Черно-серый

       Проблема прошлых дней исчерпала себя в полной мере — наконец не нужно было подниматься с восходом солнца! Нил очень ценил сон, как мы поняли из предыдущих событий, поскольку он был как хрусталь в руках. Посему же молчаливо был благодарен Гале за то, что не будила, за Семой сама следила. Так, пол дня провалявшись, он проснулся. Однако, еще долго нежился в постели совсем не желая подниматься, дальше жить эту жизнь. Спать вечно было бы прекрасно. И ужин, и обед, давно были им пропущены. Наконец, когда койку давить надоело, он встал, да пошел к Галине — надо поблагодарить за все, к Семе — проверить как он.        Застал Нил подругу в зале, аки ночную сову, буквально в темноте — шторы закрыты, но свет сквозь них все же просачивается. Она допивала вчерашнее, докуривала остатки сигарет, что, надо сказать, ей было несколько несвойственно. Молча он поглядел на это, потянулся, заходя внутрь. Явно что-то случилось… С таковыми вопросами не влетают с порога, нужно хоть слово подобрать. Вся разбитая, какая-то подавленная…        Без резких движений, опустился он на стул, внимательно ее разглядывая. Чудилось, словно осознание все еще не пришло к нему после пробуждения. Изумительно странное поведение. — Что стряслось? — скрывать волнение он не был намерен.        Отрывисто, необычно чудным образом, вздохнув, Галя собиралась с мыслями. Совершила пару попыток приоткрыть рот, сказать что-то, но это оказалось не слишком просто. Собакин терпеливо ждал, чтоб узнать в чем дело, девушку не торопил. Хотя оба и ощущали некий дискомфорт, но показывать то не спешили. — Все хорошо, — пожала плечами, пар из легких не выпуская, от чего голос казался на пол тона ниже. — Я просто раздумываю… О будущем, — потянула, а затем, с некоторым тремором, взяла со стола еще один окурок. — Коля от престола отрекся, теперь нужно бдеть обо всем…        И Нила, конечно, эта информация поразила. В первую очередь он не поверил в это, но было заметно, как важно ошарашен. Все свои, более ли менее осознанные дни, он провел под его покровительством, посему даже не представлял, что дальше будет. Вместе с тем, ползли мысли, мол, когда ему было примерно как Семе — правил еще Александр II, но была ли большая разница? Мало чего помнит, но, кажется, нет. Случай с отречением Николая, конечно, совсем иной, но и Собакину было мало понятно различие. Хочется верить лишь в то, что пророчества Агаты Михайловны станут пустыми словами, или, по крайне мере, его не коснутся. Долго слушал, что революция неминуема, но спустя несколько лет перестал таковое внимать, пропускал мимо ушей. Правда, непонятным оставалось и то, зачем по Николюшке грустить? — Может, все обдумает и вернется? — ведь он же не умер, верно? Глупо было такие предположения выдвигать, но сам Нил так не думал. — Да и вовсе, зачем с этого убиваться? Не волнуйся.        Вторая волна негатива накрыла Галю. Чуть наклонив голову, рассмотрела собеседователя, да подумала, насколько тот наивен, как дитя. Ей всегда казалось, что люди из знати, вроде него, вполне образованы, разговаривают на нескольких языках, и даже после окончания обучения, развиваются. Того же, о приятеле своем, она бы никогда не подумала, коли сама бы о его прошлом не знала. В этом, думается, не много справедливости. Тем не менее, его взглядов она, нужно сказать, не то чтобы не понимала, не видела вовсе. Видно, эта пара лет в монастыре прошла даром для его государственно-правового осознания мира. Ну, не каждый рождается с манифестом в руках и сердце. — Как раньше уже не будет. Никогда. Настанет геенна огненная! — четко заявила, от чего на нервах рука с сигаретой дернулась — пепел полетел на пол. Заметил эту деталь и Нил. Видно, он был слишком приземленный, поскольку судьба ковра волновала куда больше, чем своего народа. — Хочешь почитать новости? — она прекрасно понимала, что совсем не в состоянии снова поднимать эту тему, а уж самостоятельно прояснять как-то настроения нет. — Честно, — несколько истерически, все глядя на пепел, вступил. — Совсем нет. — Монархическая Россия больше не существует, а у власти временное правительство, — кратко ввела в курс дела. — И что это значит? — Значит, новый строй будет, новые правила, законы, и отношение к людям.        Дальше Нил ничего не сказал, хотя вопросов было крайне много. Проблема была в том, что показывать свою серость и дурость пред человеком младше себя, ему совершенно не желалось. Будь что будет. Однако, словно гниль душу проела — новое, воспринимается как плохое. Откуда ж ему знать? Война, цены запредельные, что никакая деньга не покроет расходы, посему же эта политическая неопределенность наталкивает на мысли о том, что дальше только дышать по команде.        