Before The Dawn

Во второй раз за два дня сердце Сакуры фактически останавливается, прежде чем начать биться с невероятной скоростью. В один безумный момент она думает, что происходящее не что иное, как особенно неприятное заблуждение, вызванное легкой формой посттравматического стрессового расстройства. Однако подобный ход мыслей резко обрывается, потому что никакое заблуждение не может казаться настолько реальным. Из-за внезапного контакта Сакура пребывала в состоянии шока, стоя неподвижно у стены в объятиях Итачи. Преисполненный решимости добиться какой–то реакции, Учиха прижимается еще ближе, пока они оба не упираются в стену. Сначала девушка даже не понимает, что сцепила пальцы за его шеей. Рациональная часть отчаянно спрашивает, какого черта она делает. В этой ситуации все неправильно. Тем не менее, куноичи смутно ощущает, как руки нукенина в ответ обвиваются вокруг ее талии, одна рука слегка скользит вверх по позвоночнику, заставляя ее слегка сморщиться: эта область тела все еще болит. Однако прикосновение заставляет Харуно дрожать по совершенно другим причинам. Его пальцы запускаются в распущенные пряди ее волос, из-за чего ирьенин почти незаметно напрягается. Этот жест слишком сильно напоминает о том, что произошло вчера, но прикосновение Итачи осторожное и нежное. Он запускает пальцы в ее волосы, чтобы немного откинуть голову назад, прежде чем медленно, без усилий углубить поцелуй. Колени ирьенина подгибаются, на этот раз без притворства. Пальцы мужчины касаются чувствительной кожи на затылке, одобряя ее непроизвольную реакцию. С небольшим головокружением Сакура замечает, что это неправильно и плохо во всех отношениях, потому что Итачи явно не в своем уме. Она должна оттолкнуть его, и, возможно, даже ударить для верности, но куноичи лишь закрывает глаза, чувствуя, как сердце бьется о грудную клетку. Отступница уверена, что это такое же нападение, какое она испытала прошлой ночью, за исключением того, что вместо принуждения, Итачи тщательно, кропотливо уговаривает ее ответить, с каждой затяжной лаской рук по волосам и спине, не говоря уже о медленной, томной природе его поцелуев… Вопреки здравому смыслу, Сакура встает на цыпочки и крепче обнимает его за плечи, наклоняя голову так, чтобы дать больше доступа. Во имя Ками, она будет лгать, если попытается отрицать, что Итачи сильно привлекает ее — чисто физически, конечно. Девушка закрывает глаза, удивляясь ощущениям: они так близко, что можно почувствовать и попробовать его на вкус с каждым пробным движением их губ и языков. Это так по-человечески. Харуно удивлена, что он вообще на такое способен. Итачи начинает водить руками по ее телу, тщательно обводя контуры миниатюрной фигуры. Твердые, мозолистые ладони касаются ее более чувствительных изгибов, все это время не позволяя жгучей интенсивности поцелуя утихнуть. Дыхание покидает тело куноичи с резким вздохом, когда она почти непроизвольно выгибается навстречу мужчине. Сакура крепко сжимает его плечи и на мгновение слегка прижимается к нукенину, внезапно чувствуя себя ошеломленной внезапностью и интимностью момента. Он ей нравится, да, но девушка не совсем уверена, готова ли к этому. Его руки расположились на ее бедрах, твердо, но не грубо удерживая на месте. Учиха отступает на долю дюйма, выглядя слегка смущенным ее внезапной переменой в поведении. Сакура встречает его взгляд более чем отчаянно, слишком хорошо осознавая, что все еще задыхается, из-за простого воспоминания о том, что он чувствовал, прижимаясь к ней. А тот факт, что его руки до сих пор на ее бедрах… — Итачи, — выдыхает куноичи, чувствуя себя дезориентированной и более чем немного сбитой с толку. — Почему ты… Глаза Итачи темнеют, приобретая еще более грозный оттенок серого. Прежде чем Сакура успевает продолжить, он поднимает руку, нежно проводя слегка шершавой подушечкой большого пальца правой руки по чувствительной коже ее губ с клубничным блеском. Бессознательная чувственность этого жеста заставляет Харуно замолчать, удивленно глядя на партнера. Он снова целует ее, еще глубже, чем раньше. Ирьенин не знает, почему позволяет ему это. Отступнице ненавистно состояние растерянности. Вероятно, она пожалеет об этом в тот момент, когда Учиха снова отпустит ее, но какая-то часть все еще хочет прижаться к нему каждой клеточкой тела. Сакура хочет чувствовать биение его сердца, вдохнуть аромат, который медленно, тревожно становится таким знакомым, и проследить за игрой мускулов под ее руками. Будто думая в том же духе, Итачи притягивает девушку так близко, как только может, а затем начинает водить большими пальцами мучительно медленные круги по ее бедрам. Жар от его кожи ощущается так, словно он может прожечь материал тонкой футболки куноичи, из-за чего у Сакуры перехватывает дыхание, ее голова откидывается еще дальше назад. Учиха отстраняется и слегка выпрямляется, давая девушке возможность дышать. Сначала ирьенин сжимает руками материал плаща Акацуки, чтобы восстановить равновесие, но затем это происходит совершенно по другой причине: он слегка проводит губами по раковине ее уха, прежде чем медленно спуститься вниз. Это что-то новое. Харуно резко замирает, пытаясь понять, нравится ей или нет. Все дыхание покидает тело девушки в долгом, головокружительном вздохе, когда его зубы слегка прикусывают мочку ее уха. Она наклоняется вперед, упираясь лбом в изгиб шеи Итачи. Несмотря на привычку Цунаде-шишо и общее мнение о том, что она унаследовала все черты своей наставницы, Сакура никогда раньше не была пьяна — но она думает, что текущее состояние ничем не отличается. Несмотря на здравый смысл — если выбросить из головы все рациональные мысли и рассуждения, — Харуно обнаружила, что ей это скорее нравится. Итачи продолжает двигаться вниз по тонкой шее, не совсем целуя, скорее исследуя чувствительную кожу осторожными движениями губ и зубов. Мужчина слышит, как она тихо вздыхает от удовлетворения, крепче обнимая его за плечи. Он снова наклоняет голову к уголку ее шеи, прижимая куноичи к себе, вдыхая сладкий аромат свежей клубники… Учиха замирает, немного приходя в себя. Это неправильно. Предполагается, что запах должен быть неуловимым, более похожим на его. Как смесь леса после особенно сильного ливня и проливных порогов реки Накано. Запах огня и дыма должен оставаться на одежде и коже, отличительный признак ее Катона, который никогда не был таким сильным, как у него, и за который, несмотря ни на что, она так и не смогла его простить. Словно на автопилоте, Итачи убирает руки от ее бедер, медленно выпрямляясь во весь рост. На этот раз он чувствует напряжение, заключенное в стройной фигуре, когда его руки касаются изгибов ее тела — чего никогда раньше не случалось. Волосы, которые немного спадают на ключицы, гладкие и шелковистые под его пальцами, ухоженные, без следов пепла, который часто задерживался в прядях. Слишком поздно нукенин осознает свою ошибку, когда встречает ее — Сакура, Сакура; как он мог быть таким глупым? — пристальный взгляд. Она покусывает нижнюю губу (точно так же, как он делал несколько минут назад), выглядя такой же потрясенной. На его глазах хенге развеивается — вероятно, из-за эмоционального потрясения. Ее широко раскрытые глаза такие же зеленые, как весенние яблоки, ее волосы яркого, ни с чем не сравнимого оттенка розового, но больше ничего не меняется — Сакура по-прежнему выглядит точь-в-точь как она. Их черты лица абсолютно идентичны, что заставляет его удивляться тому факту, что он не замечал этого