Ангельские силки

Набу далека от Корусканта во многих отношениях. Здесь вы не оглохнете от визга неугомонных спидеров и автоматизированных экипажей, вам не набьет морду какой-нибудь обдолбанный кореллианин в сумраке нижних уровней, зажатых громоздкими небоскребами. Небеса на этой планете чистые и просторные: в светлое время суток солнце не заслонят тучи остроносых флаеров и звездолетов, а по ночам уютный и робкий блеск звезд не будет изнасилован резким светом маяков посадочных платформ. Самое главное — в разрастающейся вдоль и поперек столице Республики практически не было места природным объектам, даже пригодная для дыхания атмосфера здесь поддерживалась искусственно. Босые ступни Энакина окунулись в мягкую траву Озерного Края. После жарких и угрюмых степей Ансиона местная буйная зеленая растительность так и манила растянуться на спине и просто глядеть на бескрайнее небо. Ноздрей Скайуокера коснулся нежный запах только что раскрывшихся цветов; широко распахнутыми глазами он обвел корону величественных водопадов. Влага висела в воздухе, такая густая, что, казалось, к ней можно прикоснуться. Столько воды — столько и сразу — он, дитя жестоких пустынь Татуина, не видел никогда в жизни. Энакин признал — сенатор был прав, когда называл это место одним из самых безопасных на планете. Об этой тайной долине знали только самые приближенные к экс-королю люди, в ней отсутствовали крупные хищники, ядовитые насекомые, а растения не пытались впиться колючками в плоть, дабы насытиться кровью. Здесь можно было по-настоящему расслабиться, даже несмотря на то, что он на задании. Судьба оказалась благосклонна к уставшему от постоянных наставлений падавану, и Совет Двенадцати распорядился разделить их с Квай-Гоном, отправив джедая искать заказчика покушения на сенатора Набу, а его ученика — сопровождать и охранять Кеноби. Скайуокер сладко потянулся. Он и Оби-Ван проведут время вместе, совсем как нормальные жители Республики, у которых есть зарплата, отпуска, возможность путешествовать. Активируя световой меч, юноша так размечтался, что почти поверил в свою свободу. Для любого из падаванов, равно как и для джедаев, отдых с родными и близкими был непозволительной роскошью. «Просто Йода боится», — ошеломляющая, почти кощунственная мысль вспыхнула в его мозгу. Быстрая, как луч бластера, она погасла, стоило ему поскользнуться на замшелом камне и услышать музыкальный смех Оби-Вана. Энакин мгновенно позабыл про страхи Йоды, смущенно массируя подвернувшуюся ступню. Никаких серьезных повреждений. Он вскочил обратно, демонстративно и исступленно тренируясь в невесомых брызгах далекого водопада. Солнце играло в них, окутывая его тело радугой, выгодно подчеркивая бронзовый блеск чуть влажных волос и изгибы молодого сильного тела — Энакин был в одних штанах. Наталкиваясь на водяную взвесь, световое оружие напряженно гудело и шипело, распространяя вокруг себя горячий пар. Его рвение дало плоды: неприступный сенатор следил за изощренными, невыполнимыми для многих падаванов трюками смешливыми серыми глазами. Скайуокеру до боли хотелось, чтобы он отпускал какие-нибудь язвительные реплики по поводу его техники. После того злосчастного поцелуя на террасе от его молчания то и дело что-то горячо сжималось под ребрами. Уж лучше колкости, чем эта ужасная отстраненность. Рисуясь, Энакин начертил ярко-голубым светом сложную восьмерку и с размаху отрубил голову уродливой каменной статуе, попавшейся под руку. — Чем тебе не угодила статуя моей покойной матушки, Энакин? «По крайней мере, это сработало». Скайуокер отключил меч, виновато понурив голову: — Простите, сенатор. Я думал, это какой-то кошмарный идол древних туземцев. Глаза Оби-Вана прищурились еще больше, но в них не было злости. Напротив, Кеноби, кажется, развеселился: — Понимаю, это произведение мало похоже на образчик современного искусства. Но что было взять с моего отца. До того, как стать политиком, он пытался пробиться в Гильдию Каменщиков Корусканта и, как видишь, безуспешно. Сосредоточенно пыхтя, Энакин несколько раз