Приятный запах вина так и манил продолжить пить, а уж, тем более, вид Гали за его употреблением. Тем не менее, он знал, что если она пьет, то за Семой следить не будет. Не оставить ж его без внимания, пока те поминают минувшие годы, окунаясь в полемику? Почти полное отсутствие свободы выбора очень расстраивало, но сын в этом не виноват. Он, в общем-то, ни в чем не виноват, хоть всем понятно, что без него жилось бы легче. Не стал бы способствовать Собакин на отказ от младшего, в попытке найти ему лучшей жизни — жалко, да и привязался как-то. Маша явно была очень скудоумной… Либо, больно доброй, может, одинокой. Интересно, как часто мальчик вспоминает о матери? — Мне страшно, — очень скромно, словно не желая быть услышанной, добавила Галя. Нил сбился со своей мысли. — Если говорить начистоту, понятия не имею куда себя пристроить, дабы хоть каплю отойти. — Прими это, — как мы помним, избегал запаха табака в квартире, но после Гали теперь уж нечего терять. Сам бы потянулся к папироске, но с некоторым стыдом — лишь бы Сема не зашел! Но, в карманах их не оказалось, а остатки, как знакомка, докуривать желания нет. — Я снова хочу домой.        Приподнял Нил левое плечо, да покачал головой. — Не заставляю тебя здесь гостить, — холодно ответил. Снова повисло молчание. Прекрасно понимая, что в городе, который находится вполне себе близко к столице, находиться опасно — чувства Галины можно понять. Но! Если уж проблемы там, так они и всей страны касаются… Если, конечно, раздробленное и невесть кому переданное государство можно таковым назвать. Пока на всех одна судьба. Как бы не случилось, неприятно и обидно уже сейчас — кому такое понравится? Галя то спешит на помощь, то сразу же хочет от нее отказаться, словно переезды из точки в точку забавляют. — Извини, я не подумал, что ты, верно, не ко мне приехала. — К Семке, — ей внезапно вспомнилась Маша, их приятные минуты вместе и чувство ответственности за их, пусть внезапно угаснувшую, дружбу. — И к тебе, конечно. Но, видишь, не многим помогу, раз таковое происходит. Сейчас я не могу за себя ответственность взять, уж еще за кого — точно! По крайней мере, дома мне спокойнее. — Хрен редки не слаще, — а ему вспомнилась довольно тяжелая пословица. — Но поступай как хочешь, учить и лечить тебя не буду.        Постарался он виду, что неприятно совсем таковое отношение, не подавать, да это дураку понятно. — Я бы хотела, чтоб вы меня сопроводили. Так, верно, будет лучше для всех, — решила Галя. — Да и на природе Семочке бы неплохо побывать, случится с ним чего тут если не от погромов, так от болезней. А он ведь, твой единочадый! Пора бы задуматься.        Еще раз пожал Нил плечами, даже с неким недоверием. С чего бы такие выводы? От чего ни с кем не посоветовалась? У него работа, на которой почти без отдыха батрачит, без которой семья совсем обнищает. Там, в полупустых Городках, ловить совсем нечего — они не дезертиры и не враги народа, чтоб прятаться. То ли дело, заграница… Имел бы денег — без раздумий покинул империю. Не было ни чувства патриотизма, ни желания служить, ни выживать. Мысль, кою так нескромно высказал два года назад, незадолго до знакомства с Шофранкой, продолжал носить в сердце. Печально даже получается — тогда они думали все это ненадолго. Сейчас граждане приучили себя жить совсем иначе, почти позабыли прежние заботы.        Когда всюду проблемы, искать себе еще и душевные, через прощание с близким человеком — плохая затея. Призадумался Собакин над предложением, но выбор делать еще не спешил. С иной стороны, нет ничего плохого в том, чтоб отвлечься, отдохнуть каплю от жизни навозного жука. Но эти перемещения… Обычная апатия, страх оказаться ненароком в плохой точке, и обычное отсутствие представления об иной жизни. — Я попробую отказаться от выступлений на пару дней, — легко кивнул, чем раззадорил девушку. Она улыбнулась, словно и не печалилась минутами ранее. Да, у нее явно был талант транслировать те чувства, которые не испытывает. Это, верно, с иронией можно назвать профессиональным излишком. Но и, как некогда потребитель в этой печальной схеме, Нил дал себя обмануть — повелся. От того все больше хотелось выполнить ее прихоти — только бы не печалилась.        Для Галины же реакция Нила была поразительна. Не зазорно ли, когда у него под носом история творится, оставаться столь безразличным? Надо иметь стальные нервы, либо не иметь их вообще. Народ собирается вместе, делится на огромные группы, а ему хоть бы что — куда занесут, пусть там и будет. Вероятно, Собакину, где-то в глубине было не только страшно, жаль прощаться с существующим режимом. Конечно, во многом он плох, иначе бы восстаний по всей стране не происходило, но, какое ему дело? Ни жалости, ни, тем более, желания бороться за свои права. Даже тогда, когда сам сместился, даже слетел, на пару ступеней с существующей иерархии, вниз, особо того не понял. Старался вести тот же образ жизни что и прежде, пусть получалось это лишь в фантазиях.        