес. С иной стороны дул тёплый ветерок, заливисто пели птицы, пахло морским бризом. Украшала постройку резьба в виде плетей дикого плюща и цветов пассифлоры. Так души покидают привычный мир? Проходят под сводами и начинают новый путь. А, что, это лучшее решение. Здесь он создаёт для всех одни проблемы. Как надо было возненавидеть вокалиста, чтобы отравить перед концертом? К концу выступления Валерий сложил два и два и получил очевидный результат. Лекарство из аптеки… ну-ну. Налицо предварительный сговор. И к этим личностям он должен вернуться? Зачем издеваться над собой? Семьи нет, работы нет, доверия к людям нет, есть лишь ощущение бессилия и пустоты. С той жизнью порваны все нити. В углу автомобиля нервно ёрзал Серёга. То вставал и порывался подсобить, то садился и дёргал себя за волосы. Эх, друг единственный, спасибо за помощь. Из многих авантюр вытаскивал, поддерживал затеи и всегда сохранял бодрый настрой. Даже простил за возвращение в группу, занялся собственным творчеством. Удачи с «Мавриками»! На концерте вы выступили, как настоящий коллектив, и достойны лучшего места под музыкальным солнцем. Вера, умудрённый опытом, хрупкий ангел-хранитель, сохранивший веру в доброту и справедливость. В третий раз ты стараешься выручить из беды и не просишь ничего взамен. Обязательно встретишь человека, который увидит твой свет и превратит в жаркое пламя. Ты заслужила счастье. А ему… ему пора навстречу облакам. Помахав на прощание, Валерий шагнул на первую ступень арки. Резьба изменилась: распустился бутон пассифлоры. Внезапно серая тень сбила вокалиста с ног, туманной плетью схватила за руку и утянула за собой через лобовое стекло автомобиля. Кувырок, падение, перекат и Кипелов ударился спиной о камень. Дыхание сбилось, и участник «Арии» закашлялся. Что ещё случилось? Когда его оставят в покое? – Это ещё что такое? Коридоры из гранитных стен вели в четыре стороны. Ветер крутил песчаные вихри, а в небе масляной каплей застыло солнце. Валерий сидел на перекрёстке в потустороннем Лабиринте. Неужели так выглядел ад? – Нет, – ответила серо-стальная тень, прочитав мысли, – хуже. В одном из проходов маячило пятно, то принимая силуэт человека, то сжимаясь в шар и расцветая как луна. – Кто ты? – нахмурился вокалист. – Проводник в Лабиринте Душ. – Проводник откуда и куда? – Обратно в тело. Или в новую жизнь. – Хорошо, – последовал безразличный ответ. Валерий закинул руки за голову, подставил лицо солнцу и устроился удобнее, если так можно было сказать о граните, холодившем спину сквозь футболку. – Прошу прощения за беспокойство, но тебе надо выбрать путь. – Не хочу, – он пожал плечами. – Что значит, не хочешь? Ты должен! – Я никому ничего не должен, поэтому останусь здесь и буду отдыхать. День солнечный, погода отличная. Тень явно была сбита с толку. – Эм-м, наслышан о твоём упорстве, цветочек аленький. Но так не получится. По лабиринту бродят химеры и разрывают на части пойманные души. Если это случится, то с наступлением ночи ты станешь одним из них. Вечным охотником за призрачной плотью, голодным до чужой боли. «…но цель – твоя химера!» – пропел вокалист. – Да-да, это про них. Про чистильщиков. Вдалеке послышался вой, смешанный с хохочущим лаем шакалов. – Они чуют твой огонь и собираются в стаю, – тень указала на один из коридоров, останешься лежать, будешь растерзан. – Уговорил. Ни сна, ни отдыха измученной душе…