попытался приделать голову обратно, но та всякий раз предательски скатывалась, прежде чем больно упасть ему на ногу и расколоться. Оби-Ван расхохотался, чисто и звонко. Краснея и бледнея, Скайуокер спросил: — Как вы можете смеяться в такой момент… ведь я, по сути, надругался над памятью вашей матери. Моя матушка… Я отдал бы весь песок Татуина, чтобы встретить ее хоть разок, живую и здоровую. — Кому нужен твой песок, — фыркнул Оби-Ван, срывая какую-то травинку и пожевывая, — К тому же, строго говоря, она не моя мать, а просто очередная жена отца. Моя настоящая мама давным-давно померла. Энакин опустил меч в кобуру, не зная, что сказать. И все же выдавил короткое: — Сожалею. — Ничего. Я нашел в себе силы ее отпустить, — Оби-Ван похлопал ладонью по богато расшитому ковру рядом с собой, — Садись, поешь. Должно быть, ты здорово проголодался. Скайуокер слабо улыбнулся и присоединился к завтракающему сенатору. Солнце поднималось все выше, а дымка постепенно рассеивалась, открывая высокие скалы, от вида которых всякий раз захватывало дух, как в первый. — Я помню кое-что о ней, — внезапно заговорил Оби-Ван, надкусывая деб-деб, — Было начало лета, мама не пускала меня купаться в холодную воду. И тогда я голыми руками выкопал себе свой собственный водоем, — Кеноби показал на темный, но чистый песок у озера, — В нем вода оказалась гораздо теплее. Помню, как она смеялась и говорила, что с моей целеустремленностью я стану королем. Энакин хмыкнул, тоже кусая какой-то фрукт и обдавая свои лицо и шею липким прозрачным соком. Оби-Ван закатил глаза, протягивая ему салфетку: — Умеешь же ты портить мелодраматические моменты. Скайуокер не почувствовал себя уязвленным, вытираясь и беззаботно хихикая. Паутина Силы дремала; туман над ними совершенно рассеялся, а солнышко стало припекать, подсушивая влажные штаны падавана и, к величайшему сожалению последнего, капли росы на пушистых ресницах и бороде Оби-Вана. Без своего королевского макияжа он был прекрасен, так же прекрасен, как десять лет назад, когда король Набу, под видом слуги сопровождающий Квай-Гона Джинна, впервые пересек порог дома Шми Скайуокер. «Хотя,» — подумал парень, загадочно ухмыляясь, — «Я был бы совсем не прочь слизать немного помады и белил с его лица». Оби-Ван задумчиво смотрел на воду, расправляя складки вручную расшитых бисером одежд. А Энакин, увлекшись, ярко представлял себе, как строгие краски не выдерживают борьбу со здешней влажностью и текут на красивую шею белыми и черными потоками… и как он эти самые струйки целует. — У тебя опять это кошмарное выражение лица, — заметил мимолетно Оби-Ван, глядя при этом в совершенно противоположную сторону, — Мне начинает казаться, что о моей безопасности ты думаешь в последнюю очередь. — Это не так, Ваше Превосходительство… — начал Энакин, но, заметив взор Кеноби, вздохнул и отбросил шкурку фрукта в сторону, — Ну у вас и чутье. Может вы, как граф Дуку, были раньше джедаем? Кеноби хмыкнул, но не ответил. Стеклянные бусины и гальванизированные перья, искусно вплетенные в русые пряди, колыхались и тонко позванивали под теплым, влажным ветром. Скайуокер вновь поймал себя на том, что впивается взглядом в сенатора. «Энакин, ты опять теряешь контроль над собой», — укоризненно сказал бы учитель Квай-Гон, но наплевать. Его здесь нет, как и правил Ордена. Скайуокер поднес руку к волосам сенатора, намереваясь потрогать их, но Оби-Ван стремительно поднялся, подбирая все свои юбки: — Солнце через пару стандартных часов будет в зените. Я хотел бы сплавать до того острова до полудня, пока еще достаточно прохладно. Оби-Ван указал на малюсенький пятачок зелени, расположенный едва ли не у подножий ревущих водопадов. Затем на маленькую деревянную лодочку с веслами. Ни следа высоких технологий. Один неверный гребок, и она вместе с пассажирами расколошматится о камни. — Еще мальчишкой хотел там побывать, но духу не хватало, боялся, что утянет под воду. Но ты-то справишься с этой миссией, мой храбрый джедай? — Падаван, — поправил обескураженный Скайуокер, собирая продукты