Черно-серый

       Можно подумать, что Нил бросил пить после произошедшего. Чепуха! Выучил один урок — никому не надо знать, где и с кем он. Пусть хоть мир рухнет, но чтоб Сема вновь застал его в столь отвратительном положении… Никогда больше. С того дня ощущал себя дома, как в гостях. Долго еще Гале припоминал, мол, нельзя было так себя вести, но та, абсолютно не согласная с его политикой, возражала. Обоим было чеканно ясно, что к общему мнению не придут. Это был спор ради спора. Каждый, видно, развлекается как может. Но обидеть нравоучениями, все же, Собакин очень боялся. Благодарен всяко, что тот день провела с мальчиком. Уж лучше так, чем никак.        И все же, очень рад был присутствию Гали. Отношение к ней, как к какой-то дальней родственнице. Завидовал молодости, беспечности. Нет на плечах детей, приятелей… Да и жизнь, впрочем-то, еще вся впереди. Ему боле этим не насладиться. К прочему, из мыслей все не мог выбросить ее дурного прошлого, так же, как и она его. Все гадкое в голову лезло, как затмением на добрые поступки. В самом деле, многое рассказывала, чего он не знал. Было даже поразительно, почему столь, казалось бы, грамотный человек вовсе ранее себя продавал. Вопрос сей, все же, задать не осмеливался. Одно было понятно — на то, вероятно, были весомые причины. Уж больно умна, да хороша, чтоб по глупости таким заниматься. Жалко становится. Надо радоваться, что сейчас проблем нет. На какие средства она живет, так же неизвестно. Печально, правда, было, когда девушка не могла так же нырять в различные увеселения.        Нравилось, очень нравилось, ему угощать Галю спиртным. Все хотелось воссоздать минувший вечер, когда Шофранка была еще в мечтах, а не в соседней комнате. Только Галина, как прежде, уж не бросалась к хмелю. Но, однако, и не отказывалась. Пила, но соблюдая свои правила. Очевидно, ситуация, как на улице зимой очутилась, повлияла на нее. Давно сказанное слово оказалось законом. Мало того, что с работой завязала, так, конечно, задумалась о прочих причинах. Нисколько не стала праведницей, двигал ей лишь страх. Пусть и считала Собакина приятелем, но он, все же, мало отличался от обидевших некогда клиентов. Ему не доверяла уже по факту лишь того, что являлся мужчиной, а не женщиной. Сам тот, очевидно, об этом не догадывался. Настолько сильно сконцентрировавшись на себе, сложно заметить детали чужих чувств. Боле того, в опьянении искать чужого опьянения… Даже звучит глупо.        А как был в сознании, все ходил за ней, боле чутко, чем за ребенком. Мало кто замечал этот жест, да и что означал — Нил сам не понимал. Хвалил за любое достижение, много интересовался рассказами подруги. А уж пить с ней чай в обед — блаженство. Временами, правда, казалось что его приручают к себе, как дикое животное. Хотелось, тем не менее, думать, что это лишь светлая часть дружбы. Почему же нет? По сей день не ясно Собакину было, что такое близкие отношения. Полагал, это понятие, кое существует только в книжках.        Но, все же, стоит признать, что она и была единственной искренней приятельницей. Круг общения стал минимальным, и посему звал он Галю всюду, куда только можно: от парка, до театра. Даже желание избежать осуждения за общение с проституткой сошло на нет. Другим не должно быть разницы. Хотя всем понятно было, думалось Нилу, что нелестные речи о том ведут за спиной. Давно чувствовал себя врагом народа, и менять, впрочем, ничего не хотел. Возможно и не мог. Кому известно?       На днях было неимоверное желание побывать вновь в театре Цыганской песни. Поглядеть бы, какие люди там, да и в целом что из себя представляет ныне здание. Уж даже не страшно, если узнает кто. Кажется, ситуация с Бухариным не на шутку закалила его. Посему, позвал в компанию Галину. Они поглядели на «Кармен». Собакин, конечно, был не в восторге от артистов. Ничего удивительного. Редко кто-то может ему угодить. Зато, очень сердечно воспринял этот выход в свет. Не думал почему. Вероятно, при столь тяжких днях приятно радоваться мелочам. Пусть и не для всех это мелочи.        