***

Вера сидела в сестринской и цедила кофе. Крепкий и остывший, он оставлял во рту мерзкий привкус, зато не давал уснуть. Часы показывали начало третьего, а известия из реанимационной не поступали. Довезти до больницы успели, едва живого передали в руки хирургов. Пора бы уже сообщить! Только… что? Залпом допив горькую жижу, Вера встала и принялась рьяно мять кружку. Почему так получилось? Что за хитрые змеи собрались в группе? Уж не поэтому ли Валерий ходил мрачнее тучи, когда поранил руку? Догадывался о тёмном замысле, но точно не знал, о кого исходит угроза. Вопросов накопилось в десятки раз больше ответов. Будет ли главврач сообщать в соответствующие структуры. Больно много людей, связанных с группой, мелькали в коридорах: музыканты, продюсеры, даже технический персонал. Все, кого сиделка видела на сцене после закрытия занавеса. Ожидание угнетало. Чистая кружка отправилась в тумбочку под раковиной, где медсёстры хранили посуду. Монотонно гудели лампы дневного света и нагоняли сон. Чтобы занять время, девушка расчёсывала волосы перед зеркалом. Разделила пряди на три части и принялась заплетать косу. Медленно и аккуратно, словно ткала узоры из блестящих русых нитей. Занятие отгоняло тоску и очищало разум от назойливых мыслей. Причёска была готова. Затянув ленту на конце, Вера улыбнулась отражению и прикоснулась к зеркалу. Тревога и волнение – естественные спутники подобных событий, но сдаваться на милость судьбе никто не собирался. Пойдёт до последнего, ухватится за крохотный шанс и не отпустит. Сиделка отняла руку. Отражение этого не сделало. – Чего..? Другая «Вера» пальцем выводила буквы по слою амальгамы… Хлопок двери оборвал видение. Девушка проснулась в кресле. Волосы были связаны в хвост. На столе стояла полная кружка кофе. Похоже, сиделка приготовила напиток и задремала. Никакой мистики. М-да. В сестринскую вошёл главврач. Каштанов Пётр Петрович, сутулый мужчина шестидесяти лет. Хирург по медицинскому профилю, он участвовал в самых сложных операциях, в обычное время руководил подразделениями больницы. – Туманова! Уже спишь? Сонливость исчезла в момент. – Пётр Петрович? – Принимай под опеку нового коматозника. – Вытащили. Сиделка запустила руки в волосы. Удержали. Всё остальное было поправимо. – Если можно так сказать. Три клинических! С букетом всевозможных отказов и проблем, – он сдёрнул шапочку с седых волос и засунул в карман халата. Затем увидел кружку и глотнул холодного кофе, – не думаю, что надолго. Консилиум надо собирать и думать, как поступить дальше. Сдержанный и хладнокровный начальник пережил трудный вечер. Много жестов, много мимики. Какой тут контроль над событиями? – Я сделаю всё, что смогу. – Да. Игнат сказал, что ты – поклонница группы. Завтра, то есть, уже сегодня после обеда переведём в отдельную палату, и заступай на дежурство. Всех остальных пациентов я с тебя временно снимаю. Влиятельные люди потребовали постоянного наблюдения. Кроме ночи, разумеется. – Вы будете заявлять об отравлении? – Пока не решил, – он качал головой, – больнице выставили крайне жёсткий ультиматум. Очень много всего намешано оказалось… Пётр Петрович допил кофе и шагнул к раковине. – Мазня на зеркале! Куда уборщица смотрит? Тряпкой он протёр поверхность раньше, чем Вера успела прочитать. Сердце уколола ледяная игла. Так… это был не сон? – Что там было? – Имена какие-то. Неважно, – он отмахнулся, – отдыхай, пока есть время. Мне ещё надо уладить вопросы с документами. Сиделка подбежала к зеркалу. В похожих на восьмёрки разводах читалась маленькая буква «н», у края рамы. Остальное послание случайно уничтожил главврач.