раньше. Напарница так идеально подходит к нему, что указывает на то, что они в пределах дюйма друг от друга по росту и точно отражают друг друга по строению тела. Если бы не разница в цвете волос и глаз, они могли бы быть близнецами. Ками, теперь, когда Итачи это понимает, какая-то его часть не хочет сводить с нее глаз. Он не до конца осознает, что снова поднимает руку, поглаживая ее скулу тыльной стороной костяшек пальцев легким прикосновением, едва касаясь кожи. Учиха нуждался, желал убедиться, что это реально, потому что… Сакура вздрагивает от его прикосновения, резко глядя на ковер. В следующую секунду Итачи снова находится в нескольких футах от нее, очевидно, восстановив часть своего ледяного самообладания. Девушка не может прочитать невероятно напряженное выражение в серых глазах. Честно говоря, она не уверена, хочет ли этого. Не успев разобраться в запутанных мыслях, бешено колотящемся сердце и внезапном, непреодолимом порыве ударить его так сильно, как только может, за то, что разрушил все между ними — Учиха, к удивлению, нарушает напряженное молчание. — Сакура… Возможно, это неразумный ответ, но она никогда не славилась эмоциональной стабильностью. Харуно не уверена, кого она ненавидит больше — его за то, что он поцеловал ее, или себя за то, что так отреагировала. — Я не могу сделать это прямо сейчас, — честно говорит куноичи, и прежде чем слова закончили эхом разноситься по маленькой комнате, Сакура исчезла в вихре цветочных лепестков. Перед взглядом Итачи они бледно-розовым фоном приземлились на пол. — Черт возьми, Итачи, я даже не знаю, понимаешь ли ты это, но они для меня… все. Итачи смотрит на свои руки. Прошло так много времени с тех пор, как они вот так прикасались друг к другу. Пять лет, почти шесть. Ни разу с того рокового вечера на берегу реки, которая протекала через территорию поместья Учиха. Мелкая дрожь пробегает по пальцам. Он старается не вспоминать, но, как и другие ужасы его пятнадцатилетия, это — она — то, что Итачи никогда не сможет забыть. Их губы были прижаты друг к другу — немного неловко, да, но это никого не волновало. Ее руки запутались в его волосах, а его руки обхватили ее за талию и притянули к себе. Мягкая почва на берегу реки была влажной под их коленями. Карта точек давления, в которой ни один из них не нуждался, но которую она захватила с собой на всякий случай, была смята в процессе. Ее любимая ручка с зелеными чернилами выцарапывает буквы предсмертной записки, пока он наблюдает за ней, серые глаза алеют. Она слишком спокойна и непоколебима для пятнадцатилетней, почти шестнадцатилетней девушки, которая, по сути, планирует самоубийство. Итачи выглядит слишком отстраненным для пятнадцатилетнего, почти шестнадцатилетнего юноши, который наблюдает за своей двоюродной сестрой, лучшей подругой, девушкой (всем), готовясь покончить с ее жизнью. Поступая таким образом, он ввергает их обоих и остальных членов клана в нисходящую спираль, которая в конечном итоге завершится самой кровавой ночью в истории деревни. Но Изуми пишет одной рукой, а Итачи держит бумагу на месте своей рукой. Их пальцы переплетены под столом, они крепко держатся за последние несколько недель, дней, часов, которые остались до неминуемого. Катон Итачи один из лучших, но он даже не опаляет ее волосы. Изуми поворачивается и исчезает из виду за долю секунды до того, как огненный шар испепелил бы ее. Родители уже много лет упрекают ее за «высокомерие», но не похоже, что это оказывало на дочь какое-либо влияние. Не успев повернуться, Итачи чувствует, как кончик ее куная дразняще касается затылка. — Мне все равно, что они сказали на вступительных экзаменах в Анбу — ты все еще такой медлительный, — преувеличенно вздыхает девушка. Учиха наносит удар с молниеносной скоростью, но даже тогда его костяшки пальцев лишь задевают ребра Изуми. Она снова исчезает в каком-то более отдаленном месте в лесу. Ее задорный, слегка глумливый смех — единственный признак прежнего присутствия. Итачи проводит пальцами по волосам, позволяя себе роскошь легкого вздоха. Шиноби знал ее всю свою жизнь — видел ее каждый день примерно четырнадцать лет и шесть месяцев. Она на неделю старше, но иногда Изуми заставляет его хотеть… Итачи останавливается на долю секунды и хмурится. Хотеть что? Изуми ведет парня по огромному лесу, который охватывает территорию поместья клана, упиваясь собственной скоростью и тем фактом, что он всегда на долю секунды медленнее ее. Итачи наконец догоняет девушку, но они оба слишком устали, чтобы сделать что-то большее, чем рухнуть на жесткую траву на лугу, который граничит с лесом, слегка задыхаясь. Серебристая луна взошла на фоне почти темно-фиолетового неба. — Ты должен признать, что никогда не сможешь поймать меня, — говорит Изуми игриво, если не немного самодовольно, тщетно пытаясь стереть пятна от травы с подола короткой юбки песочного цвета. Итачи издает пренебрежительный звук в глубине своего горла. — Возможно, в тот день, когда ты открыто признаешь, что мой Катон намного превосходит твой. Изуми, не теряя времени, вырывает пригоршню сухой травы и бросает в него увядшие стебли в отместку, впоследствии хихикая над выражением лица парня. Они самые старшие в своем поколении, иногда за их спаррингами наблюдают. Раз в год, чтобы оценить прогресс, старейшины оценивают Итачи и Изуми, которым по-своему все равно. — Восхитительно, — спокойно замечает Текка, наблюдая, как Изуми крутится на месте и исчезает с пути огненной техники Итачи, которая, возможно, является самой быстрой и мощной из всех техник любого члена клана, включая технику его собственного отца. — Конечно, она никто по сравнению с ним, но если судить по заслугам, Изуми подает большие надежды. Теяки слегка фыркает, плотнее закутываясь в вязаное одеяло. — Если бы только она родилась мужчиной. Как бы то ни было, единственное, к чему она предназначена, — быть его женой, хотя это не значит, что быть будущей леди клана — не то, о чем кто-либо когда-либо мог мечтать. Даже в разгар боя Итачи может видеть, как глаза Изуми сужаются в тонкие серебристо-серые щелочки, когда она сравнивает его Катон со своим собственным. Прежде чем он успевает возразить, девушка растворяется в воздухе. Он не видит ее в течение следующих трех дней. Он пытается убедить себя, что это не имеет значения. В следующий раз они случайно встретились в лесу, отдав предпочтение тем же тренировочным площадкам. Бой оказывается более жестоким, чем любой из предыдущих. Итачи извлекает из руки один из сюрикенов Изуми, даже не поморщившись. Он не может не задаться вопросом, что с ними случилось. Учиха не помнит, но фотографии и его мать уверяют, что в детстве они делили игрушки, а следующие тринадцать лет проводили почти каждый час бодрствования в компании друг друга. Она была его самым близким — его единственным — другом до того лета, когда им исполнилось тринадцать: он стал джонином, а Изуми пропустила экзамены и, как следствие, о ней почти забыли остальные члены клана. Итачи совершает ошибку, отстраненно заявляя об этом наблюдении сразу после того, как ему удается ударить ее кулаком в горло. Почти секунду спустя он чувствует небольшое раскаяние; не из-за того, что девушка задыхается и массирует шею (даже в этом возрасте они оба испытывали боль в тысячу раз сильнее), а из-за слез, которые внезапно появляются у нее на глазах. Эта тревожная и беспрецедентная эмоция, однако, в следующий момент сменяется резким пробуждением инстинкта самосохранения, вызванного Изуми, которая формирует