Затем, после культурного мероприятия, они зашли в кабаре. Фляжник продолжал избегать того, кому должен немалых сумм, но по той же причине не гнал с заведения. Пообещал, мол, как будут деньги спор окончится. Судя по многому, Нил был не достаточно умен, дабы понять, что за махинация с ним произошла. Стоило больше бороться за свои права, не быть столь доверчивым. Он продолжал с полной уверенностью ждать денег за выступление в Большом театре, не покидая привычных стен.        Гостей стало побольше, однако доход увеличился лишь на каплю, поскольку тратиться на развлечения стали немногие. Люди, бывало, приходили лишь поглазеть, заказав стакан воды. А как таких погонишь? Посетители, как-никак! Но тех не особо жаловали. Как и, конечно, второго совладельца с его подругой. Пил он, скажем, больше чем должен был. Вышел бы уж в долг и в минус, если б не фляжник с его хвостами. Может, спиртом и вернул? Такое сложно рассчитать.        Возвратившись за полночь домой, Собакин вновь был в тяжелом хмельном состоянии. Снова угощал спутницу, в надежде привести в такое же состояние. Она не высказывала четкого «нет», как и прежде. Выпили, обсудили ощущения от увиденного, да спать собирались лечь. В самом деле, в хаотичном порядке далее происходили действия. Все случилось так, как было в Городках. Различие было лишь в одном — местами поменялись. В тот раз нетрезва была Галя, а на сей раз — Нил. Соответственно, инициатором далее была тоже не она.        Утром Собакин спал, домочадцам думалось, снова проваляется до ночи. Шофранка, давно привыкшая к тому, уже сидела на кухне. Ей было хорошо понятно, если готовить не станет — Сема останется голодным. Что ни говори, а людское на месте. Даже чужого, равно оставлять на произвол судьбы не хотелось. Он где-то там уже пробудился, да развлекает чем-то себя. В самом деле, девушке Семен, невесть почему, напоминал навозного жука. Иногда думалось, с такими соседствующими стоит его кому-то пристроить пока не стало поздно. Если сейчас спохватиться, вероятно, отца своего даже не вспомнит. Только вот, сам родственник от сего, конечно, будет не в восторге. Нужно откинуть такие мысли, не строить из себя Робин Гуда. Маловероятно, что сможет помочь.        Шофранка мгновенно подумала о другом, сменив тему. Ее очень кололо присутствие Галины дома, ощущалось, что вот-вот окажется на улице. От без того маленьких сумм отщипывала по рублю, двум, да откладывала. Пусть с таким мало куда пойдешь, да она почему-то надеялась, что если копить — все будет. Не хотелось думать, что для того нужно уж очень много времени. Вдруг найдет где, а может побольше подзаработает. Свои же деньги, без обсуждений, как ранее упоминалось, почему-то общие. Вероятно, в этом и есть кой какая логика. Вполне честно, учитывая остальные преимущества. Однако самой даме так не казалось. Думалось ей, это несправедливо. Одни развлекаются, а у второй вовсе ничего нет.        Кипела каша, кою все в квартире их недолюбливали. От чего-то все предпочитали быть голодными, чем питаться ей. И лишь у самого младшего не было никакого выбора. Девушка следила за тем, чтоб она не «убежала», была более сладкой на вкус, параллельно отмывая посуду. Занятие то ей совсем не нравилось. Боле того, все ждала криков из других комнат, когда ребенок проголодается сильнее. Да и не очень жалует такие завтраки, посему слез не избежать. Было б хоть одно утро добрым! Печально вздохнула. Где-то слева послышался шорох. Даже так, заморить червячка, нечего дать Семе. Уж начала что-то говорить, не поворачиваясь к проходу. Просила подождать, вновь помешивая ложкой в маленькой кастрюльке. Жаль, от того быстрее ничего не готовится! Однако, это оказался не Сема. — Доброе утро, — послышалось ласковое. Галя говорила это через зевоту, и, судя по всему, с таким же желанием перекусить. Иначе для чего им пересекаться на кухне? Дамы все никак не могли найти общий язык. Вроде говорят об одном, а вроде как иностранцы. И понять, что за барьер между ними совсем не получается. Ну, друг друга они не выбирали. Ничего не поделаешь. Тоскливо, наверное, жить с чужаком под одной крышей. — И тебе доброе утро, — все так же, в отвратительной спешке, занималась готовкой. — Пока ничего, можешь идти еще подремать.        