Ты умрёшь, когда того пожелаю я...

      По городским улочкам меня водили подозрительно долго, может сами заблудились или передумали меня вести работать в таверну. Когда же меня наконец довели до нужного переулка, вручили какую-то бумажку и велели идти прямо до первой стены, постучать в дверь и отдать бумагу трактирщику. Ну я и пошла. Смешно им, да? Решили разбавить свою скучную службу, издеваясь надо мной. Вот только, на мою удачу, стены были ровные и располагались близко к друг другу. Пару раз я, конечно, запнулась, но щёлкая пальцами, я дошла до нужной двери, по моему мнению. Руки всё ещё болят.       Стучать даже не пришлось. Со скрипом дверь распахнулась, и на меня налетел пьяный мужик. Сердце сразу в пятки ушло. Толком не понимая что случилось, меня уже затащили внутрь. Это был хозяин таверны, он обругал меня на чём свет стоит.       — Вот! Вот платье. Шуруй на второй этаж, третья дверь по правой стороне. И побыстрее, сегодня много народу. Будешь развлекать! — Да вы издеваетесь?! шуруй, правда? В голове я перебирала все известные ругательства, и еле доползла до комнаты.       — Это будет невыносимо! — Со злости ударила по двери рукой, пискнув от боли, сползла по стене закрывая лицо руками, — так не издевались даже… Ах, издеваются ли трактирщик и стража? — тяжёлое дыхание сменилось пыхтением. Не могу кричать или разносить всё вокруг? Буду показывать всё своё недовольство так!       Да, особо ничего с этим сделать нельзя, так и пришлось переодеваться самой в это платье дурацкое, ещё и руки не закрывает… Перевяжу их какой-нибудь тряпкой. И глаза заодно, чтобы не доставали меня.

***

      День прошёл быстро, ноги и руки ноют от усталости, а голова тяжёлая, как чугун. Много ли я работала? Совсем нет. Но выходки пьяниц и просто наглецов пришлось терпеть молча. Трактирщик довольно хороший человек, вредный временами, но он дал мне трость и научил разливать напитки одной рукой. А сейчас мы сидим и вместе ужинаем. Первый полноценный приём пищи за долгое время и такой вкусный! Мне было забавно думать, что я тут, как дикая зверушка — толку мало, но держат в качестве украшения и даже заботятся. Не лучшее сравнение, да и жизнь — не сказка, но хоть кто-то ко мне добр. За ужином я наконец могу привести мысли в порядок. Густав — человек дела. Он много всего умеет: готовить, варить алкоголь, играть на литаврах*. А самое смешное — это слушать, как он подражает пению птиц. Хотя для меня сразу заметна такая подделка. При гостях он много ворчит на меня, и даже успел отругать за разбитую посуду. А я вот сижу и думаю: будь я зрячая, относился бы он ко мне так же?       — Поела? Ну что ты ковыряешь хлеб, это же не… — не успел он договорить и подавился хлебом сам, — Вот всё ты! Молча надо есть.       — А я то что? — удивлённо подняла на него голову, — может мне и вас так покормить, глядите и давиться не будите, — я ехидно тараторила, зная, что он не серьёзно ругает меня.       — Будешь ёрничать — отправлю мыть полы, — по грохоту кружки стало ясно, что Густав уже почти закончил трапезу, а значит и мне стоит поторопиться.       — А не боитесь, что всю грязь пропущу? — Густав ударил рукой по столу, аж посуда подпрыгнула. Вот и кончились мои хиханьки.       — Марш в комнату раз вздумала пререкаться! — Обидно, что не дал поесть ещё немного, но сама виновата. Я встала из-за стола, намеренно опрокинув кружку с водой на стол, и с лицом победителя промаршеровала в комнату, под осудительное цыканье трактирщика.       — Вот ведь вредная девка!       Сытая и уставшая, я завалилась на кровать, думая о разном. Надо завтра встать пораньше и привести себя в порядок, а то дядя будет ругать за неопрятный вид. Опять. Я быстро привыкну к этой суете. Только бы накопить денег и отправиться на поиски целителя. Кто-то из гостей сегодня говорил о чудесных местах, где сама природа исцеляет все болезни. Попасть бы туда поскорее. Так и уснула, погруженная в мечты.       Следующие дни стали испытанием: то людей столько, что сажать некуда, то стража позволяет себе лишнего, то людей совсем нет. Так и прошло около двадцати дней, в суете и суматохе я совсем забыла о том, что больше не прикладываю травы. И вот хожу по таверне без трости или ниток. Весь мой мир раньше — всё куда я могла дойти, а теперь — это несколько комнаток и порог, через который я не смела переступать. За столько дней я уже выучила баллады и пела вместе со всеми. Пока одни играли, а другие уносились в пляс, я стояла в стороне и слушала.