Там же, в мире грез, оставались размышления о том, родственники, все же, найдут способ связаться. Часто-часто это в голове прокручивал. Уж очень Нил тосковал по ним, даже представлял, как те примут сына. Наверное, они будут очень счастливы… Особенно мама! Уму учила, пред отъездом, мол, довольно шашни крутить, и это произошло. Не должно ли сердце трепетать от таковых итогов? Хотя он никогда не был с ней близок (пусть считала матушка иначе), несколько жалел о том. Считал себя виноватым, что в детстве любви, как взрослые объясняли, не заслужил. Это, конечно, повлияло на их взаимоотношения в будущем. Однако, он вспоминал, матери слова: «если мы тебе мылить шею не станем — так никто жизни и не научит.» Почему-то был за это благодарен, и абсолютно точно считал, что вырос достойным человеком.        Глядя на то, как подрастает Сема, отец его все сильнее хотел познакомить с родителями. Но, все же, с осторожностью — показать, и снова спрятать. Скажем, похвастаться. Надо, во всяком случае, полагать, что это были изветливые надежды и мечты. Родители Нила опустили руки еще три года назад, решив предоставить его самому себе. Он позорил их на протяжении многих лет, посему подумали — остается только откреститься ото всех кутежей и уйти от него. Если они живы и здоровы — маловероятно, что всем треплются о судьбе единственного потомка. Для них, в сердцах, он мертв. Как иначе объяснить отсутствие хоть кой какого волнения?        Правда, сам сын и этого не понимал. Нет возможности связаться — повторял себе. Неясно, почему-то, ему было, что стал ненужным. Все указывало на то, и всем, кроме него, было это чеканно ясно.        Уже сидя у входа в дом Гали, с усмешкой Собакин вспоминал, как там же узнал о существовании Семочки. И в каком виде! И в каком положении! И в каком состоянии! Правильный ли выбор сделал — уже поздно думать. Теперь он просто обязан стать хорошим родителем. Может, он просто привык быть в окружении множества, может, боялся возвращения во времена подобные монастырю, а может, просто сторонился одиночества. В будущем хотел видеть рядом еще одного ребенка, только теперь от любимой женщины, внуков и верных друзей. Чтоб всех-всех было много, и все были крайне искренними друг с другом. Любить, и с этим чувством стареть, жить, чтоб не жалко было, но и не стыдно.        Где-то пели птицы, что, как музыканту, нравилось Нилу. Уже много лет их репертуар не меняется, но никто еще не жалуется. Под ногами текли первые ручейки, пусть и казалось, что скоро от них совсем ничего не останется — новые морозы их погубят. Но, весна, все же, вся впереди. Неразумно о таком думать. Обычно, это пора надежд, для некоторых, вовсе мысли о том, как стоит провести лето. Но ему, почему-то, казалось что это очень дальняя пора.        Из-за калитки виднелась фигура Гали. Она, натянув на свои худые плечи мужскую шинельку, выглядела нелепо. Более того, вся одежка была старой, местами рваной и сильно выцветшей, словно ей больше десятка лет. Вероятно, на своем двору незачем было красоваться, не для кого выряжаться — ходила в том, в чем удобно. Да и соседи ее, очевидно, не самые богатые люди — за остатки былой роскоши могут осудить. Более того, их пока лучше сохранить. Во всяком случае, видеть ее в таковом виде было довольно смешно. Если так подумать — все равно прекрасна. Передвигалась она в этих мокроступах , крайне медленно и неуклюже. Казалось, вот-вот поскользнётся! — Все как нельзя лучше — соседка Сему забрала на пару часиков. Мне, горькая правда, пришлось сказать что это мой сын, — немного запыхавшись, объявила девушка. Говорила это она высоким голосом, в приподнятом настроение. — Это еще почему? — в общем-то, все равно, но несколько неприятно. — Она меня очень хорошо знает, и многие грешки — тоже. Помимо сего, ее семья была близка с моей, родители еще до переезда в Городки их знали. Но, как-то раз, на празднике, я выпила, и этой же соседке покаяться захотелось, проговорилась о… Не буду вспоминать, сам свидетель. Благо, отцу с матерью она не донесла, да в глазах ее, я навсегда упала. — Но твоих родителей в живых нет, — и все неймется ему узнать почему, а язык не поворачивается. — Зачем тогда это? — Пусть лучше думают, что я мать, чем блудня. Боле того, чего бы я еще сказала? Ребенок моего приятеля? Не думаю, что согласны были бы за него ответственность брать. — Как знаешь. Единственно важно, чтоб Сема был в сохранности. — Будь уверен.        И он был. Неясно от чего, но был. Спокойно на душе, наконец как следует можно набраться сил. В голове пронеслось лишь ленивое «красиво», замечая, как блестит на солнце снег, а на крыше дома сидит неизвестная ему птица. Тихо, чуть менее страшно, хотя не менее опасно. Нил радовался тому, что наконец остался с Галей наедине. Теперь они могли делать что угодно, говорить о чем угодно, не волнуясь о сыне. Часто надоедало себя укрощать, а тут и не требовалось. — Пойдем, — поднималась по лестничке знакомка. — Ты, верно, выпить хочешь? — робко растянув улыбку, Нил кивнул. — Нужно разгорячиться каплю, а потом в лес пойдем — хочу березового сока.        Гость чуть поморщился, но мгновенно сменил свои эмоции на изумление. От неожиданности, удивления, он даже тихо ахнул. Конечно, тащиться с ней куда-то ему крайне не хотелось, лучше б время провести в более уютной обстановке, полакомиться чем-то иным.        