Пройдясь по кухоньке, Галя надеялась найти чего-то более сытного, приятного языку. Заглядывала в шкафичики, внимательно изучала хлебницу. Очевидно, ни на что глаз не пал. Только эта отвратительная крупа с неизвестным названием. Радоваться ей не хотелось, а уж кушать — боле того. Поморщив нос, конечно, чтоб Шофранка этого не заметила, открыла снова хлебницу. Знала, что ничего нового не появится, и мало понимала для чего то делает. Может, что-то упустила? Даже крошки от туда выглядят более съедобно. — А я дремать не хочу, — и лишь совершив несколько бессмысленных действий, она ответила соседке. — Как же так? Во сколько вы легли? — Мы снова на «вы»? — Нет, я про тебя с Нилом. — Не знаю, — быстро протараторила, а затем замедлилась. — Я думала, ты спала, когда мы пришли. — Вовсе нет, — на секунду ее рука остановилась, а взгляд притупился. Выглядело это так, словно Шофранка пыталась изобразить задумчивость. — Немного затянула с чтением ночью, потому все слышала. Решила, правда, никого не тревожить. — Можно было и поздороваться. — А толку? — А впрочем, да. Верный вопрос.        Еще раз оглядев плиту, Галя со всевозможной тоской вздохнула, да села за стол. — Была бы ты поосторожней с алкоголем, — упуская интерес знакомки к завтраку, упрекнула Шофранка. — Двое зависимых в одной семье — это просто катастрофа. Да и сейчас, чтоб было и двое детей, — она усмехнулась. В самом деле все это звучало как анекдот. — Зря ты не вышла, поскольку завидев меня, такое постеснялась бы произносить. У меня никаких проблем с этим нет, — говорила она серьезно, пусть и спокойно, но будто вскрикивая на окончаниях. — Да и что за семья, о которой ты говоришь? Кто есть «двое из нее»? Я уж домой скоро возвращусь. А вы тут останетесь. Соответственно, выпивает лишь один человек. Тебе с этим возиться. Не мне, — и пожав плечами, пожелала уйти. Однако было то, что остановило. — А дети тут при чем? — В хмельном бреду, по неосторожности, такое бывает. Я знаю, точно знаю, что на мне все будет, — громко постучала деревянной ложкой по краю. — И ты же сюда брюхатая прибежишь плакаться. И что потом? Еще ненужные люди в доме. Меня хоть пожалей! — понимала, что зря так рано пыль поднимает, но что-то заставляло негодовать все сильнее. Собеседница же поражалась бестактности и неучтивости. — Ты что, кретинка? Полагаешь, я вовсе не знаю что делаю? За полоумную меня держишь? — Как человек старший, предостерегаю. Ты не глупа, так что на подобные действия может двигать только спирт. — Как не стыдно такие темы поднимать? — Ну-с, для чего в трезвом уме с Нилом в комнате ночевать?        Всерьез не понимала Галя. И не мудрено, когда Шофранка ходит вокруг, да около. В целом, было понятно о чем она говорит лишь издали. — Неужто, по-твоему, это исход любого ночного общения с ним? Еще чего-то о старших говоришь! — старалась не вспылить. — Ночное общение — это только исход пьянства. О чем еще речь вести? Пьянство или деньги. — Я разве не могу сама желать чего-то? — С ним?        На это Галя отвечать не стала. Она неодобрительно покачала головой, да не старалась что-то доказывать. Есть шанс полагать, что причина в том, что она совсем оробела. Кому понравится, когда в подробности интимного лезут чужие уши. И переместить в более низкое положение Шофранку не могла — настолько стыдно! Сложно понять, кто поступает, все же, неправильно в ситуации. У обоих свое мнение. Правда, мысли одной стараются покрыть мысли второй, а хорошо ли это?        Опершись на ладошку, Галина все ждала когда сможет позавтракать. Пусть и этой дрянной кашей! Мысли ее знакомки же были заняты совсем другими вещами, от волнения стал заметен желвак на лице. Однако о Семе, чудится, та совсем забыла. А ведь всего пару минут назад больно заботилась! Посчитала она, что если сама проблемы не решит чужие — за них никто не возьмётся. И ладно бы Нил, всю жизнь мозги набекрень. Она-то чего? Нужно вразумить. — Ты шутишь? — вновь влезла. — Я пойму тебя, как человек — человека. Как женщина — женщину. — Что тут понимать? — ни слова вставить не давала — так уж эмоции внутри бурлили. Поразительно, насколько они были уверены, что с похмелья Собакин не проснется раньше — говорили в полный голос. — Не надо тебе этого. Сама посуди, где окажешься, если тут надолго завяжешься. И уж тем более, не надо пускать его в свое сердце. Другие люди девушкам для счастья нужны. А Собакин… Это просто стихийное бедствие! — посмеялась, слегка дернув плечами. Хотелось как-то раззадорить Галю, но привести к нужным размышлениям. — Нужно поступки видеть человеческие, ждать любви и ее доказательств. Зачем же так себя отдавать? — от чего-то захотелось обняться. — Ты молода. Найдешь того, кто на руках будет носить. А сейчас глядишь слепо.        