***

Холстинин пустым взглядом смотрел на больничные плакаты. Профилактика гриппа, советы по сдаче анализов, телефоны аварийных служб, схемы человеческого тела в разных плоскостях – полезная для обывателей информация и лишняя для уставшего гитариста. Через пару часов взойдёт солнце, а он даже не ложился спать. В голове бил чугунный колокол, тяжёлым звучанием разрывая сознание. Длинный день, бесконечная ночь. С успехом отыгранный концерт и роковой срыв масок в раздевалке. Чувствовал намёки, но подозревал не тех. Поразительная слепота для того, кто в прошлых циклах бесстрашно судил виновных! Размяк, что сказать. В углу на жёстких лавках дремали остатки «Маврика». Харьков, Карпухин и Стыров наотрез отказались ехать домой, пока не прояснится ситуация. Сам основатель группы нервно теребил рыжие пряди и допивал очередную кружку кофе, опершись о подоконник. Где-то по этажам ходил Шуняев, взявший на себя общение с главврачом и журналистами. Пресса проведала о несчастном случае (так настояли спонсоры) и жаждала разъяснений. Как и дежурившие у входа поклонники, из-за которых была вызвана усиленная охрана. По коридору шагала Маргарита. Владимир помахал поэтессе. – Доброй ночи. – Она недобрая. Вообще. – Тебе лучше знать, – пожала плечами Пушкина, – едва прорвалась к вам. На газоне и ступеньках ваши фанаты дежурят. Увидели меня и давай расспрашивать, за плечи дёргать. Будто я что-то знаю. – Видел, когда курить выходил. Посмотрел на толпу и к служебному пошёл. – Так что именно произошло? Раздался мелодичный звон. Холстинин посмотрел за спину Пушкиной. Из лифта вышел главврач, с которым они беседовали несколько часов назад. В халате, шапочке и перчатках. На левом ухе висела маска. Музыканты зашевелились. Маврин разбудил коллег, и те торопливо вскочили с мест, выстроились полукругом около Петра Петровича. – Живой, – Каштанов увидел улыбки, – но не обольщайтесь. Боюсь, это ненадолго. «Маврики» переглянулись. Чувствовали вину. – Можно пройти к нему? – вежливо улыбнулся один из основателей «Арии», – пожалуйста. – По правилам это невозможно. – Мы просто посмотрим, – низким голосом произнесла поэтесса, – издали. Холстинин поморщился. Всякий раз, когда она использовала чёрный огонь, гитарист чувствовал отдачу. Его словно обливали холодной водой и выталкивали на ветер. – Максимум, троим, – покорно ответил главврач, – в халатах и масках. Владимир, Маргарита и Сергей переоделись в больничную одежду и проследовали в дальний конец первого этажа. – Десять минут. Не дольше, – он толкнул створку. Монотонно пищали приборы, пахло лекарствами. В лице не было ни кровинки, и вокалист напоминал мраморное изваяние, высеченное обезумевшим от боли скульптором. Тело опутывали трубки всевозможных размеров; обрыв одной-единственной грозил фатальными последствиями. – Нет. Я бессильна. – По-почему? – одновременно спросили Владимир и Сергей. Вердикт поэтессы прозвучал как приговор. Как же так? Она всемогущая! По крайней мере, Добродетели свято верили в её силы. Пушкина опустила руку. – Огонь практически погас. Вижу слабые-слабые язычки. Попытаюсь подпитать и развею окончательно. Телом он лежит здесь, душа бродит по Лабиринту. Все нити порваны. Ушло всё, что его удерживало, – она прикоснулась к подбородку, – у сестры особая связь с Искушением, но Свет до сих пор не найдена. – И… что делать? – Ничего. Три дня и он пройдёт сквозь арку. Если на химер не наткнётся. – Я не хочу в это верить, – Бес тряхнул головой, и с волос слетела шапочка. – А я не хочу давать ложных надежд, – жёстко произнесла Маргарита, – сам он дорогу из казематов не найдёт, смиритесь. Лучше думайте о другом. Алчность и компания будут неподалёку от больницы. Им надо дождаться момента окончательного