名前とシャックル (Name and Shackles)

      Он бежит всегда. Постоянно. На последнем дыхании. Избитый, в ужасе, с горящими лёгкими, при смерти, из последних сил. Бежит, потому что желает жить намного сильнее кого бы то ни было. Он хочет просыпаться каждый день и засыпать каждую ночь, зная, что завтра в его жизни наступит утро. Поэтому Нил не позволяет себе останавливаться нигде, никогда, ни при каких обстоятельствах. Поэтому он не тратит время на прощание с матерью, на переговоры (три раза ха) с людьми Мясника, постоянно меняет ночлег и нигде, ни за что не светит своим лицом. Самое часто посещаемое место — аптека. Самое редкое — продуктовый. Мэри научила его выживать на сухом пайке, даже если от него тошнит, даже если нет никаких сил раскрыть руками — всё ещё есть зубы. У него нет времени на подобное. Он хочет жить — он должен выжить.       Его жизнь — одна сплошная проблема, но он сделает всё, чтобы сохранить её, чтобы встретить новый рассвет и проводить очередной закат. Даже в одиночестве. Даже с ещё одной зашитой раной. Даже с именем под ключицей, скрытое давно зажившим треугольным шрамом. Поэтому, когда встречает Эндрю, он не перестает бежать. Только теперь в его дороге есть ещё один человек, который ничем не обязан — но остается рядом. Выбирает его. Выбрал их. Выбрал вопреки именам на телах, вопреки пережитой боли, говорящей шрамами на коже, часто меняющейся краской для волос и бессонными ночами, вопреки собственным заверениям — не приближаться, не привязываться, не выбирать.       Теперь их везёт машина, в лицо бьёт ветер, а за спиной тянет косу смерть. Поэтому они не оборачиваются ни разу и упирают педаль газа до предела. Они согласны бежать до самого конца и однажды встретить его без сожалений, насладившись жизнью вдоволь (без всяких “перед смертью не надышишься” — надышатся), если каждый миг этой длинной, непредсказуемой и смертельной гонки они будут крепко держать друг друга за руку.       И момент, когда их запястья украсят имена, как вызов судьбе, вызов самой смерти, — смотри, я выбрал сам, это моя жизнь, она подвластна мне — тогда оковы, сдавливающие тело, наконец падут, и они вдохнут полной грудью, обретя свою собственную свободу.