Девушка покивала, опустив взгляд куда-то вниз, а затем кратко добавила: «я знаю». Такая реакция, очевидно, порадовала Шофранку. Улыбка все оставалась на лице, только ныне более сердечная. Куда-то улетучилось настроение у гостьи, второй девушке передалось. Хотелось добавить что-то про притупливающую сознание юность, физиологию человеческую, да не знала как сформулировать. Суть то была, чтоб начать думать головой, а не мгновенными потребностями. Ну и важнее, очевидно, не влюбляться. Что было в голове у Гали, соседке не было известно, посему пробежаться желала по обоим темам. И только лишь планировала вступить, как послышался шум в коридоре. Обе вновь посчитали, что там Сема. В самом деле, обсуждаемая тема никому не была приятна.        За порог ступил Нил, весь помятый. Дамы, конечно, переглянулись. Старшая была несколько испугана, и даже оконфужена. Понятное дело, услышана быть не хотела. Тема, естественно, была временно замята. С ним Шофранка хотела это же обсудить, да только позже. Подобрать нужно момент, чтоб быть услышанной. Такие глупые, но никогда не озвучиваемые правила. Сама того не замечая, девушка под них подстраивалась. Пришлось ко многому приспособиться, чтоб избежать множества скандалов. Как бы ни хотелось, а молчала в присутствии хозяина все чаще. После того, как погостили у Бухарина — боле того.        В самом деле, та ночь меж двумя не обсуждалось. Обоим того совершенно не хотелось. Собакин боялся, что растреплет знакомка того, чего слышать бы не хотелось. Вероятно, девушке день больше запомнился чем ему. А по сему, хотелось просто забыть, да и никогда больше не вспоминать произошедшее. Но, верно, если сам будет о таковом говорить — позорища не избежать. Посему же, вероятно, молчали оба.        Ничего страшного, тем не менее, подруга его не учудила. Выпила, правда, много, да громкой стала. Благо, некая иная дама решила, что стоит цыганку забрать к себе, пока ей никто не навредил. Так что, до утра просидела у неизвестной доброжелательницы и направилась домой. Переплюнуть Собакина ей не удалось, но и вспоминать себя в бреду было не слишком приятно. Хотелось так же оставить этот день. Помимо того, думала, что стоит найти загадочную щедрую душу, да отблагодарить. Однако, пока совсем не до этого. Другие дела есть.        Поглотив огромное количество воды, Нил громко стукнул кружкой об стол. Это было не специально, однако звук раздался неприятный. Стоявшая у плиты Шофранка с сожалением посмотрела на эту картину, но никак помочь не могла. Свои мозги другому не отдашь, и это, возможно, правильно. Надо надеяться, однажды дойдет, что пить бросать надо. Должно же что-то случиться, чтоб на такие мысли навело? Неясно, какие вещи могут на него повлиять. Ведь как-то удалось бросить на два года. Снизить бы хоть периодичность этих «веселых» дней.        И вот, выжидали девушки нравоучений. Если подслушал, их не избежать. Надо полагать так же, обиделся. Утро начинать с того совсем никому не хотелось. Характер Собакина — настоящее проклятье. Где-то в мыслях, обе просили, чтоб день прошел без ненужных возмущений. Наверное, как бывает со столь порывистыми и острыми на язык, ему нужно было найти свое занятие. Куда-то, все ж, нужно сбрасывать негативную энергию. Явно не на близких тебе! С другой стороны, оказаться на его месте никому бы не хотелось. Кому приятно слышать, что любить тебя не стоит? Такое мнение, даже столь неучтивому человеку, не стоило бы высказывать. Так что, обе задержали дыхание, думали, чего дальше будет.       