несколько ручных печатей со скоростью, затуманивающей зрение, и выдыхает самый большой Катон, который он когда-либо видел в ее исполнении. Техника выглядела бы более впечатляюще, если бы не была направлена в его сторону. Итачи спасается массивной техникой водяного дракона в последнюю возможную секунду. Когда настоящая стена пара, наконец, рассеивается в розово-фиолетовом закатном небе, он обнаруживает, что Изуми вытирает слезы со щек тыльной стороной ладони. — Ты не представляешь, как расстраивает, когда каждый навык, который я часами практиковала, называют ничем по сравнению с чьим-то другим, — выпаливает куноичи, ее голос полон сарказма. — Любой другой, кроме этой проклятой семьи, сказал бы, что я, возможно, одна из лучших куноичи в деревне, — девушка подчеркивает свои слова, разворачиваясь и бросая кунай в ближайшее дерево с такой силой, что он погружается по рукоять в кору. — Но это не имеет значения; в клане никто не видит во мне ничего большего, чем твою будущую жену. Слова, тяжелые от долго сдерживаемой обиды и горечи, повисают между ними в прохладном осеннем воздухе. На мгновение Итачи не совсем уверен, что сказать, но даже несмотря на то, что в последнее время их отношения оставляли желать лучшего, он все еще знает Изуми почти так же хорошо, как самого себя. Она напрягается, когда парень пересекает расстояние между ними в несколько шагов и обнимает ее за талию, удерживая в простом объятии. Несмотря на их близкие отношения, они давно не обнимались. Как бы то ни было, Итачи находит физический контакт несколько неловким, но не неприятным. Через несколько мгновений он с удивлением чувствует, как девушка тянется вверх, обнимая его за плечи. Ощущается иначе, чем смутные воспоминания о подобных вещах, хотя этого, вероятно, и следовало ожидать. Ее голова аккуратно помещается под его подбородком. Учиха чувствует, как щека прижимается к теплому пеплу, который остался в ее волосах. — Я вижу в тебе нечто большее. Это Итачи, так что подобное заявление ни в малейшей степени не сентиментально и не предназначено для передачи какого-либо более глубокого смысла. Это не больше и не меньше, чем абсолютная правда. Она улыбается ему в шею. Позже той же ночью, в одиночестве, он будет задаваться вопросом, почему объятия длились так долго, почему ни один из них не сделал ни малейшей попытки отстраниться. Но сейчас Изуми перестраивает положение своих рук, переплетая пальцы за его шеей. Итачи замечает, как изгибается ее щека, когда она смотрит вверх, слегка улыбаясь. — Кем ты меня видишь? — Спрашивает девушка, и на этот раз в ее тоне нет подавляющего воодушевления, сарказма или поддразнивания — еще одна причина, по которой старейшины клана предпочитают ей Итачи. Она демонстрирует диапазон необузданных эмоций, почти неслыханный для любого представителя клана Учиха. Итачи забыл, каким мягким и искренне любопытным может быть ее голос. Однако еще больше беспокоит то, что шиноби не совсем уверен, как ответить. Изуми его троюродная сестра, его соперница, его лучший друг. Они были близки так долго, что иногда кажется, что границы между тем, где заканчивается он, и тем, где начинается она, стираются — и не только потому, что они так похожи. На мгновение руки Итачи сжимаются вокруг нее, притягивая ближе. — Не знаю, — наконец отвечает парень. Неубедительное заявление, которое он обычно считает совершенно неприемлемым и презирает слышать от других, но в данных обстоятельствах это не что иное, как правда. Изуми долго ничего не говорит, но, наконец, вырывается из объятий, хотя все еще держит обе его руки в своих. В данный момент она выглядит совершенно серьезной. — Подумаешь об этом? Честно говоря, Итачи не совсем уверен, на что соглашается, но прежде чем продолжить обдумывать заданный вопрос, девушка подходит ближе, приподнимается на цыпочках и нежно, быстро целует его в щеку. Этот момент длится меньше доли секунды. Коснувшись губами его кожи, она исчезает, оставляя наследника клана стоять посреди поляны, глядя на солнце, которое ускользает за горизонт. Полностью удостоверившись в отсутствии кого бы то ни было, Учиха закрывает глаза на самые короткие секунды и касается своей щеки. В перерывах между миссиями и семейными обязанностями клана они довольно часто видятся, но быть по–настоящему вместе получается два часа раз в неделю — спарринг в лесу и окончание ночи на лугу, как всегда. Именно в одну из таких ночей Итачи осознает, насколько Изуми сводит с ума. Помимо отличительного набора навыков и впечатляющего интеллекта — с ее интеллектом может соперничать только его собственный — она вопиюще непригодна для того, чтобы являться членом клана Учиха. Ради Ками, какой уважающий себя шиноби использует нечеловеческую скорость в качестве предлога, чтобы быстро перемещаться взад и вперед, тем самым избегая настоящей, честной битвы в пользу… бросания сосновых шишек? После получаса, проведенного в раздражающе тщетной погоне за попытками вывести Изуми из строя в течение наносекунды, когда она действительно видна в одном заданном месте, одновременно отбивая так много сосновых шишек, из-за чего костяшки его пальцев кровоточат, глаза Итачи сужаются и, наконец, наливаются кровью. Наблюдение за ней приносит свои плоды: он ждет ровно три секунды после активации шарингана, в десяти футах слева от него появляется слабое мерцание. В тот самый момент, когда Изуми полностью материализуется, она оказывается прижатой спиной к дереву, которое находится по крайней мере в двадцати футах от того места, где куноичи изначально пыталась приземлиться. Несколько раз моргнув, ее зрение прояснилось, девушка вздрогнула, обнаружив, что Итачи обнимает ее за талию, удерживая на месте — и, кстати, выглядит таким же смущенным, как и она. Их хриплое дыхание смешивается в холодном воздухе, и по какой-то причине Изуми не пытается вырваться. Она позволяет себе наклониться вперед, прижимаясь к его груди — он все еще в полной экипировке Анбу, металлические щитки холодят — и обхватить пальцами предплечья, пораженно глядя на парня. — Ты поймал меня, — выдыхает девушка, наклоняя голову набок и выглядя несколько обиженной. — Никто никогда… Изуми не замечает, где замолкает. Где-то между замечанием того, как металлическое снаряжение Анбу слишком блестит в лунном свете. На нем гладкий, слишком длинный красный шарф, который она купила для него прошлой зимой — обернутый вокруг шеи только один раз, остальная часть слегка развевается в лунном свете. Длинный конский хвост (его волосы намного длиннее, внутренне нахмурившись замечает куноичи: ее волосы до плеч, в то время как его — легко касаются середины спины) слегка растрепан, несколько длинных прядей падают, обрамляя юношеское лицо. И, конечно, куноичи слишком поздно понимает, что они все еще держатся друг за друга, совершенно без необходимости. Итачи смотрит на нее сверху вниз с той же нечитаемой интенсивностью, с которой она наблюдала за ним несколько мгновений назад, за исключением того, что его взгляд становится еще более пронзительным из-за шарингана. Изуми не уверена, кто из них начал. Возможно, таким образом Итачи отвечает на вопрос, который она задала ему неделю назад. Если это вообще происходит на самом деле. В прошлую встречу они были самыми близкими друзьями и самыми ожесточенными соперниками (с ее стороны, во всяком случае), не более того. В лесу слишком холодно. Немного неловко, потому что ни один из них никогда раньше этого не делал. Но ветер проносится сквозь деревья, Изуми прижимается ближе к Итачи, их