Пьянящий вечер

Чимин старается, правда старается. Не смотреть, не вдыхать запах весны так жадно. Слушать рассказ о чем-то наверняка интересном, Юнги о неинтересном не говорит. Но Пак не может. Не выходит. Мин слишком красив. Нежно-розовая шёлковая рубашка так изящно сидит на хрупкой фигуре, открывает соблазнительный вид на тонкую шею и острые ключицы. Длинные пальцы держат бокал красного вина. И это так идёт Юнги. Он улыбается уголками губ, блестящими от рубинового алкоголя, и Чимин еле сдерживает себя, чтобы не сцеловать терпкий вкус со сладкой кожи. Глаза Мина завораживающе блестят, Пак чувствует себя моряком, попавшим в плен сирены. Серьёзно, если Юнги начнёт петь, то всё — конечная станция. Пиши пропало. У Юнги глубокий бархатный голос, нетипичный для омеги, но сладкий и манящий, завораживающий и чарующий. Чимин тщетно старается понять о чем ведется речь, и о чем говорит Юнги. Но фраза: — Нам нужно расстаться. Сразу приводит в чувство и возвращает способность здраво мыслить. Ну, как здраво. Внутри что-то обрывается, а сердце стучит так громко, что заглушает мысли. А так, да, вполне здраво. — Что? Почему? — О, есть контакт, — смеётся Юнги, чуть наклоняясь на бок, как всегда это делает во время беззаботного смеха. — Снова не слушаешь меня, как тебя ещё пробудить? Он отпивает вино и улыбается нежной улыбкой, это растапливает сердце Чимина, готового ворчать по поводу необоснованной жестокости. — Ладно, если серьёзно, о чем задумался? — Юнги с любопытством смотрит на Чимина. — Я не думал, я любовался, — Пак наслаждается румянцем, окрасившим бледную кожу щёк, за что получает несильный удар по ноге под столом. — Что? Не рождался бы таким красивым, проблем бы с этим не было. Хотя, нет, все равно были бы. Юнги закрывает красное лицо руками и стонет, не выдерживая смущения. Встречаются уже почти два года, а он до сих пор смущается, как школьник, от любого комплимента, чем тешит Пака. Чимин отнимает от его лица одну руку и целует нежно в центр ладони, смотря в глаза. — Ты не имеешь права скрывать от меня свой прелестный румянец. — Иди ты к черту, Пак Чимин, — бурчит в ответ незлобно. Чимин смеётся и возвращается к ужину, приготовленному руками Юнги. Он наслаждается нежным мясом, но в голове лишь мысли о том, как затащить омегу в кровать. В самом грязном смысле. *** К его удивлению тащить никого не пришлось. Стоило ему поцеловать Юнги в изгиб шеи, когда тот домывал посуду, как Мин развернулся и мокрыми ладонями притянул к себе альфу, сам поцеловал страстно, укусив нижнюю губу напоследок. Чимин прижимает омегу к себе ближе за талию так, чтобы податливое тело изогнулось, уперевшись ладонями в его грудь. Нервы накалены до предела, а одежда такая неудобная, такая лишняя, она буквально колет чувствительную кожу. Пак поднимает Юнги и садит его на стол, размещаясь между раздвинутых ног омеги. Целует шею, наслаждаясь запахом ландышей, опускается поцелуями вниз, расстёгивая пуговицы, подавляя желание разорвать шёлковую ткань, чтобы не мешалась. Юнги дышит рвано и подставляется под поцелуи и ласку, обвивает талию Пака худыми ногами. Чимин сражается с желанием взять омегу в кухне прямо на столе, но после последнего такого эксперимента у Юнги долго болела спина и остались царапины на нежной коже. Он не хочет, чтобы Мин потом страдал от боли, поэтому поднимает омегу на руки, подхватывая под коленями и придерживая ему спину. Юнги такой вариант полностью устраивает, и он целует, чуть покусывая кожу альфы, до которой дотягивается, обнимая того за шею. Он вдыхает запах ели и ему хочется искусать, исцеловать каждый сантиметр манящей кожи. Неожиданно в голову приходит шалость, за которую чуть не платится падением на пол. Он лижет шею, обводит языком линию челюсти и любуется мурашками. Пак с видимым облегчением опускает Мина на кровать и думает, что за такие выходки будет мстить. Он выходит из спальни стремительно и возвращается с бутылкой красного вина. Юнги смотрит на него с любопытством и желанием прибить за ожидание. Но Пак быстро это желание выгоняет, целует, опрокидывая на спину омегу, и продолжает снимать одежду, открывая, все больше и больше изящное, хрупкое тело. Он проводит кончиками пальцев по ребрам к кромке штанов, залезая одним пальцем под штаны, и наслаждается томным вздохом. Чимин снимает остатки одежды и быстро расправляется со своей. Ухмыляясь, он берет бутылку вина и льёт его на тело омеги. Завтра обязательно получит за испорченное постельное белье, но сейчас важнее не это, сейчас важнее стоны, которые стали слетать из розовых губ, когда альфа начал слизывать алкоголь с пьянящего тела. Юнги зарывается пальчиками в его волосы, чуть сжимая их у корней, выгибается, подставляясь под ласку. Его дыхание рваное, сбитое, прерываемое стонами. Такое, каким Чимин наслаждаться будет, кажется, всегда. Пока целует, лижет и кусает сладкую кожу, начинает растягивать Юнги. Тот правда недоволен таким раскладом, потому что готовился вообще-то, но говорить трудно, поэтому лишь насаживается сам на пальцы и стонет сладко, почти приторно. Он водит руками по крепким плечам и широкой спине, неосознанно оставляя неглубокие царапины. Чимин входит в него медленно, не торопясь, за что на него шикают и ногами притягивают ближе, буквально вынуждая ускориться. Юнги стонет ему на ухо, и это пускает тысячи мурашек. Омега выгибается, прикасаясь своей бледной кожей к медовой коже альфы. Ему хочется слиться, стать одним целым, и он жадно впитывает в себя любое касание, любое трение их тел. Чимин срывается с нежного плавного ритма на чуть грубый, рваный, вбивая омегу в кровать, которая оскорбленно трещит в ответ на такие действия. Альфа этого не замечает, всё, что его волнует — сладкие бархатные стоны его омеги, который выгибается дугой от наслаждения. Чимин рычит, предчувствуя оргазм, и ускоряется. Его взгляд направлен на шею Юнги, а в голове мысль, которая возникла очень не вовремя: «Почему он ещё без метки?». Они кончают одновременно, а Юнги взвизгивает от боли, прострелившей плечо и шею. Завтра Чимин будет объяснять свое животное поведение (Юнги рад, он хотел метку, но ещё ему хочется побыть капризным) и руками отстирывать постельное белье и даже кровать от капель красного вина. Сегодня он будет наслаждаться умиротворенным омегой, лежащим на его груди в тёплой воде в ванной. Завтра Юнги будет мазать кремом спину Чимина, потому что перестарался и превратил её в кровавое месиво. Пак вообще-то будет стараться сопротивляться, потому что: «Само заживёт, а твой крем щиплет», но его оборона будет сломлена одним лишь взглядом. Сегодня он будет наслаждаться ласковыми поглаживаниями по спине и бокам в тёплой воде в ванной, лёжа на груди подозрительно счастливого Чимина.