Ничего не говорил он, молча, но с тремором, вновь наполнял стакан. Помогать никто не стал — задумались, да замерли. — Чем мы будем завтракать? — последний, кто не задался этим вопросом, нарушил тишину. Он учуял запах, но не был уверен. Нос его, как помним, частенько подводил из-за нарушений. А в целом, не сильно голоден был — живот до сих пор полон. Утренняя трапеза словно ритуал, который поможет привести себя в состояние. — Каша, — получил безэмоциональный ответ от Шофранки. — Снова она? Иди купи чего-нибудь иного. Издеваешься, очевидно над всеми, — упрекнул, затем сразу перевел взгляд на Галю. И смотрел он как-то холодно, но с ноткой волнения. От очередной дерзости в свою сторону, дернулась мышца на шее готовящей девушки. Ей не хотелось грубить в ответ, но и бежать, невесть куда, тоже. Боле того, на деньги, кои он выделит, все равно ничего особо не купить. Права была Галина, когда говорила, что вскоре будет таков исход. И грустно, что когда она о том предполагала, никто не слушал. — Чего ты хочешь?        Нил приземлился на стульчик и покачивал ногой, едва отрывая ту от пола. — Счастья, — легко улыбнулся. — На завтрак, обед, и ужин, — несколько опешили слушательницы. Такие речи казались совсем неуместными. — И еще на полдник! — ответ был несколько уместен к их незавершенному разговору, однако, с полной уверенностью это нельзя было сказать. Сарказм? Ирония? Или действительно клонит к ругани? Странным было то, с какой улыбочкой все произносит. Чего такое настроение — никому не ясно. Редко люди, с утра пораньше, так веселы. Да и радоваться, впрочем-то, нечему. Думалось, есть подводные камни в его поведении.        Наконец, накладывая блюдо в самую маленькую, что имелась, тарелочку, Шофранка отвлеклась на Нила. Нет, выпивший он иной. Ныне запретного, тоже не имеет уж давно, как всем известно. Ключевое слово, конечно, «известно». В общем, зная его, трезв. Заметила, как разрумянился, и ждет хоть кой какой реакции, а не игнорирования. Да так загляделась, что чуть не ошпарилась. Задумалась, бывает. — А кто ж не хочет? — постаралась как-то разбавить общую огорошенность.        На том внезапный праздник сердца окончился. Хватило Собакина лишь на одну фразу, а затем совсем снова потускнел. Это в очередной раз доказывало, что тот в ясном уме жить не может. Одна из причин почему вечно терялся — физически уж сложно превозмочь такие проблемы. — Хотя бы хлеба с маслом, — резко и сильно снизил планку, изменив свои желания. Собеседница покачала головой. В самом деле, на улицу тащиться совсем не хотелось. Но есть, все же, желалось всем. И если маленькому кашу еще можно скормить, то остальные носом воротят. Никто заставлять их не станет. Хотя и неразумна была та покупка — нужно наконец начать экономить.        Однако, стоит заметить, могли бы они о таких мелочах не рассуждать. Как алкоголь брать в кабаре за общий счет, Нил был горазд, а как еды домой — все забывал. За то же корила себя и Галя, сидевшая напротив. Вчера ведь могли домой чего забрать, да был бы завтрак. Грустно. Схоронил бы уже давно Сему, если б его не окружали рассудительные люди. Хотя, быть может, гуляет он лишь потому, что имеет на то возможность. Однажды Шофранка уйдет, как все устаканится, а отношений с мальчиком ему новых не построить. Или, в крайнем случае, придется строить очень долго. Ребенок уже начал привыкать к даме больше, чем к родному папе.        Оно и не мудрено. Только начал учиться Семен строить предложения, старался обсудить что-то с Нилом, тот мгновенно замолкал. До чертиков много времени понадобится, дабы осознать, что он — родитель. Все никак не доходило! И лишь на устах маленького появлялись более вразумительные речи, сразу удивлялся. Неужели, думал Собакин, он такой же человек? Это было поразительное чувство каждый раз, когда он лишь открывал рот. Понимал отец, что у одного такая реакция, да поделать ничего не мог. Потому же, чтоб совсем глупым не казаться, отвечал только отрывисто. Говорил так же, как говорят со взрослыми.        Галя, как каша остыла, принялась кормить мальчика. Он, конечно, был против такой гадости, все пытался убежать из-за стола, а из-за рта валилась белая масса. Пыталась успокоить, мягким голосом что-то лепетала, да работали трюки через раз. Наестся ли, иль половину выплюнет — сложно сказать. Хоть каплю бы насытиться. Нужно сказать, все трое взрослых считали, что если есть захочет — любое потребит. Так что, мало кто собирался цацкаться, да няньчиться.        