Но, к сожалению, кроме мутного спиртного раствора у Гали дома ничего не было. Второй раз на те же грабли! Она не предупредила, что голодом себя морит, да и Нил о том даже не думал. Хотя, стоить заметить, на их попечении Семен. Поведение обоих — безалаберность и неорганизованность. Их с трудом, но можно понять — все на нервах. И все же, стоит начать больше думать о здоровье друг друга. Это такая хрупкая, но важная вещь. Кому об этом не волноваться, чудится, как не Собакину? Из всей толпы, что он ранее имел рядом, осталось всего двое людей. Так что, обидно будет потерять их из-за такой глупости как разгильдяйство.        Он был рад, наконец, остаться с ней наедине, но в лес идти — ужасная идея. Поговорить бы так, просто, в тишине, вдвоем, о чем-то душевном. Что может быть более приятно, чем узнавать близкого тебе человека еще сильнее? Но та мысль о девушке из кафе словно запрещала вести себя так, как хотелось бы. Казалось, перед Галиной виноват, пусть она и не была ему больше, чем хорошей знакомой. Да и, пред самим собой, в том числе было стыдно. Думалось, нужно все же принести еще извинения той незнакомке, хоть затея эта и глупая. Очень плохо получилось.        И как-то даже капля в горло не лезет от этих бессмысленных размышлений, и даже вслух то не обсудить — неудобно. Отпил немного, да посмотрел по сторонам — дома все изменилось, стало как-то пусто. Не было тех разбросанных вещей, что заприметил в прошлый раз, банки со склянками стоят на местах, и даже какой-то уют образовался. Но, тем не менее, заметно и то, что дом не пустует, а хозяйка за ним приглядывает. Было не так холодно, чтоб греться спиртным, но руки оставались бледными, словно не своими. — Глянь, как чисто, — провела Галя его в комнату. Белый свет бил в глаза, так резко и грубо он освещал все пространство. Нилу нравились эти большие, совсем не схожие на квартирные, окна, но так ярко! Как лежень, предпочитал дома видеть их закрытыми. — Помнишь какая разруха тут была в прошлый раз? Иль пьян был? — Я все помню, — несколько зажмурился. — И от того тебе печально? — с неким удивлением и немым вопросом поглядел Нил. Собеседница перехватила инициативу разговора на себя, замечая, что клонит несколько не туда. — Не пьешь вон, погляжу, — сразу начал раздумывать как отвечать станет, пока она продолжала речь. — Я как в «Бисерину» зашла, так девку увидела плачущую. Сейчас ты сам не свой. Что-то там неладное творится, как мне видится? — приятным оказалось, что и ее таковые вопросы интересуют.        Сразу блестяще понял о ком речь (благо, очень внимательный), да засуетился, неумело это скрывая. Не являлся бы столь чутким — очередного оконфуженного состояния удалось бы избежать. Постучал, от нервов, пару раз тростью по деревянному полу, да без промедления допил стопку. Наверное, это должно помочь прийти в себя. Но, все же, в сердце свет создавала только дама напротив, особенно в этих солнечных лучах. Такое же спокойствие, какое и волнение. Она снова напомнила о ней! — Все чудесно, — он не врал, опускаясь на старый дряблый диван. Боле, кроме него и кровати, к слову, в комнате некуда было присесть. Как же они уместятся в столь маленьком домике втроем? — А та ревущая мадам — дура и бестолочь. — Ты ее знаешь? — К великому сожалению, да. Проститутка… — Звучит пикантно и пряно, — усмехнулась Галя, замечая как краснеет гость. Ей даже нравилась таковая реакция, она несколько забавна. Игриво, она прыгнула рядом. — Как же часто тебе удавалось трепать чувства блудниц? — Лишь когда они были невинными. Единожды. — Жизнь удалась и счастье привалило. — Мне, — девушка положила голову на плечо, что вызвало настоящую метель внутри. — Все едино. К тому же, этого я совсем не желал и даже не знал. Это ее глупость. — Ее глупость и ее тело, а ответственность, фактически, твоя. Раз уж так случилось, надо только сказать себе — зато все прошло преприятно. — И это тоже абсолютное сочинительство. — Не понравилось? — Нет, — отрезал. — Не нужно об этом, хоть мне очень жаль о произошедшем — поздно. — А что же было не так? — Галка! Перестань! — Ну, я травленый волк, мне ж интересно. Еще я, не хвастаясь, добавлю, что тебя тонко знаю. Скажи!        Несколько непонятно было Нилу, зачем она его пытает и расспрашивает о столь посредственных вещах. Мнется, просто для развлечения издевается. Конечно, смущаться таких тем они бы не стали — очень близко и давно знакомы, незачем. Ежился и скромничал он лишь потому, что, как той незнакомке сказал, хорошо может быть только с нужным тебе человеком, посему темы о взаимоотношениях с иными — пустой звук. Наверное, такие выводы сама Галина еще не сделала, и потому, делиться этим не стоит. Собакин мог рассказать, про свои ощущения при общении с блудницей, про смущенность и угловатость. Но, думается, лучше вовсе промолчать.        Самой же Галине, видно, хотелось услышать что-то в свою сторону. Чего бы это не касалось, главное о себе. Чего-то такого, чтоб она могла сказать «я — особенная». Это каждому нравится. Даже в отношении с каким-нибудь Собакиным, такое стало бы медом для ушей. Но, видится, ни хорошего, ни плохого говорить он не собирался. — Желанная и любезная моя, я не стану эту тему дальше поднимать. Разве можно о таком говорить? — А делать?        