разделения и перехватить алую искру. Иначе, ранги сгорят, и вся затея накроется медным тазом. – Значит, они будут караулить около территории. Найдут скрытые углы, – Маврин заправлял пряди под полиэтилен. – Или подкупят охрану, проникнут под видом врачей, – поддержал Холстинин. – Вы оба правы. – Значит, примем обратные меры. Открылась дверь. – Время, – хмуро произнёс Пётр Петрович. – Спасибо, что разрешили, – улыбнулась Пушкина. – Внизу толпа собралась. Останавливают каждого врача, пытают насчёт вашего друга. Убедительно прошу: решите вопрос. На ступенях перед входом в больницу яблоку негде было упасть. Одни сидели на газонах, другие расположились на лавках, перетащенных из сквера через дорогу. Особенно терпеливые стояли группами и пересказывали выступление. С горькой иронией Владимир подумал, что сюда перекочевала половина концертного зала. Истинная сила популярности! Рассвет скоро, а люди не спали, ждали новостей. Завидев поэтессу и гитаристов, поклонники всполошились. Холстинин озвучил официальную версию: острая аллергическая реакция на лекарства от гриппа в силу индивидуальных особенностей организма. Так договорились Грехи и Добродетели, причастные к отравлению. Скрепя сердце, Истина назвал то, что было далеко от истины. На вопросы о здоровье вокалиста ответил прямо: врачи дали неблагоприятный прогноз. Ещё с час музыканты слушали слова поддержки, сожаления о сорванном туре и заверения о денежной помощи, если такая понадобится. Многие поинтересовались, куда пропали остальные участники группы, но тут основатель пожал плечами. Не было времени отыскать коллег. Светало. Холстинин смутно помнил, как добрался до студии. По пути купил в круглосуточном ларьке спиртного, газировку и банку солений на закуску. Плюхнувшись в кресло около аквариума, Владимир запустил руки в волосы и шумно вздохнул. Чудовищные превратности судьбы! Вчера «Ария» отыграла блестящий концерт, сегодня распалась как карточный домик. Дунул ветер, и бумажные картинки разлетелись по разным мирам. Какие гастроли? Какое продвижение альбома? Некому петь, некому играть. Финита ля трагедия. – Доброе утро, – Шуняев прислонился к двери, – я сообщил журналистам нашу официальную версию. Как представить бегство Дуба, Мани и Тери пока размышляем. – О! Гнев пожаловал! – гитарист щедро отхлебнул с горла бутылки, – будешь? Стаканы в подсобке часа дожидаются. – Не называй меня так, – спонсор презрительно сжал губы. – Какая разница? Стесняешься сущности? Зря! – И всё же, – он косо поглядел на открытую банку с огурцами, – завтра мы созвонимся с концертными площадками и отменим выступления. Пока хочу знать: как поступишь с группой? Надо устраивать прослушивания… – Нет! Как… он уйдёт, – слова дались тяжело, – объявлю о распаде «Арии». Нас больше не существует. – Ты всерьёз готов так поступить? Отказаться от денег и популярности? – Да, – последовал очередной глоток, – скажи Зависти, что наше сотрудничество скоро прекратится. Как единственный оставшийся правообладатель я закрою лавочку и уеду куда-нибудь в глухомань. В леса Сибири! Или на Камчатку на вулканы! Или на Чукотку к чукчам в чум! Подальше от кошмарного предательства и лжи. Не хочу видеть Грехов или Добродетелей. Ни-ког-да! Хрен редьки не слаще! Все мы стали мерзкими существами! И послать нас надо куда подальше! – Поговорим, когда протрезвеешь, – скупо бросил Шуняев. – Я. Всё. Решил, – гитарист хрустнул огурцом, – с такими друзьями враги не нужны. Чего им стоит подкараулить меня в тёмном переулке и тоже отправить в Лабиринт? – Всё равно поговорим. – Как хочешь. Холстинин осушил бутылку и отбросил к двери. Та укатилась в коридор. Когда-нибудь всему суждено закончиться. Волей судьбы даже опытный обвинитель выносит ошибочный приговор.