Печально, все же, было на те страдания глядеть. Не стал бы при любом раскладе Собакин проявлять заботу к плачущему Семе, а уж боле того — на глазах знакомки. Размышлял он, что нормально в почти трехлетнем возрасте, а что нет. Да ведь не спросишь — за дурака сочтут. Волновало, что не имеет друзей, лишь изредка видится с соседскими детьми. А ведь нужно проводить время в компании ровесников. Да и не столько это обязано, сколько без того, надо полагать, скучно! А умеет ли малыш читать? Должен ли? Каков будет характер, если на него совсем Нил не станет влиять? Может быть, и хотелось ему проявить хоть каплю внимания, да не мог. Сам не знал почему. Невесть какая преграда.        Очевидным было и то, что младшему очень повезло. Рожденный от столь слабых и нездоровых людей, сам появился вполне себе полноценным человеком. И даже та тяжелая болезнь, кою успел перенести, не шибко повлияла на жизнь, в большей мере на способность говорить. Можно предположить, что все же, была какая-то задержка в развитии, да только какая — никто не знал. Что же должен делать ребенок к трем годам? Волновало и то, учит ли кто-нибудь его, к примеру, считать. Ведь это очень важно. Твердо решил — будут деньги, наймет няню. Это обязательно! Без сомненья надо. Книгу бы хоть какую прочесть по воспитанию.        Никак не мог принять свою участь Сема, продолжая рыдать. Думалось, скоро весь дом от того сойдет с ума. Нилу хотелось сына ударить, но сил в себе на то не находил. Да и рот ему ничем не закрыть — как есть будет? Приходится слушать. После продолжительных стараний Галя сдалась. Конечно же, отцу свое дело она не доверила, лишь объявила, что ребенок, верно, устал. Зря Шофранка сколько возилась над завтраком — он оказался совсем никому не нужен. Быть может, подремав, проголодается? — Я тоже как выжатый лимон, — объявила девушка, отпуская Сему из-за стола. За ним сидеть не хотел, но и покидать, что поразительно, тоже не стремился. Плакал мальчик, да хватался за край одежды своей няни. — Положи его в кровать. Нужно, чтоб поспал.        Несколько опешив, Нил дернулся. Сказанное прозвучало как приказ, да таковым быть не могло. Чтоб она так общалась? Ни в этой жизни. Благо, свои эгоцентричные порывы он успел утихомирить. — Но ведь сейчас только полдень! — настолько, видно, Собакин был невнимателен к маленькому. Хотелось больше возмутиться, да пытался уняться. Уж очень не желалось брать воспитательскую работу на себя. — Да, — слегка недоумевая, ответила Галя. — У ребенка сон час. Ведь он многим раньше нас встает, — убедилась в своих словах, глядя на мальчика. — Я пойду поваляюсь чуток.        Так, без лишних разговоров, она закончила. Не успел отец даже возразить, лишь приоткрыв рот наблюдал, как дама направляется в спальню. Так быстро, и совсем бесцеремонно. Очевидно, эта затея ему не понравилась. Да как здесь протестовать? Галя — только гость, и совсем никто больше. Как итог, выходит, остался наедине со своим чадом. В такие минуты часто хочется ценить случайные встречи. Мог бы и посидеть, да мешал Сема расслабиться. Мешал, впрочем, абсолютно в каждом действии. Как язва в чужой жизни. Страшно представить, что с ним теперь придется провести остаток жизни.        Задумываясь о бесконечном, взял он под руку мальчика. Тот от неожиданности даже перепугался, но реветь перестал. Они направились в комнатку. Непосредственно на месте, Сема отпустил отца, да и двинулся к кровати. Резво, словно совсем в сон не клонило, запрыгнул на нее. Все оказалось проще, чем думалось. Кивнув, старший Собакин хотел было покинуть его. — Нил! — обратился громко и четко младший. От того у беседчика побежали по телу мурашки. Где это видано, чтоб так обращались к отцу? Ежесекундно доводил малыш до того, словно нервные клетки отчаливают куда-то в даль. Хотелось сорваться. — А? — показал он коротенькими трясущимися пальчиками на открытую штору. Собакин молча подошел к окну и задернул ее. На нос полетела пыль. Почему же Шофранка это все еще не исправила? Выводило обращение к себе всего дома.        