***

      Сегодня всё было иначе. С самого утра много народу, но тишина стояла могильная. По словам дяди, сегодня мне лучше сидеть в комнате и не высовываться. Дверь в комнату была открыта, на случай если меня позовут. Но внизу всё так же стояла тишина, словно в таверну зашла сама смерть. Так и просидела весь день на кровати, то напевая вполголоса разные песни, то ковыряла от скуки стены. И спать совсем не хотелось, и людей меньше не становилось.       Густав зашёл в комнату и сказал, что сегодня для нас всех настал момент смены власти, а это значит, что Борам Дарквилл мёртв, и теперь жизнь пойдёт другим чередом. После этого он ушёл, молча закрыв дверь. Раз такая ситуация произошла, мне не остаётся ничего, кроме как принять это и жить, как и прежде. С мыслями о правлении и власти, я заснула крепко, как никогда до этого.

***

      Время шло, сменялись сезоны, империя процветала, а все кто шёл против — сразу оказывался на плахе. Моя жизнь стала такой же неразличимой и однообразной, как и у многих, живущих здесь. Популярность нашей таверны выросла в разы, когда к нам пришли ещё девушки для работы. Одни работали как и я: подавали еду, напитки да убирались, другие обслуживали гостей в личных комнатах. Мне совсем это не нравилось, но по словам Густава — это большие и лёгкие деньги для таких красавиц. А я бесилась, что меня путают с этими блудными девицами. С одной девушкой я даже подружилась. Вильвера — девушка из обычной семьи, которой природа даровала необыкновенную красоту. Так она сама про себя говорила, а я всё удивлялась, какая же она самовлюблённая. Но она была мила ко мне и добра. Всегда помогала, даже если была уставшая и только просила помощь по мелочам, вроде принести ей обед или разбудить пораньше. В один из вечеров мы всей таверной веселились до поздней ночи, тогда Вильвера и танцевать меня потянула, и от назойливых гостей спасла. Она просто душка.       Холодное время прошло, и вот весна дошла и до нас. Подруга предложила прогуляться до площади — там сегодня много людей и все веселятся. Впервые за год я выйду в город, я не могу отказаться от такого предложения. Мы собрались, надели нежные лёгкие платья, и к полудню пошли до площади. Вильвера вела меня под руку, рассказывая разные истории: как она спасла кошку или как нашла под крышей одного из домов птичье гнездо. Она точно может заговорить любого, только я всегда считала такие истории просто отвлечением внимания и пустой болтовнёй.       — При-шли! — Радостно протянула она и подвела меня к стене, чтобы случайно не сбили, — народу-то как много! А сколько пьянчуг, их всех бы к нам, мы бы вмиг разбогатели! — И всё же она очень громкая, старается говорить спокойно, но почти всегда срывается на крик.       — В таком случае, очаруй их и поведи, как за поводья, — я скрестила руки на груди и, прищурясь, улыбалась ей.       — Стой тут, я принесу чего-нибудь перекусить, — уже на половине сказанного было слышно стук каблуков — побежала не договорив.       Я стояла и слушала, как кричит и веселится толпа впереди меня. Песни, пляски, пьяные возгласы. Середина дня, а уже напились. Наверное сегодня и правда праздник. Во всём этом шуме едва различимо было слышно крики птиц и, кажется, это были вороны. Странно, что они слетелись на площадь в такое время.       