пальцы переплетаются. Они целуются в манере, которая кажется равной частью любопытства и страсти. Несмотря на то, что они разные, девушка не думает, что до этого один из них чувствовал что-то настолько правильное. Изуми ненавидит подобные клише, но она гордится тем, что является единственным членом клана Учиха, не страдающим безэмоциональностью. Через шесть месяцев после их первого поцелуя они преклоняют колени друг перед другом на берегу реки, которая протекает через их лес (тренировочные площадки всего клана, технически, но она не может не назвать это их лесом). Куноичи резко нарушает установившуюся между ними уютную тишину, заявив, что последние полгода были лучшими в ее жизни. Итачи смотрел в глубины реки, наблюдая за стремнинами, бьющими по зубчатым камням на дне, но теперь его взгляд снова задерживается на Изуми. — У меня тоже, — заявляет шиноби, но слова звучат несколько пусто. Она молчит несколько мгновений, ее пальцы рассеянно рисуют узоры на руке Итачи. — Что не так? — Тихо спрашивает девушка, потому что даже сейчас, когда он максимально отстранен, Изуми все еще может читать его настроение так же хорошо, как свое. В последнее время морщины от напряжения под его глазами стали глубже, он кажется старше и стал более замкнутым во многих отношениях… Итачи молчит так долго, что Изуми задается вопросом, слышал ли он ее вообще. Само собой разумеется, ему было недвусмысленно запрещено дышать или даже намекать на что-либо члену клана, но шиноби молчал об этом так долго, что вряд ли сможет вынести дольше. Ощущения такие, словно вес ужасной тайны будет вытягивать из него жизнь медленно и мучительно, если он продолжит держать ее в себе. — Слухи правдивы, — наконец говорит Итачи, не отводя взгляда от реки, чьи беспокойные глубины отражаются в его столь же противоречивом взгляде. Девушка заметно напрягается, инстинктивно отводя руки назад, вспоминая то, о чем говорили ее родители, думая, что она не слушает. — Ты имеешь в виду… — начинает куноичи, ненавидя то, как голос становится более высоким на последнем слове. Напротив, Итачи кажется таким же спокойным, как обычно, кивнув, хотя Изуми замечает едва сдерживаемое напряжение в плечах. — Старейшины приказали мне сообщать о планах и действиях клана непосредственно им, — отвечает шиноби, его голос звучит так тихо, что приходится напрягаться, чтобы расслышать. — А после того, как они узнают правду? — Спрашивает девушка более резко, чем намеревалась. Но Изуми так же умна, как и наследник клана, она складывает кусочки вместе менее чем за секунду, а затем все вокруг нее, кажется, исчезает. Сердцебиение куноичи замедляется почти до полной остановки, прежде чем начать снова, в два раза быстрее. — О, ками, — говорит еле слышно. — Они бы не стали. Они бы не стали просить что–то подобное… Они бы не заставили тебя… В следующую секунду Изуми чувствует, как один из его пальцев прижимается к ее губам, мягко заставляя замолчать, не отрицая (это ужасное предположение, которое, кажется, возникло где-то за пределами ее худших кошмаров). Поскольку девушка никогда не отличалась стойкостью, она падает в объятия Итачи, дрожащая от смеси шока и недоверия. — Когда? Итачи пытается не выдавать своего состояния, как будто у него достаточно сил для них обоих, но она слышит хрипоту в голосе. — Двенадцатого октября. Сегодня тринадцатое мая. Следующее, что осознает Изуми — у нее кружится голова. Итачи нежно откидывает ее волосы назад, когда девушке внезапно становится очень плохо. Ногти так сильно впиваются во влажную почву, что это причиняет боль. После того, как все закончилось, он прислоняется к дереву и позволяет куноичи свернуться калачиком в его объятиях. Изуми смутно осознает, что она все еще сильно дрожит. Даже Итачи, вундеркинд клана Учиха, самый сильный из них, слегка дрожит. Они смотрят на темное, безлунное небо. Несмотря на его новые обязанности, Итачи и Изуми каждую ночь встречаются на берегу реки Накано. Они не всегда разговаривают, но он обнимает ее достаточно крепко, чтобы на следующее утро появлялись синяки на ребрах. С каждым проходящим днем (с каждым разом, когда он смотрит в глаза своей матери, чувствует тяжесть руки отца на своем плече и тычет маленького Саске в лоб), он думает, что разваливается на части, еще больше теряя себя. Каждую ночь ему снятся кошмары о том, на что это будет похоже. Он не спал больше недели. — Итачи, — однажды ночью шепчет Изуми. С приближением лета становится теплее, воздух благоухает, тяжелея от веса их секретов. Ее голос звучит отдаленно. — Я не хочу дожить до того дня, когда… Шиноби думает, что дает какой-то мягкий ответ, но девушка берет его за руку, крепко сжимая, глядя с каким-то тихим отчаянием, которого он никогда раньше не видел. — Ты не понимаешь, — легкий ветерок шевелит ее волосы, когда Изуми пытается улыбнуться, что выглядит совершенно неправильно. — Я не собираюсь доживать до двенадцатого октября. Ему требуется мгновение, чтобы понять, что она имеет в виду. В следующую секунду он убирает свою руку. — Ты же не имеешь в виду… Эта инстинктивная реакция, одна из единственных вещей, которая рождается из чистых эмоций и ничего больше. Как еще можно реагировать, когда тебе говорят, что близкий человек намерен прекратить свое существование? Глаза Изуми мерцают внезапным гневом. — Что я должна делать, Итачи? — Почти кричит она, ее голос ломается от напряжения. — Неужели ты думаешь, что в ту ночь я просто позволю тебе убить меня? Буду лежать в своей кровати спиной к двери и притворюсь, что не слышу, как ты убиваешь моих родителей внизу. Буду все это время считать минуты, которые тебе понадобятся, чтобы дойти до моей комнаты? Ты хочешь, чтобы я заранее приняла какие-нибудь таблетки, чтобы тебе пришлось убить меня, когда я уже ничего не почувствую, или предпочитаешь, чтобы я сначала поцеловала тебя на прощание, а потом приставила твою катану к своему горлу? Голос девушки стал низким и ядовитым. Впервые с тех пор, как все началось, Итачи чувствует, как сжимается горло, он ненавидит это. — Прекрати, — парень говорит грубее, чем когда-либо с ней. — Я не буду… — Ты не убьешь меня? — Тихо, с горечью спрашивает Изуми. — Ты не хочешь меня убивать. Точно так же, как не хочешь убивать свою мать, или отца, или Саске, или кого-либо еще, но… Ты можешь спасти только Саске, Итачи. Ты собираешься спасти младшего брата и скормить ему ложь. Он вырастет, и это разрушит его изнутри. Остальным из нас повезет больше. Итачи хочет сказать, чтобы она этого не говорила, хочет сказать, что они могут найти способ инсценировать ее смерть. Они могут покинуть деревню вместе, попытаться убежать от кошмара, которым были последние месяцы и которым станет будущее. Он не может. Изуми наблюдает за его мучениями, смаргивая слезы и снова обняв его за плечи. — Я люблю тебя, — выдыхает девушка. Правда последних пятнадцати лет, наконец, проявляется в мягких словах, приглушенных жестким металлом униформы Анбу. — Пожалуйста, помоги мне сделать это. Итачи отказывается. В ту ночь и все последующие. — Мангекьё тебе все равно понадобится, — указывает Изуми, срывая лепестки с цветка и бросая их в реку, один за другим. Они становятся кроваво-красными на фоне темной воды. Девушка более отстраненная, более замкнутая, чем когда-либо прежде. Сейчас она больше похожа на куноичи, которую клан всегда хотел видеть. — Старейшины действительно приказали тебе… изменить свое поведение, да? Вызвать подозрения, чтобы все было немного более… — она отводит взгляд, усиленно моргая, — …правдоподобно, когда