Теперь уж отцовский рукав дергал ребенок, не Галин. Совсем ярость папой овладела, от чего думалось, страшного в том, чтоб поучить жизни сына, нет. Был уж готов замахнуться для шлепка, безжалостной затрещины. Не успел. Больно долго соображал! — Нил! — повторил мальчик. Он стал гораздо более серьезен, взгляд — более суров. Осознавая, что это дитё, смешно становится. Вездесущий гнев немного приуменьшился, но своих позиций не сдавал. Пусть глаза Семена осоловевшие, а тело пообмякшее, протестовал пред своим же организмом, не желая спать. Громко прыгнул на пол, не отпуская папу, а затем принялся что-то искать в кровати.        Почему-то стало очень грустно, даже обидно. Вполне очевидно, почему же Семен называет отца по имени — так делают все остальные. Буквы простые, боле того — их всего три. Шофранку, к примеру, он еще не может позвать. Даже Галя выходила у него как «Аля». До поры до времени, Собакин не обращал на то внимание. Нужно и это как-то исправлять. Какая-то чушь выходит. Если кто услышит как потомок выражается — это будет очередной позор. Да и суть даже не в том… Чего-то сердечного хочется от своего мальчика, ведь дале уж привычку правильно называть не привьешь — засядет ненужное в голове, да и все.        Спустя пару мгновений пред ним оказался измятый листочек. Это была не обычная бумажка, а лист из тетради для нот. Самих же символов, к общему счастью, на нем не оказалось. С щенячьим восторгом, протягивал свое творение Семка. На лице Нила не было эмоций, и уж тем более восхищения. Пред собой он увидел черные каракули, и точно как в тестировании для психически больных, старался что-то разглядеть. Все же, ничего не выходило. Жеманно улыбнувшись, чтоб хоть состроить реакцию, протянул рисунок обратно. Правда, таковым назвать сие произведение сложно. Дети обычно пользуются красками, да карандашами, а не подручными средствами. Страшно представить, что помогло ему в написании картины? Уголь? Сема же был очень рад, посчитав, что его работа была оценена по достоинству, да вновь запрыгнул на кровать. — Мне сказали, ты должен спать, — робко приметил Нил. — Так что, спи, Ата…        Да только сам «Ата» продолжал стоять на кровати, махая листочком. Веселье с его круглого и строгого лица, пропало. Словно принялся наблюдать за тем, как поведет себя отец. Человек же визави делал тоже самое. Сталось ясно, что вскоре кто-то сломится, да все это походило не больше, чем на игры-гляделки. Старший еще раз приказал малышу лечь, на что он ничего не ответил, лишь покачался на матрасе. Тогда папа сдвинул брови, и чуть подался назад. Хотелось думать, что грозный вид поможет, но он лишь пересмешил мальчика. Тот принял все за игру и снова принялся скакать. Вовсе не похоже, чтоб Семен хотел спать. Но Нил, все же, решил не перечить Гале, выполняя ее поручения.        Кровать заскрипела, а за ней — сердце. Думалось, тот час проломится! Давно надо было брать кроху на поруки. Для Нила, каким бы балованным не был, слово родительское было законом, и то было, кажется, по понятным причинам. Ставить же Сему на крупу, иль поднимать руку, доводить до синяков или же травм вроде храмоты, не хотелось. Точно нет. Вспомнилось, как будучи совсем юным, Собакин плакал в подушку из-за очередного наказания, при этом, почти про себя и для себя, выговаривая взрослым «вот когда у меня будут дети — ни за что не буду их бить!». Вспомнилось то стойкое «никогда», и предавать его не хотелось. Но как иначе воздействовать — никто пример не подавал.        Однако, и вариантов как действовать без физической силы не нашел. Нил вернулся к кровати, поднял на руки мальчика, а затем постарался положить, причем так, чтоб не причинить боли. Никогда не строил из себя самого лучшего отца, да с простым заданием хотелось справиться. Оно казалось даже сложнее, чем кормление! А если вдуматься, общение с Семой — одна большая задача. Как неваляшка, мальчик все поднимался каждый раз как оказывался на спине. Предприняв около десяти попыток, Собакин устал, а сын его продолжал по-ребячески смеяться. Наверно, стоило хоть голос повысить. От чего-то не выходит даже это. — Что ты еще от меня хочешь? — вновь постарался вывести на разговор Нил, наперед понимая, что ответа не услышит. — Будешь прыгать на кроватях — упадешь, расшибешься, и голову ударишь. Потом вырастишь таким же стоеросовым как папа, — еще раз поднял на руки, осознав, что боле этой дуростью заниматься не будет. — Понимаешь? — старался вырваться младший из принужденных объятий. Тогда вновь положил его Собакин, да укрыл одеялом. — Знаешь, есть один анекдот, про то, как мама сделала замечание сыну, когда тот прыгал на кровати, со словами: «будешь прыгать — вырастет большой живот.» Тогда на следующий день, мальчик, встретив беременную женщину, грубо спросил у нее: «допрыгалась?». Но я не буду о том шутить. Ты еще маленький.        