Дернувшись, данным движением чуть не заставил Галю подняться, но голову с плеча она решила, видно, не поднимать. Был он крайне рассерженным из-за расспросов, а уж, тем более, из-за выражений с подковыркой. Сдерживать себя никогда не было его призванием, и потому, готов был нагрубить. Нахмурился, но, однако, начать бранить ни смог. Почему, и сам не знал. Показалась она милой, даже со всеми этими заигрываниями и глупыми насмешками, не заслуживающей к себе плохого отношения. Вздохнув, все же умерил свой пыл, но и отвечать не стал.        Казалось, что все чувства к ней несколько ненатуральны, имеют место быть только из-за их платонической, даже духовной, взаимосвязи, как бы иронично это не звучало. Нил не смог бы себе честно ответить на вопрос, если бы на ее месте была другая, случилось ли что-то иначе? Кажется, все осталось на своих местах. Даже не представлял, не думал, видит ли ее в кругу своих знакомцев через два-три года, а это срок краткий. Но, все же таки, неведомые настроения при виде Галки всегда заставляли ощущать, хоть и краткое, но спокойствие.        Опустил руку на маленькую ножку, в попытке снова наставить на правильный разговор, вдохнул поглубже, да опять слов не подобрал. Оказалась она, как на зависть, теплой, будто горячей. Отвлекся от поставленной задачи, теряясь в разговоре. Провел слегка рукой по стегну , глядя на юбку в пол. Думалось, что в таковом одеянии ей должно быть прохладно, ведь и в доме температура не высока — только приехали. Сталось интересно, в чем же секрет. Пальцами медленно собирая ткань, решил на нее посмотреть. От носка заприметил нечто розовое, когда-то белое, и полупрозрачное. Таковое исподнее его удивило, и окончательно поразило, когда открылась ее серая и голая, ничем боле не прикрытая, кожица за изделием. Прошелся рукой чуть выше, прощупав кружева с пажами. Это точно были обычные чулки.        Далее изучать тело не хотелось, постепенно принялся возвращать вид Гали в более приличный. Он — отстранился, она — посмотрела с непониманием. — Со всеми ты такая молчаливая и безотказная? — в самом деле, давно хотел спросить, но все случай не подворачивался. — Мне было бы противно сейчас оказаться на твоем месте. Тебя не морозит от моих действий? — Тепло в доме, не морозит, — с внезапной потерей всей искры веселья она заявила. — Что ж до отказов… Много их было в моей жизни, оборачивались всегда последующими сожалениями. Имею некое опасение по предыдущим опытам, когда стоило кого-то припугнуть или попросить оторваться от меня. — Что конкретно с тобой случилось? — Не хочу углубляться, давно это было. С того дня, я чувствую себя беспомощной, за себя постоять не могу. — И меня это коснулось? — В меньшей мере. Но, если говорить о минувших годах, даже тогда, насилие при любом отказе ты не применял. За это, честно скажу, хочу выразить благодарность.        Нил нервно вздернул головой, при попытке хоть каплю развеять загадки речей Гали. Они снова говорили о разных, но совсем неприятных вещах. Вследствие чего вовсе он должен был вести себя грубо? И кто посмел? Прошлое ее — сущность очень темная. Нет более подходящего момента, чтоб задуматься, забыть все это, или геройски сначала пережить, чтоб горечь боле не чувствовать? Решение только за ней.        Настроение же девушки приуменьшилось, но крайней точки не достигло. Судя по тому, что боле не вела себя так назойливо, сталось ясно, что вспомнила какие-то сюжеты, какие вспоминать бы ей не хотелось. Задумчивость эта могла навести только лишь на предположения, что ранее вопрос таковой ей не задавали. Может, не достаточно она доверяла Собакину, чтоб поделиться, что ее коробит. А, может, не доверяла она вовсе никому. Умела Галина держать лицо, но причин к таковому поведению вспоминать более чем не хотела. Больно. Поняла она, что стоит еще одну тему прикрыть.        Вновь послышались звонкие нотки, кои вытянули их обоих из томных мыслей. Поразительно прекрасно повела тогда она себя, словно внезапно вышедшее из-за туч солнце. Несколько даже нелепо, завела разговор про быт, происшествия в селе. Так что, напряженный диалог превратился в самый обыкновенный. Слушая все это, Нил чувствовал себя несколько отстраненным от реальности. Вся жизнь людей, кто были классом ниже, была для него чем-то унылым и мерзким. Не сравнивал, однако, он это с тем, как хороши были минуты с Галей проведенные. Старательно, очень эмоционально, на все реагируя, слушал.        