это произойдет? И что может бросить на тебя тень больше, чем… это? Итачи пытался игнорировать ее последние полчаса, но вынужденно наклонил голову на долю дюйма. — Да. Изуми берет его руку в свою, переплетая их пальцы. На самую короткую долю секунды призрак обычного юмора возвращается. — Таким образом, ты убьешь двух зайцев одним выстрелом. Он отстраняется от нее. — Неужели старейшины клана действительно должны поверить, что я убью тебя, из всех людей? — Огрызается парень — на самом деле огрызается, как делал это только однажды раньше — на Изуми, на следующий день после ее заявления. — Твоя логика жалка… Куноичи бросает на него уничтожающий взгляд, поджимая под себя колени в почти скромной манере. — На сегодняшней встрече они сказали мне присматривать за тобой, понимаешь? А это значит, что твои небольшие изменения в поведении не останутся незамеченными. И, — девушка слегка ухмыляется, — они знают, что, несмотря на это, мы все еще друзья. Итачи моргает, пораженный внезапной сменой темы, Изуми прислоняется к нему. — Ты вундеркинд, — тихо говорит девушка. — Вундеркинд, который, по слухам, постепенно становится неуравновешенным. Который избегает общества всех остальных, кроме своей любимой ближайшей семьи… и своей дорогой кузины Изуми. Учиха знает, к чему она клонит, и почти незаметно напрягается, но тем не менее куноичи продолжает говорить. — Представь свою реакцию, если бы ты узнал, что твой самый близкий и надежный друг продавал твои секреты старейшинам клана, — голос Изуми стал еще мягче, звуча гораздо отдаленнее. — Ты бы, наверное, сорвался. Убил в отместку… предположительно. — Она делает паузу, опустив босую ногу в быстрое течение реки Накано. — Это может быть утопление. А можно даже выдать за самоубийство. — Девушка позволила себе легкую ироничную ухмылку. — Твоя вина, конечно, никогда не будет доказана. В любом случае, ты получил бы Мангекьё, что говорит само за себя. Конечно, они заметят. Это заставило бы остальных членов клана перешептываться. И… основательно подготовься для роли, которую собираешься сыграть. Итачи закрывает глаза. Изуми говорит о самоубийстве, но иногда ему кажется, что это он хочет совершить подобное. Перестать дышать, остановить биение сердца, перестать существовать… — Твоя логика жалка, — повторяет он настолько ровным тоном, насколько может, но пальцы девушки сжимаются вокруг его пальцев. Ее логика совершенна, и они оба это знают. За несколько месяцев они прошли путь от почти легкомысленных разговоров о вещах, держась за руки и обмениваясь невинными (и не очень невинными) поцелуями на лугу, до коленопреклонения на берегу реки Накано и планирования преждевременной кончины Изуми, как будто это не более чем сюжетный ход в ужасающе гротескной пьесе. Итачи ненавидит происходящее. — Моя предсмертная записка, — однажды вечером сообщает куноичи, протягивая ему листок. Буквы написаны зеленой ручкой на бумаге, которая настолько выцвела, что почти прозрачна. Несмотря на миллионы зверств, которые он видел и совершил, Итачи практически отшатывается. — Имею в виду используй шаринган, чтобы скопировать мой почерк и набросать настоящую… В любом случае, именно это они и заподозрят. Улыбка Изуми не касается глаз, когда она кладет сложенный лист бумаги рядом с ним. Впервые за долгое время Итачи берет ее за руку. Как ни удивительно, именно он поднимает этот вопрос, как только становится очевидным, что Изуми даже не думала шутить. — Как ты это сделаешь? — Шиноби не может заставить себя посмотреть на нее. Двенадцатое октября подкрадывается все ближе и ближе. Сейчас первая неделя сентября, а Итачи уже невольно уходит в себя, сосредотачиваясь на том, чтобы провести каждый момент с матерью, отцом, маленьким Саске и, конечно же, Изуми, пока еще может. Потому что это станет невозможным, после того, как она… Парень с поразительной ясностью знает, что семья поддержит его, но они не смогут избавиться от неуловимых остатков подозрений. Ничто никогда не будет прежним. Она молчит несколько долгих мгновений. — Не знаю, — наконец признается девушка. — Я думала об этом прошлой ночью. Может быть, точки давления. Или один импульс чакры к сердцу должен сработать. Изуми достает из кармана потрепанную диаграмму точек человеческого давления. Никому из них это не нужно, но они расстилают его на земле и смотрят на нее сверху вниз. Итачи смотрит на человека, старательно нарисованного красными чернилами на бумаге, каждая смертельная точка обведена черной ручкой. Он не может представить подругу на его месте. Слишком сильно ударяя по основанию ее шеи или солнечному сплетению, надавливая на виски, прикладывая руку к груди и посылая один-единственный холодный импульс чакры прямо из его ладони в ее сердце… У них осталась ровно одна неделя. Итачи притягивает ее в свои объятия, внезапно и бесцеремонно, из-за чего она визжит и сминает карту под коленями. Это, вероятно, самая нехарактерная вещь, которую он когда-либо позволял себе. Изуми смотрит на него в замешательстве, но парень лишь немного наклоняет голову, так что его нос касается ее щеки, а длинные пряди его волос щекочут ее ухо. — Давай не будем говорить об этом, — предлагает Учиха голосом грубее, чем обычно. Прозвучало настолько близко к мольбе, что Изуми в молчаливом согласии прижимается губами к его губам. Они не говорили об этом всю прошлую неделю. Почва под их коленями влажная. В воздухе пахнет листьями, превращающимися из зеленых в золотые. Солнце только что село. Река, как обычно, бушует рядом. Все было спланировано и организовано. Изуми одета в свой обычный наряд из простой черной футболки и короткой юбки песочного цвета, а Итачи одет в униформу Анбу и красный шарф, который она купила ему так давно. Они стоят на коленях друг напротив друга, держась за руки, как будто это какая-то извращенная брачная церемония. Оба пытаются притвориться, что не впиваются друг в друга глазами, зная, что это последний раз, последняя ночь. Наконец, Изуми слегка наклоняет голову, из-за чего волосы падают на глаза. — Готов? — Тихо спрашивает она. — Нет, — бормочет Итачи в ответ. На несколько мгновений оба не уверены, что делать. Но затем, демонстрируя скорость, о которой до сих пор ходят легенды, Изуми наклоняется вперед и запускает пальцы в его волосы. Они целуются более чем отчаянно, хотя это не входило в первоначальный план. Руки Итачи слегка дрожат, когда он обнимает ее, притягивая к себе так близко, как только может. Спустя какое-то время девушка отстраняется, очень робко улыбаясь. — Время вышло из–под контроля, — говорит куноичи, прижимаясь лбом к его шее, целуя точку пульса, чтобы скрыть внезапную нервозность — иррациональную, учитывая, для чего она на самом деле была здесь. — Но… я все еще хочу… Изуми прерывается. Итачи притягивает ее обратно к себе. Они замолкают. Мир замедлился для них двоих. Снова одевшись, руки Итачи упираются в спину Изуми, пока она вдыхает и выдыхает, изо всех сил стараясь успокоиться. Шиноби на мгновение закрывает глаза, наслаждаясь ощущением того, как ее сердце бьется рядом с его, словно одно целое. Однако их сердца буквально колотятся о грудную клетку по совершенно разным причинам. — Ты сможешь это сделать? — По прошествии нескольких минут спрашивает парень. Несмотря на тщательно продуманный план и безупречную логику, он надеется, что у нее сдали нервы, после того, что они только что сделали. Изуми делает еще несколько глубоких, успокаивающих вдохов, прежде чем выпрямить спину, чтобы они смотрели друг другу в