Говорил это без какого-то зазрения совести, полностью уверенный в том, что Сема ничего не понимает, и не запоминает. Наверное, потому ему можно говорить чего угодно, главное не повышать голос, чтоб испуга не было. С другой стороны, чего-то уже дите должно понимать, иначе не знал бы по имени. Что-то, значится, уже смыслит в этом мире. — И не Нил! Обращайся как «отец», «папа», — угомонился мальчик в коем-то веке, вылазить не спешил, да все же чему-то радовался и словно сиял изнутри. — В крайнем случае, Нил Тимофеевич! — в самом деле, знал, что в многих семьях это принято, но не представлял того в своей. — Вы уяснили, Семен Нилович?.. Как отвратительно звучит. Клянусь вам, скоро вас буду звать по-другому. Я размышляю над этим уже давно.        Даже позавидовал он себе — так редко с сыном общается, и всех шуток его не знает. Поразительно, какой изнеженный и капризный. А как это могло случиться, когда баловать его некому, и уж, тем паче, нечем? Рисует, как уже заметно, невесть чем, зато так старательно привлекает к себе внимание. — Ата, что сделать нужно? — перефразировал. Вспомнилось пару картин — перед сном Шофранка немало времени с Семой проводит. Чем она занимается в детской по вечерам — большая тайна. — Может быть, тебе нужно прочитать что-то?        Принялся рыскать взглядом по комнате, в поисках чего-то интересного. На полу, рядом с маленьким ковриком, валялись игрушки — большая их часть уж походила на груду мусора. Это было печально, и к тому же, подобные увеселения совсем не к месту. Развлекаясь, в сон не отправишься. Далее перенес внимание на маленький комод — там могло храниться нужное, да лазить, искать чего-то, поленился. Больше, в общем-то, глазу не за что зацепиться — узкое пространство, где все без того с трудом умещается. Не знал Нил, какие вовсе вещи имеет Сема. Сложилось ощущение, словно много спал, иль отсутствовал у себя же дома. Взял ответственность, да как-то ее упустил. Никому бы не посоветовал себе доверять.        В самом деле, будь Нил снова маленьким — тем, что есть у сына, не смог бы довольствоваться. А что поделаешь? Ничего не придумав, он опустился на колени пред кроваткой. — Выходит, Шофранка сама тебе что-то рассказывает? Сама придумывает? — продолжился монолог. — Наверное, колыбельные поет? — стал говорить гораздо тише, медленно, буквально незаметно, переходя в шепот. Встретиться взглядом с ребенком все ж не мог. Так же еле слышно хихикнул, что больше походило на кашель. — Нет, это исключено. Воображать даже смешно. А мне их часто пели, когда был твоего возраста и каплю младше. Затрудняюсь сказать, повезло тебе это упустить, или же наоборот — большой счастливчик.        Монолог превратился в диалог, поскольку Сема чего-то ответил. Прозвучало как набор звуков, посему Нил не пытался разбирать значения, а оно, верно, было. Слова были пущены мимо ушей. — Будь уверен, ты счастлив уже от того, что не знаком с бабушкой и дедушкой, — произносить подобное было очень тяжко. Детей заводить без прочего было рано, а сейчас называть родителей так… Жуть. Привыкать к этому не хотелось, но речь продолжить стоило. — Под их опекой ты бы уж плясал, на дудочке играл, и знал всевозможные симфонии наизусть. Так то! — заверил мальчика, хотя сказанное и единственное, чем мог похвалиться. — Но даже если они приедут, все равно не дам тебя в обиду. Никаких занятий через желание. Мне жаль, правда, что колыбельную ты не услышишь так же, как слышал ее я. А было бы чудно тем поделиться! И толку, что я всю жизнь на сцене, нет — тут нужен женский голос. Проблема в том, что я совсем не тот, кто девушкам для счастья нужен. Не стоит даже ждать.