Таким образом, просидели они несколько часов, разглагольствуя о том, о сем. И, может, не темнело б за окном, так и не заметили, как прогулку в лес упустили. Разумеется, Нила это нисколько не расстроило. В теплоте, в уютной обстановке, бояться таких животных как, к примеру, медведь или кабан, не нужно. Он, разумеется, на это даже не уповал, но привычки по дикой природе шляться тоже не имел. В монастыре, к сожалению, в полудиких условиях уже пожил. Достаточно. Если бы нужен был этот сок ему — обязательно напомнил. Но, только лишь подруга спохватилась, как Собакину осталось с мнимым сожалением покачать головой. Ничего, в следующий раз! По всей видимости… Из этого всего исходит, что Сему зря только отдавали — на трепание языком больно много времени потратили. — У тебя есть деньги? — Галя приглаживала волосы. — Зачем? — в свою очередь, Собакин никуда не собирался. Хотя до поселения, вероятно, дурная слава не дошла, ему четко дал понять уже Бухарин — лучше поменьше высовываться. — Разве ты не голоден? Сему там, верно, покормили, но не думаю, что соседи изволят и с нами делиться. Я, конечно, часто у них чего съестного прошу, да уж как-то стыдно. Могли бы купить. — Я полагал, люди в таковых местах живут совсем иначе… — Живут! Но сейчас не сезон, в первую очередь. Я там, на краю у дедилки покупала мясо, сушеные овощи и крупы. Сейчас, видишь, пока еще не обжилась окончательно, от жизни старой, словно еще не отказалась. — Говорил я тебе, мысля твоя в одиночку сюда перебираться, плоха. Лучше уж бы с дворянами крутилась, хоть с мещанами, конечно, в ином смысле, не то что прежде, чем с крестьянами. Какая низость! Ты же ничего, как и я, не смыслишь даже в их роде деятельности. А что до их говора? Ты и они — две диаметрально противоположные вещи. — Ну, разумеется, ты подзабыл кой чего — нет боле никаких сословий. Что ты, что любой другой крестьянин-середняк — никакой разницы. Я знала, что это настанет, посему решила стать независимой от этого классового неравенства. — Ересь. Люди жили так множество лет, и внезапно, по велению какой-то китайской грамоты, — проговорил он последнее с особым пренебрежением. — Все вмиг изменилось? Ну уж нет! — И множество лет люди жаждут изменений. Вот увидишь, временное правительство сменится на правительство советов, и тогда народ станет бороться не за жизнь, а за рай на земле, — Нил приподнял брови, поджал нижнюю губу и отвел взгляд куда-то вдаль. Он не верил ни единому ее слову только лишь потому, что та была младше. Что она вообще понимает? Как бы тепло не относился к Гале, а были темы, в которых меж ними всегда был разлад. Уж очень она мечтательна для этого мира. Сама же, сильно взволнованная настроениями народа, в миг утихомирилась, замечая реакцию собеседника. Зачем спорить, когда тебя не слышат?        Оба сделали по умному — промолчали, тему перестали развивать. Сколько, вероятно, конфликтов было бы на почве политики. А они, в общем-то, во всей этой системе не больше крупинок. Хорошо, разумеется, иметь свое мнение и разбираться — а вот навязывать, через гнев, какие-либо мысли близким людям — плохо. Разойтись, переругаться на такой почве, очень уж обидно будет. Да и кому этого хочется? — Оденься попроще и пойдем, попросим чего, — но холод, и некоторая обида, в голосе Галины еще оставались. — Я решила, так будет проще. Иначе задастся соседка вопросом откуда у меня финансы, и мысленно, пусть даже не вслух, обратно отнесет к распутницам.        Хотя Нилу было уютно в своей одежке, носом не вертел. Кроме всего прочего, интересно было, в каких там условиях, среди каких людей, провел свои несколько часов сынок. Хорошо ли было ему? Не обижал ли кто? А если обижал, так в первую очередь отцу об этом стоит знать, а не знакомке. С негодованием, от чужой и неопрятной, одежды, но с каким-то родительским энтузиазмом, он рылся в шкафу. Вещи холодные, пыльные, а некоторые даже погрызены мышами! Выбор, в общем, не большой. Делать нечего. Чувствовал он себя, однако, обнищавшим и оскудевшим.        Соседи были, буквально, в ста метрах от дома Гали. Идти, несмотря на то, было тяжко: какой-то запах падали в воздухе, ветрено и сыро. Гадость какая! Еще бы каплю, и Собакину стало плохо от такой картины. Спутнице же его, как до звезды, словно и не замечает мерзостей весны. Возможно, за короткий срок она успела променять бульвары на природную грязь. Ну разве так можно?        Завидев дом тех, к кому спешили, почему-то подумалось, что его хозяева — кулаки. Никак иначе. Выглядел он повыше, поровней, так сказать, многих иных, соответственно, и доверия в разы больше внушал. На их земле расположился сарай, курятник и даже голубятня — то, что можно было увидеть невооруженным глазом. Но, верно, есть и еще чего, если побродить по территории? Хочется верить, что Семочке там было интересно, среди различных зверушек, о нем позаботились. Во дворе тихо, но в таких же светлых и больших окнах горел свет. Там же, за тоненьким стеклом, можно было увидеть женщину средних лет, глядевшую на окрестности. Она словно ждала чего-то, и заприметив гостей за воротами, кои столь бесцеремонно вошли, даже обрадовалась. В тот же миг она пропала, а через пару секунд оказалась на крылечке.        Женщине было, кажется, около сорока, но морщины на ее лице могли бы сказать об обратном. Такой человек, сказать сложно какого возраста. Но, думается, распустила б она свои волосы, стянула шаль с плеч, заменив на горжетку, и за двадцать сошла бы. Уставшая какая-то, но с добрыми, очень нежными, глазами. Нилу она даже чем-то напомнила собственную мать. Скромно поздоровавшись, больше говорить ему совершенно не хотелось, поскольку думалось — лишнего ляпнет. Это он может!        