глаза. — Могу. Просто… держись за меня? Он так и делает. Никто ничего не может сказать. В конце концов, они оба говорят, и делают это в одно и то же время, что вполне уместно — пятнадцать, почти шестнадцать лет назад они произнесли свои первые слова в течение одной недели. Их история не должна была так закончиться. — Я люблю тебя, — выдыхает Изуми в ту же секунду, когда он говорит то же самое (первый раз, когда он когда-либо говорил ей это), слова приглушены ее волосами. Итачи чувствует ее улыбку на своей шее. Девушка слегка меняет позу, из-за чего он чувствует, как Изуми прикладывает руку к груди. Он видел смерть миллион раз. Учиха неподвижно закрывает глаза и чувствует оцепенение. Чувствует пульсацию чакры, которую она посылает прямо в свою грудь. Изуми вздыхает. В последний раз. Расслабляется, что слишком напоминает то время, когда она заснула в его объятиях несколько месяцев назад, еще до того, как все это началось. Непроизвольно горло Итачи сжимается. Он кладет дрожащую руку сбоку на ее шею. Ничего. Он не думал, что посттравматическое стрессовое расстройство может развиться так быстро, но уже замечает, что испытывает все симптомы. Шиноби очень осторожно укладывает Изуми на спину (она выглядит такой безмятежной; если немного наклонить голову вправо, то можно увидеть тень улыбки на ее лице). Итачи не может заставить себя сделать это, но у него нет выбора. Он сжимает руку на ее горле. Все внутри сворачивается в клубок и умоляет детским голосом, желая, чтобы все это прекратилось. Наследник клана усиливает хватку, ненавидя каждое мгновение, но необходимо убедиться, что у Изуми останутся синяки. Итачи ослабляет хватку, чувствуя отвращение к расплывчатым, едва заметным пурпурно-синим узорам, которые начинают расползаться по ее шее. Она оставила записку на своем столе дома, ее родители уехали на задание. Все почти закончилось. Итачи не плакал с тех пор, как был ребенком. И не собирается делать это сейчас. Но горло буквально горит огнем, а глаза — яростью. Мышцы словно сводит судорогой, когда он поднимает возлюбленную на руки. Это так больно, так невыносимо: держать ее, прикасаться к ней. Каждый участок его кожи, соприкасающийся с девушкой, чувствует агонию, но Учиха не хочет ее отпускать. Он знает. Он должен. Итачи падает на колени на берегу бушующей реки и отпускает Изуми. Отворачивается, секунду спустя, не в силах смотреть. Шиноби не может даже находиться в этом лесу, где они впервые разделили все. Наследник клана находит дерево, к которому можно прислониться, повернувшись спиной к реке. Впервые он потерял часть себя. До двенадцатого октября осталось чуть меньше месяца. Итачи закрывает глаза и с горечью думает, что ему следует начать привыкать к этому. Он остается вдали от дома в течение трех дней, хотя никто даже не начнет искать Изуми, пока не пройдет неделя — средняя продолжительность ее миссий. Учиха отправляется на одиночную миссию, как будто это может чему-то помочь. Итачи возвращается. Никто никогда не мог понять его полностью, но каждый заметил, что с ним что-то не так. Однажды вечером Микото убирает несколько длинных прядей волос с его лица, легонько поглаживает висок и выглядит обеспокоенной… И он вздрагивает. Неистово. Он горит. Два дня спустя отец почему-то похлопывает его по плечу. Реакция такая же. Требуется неделя, чтобы понять, что всякий раз, когда он прикасается, когда к нему прикасаются или когда он даже видит что–то подобное — он думает об Изуми. Чувствует, как она умирает в его объятиях. Вспоминает, как он обхватил руками ее слишком неподвижное горло и усилил хватку. В гостиничном номере слишком тихо, слишком холодно. Слишком пусто. Итачи находится в центре города, на многие мили вокруг нет ни одной реки, но все еще слышит шум бушующей воды, которая поглощает… Учиха встает, почти машинально заваривает чашку чая. Делает глоток, а потом понимает, что этот чай — ее любимый. Он идет в ванную и выливает его в раковину. Да, это старая рана. Это случилось пять, почти шесть лет назад, но он все еще чувствует остаточные эффекты каждый день, все еще с трудом перенося прикосновения. Изуми была его первой, последней и примерно полчаса назад — единственной. А потом появилась Сакура. Итачи смутно осознает, что вздыхает, проводя пальцами по волосам. Он до сих пор не может поверить, что перепутал их, из-за чего ненавидит себя. Подобные ошибки для него не характерны. Нукенин знает, что Изуми больше нет, но когда Сакура только что ушла, как… Это все равно что увидеть привидение. По какому–то неподходящему повороту судьбы она даже была в той же одежде, ради Ками. Итачи не в первый раз задается вопросом, почему он не заметил почти сверхъестественного физического сходства раньше — возможно, потому, что никогда не искал его. Но подсознательно, возможно, какая-то его часть осознавала это. Сколько раз он ловил себя на том, что просто смотрит на Сакуру, впитывая выразительность зеленых глаз, изучая каждый из тонких нюансов языка ее тела? До этого Итачи упорно отказывался признавать, что находит Сакуру привлекательной — отчасти просто потому, что он не испытывал подобных чувств ни к одному другому человеку со времен Изуми. Кроме того, учитывая нынешнюю ситуацию, такие отношения были бы… неуместны, и не только потому, что она на добрых пять лет моложе. Учиха хмурится, прежде чем потянуться к пакетику черничного чая и заставить себя вернуться к текущему вопросу. Чай сладкий, но он почти незаметно морщится, вспоминая реакцию Сакуры сразу после их… взаимодействия. Она ответила ему, да, но это могло быть просто из-за инстинкта, или… Саске? Мысль приходит из ниоткуда, Итачи закрывает глаза. Он не может — не позволит — себе думать об этом. Но больше всего его пугало то, что после того, как они так страстно целовались и прикасались друг к другу, после того, как девушка перестала использовать хенге и посмотрела на него своими влажными зелеными глазами, и он почувствовал, как его пальцы коснулись розовых волос, — тогда у него не было иллюзий относительно того, кто она такая. Сакура, и никто другой. На мимолетные мгновения Итачи захотелось снова наклониться ближе, захватить ее губы своими, запустить пальцы в волосы куноичи и чтобы она сделала то же самое с ним, проследить и изучить контуры стройной фигуры своими руками. Мужчина хотел, чтобы она обняла его за плечи и выдохнула его имя этим слегка смущенным и полным желания голосом… Тогда Учиха отступил, как встревоженный почти непреодолимым импульсом, так и внезапным, травмирующим напоминанием об Изуми. Даже сейчас Итачи не уверен, что пытался сказать Сакуре, но, по общему признанию, он не винит ее за то, что она ушла. Напарница, очевидно, была шокирована, потрясена до глубины души тем, что произошло. Ненависть к себе была ясно видна в зеленых глазах. Харуно не будет еще два дня, а это значит, что до тех пор у них не будет возможности предпринять какие-либо попытки примирения. Нукенин вздыхает от осознания того, что они вдвоем наконец-то добились комфортного партнерства, но теперь… все оказалось сложнее, чем можно себе представить. Итачи смотрит на чашку в руках невидящими глазами. Сакура. Коноха. Мужчина не скажет, что беспокоится о ней, за нее — он не имеет на это права. С другой стороны, как указала ирьенин, он также не имел права убивать это жалкое подобие капитана Корня ради нее. Учиха снова вздыхает, закрывает глаза и устало прислоняется головой к стене. Сейчас только полдень, но он полностью истощен эмоционально и во всем остальном. До этого Итачи был не в