обратно в корзину. Кеноби, поглядывая на него сверху вниз, неопределенно улыбался своим мыслям. Энакину казалось, что с ним играют в какую-то игру, правил которой он не знает. Ох уж эти политики. *** Принудительно оторванный от работы, Оби-Ван в основном занимался тем, что часами лежал на траве, наблюдая за птицами, покачивающимися кронами деревьев, или подремывая. Он часто спал днем, будто по ночам ему не давали этого делать неведомые демоны. То же произошло и сейчас: заставив Скайуокера набить лодку подушками, сенатор расположился под сенью старого древа с голубоватой корой. При этом громоподобный рев водопада не мешал ему сопеть в обе дырочки. Энакин, несмотря на весь свой трепет, раздражение и нетерпение, тихо сторожил его покой. Поначалу юноша вздрагивал от каждого движения листвы и вопля незнакомых животных, но непохоже было, чтобы корабли Торговой Федерации собирались упасть им на головы, а на этом крошечном островке могли поселиться сколько-нибудь опасные твари. В конце-концов, он сел под дерево, усыпанное пахучими белыми цветами, и со скуки принялся разглядывать радужно переливающихся рыбок. При этом чутье его бодрствовало, сосредоточившись вокруг окутанного дремой тела. Скайуокер не смел смотреть на сенатора — Оби-Ван ясно дал понять, что «от его странных взглядов ему снятся кошмары». Но Кеноби не мог знать, что падаван мысленно прощупывает его дыхание и сердцебиение, легко касается нитей Силы, тянущихся по нервам и жилам. «Интересно, что за сны ему снятся». Нередко по ночам, когда сам Энакин не мог заснуть и тревожно стоял на часах у покоев сенатора, он ощущал неясное, бесформенное беспокойство с другой стороны двери, сопровождающееся шорохом простыней и брожением по комнате. Кеноби объяснял это тем, что волнуется за судьбу закона о Республиканской Армии, но почему-то Скайуокеру казалось, что это только часть правды. И Оби-Ван всегда задавал встречный вопрос — мол, чего сам не спишь, на что получал логичный и закономерный ответ — падаванам не нужно много сна, и он просто выполняет свою работу по обеспечению безопасности сенатора Набу. Что, разумеется, также было полуправдой. Оби-Ван застонал, вырвав своего сторожа из размышлений. Глазные яблоки быстро-быстро забегали под веками, ухоженные пальцы сжались в кулаки. Весьма скромные объемы вежливости и тактичности Скайуокера скрипели и ломались под критическим весом любопытства. «Ты должен сдерживать свое любопытство, падаван,» — суровым голосом проронил воображаемый Квай-Гон, но Энакин развеял его одним мысленным щелчком. И вкрадчивой тенью подобрался к спящему Оби-Вану. Взаимодействие с разумом любого живого существа было неотъемлемой частью лекарского таланта Баррисс Оффи, падавана Луминары Ундули. Энакин пожалел, что за все время миссии на Ансионе не поинтересовался у девушки, как именно она входит в состояние слияния с чужой болью. Во время обучения в Храме Скайуокеру никогда не удавалось достаточно хорошо прочувствовать пациента, чтобы наступило исцеление. Йода монотонно твердил, что ему недостает эмпатии, но увы, его слова не поспособствовали ее росту. Понимая, что без физического контакта его хилые лекарские способности стремятся к нулю, Энакин осторожно возложил ладонь на прохладный лоб сенатора. Образы… даже образами это назвать сложно, словно присутствие где-то… и боль, горькая, глубинная. Это все, что он успел ощутить. Пробуждение и нагоняющее его возмущение обжигающими волнами окатили сознание Скайуокера, заставляя отпрянуть, отвести смиренно взор. — Что это ты делаешь? — прошипел мужчина, с силой хватая падавана за руку. — Простите, сенатор, мне показалось, что у вас на голове кто-то сидит. — Показалось, значит. А мне не показалось. Ты копошился в моем мозгу, точно грязный йава. — Я хотел… я всего лишь хотел утолить вашу боль, господин, — запинаясь, промолвил Энакин. Попробовав поднять глаза, он ощутил, как сердце съеживается от холодной решимости на лице Оби-Вана: — Мы отправляемся назад в резиденцию. Немедленно. — Да, сенатор Кеноби, — с несчастным видом кивнул Энакин.