В общем-то, никто и не просил того высказываться. Галя взяла все на себя — очень свежо и живо вела разговор, без какой либо тайны, но с долей иронии, объявила, что березовый сок собрать не удалось. Затем, она представила соседку как «тетя Алиса», и то крайне удивило своего Нила… Без отчеств? Следующим делом объявила и приятеля, по имени, как своего любовника, сожителя, что несколько позабавило. Дураку понятно, иным, по ее легенде, не назвала бы, но все же смешно. Или, может, должно быть досадно? Как-то не до этого. Где же Сема? Молча, но изображая на лице участливость, Нил слушал диалог. Несмотря на то, что хозяюшка была вполне миловидна, что-то его от нее отталкивало. Казалось, будто где-то ее видел, что-то в ней не чисто, слишком добра к ним. — Вы проходите, — ее щечки, видно, от легкого морозца, раскраснелись. — Чего ж, стоять будете? — и лучезарной чудилась улыбка на ее морковном лице, но что-то сердцу не спокойно, словно доверять ей нельзя. — Мы кролика с овощами приготовили, не желаете вместе поужинать? — что-то в животе заныло, от представлений аппетитного мяса, но, все же, верно, это одно из тех животных, что содержит семья, а это несколько печально. До безумия голодные Нил с Галей, тем не менее, безоговорочно согласились. Первый продолжал глядеть по сторонам, точно в музее живности.        Внутри же было тепло, как-то даже, по живому тепло. Пахло вкусно, на стенах пару картин, имеется даже красный угол. Одно там плохо — никакой тишины! Громко трещала маленькая печь, грубо прозванная «буржуйкой», к ней то и дело подбегала маленькая девочка, благодаря коротким волосам больше схожая с юношей. Что она делала? Глядела на нее, да обратно убегала в комнатку. Кажется, ей было не больше двенадцати.        Дочь новой знакомой, вскоре, все таки, поздоровалась. Настолько скоро, что еще в течении пары минут Собакин ещё пытался понять чего услышал, перевести в нечто более внятное. Кажется, вся жизнь этого яркого дома словно проходила мимо, так же быстро, не успевая поселиться в сознании… Немного погодя, присаживаясь за высокий деревянный стол, тот разобрал, что девочка кричала что-то вроде «Сема к тебе пришли! Пришли!». Этот острый голосок заставил отца улыбнуться, пусть эмоций своих, на людях, он показывать и не хотел.        Пока она, попутно разговаривая с другими, не менее юными, голосами, что-то глухо объясняла, Нил задумался в целом о живущих здесь. Думается, либо живет у них детей много, либо гостей у них немало. А, может быть, и то, и другое? Можно было сделать выводы, что семья Алисы любит людей приглашать — такое спокойствие, когда чужаки в дом являются! Сема бы, наверное, сильно разревелся, или, по меньшей мере, сильно испугался на месте девчушки. Интересно наблюдать за тем, как другие дети развиваются, рассуждать о их жизнях. Пару раз даже думалось, что стоит задать парочку вопросов Алисе по правильному уходу за ребенком, но вовремя себя останавливал — это не мужское дело! Сам разберется, а то еще и поселянцы смеяться над ним примутся.        Встреча с Семой оказалась очень теплой, и глядя на глазки его, можно было подытожить — даже не ревел. А ведь это, не учитывая воспитательских групп, его первый опыт оставаться, пусть совсем ненадолго, в чужом окружении. В первую очередь, мальчик потянулся к Нилу, что его крайне поразило, ведь сам себя считал, в определенной мере, отщепенцем в жизни воспитанника, ставил себя на третье место, после Гали и Шофранки. А сын, выходит, может быть, даже ценит отца? Не сильно верится. К Гале «Ата» так же прильнул, но, как чудилось, совсем с другими эмоциями — более нежными. Все ж, даже мысленно делить любовь юнца глупо — важнее, опять же, как бы надоедливо и банально не звучало, что жив, здоров. — Приятно было познакомиться, — любезно обратилась к маленькому девочка, что секундой ранее его и привела. — А сколько Семёнке лет? — услышав однозначный ответ от Галины, она нахмурилась, а затем уверенно, точно взрослая, задала еще один вопрос. — А почему он так мало и плохо говорит? Я вот, в год уж трещать научилась! Правда ведь? — она взглянула на Алису с полной уверенностью. В самом деле, забавным было и то, с какой серьезностью, точно стараясь говорить как старшие, она выражалась. — Чтоб тебя! Хоть кол на голове теши! — вскрикнула мать, но, словно через усмешку. — Выхваливаться я ее научила, а манерам, что-то не вышло, — с излишней учтивостью улыбалась женщина, раздавая гостям по тарелке. — А ты чего его привела? Старшим ужинать не мешай, иди за детьми гляди, — обратилась к дочке.        