состоянии распознать чужеродную эмоцию, затаившуюся в глубине своего сознания, но теперь он может понять это как… замешательство. Он не чувствовал себя таким неуверенным и противоречивым с тех пор, как был подростком, непосредственно перед тем, как его вынудили покинуть Коноху. Из всех вещей, вызывающих столь неприятное чувство, это должно быть что-то столь же тривиальное, как… девушка. Сакура. Как бы то ни было, Итачи знает, что следующие два дня будут потрачены не на что иное, как на серьезные размышления. Поздно ночью Сакура не понимала, как сильно скучала по ним, пока они снова не оказались вместе. Отступница вырывается из своего минутного созерцания внезапным ударом подушки по ноге. Она приоткрывает глаз, прислонившись к подоконнику, любуясь залитой лунным светом деревней. — Ино, какого… Яманака сияет, возвращая подушку. — Ты же не думала, что я заснула, не так ли? Как будто я стала бы тратить драгоценные часы ради чего-то посредственного, вроде отдыха, в самом деле… Сакура игриво закатывает глаза. Девушка добралась до Конохи, встретила на полпути и помогла Иноичи Яманака ранее вечером. Ками, она и Ино с трудом перестали беспомощно рыдать и были вынуждены ослабить смертельные хватки вокруг ребер друг друга. Затем вместе с десятой командой они провели следующие шесть часов, сидя на кухне и непрерывно разговаривая. Их компания обменялась отрезвляющими новостями. Харуно была потрясена, увидев, насколько изможденными были ее лучшие друзья. Чоджи выглядел совершенно мрачным, часть сияющего, вездесущего света в васильковых глазах Ино потускнела, а Шикамару стал… жестче и намного измученнее. Ирьенин тихо вздыхает, осознавая, что последние девять месяцев сказались на них всех. Но это не главное — куноичи просто счастлива быть здесь. В теплой, уютной, знакомой комнате Ино, где она проводила бесчисленные часы, разговаривая с лучшей подругой, лежа на изношенном фиолетовом одеяле, небрежно брошенном поверх слишком мягкой кровати. В комнате царит уникальный аромат цветов и лака для ногтей, созданный в начале их учебы в Академии, когда Ино показывала, как лучше сочетать цвета. Потом Сакура демонстрировала свою уверенную, аккуратную руку, делая маникюр с использованием их любимого ярко-зеленого лака для ногтей. Харуно смутно осознает, что отворачивается от окна, сворачивается калачиком в ногах Ино и кладет голову на одну из подушек. — Ками, — выдыхает она, глядя на лучшую подругу, которая прижимает колени к груди и выглядит такой же задумчивой. — Я так по этому скучала. Предательские слезы выступают в уголках зеленых глаз. Яманака сразу замечает это, прежде чем наклониться и успокаивающе погладить Сакуру по спине. — Все в порядке, — бормочет она. — Мы все скучали. — Пытаясь поднять настроение, блондинка одаривает ее одной из своих фирменных улыбок. — Итак, Сакура… — Что? — Стонет ирьенин, чьи меланхолические воспоминания прерываются довольно сильным уколом дурного предчувствия. Она дружит с ней уже десять лет, так что не стоит труда догадаться о том, что будет дальше… Сакура не удивлена, Ино ухмыляется. — Только не начинай, лобастая! Ты знаешь что! Я могу понять, что ты не хочешь говорить об этом в присутствии Шики и Чоджи, и особенно моего отца; ты знаешь, каким защитником он может стать… но в любом случае, я требую подробностей об этом твоем таинственном партнере! Отступница преувеличенно вздыхает и зарывается головой в подушку. Она не собиралась упускать из виду тот факт, что путешествовала не одна. Куноичи была так подавлена и в какой-то истории случайно использовала явно компрометирующее «мы». Чоджи оказался первым, кто собрал все воедино. Безусловно, это было наименьшим злом. Он лишь широко улыбнулся и сказал, что счастлив, что у нее есть партнер. Затем, как и следовало ожидать, Сакура покраснела. Шикамару ухмыльнулся в ответ и спросил, находит ли она своего партнера красивым (она всегда была уверена, что Шикамару пытался приударить за ней), а затем Иноичи и Ино уставились на нее одинаковыми и очень пугающими взглядами. В ту секунду Харуно осознала, что позже из нее будут безжалостно выкачивать информацию. Иноичи… Как бы иррационально это ни звучало, Сакура испытала страх за благополучие Итачи. В аду нет такой ярости, как у очень, очень заботливого отца. Конечно, никто из них точно не знал, кто ее партнер. В противном случае объяснение выглядело бы примерно так: «Да, ребята, я тусовалась с Итачи Учихой — ну, знаете, старшим братом Саске? Который на пять лет старше. Самый смертоносный шиноби в истории Страны Огня, преступник S-класса и член Акацуки, которого мы все считали безумным, совершающим массовые убийства, убивающим кланы психопатом, но на самом деле он оказался не таким уж плохим? Тот, кто, насколько вам известно, мертв? Да. Вот этот." Сакура хихикает при этой мысли. Ино бросает на нее злобный взгляд. — Не хочешь поделиться, дорогая? Ладно, — она закидывает ноги на стену, вырисовывая пальцами довольно угрожающий узор, — облегчу тебе задачу. У твоего таинственного мужчины есть имя? Ирьенин лишь смотрит на подругу. Часть ее просто умирает от желания рассказать Ино обо всех маленьких странностях, которые привели к ее партнерству с Итачи, но она знает, что… ну, это просто неразумно. — Хорошо, — глубоко вздыхает Яманака, признавая поражение. — Тогда перейдем к более важным вещам. — Блондинка многозначительно приподнимает бровь. — Он горячий? Это должно было произойти. — Ино! — Сакура шипит, совершенно шокированная, и невольно вспоминает Итачи и тонкости… инцидента… который произошел между ними. — Я… — Отступница скорее умрет, чем признается в своем влечении к старшему Учихе вслух, тем более, что добрая половина ее подсознания все еще отрицает очевидное. Но, как известно, одним из общепризнанных правил дружбы является полное раскрытие информации о подобных вещах. Девушка устало вздыхает при воспоминании о том, как большие пальцы Итачи медленно описывали круги на ее бедрах, когда он так ее целовал… — Ками, Ино, ты даже не представляешь. Яманака по-волчьи ухмыляется. — Так хорош, а? Как он выглядит? Сакура не торопится отвечать, стараясь не раскрывать слишком много информации. — Высокий, — в уединении спальни Ино, где были озвучены миллионы священных секретов, она позволяет высказать свои самые глубокие размышления на эту тему. Многие из которых были с большим энтузиазмом восприняты Внутренней Сакурой, в то время как разумная Сакура отчаянно пыталась не думать, что Яманака в настоящее время находится всего в двух футах от нее — что оказалось намного сложнее, чем она когда-либо представляла. — Настолько чертовски привлекательный, что это должно быть незаконно. Длинные черные волосы, угольно-серые глаза, нужное количество мускулов, высокие скулы и ресницы, о которых можно только мечтать. Ино хихикает и притворяется, что падает в обморок. — Вау, Сакура, ты действительно умеешь выбирать. — Думаешь? — Ирьенин говорит притворно серьезно и вроде как надеется, что этого будет достаточно, чтобы удовлетворить жажду ее лучшей подруги к информации… — Сколько ему лет? — Внезапно спрашивает Ино, убирая несколько прядей волос с глаз. — Довольно трудно найти такую степень привлекательности в нашей возрастной группе… Сакура замирает, проклиная любопытство Ино. — Немного старше меня, — уклончиво отвечает девушка — в конце концов, Киба засвидетельствовал бы, что пять человеческих лет — это чуть меньше года у собак… — Повезло, — оценивающе говорит Яманака, испытующе взглянув на подругу. — Что ж, Сакура… Харуно