Вильвера вернулась скоро, но без еды или даже выпивки. Сказала, что всё уже разобрали, но от неё пахло алкоголем, а значит выпила всё одна, ну и ладно. Мы стояли и болтали о всякой ерунде, о работе и о том, как на улице жарко. Нас позвали танцевать, и мы охотно согласились. Пустились в пляс вместе с толпой, радуясь и громко напевая старые баллады, пока в один момент нас всех не заткнул гул трубы.       Все встали на месте, как по приказу и прокричали «Во славу Империи!», а я стояла почти не дыша. Так резко веселье сменилось неясной тревогой. Птицы начали горланить, перебивая шёпот людей и совсем было не слышно, что так старательно диктовал, наверное, стражник.       — Дорогая, что случилось? Я не слышу совсем ничего, — я наклонилась к подруге, беря её за руку и вполголоса спросила.       — Да ничего особенного. Тише, я сама пытаюсь понять, — впервые что-то так грубо звучало из её уст, и я решила просто постою молча.       Народ снова начал ликовать, пока где-то одна из птиц словно заткнула всю стаю. И вот теперь мне стало не на шутку страшно. Руки вмиг похолодели, когда я услышала голос девушки где-то вдали над толпой.       — Я всегда была предана Империи! И пусть небо будет тому свидетелем!       Одна из птиц села мне на плечо, а Вильвера велела не гнать её и стоять смирно. Девушка за толпой продолжила.       — Молю небеса, одарите чудом этих людей! Во имя Империи, во имя правды, что скользит из моих уст! — И после тишина...       Оттуда же раздался треск ломающейся кости…       — Ну как вам её чудо? Мерзкая крыса! Сдохла, как того и заслужила! — Крик мужчины заставил всех на площади взорваться радостными восклицаниями. Птица прокаркала мне под ухо и улетела. Звон в ушах стал невыносимой болью простреливать голову насквозь. Я обхватила голову руками, стараясь закрыть уши и избавиться от шума и боли, попятилась назад и, когда столкнулась с кем-то спиной, в испуге отпустила голову и распахнула глаза. По ним ударила яркая вспышка света. Вот-вот меня разорвёт от боли по всему телу. Вмиг, через толпу, на другой стороне площади я увидела плаху…Девушку… Отрубленную голову…       Всё это не было праздником — это была казнь! И первое, что я увидела в этой жизни — мёртвый человек. И все они радовались… А меня рвёт на куски от боли и отчаяния, несправедливости мира и жестокости самих людей.       Боль становилась сильнее, я повалилась на землю и на время в глазах снова потемнело. Да! Оставь меня слепой, оставь незрячей, неведающей всех бед и страданий людей! Зрение отвратительно! Люди отвратительны! Это совсем не то, как описывали мне мир сестра, матушка, отец… Я плакала и захлёбывалась слезами, боль начала отступать, от чего я стала видеть всё чётко. Да только это ещё больше навевало страх и разочарование.       И так я просидела, пока Вильвера не заметила меня и не потащила меня через толпу, прочь с площади. А я всё ревела и чесала глаза, я хотела их выцарапать, избавиться насовсем. Но подруга била меня по рукам. Я и не заметила, как мы оказались в комнате таверны. Она окатила меня водой, связала руки и ушла, заперев за собой дверь. А я всё лежала на полу и плакала от бессилия. Этот несправедливый и жестокий, отвратительный мир не заслуживает таких «даров».       Так прошло несколько дней, я не ела и не пила, в комнату никто не заходил, хотя я слышала, как по ту сторону двери топтался Густав, но не решался зайти. Я так и оставалась в уединении, с пустой головой смотря на комнату, ковыряя взглядом каждую пылинку.