Сталось несколько жаль девочку, было видно, что делать указанного она совсем не желает. Правильно, немного, и самый нежный возраст, а она, словно нянька! Совсем скоро станет барышней, которой нужно будет проводить время в кругах сверстников, а не братьев и сестер, в придачу с чужими детьми. Какое ж тогда у нее будет отвращение к мелкоте и даже материнству в будущем? Это неправильно, с какой стороны ни взгляни. Думается, вскоре дочь станет выглядеть такой же замученной как и Алиса, если взваливание на нее взрослых обязанностей не прекратится. Но, зато говорит! Надо же!.. Таковые мысли посещали Галю, пока она, уверенно и четко, продолжала расплываться в улыбке, доказывая, что нет ничего плохого в услышанных словах.        Но Нила же совсем не волновала судьба девчонки, а только лишь своя. Он знал, что у сына есть проблемы, с которыми стоит бороться, да совсем не полагал, что они очевидны даже ребенку! Болезни, потеря матери в том возрасте, когда он уже понимает кто она ему, как видел отца в нетрезвом и подбитом виде, и даже та, меркнувшая на фоне перечисленного, тяжело перенесенная болезнь, сказывались на его здоровье. Сейчас, разумеется, врача, кой стал бы подобное лечить, пока не найти, а самому что делать? Свои мозги Семе не поставить, ртом не научить шевелить. И хотя, все ж таки, он мог строить короткие, словно рваные, фразы, что большое достижение, почему-то этого никто не замечал. Все видели только плохое, отколотое от рамок нормальности. Не хотелось бы вырастить больного ребенка. Хотелось бы таким, как остальные… — У меня пятеро детей, — блюда оказались чудесно расставлены на столе, приятно пахло мясом. Желалось, точно дикому зверю, наброситься на этого кролика! Мысли все собрались в кучку, думать о ином не получалось, и речи о воспитании пролетали мимо ушей. — Сейчас вот, шестой, скажем, временный. Посему, не волнуйтесь, чем больше рядом ровесников — тем проще. Все мои точно так и заговорили. — Это вы, выходит, снова в гости нас ждете? — больно игривое в тот день было настроение у Гали.        Обе собеседницы любезно продолжили обсуждение, не замечая, с какими дикими глазами второй гость смотрит на несчастное животное с тарелки. Ему тоже было бы интересно узнать чего, послушать советы и предложения, но никак не можется! Сначала трапеза, затем иные вопросы. Не приступали они лишь по одной причине — ждали мужа Алисы. Время тянулось жутко. Минуты хуже часов. Негодовал Собакин, совершенно не понимая для чего нужны эти правила приличия, этикета? Разговаривать не спешил, и очень завидовал Семе — он то не голоден! Надо надеяться, слова Алисы — правда, в данный момент он и занимается обучением речи в столь непринужденной обстановке.        Сам Нил, в его возрасте, подобных проблем, разумеется, не имел. Он проводил уйму времени как с мальчишками, так и с девчонками. Так, правда, было не всегда, поскольку, очевидно, в церковном училище было деление по полу — представительниц противоположного видел гораздо реже, и были они для него чем-то заоблачным. До этого же, подобных проблем не имелось, сам был вполне открытым к общению со всеми. Он хорошо помнил, как совсем маленький, не желал отрываться от игр в саду родительского поместья. Тогда еще у них жила старая собака, которая вела себя крайне смиренно и правильно, никогда не кусалась и даже приносила палочку. Няня же тогда, еще не Фрося, просила отправиться заниматься музыкой. Ну и криков было. Не помнил, что точно говорил, но суть в чем… Говорил! И как говорил! Потому и удивлялся, как они могут быть кровно родными, а такими разными?        Жаль, прав был в том, что Семе такой же мир, какой был у него, построить не сможет. Но, зато, стоит надеяться, сможет построить другой, может, даже более счастливый. Посему, замечая как младший, так легко и просто прощаясь, возвращался с девочкой к детям, это не могло не радовать. Может, пусть на пару дней, обзаведется друзьями? Было б неплохо.        Наконец, дверь отворилась, за порог ступил высокий мужчина, который, казалось, мог достать бы руками до потолка. Он был не только внушительных размеров, но имел большой лоб, грубую челюсть, что делало его еще более видным. Глянул на гостей, но времени им явно не собирался уделять. Сталось жутко. Тем не менее, казалось, что рядом с этим человеком не стоит ждать беды. Таковое размышление привело Нила в мыслительный тупик, и в голове сталось пусто. Жена же хозяина, глядела на него с взволнованным взглядом, точно выжидая когда тот промолвит хоть что-то.        От разглядывания его, Собакина с Галей отвлекли звуки на улице — кто-то подгонял лошадей, громкий топот. Сердца их словно сжались, в сердце неприятно закололо. В желании найти причину шума, конечно, глянули в окно, от стола не поднимаясь — оно было расположено близко. Во дворе оказалось человек, наверное, четверо. Все верхом! Они, как и остальные жители городков, нисколько не походили на людей сословием выше — обычные рубахи, ужасные усы. Это была группа, состоявшая только из темненьких мужчин, крепких и вполне уверенных в себе. Однако, при всем этом, их внешность отличалась от каждого из присутствующих в доме — нечто более южное. Они явно не располагали к себе, хотелось убежать. — Атас! — наконец сказал хозяин. Казалось, словно он эти несколько, таких длинных и мучительных, секунд, размышлял чего сказать и как. — Береги детей.        Он вышел. Началась какая-то суета и балаган.