вздрагивает от вопроса, который, как она знает, последует, но Ино упрямо продолжает. — Вы двое, эм… как-то связаны? — Нет! — Слишком быстро отвечает отступница, проклиная глупое воспоминание, которое заставляет ерзать на месте. — Мы просто… партнеры… и… друзья… Она неуверенно замолкает, и, забыв о необходимости говорить тише (в конце концов, сейчас около часа ночи), Ино визжит и снова бьет ее подушкой. — Ложь, Сакура! Ложь! Колись! Сейчас же! Сталкиваясь с гораздо худшим, ирьенин съеживается под яростным натиском — и в то же время не может не думать с сожалением, что ей так этого не хватало. Только из-за этого факта она сдается. — Заткнись, Ино! Мы целовались, довольна? Я сказала ему, что собираюсь тайком вернуться сюда. Он взбесился. Я сказала, что все равно уйду, и как только попрощалась, он взял и поцеловал меня! Он никогда не подавал мне никаких признаков того, что я ему интересна… Возможность выплеснуть разочарование, которое мучило ее с тех пор, как это случилось, почти так же приятна, как отвисшая от удивления челюсть Ино. — Это был… просто чмок? Прощальный поцелуй? Или… Сакура краснеет при воспоминании. — Это, эм, началось так. — И чем закончилось? — Не унимается Яманака, выглядя заинтересованной. — Мы вроде как целовались, — бормочет Харуно, решительно уставившись на ковер. Случившееся было бы чертовски легче рассказать, если бы Итачи, из всех людей в мире, не играл главную роль в истории. — И… касались друг друга, и все такое. За исключением того, что я немного испугалась, когда все закончилось. Он пытался мне что-то сказать, но я ушла. Сразу же. — Вау, — драматично выдыхает Ино. — Лобастая, я вынуждена сделать вывод, что он хочет тебя. Сильно. — Нет, — сразу же парирует Сакура, звуча абсолютно уверенной. — Послушай, Ино, он не… как все мы. Вообще. Тот факт, что это произошло на самом деле, абсолютно шокирующий, потому что он так не делает. — Правильный способ заставить подругу понять серьезность сложившейся ситуации внезапно приходит ей в голову. — Когда дело доходит до чего-либо, связанного с эмоциями, он хуже, чем Сай. Я не знаю, почему он… Да, но… — Сакура, — раздраженно вздыхает Ино. — Мне кажется, что он не хотел, чтобы ты уходила, потому что ты рисковала своей жизнью. И вместо того, чтобы сформулировать это в мягкой и убедительной форме, он… точно угадал, что показать тебе физически было бы лучшим способом, что убедить в его беспокойстве, искренности или чем-то еще. Отступница бросает на блондинку взгляд, который ясно говорит, что она ни в малейшей степени не убеждена. Яманака решает похлопать ее по руке. — Ты, кажется, действительно… смущена, — тихо говорит подруга. — Может быть, вам двоим стоит разобраться с этим, когда ты вернешься. По какой-то причине невинное заявление снова вызывает слезы на глазах Сакуры. Возможно, из-за упоминания о возвращении и, соответственно о том, чтобы снова покинуть Коноху. Девушка смаргивает их. — Да. Я должна. Они ложатся рядом друг с другом и снова молчат. Ирьенин обхватывает себя руками. Харуно ненавидит то, что чувствует к Итачи. Она помнит почти головокружительное ощущение его губ на своих, пробное прикосновение их языков, руки, обводящие изгибы ее тела и… Ками, она не неопытная девственница. Это не первая ее встреча с сексуальным подтекстом, но, как ни странно, несколько минут контакта, то, как он прикасался к ней, завели ее достаточно, чтобы захотеть… Сакура прогоняет подобные мысли прочь, неловко ерзая на одеялах. Куноичи не хочет думать об этом. Спустя долгое время, когда она практически заснула, послышался голос Ино, такой же сонный, как ее собственный. — Сакура? — Ммм? — Не слишком связно отвечает ирьенин, плотнее закутываясь в одеяло. Вопрос подруги застает ее врасплох. — Оставим лишнее… Он делает тебя счастливой? — Тихо спрашивает Яманака. — Тебе менее одиноко? Потому что, имею в виду, я думаю об этом каждый день — несмотря на все, что случилось, у меня все еще есть Шика и Чоджи. Я хочу, чтобы у тебя тоже кто-нибудь был. На этот раз несколько слезинок действительно впитываются в бледно-фиолетовый материал одеяла. Сакуре требуется несколько мгновений, чтобы ответить. — Да, — отвечает она едва слышно, а затем вытирает лицо тыльной стороной ладони, поворачиваясь на бок. — Он, конечно, не… не замена вам. Но да. На следующую ночь Сакура возвращается в пустой гостиничный номер, слишком пустой. Даже пахнет чересчур стерильно. Здесь слишком тихо и слишком бело. На долю секунды девушка жалеет, что ушла, потому что теперь все кажется еще более трудным. Она и Ино плакали, что вполне предсказуемо. Даже Чоджи немного расплакался. На несколько мгновений Шикамару крепко обнял подругу, бормоча то, что нужно быть осторожной и не позволять ничему слишком неприятному случиться с ней. Иноичи тайком проводил ее до границы, а там практически сбил с ног в сокрушительных объятиях. Было похоже на то, если бы она снова потеряла отца. Прямо сейчас Харуно чувствует себя онемевшей и вялой, настолько, что не может уделить больше, чем несколько мыслей Итачи, который, вероятно, готовит ужин или что-то в этом роде. Тем не менее, девушка расстегивает ботинки и заползает на кровать, растягиваясь на незнакомых покрывалах спиной к двери. Итачи достаточно отвлечен собственными мыслями, чтобы не почувствовать ее слабую сигнатуру чакры, прежде чем открыть дверь и тихо войти в комнату. Сакура — конечно, первое, что он видит, неподвижно лежит на боку, спиной к нему. Она выглядит невредимой, и дыхание покидает его тело в слабом, почти неслышном вздохе. Учиха тихо закрывает дверь и пересекает комнату, садясь на противоположный край кровати, изучая напарницу почти настороженно. Обнаженные ноги, выставленные напоказ на несколько мгновений привлекают его внимание. Осознав, что он делает, Итачи заставляет себя отвести взгляд, прежде чем резко прочистить горло. Внезапный звук вносит свой вклад в пробуждение Сакуры от легкой дремоты. Итачи бесстрастно наблюдает, как она поджимает под себя ноги, принимая сидячее положение. Куноичи, очевидно, все еще сонная, так как проводит рукой по своим спутанным волосам, а затем трет глаза. В следующее мгновение ее взгляд останавливается на партнере, и на долю секунды в нем проносится слишком знакомая эмоция, которую он уже давно не видел. Настороженность. Что-то внутри Итачи напрягается, он отводит от нее взгляд, прежде чем встать и подойти к затемненному окну. Его пальцы касаются ткани занавески, нукенин видит смутное отражение Сакуры в стеклянном окне. Выглядя все еще слегка взъерошенной со сна и пристально наблюдающей за ним. — Я прошу прощения за свою предыдущую неосмотрительность, — натянуто говорит Учиха, не отрывая взгляда от окна. — Даю тебе слово, что это никогда больше не повторится. Ирьенин пораженно моргает, и на мгновение почти встает, чтобы присоединиться к Итачи, почти говорит, что ему не нужно обещать что–то подобное, между ними все будет хорошо, если они не будут спешить… Отступница почти спрашивает его почему, но затем еще раз смотрит на напряженность в его позе, почти неуверенность в темно-серых глазах, когда он, наконец, осмелился оглянуться на нее. Не задавай мне вопросов, и я не скажу тебе неправды. Сакура не задает ему никаких вопросов. — Хорошо, — тихим голосом говорит куноичи, глядя на переплетение одеял. Итачи наклоняет голову на долю дюйма и задается вопросом, должен ли он сожалеть о том, что только что произошло. Они не разговаривают остаток ночи и, наконец, засыпают на расстоянии трех футов друг от друга.