Нам не стать королями.

       В университет на занятия политологии никто не приходит в солидных костюмах (а жаль, Донхёк купил себе один, чтобы ощущать себя настоящим дипломатом). Университет в целом оказывается местом полной деградации, и первое время это кажется настолько бесполезной тратой времени, что Донхёк подумывает отчислиться, ну или хотя бы взять академ. Да, уже. Но от этой мысли его отговаривают. Сначала совесть — родители с такой гордостью отправляли его учиться в университет, он просто не может вернуться через неделю. А потом уже Доён — «и не стыдно тебе сдаваться в первые же пару дней, где твое рвение к изменениям в правительстве?». В общем-то, его снова берут на слабо.        Но некоторые лекции ему действительно начинают нравиться — где-то умно рассуждают о политике, где-то он понимает, почему просто нельзя напечатать много денег (кроме всем известной инфляции). Потом он втягивается в студенческие тусовки — и тут завертелось и покатилось, как по маслу… в самую пропасть. Первая сессия, пересдачи, стремные предложения наркоты (на которую, естественно, нет денег). Первая подработка официантом. Первая девушка, с которой встречается месяц, но бросает, понимая, что он по парням. Но нет, это еще не самое дно, туда Донхёк добирается, сближаясь с ЯнЯном.        ЯнЯн — это типичный прожигатель жизни во всех дешевых американских сериалах, тот самый персонаж, который первым умирает во время зомби-апокалипсиса, потому что слишком любопытный. Донхёк думал, что именно он — самый отпетый студент политологии, но как же сильно он ошибался и переоценивал себя. ЯнЯн становится первым другом Донхёка, наверное, тем самым другом студенческих времен, с которым творите дичь вдвоем и уже не так страшно. Все вокруг думали, что они встречаются, после случая на одной вечеринке, где они решили по пьяни поцеловаться. Идея была отпадной, а когда поползли слухи, они вообще смеялись до боли в животе, иногда даже держались за руки, чтобы этот имидж поддерживать. Но когда им предлагают стать «парой факультета», приходится прекратить этот спектакль. Тогда уж точно нужно было бы что-то делать, например, попробовать. ЯнЯн не против, это Донхёк не хочет терять друга.        Но и дно можно пробить. Это происходит, когда ЯнЯн и Донхёк узнают, что в их университет со своей лекцией едет один бизнесмен, которого оба солидарно ненавидели. — Не хочешь провести антирекламу? — ЯнЯн подсовывает в руки Донхёка лист с непонятными каракулями и хитро улыбается. — Этот подонок берет взятки, которые нам, обычным людям, даже не снились. Да и много кто в университете пострадал от этого — слышал, что через него половина дизайнерского факультета собралось. — Что за рисунки детсадовца? Это твоей сестренки? — без сарказма спрашивает Донхёк, потому что искренне не понимает. ЯнЯн только цокает, вырывая листок. — Эскиз антирекламы. Будет его портрет, а посередине надпись: «Коррупционерам страшно предлагать честное наказание», — он обводит надпись в середине красной ручкой и сразу же смотрит на Донхёка выжидающе. Ну кто кроме него поддержит эту отбитую идею. — Мне нравится. Только вместо «страшно» нужно написать «нельзя», — Донхёк жирно пишет поверх готовой надписи и гордо продолжает. — Мы не боимся. Никого.        Через какое-то время к ним начинают подходить совершенно незнакомые им студенты с вопросами об антирекламе и серьезности их намерений. И всё бы ничего, но когда остается пару дней до приезда бизнесмена, к ним подходит парень с дизайнерского и представляется как Ренджун. — Слушайте, парни, я готов сделать всё, чтобы помочь вам, — он вздыхает, складывая руки на груди и после затянувшегося молчания выпаливает: — Ваши страшные листовки просто ужасны! — Что ты сказал на счет наших листовок? — начинает закипать ЯнЯн, в моменте оказываясь слишком близко к Ренджуну. — Я нарисую вам такую, которая будет подталкивать людей к ответной реакции, — парень прикрывается своим айпадом, лишь бы скрыться от ЯнЯна, что уже дышал ему в лицо. — То есть, тебе тоже не все равно на то, что вытворяет этот человек? — удивленно переспрашивает Донхёк, понимая, что начинает какую-то кампанию с активистами или типа того. — Очень много моих однокурсников поступили на бюджет… из-за связей с этим бизнесменом, — тихо произносит Ренджун, а затем опускает планшет и горько договаривает: — А меня не взяли.        Кампания звучит слишком официально, потому что они «отпетые дипломаты». Сначала они хотят назваться именно так, но Ренджун вовремя напоминает, что еще не дошел до их отметки деградации, а потому переименовывает их в «Клуб активистов». ЯнЯн весь первый курс твердит, что это слишком скучно, но благодаря этому к ним меньше придирок со стороны деканата. А значит, меньше оснований для их отчисления.       Прием бизнесмена проходит превосходно. Везде, просто повсюду была развешана их антиреклама, а во время лекции многие студенты задавали каверзные вопросы, вроде: «Правда, что благодаря вам можно поступить на бюджет в этот университет?» или «Сколько денег в год тратится только на то, чтобы подкупать?». Университет строго наказывает их троих, грозясь отчислением, но на меньшее «отпетый клуб активистов» и не надеялся, так что, применяя все свои знания в праве, защитились. Страшно было за характеристику, но позже и этот страх совершенно исчез, правда и честь казались важнее.        Вот так Донхёк напрямую оказывается активистом. Сначала незаметно и несерьезно, чтобы было чем занять окна между парами, но потом это начинает его затягивать. Они с парнями становятся ведущим голосом недовольных студентов против несправедливости, против незаконных и вредящих народу действий. В стенах университета это не является чем-то страшным и опасным, даже поощряется. Но любая зона комфорта должна где-то прерываться, чтобы было место для роста. Донхёк понимает, что точно влип, когда оказывается на несанкционированном митинге против какой-то партии.        Первый митинг, первые побои, столкновения с миротворцами, первый условный срок. Доён не пытается его вытаскивать, когда ему дают три дня в обезьяннике, «может, приведет в чувства и уму разуму наберется?». Вообще нет, не приводит. И его работа адвоката становится нужной, когда после очередного митинга грозят годами за решеткой и полным отчисления из университета. Так и проходят первые два курса, ЯнЯн и Ренджун редко выбираются на такие митинги, но очень стараются оставаться рядом с Донхёком, даже если он болен движением. Настолько, что пропадает на неделю и объявляется в потрепанной одежде, с лозунгом на лбу и невыносимым шлейфом гари. — Я вижу, ты и не думаешь бросать, молодой активист, — присвистывает Ренджун, пытаясь стереть лозунг со лба салфеткой. — «Активист», — вздыхает ЯнЯн, смотря на жующего булочку Донхёка — проголодался, пока бегал на митинге. — Это же скучно. Революционер, вот кто он. — Тш-ш, — шикает нахмурившийся Ренджун и тут же осматривается, — совсем с ума сошел? — Что не так, принцесса? — смеется ЯнЯн. — Ты буквально сидишь рядом с бомбой замедленного действия. Мы с тобой уже заранее подписали приговор к пожизненному, связавшись с ним, — он указывает на засыпающего Донхёка и прыскает. — Вот дурак, совсем про сон забыл.        Бывало, что он не ел и не спал в переживаниях. Всё становится намного хуже, когда в народе появляются разговоры о возможном восстании. Это было начало третьего курса, Донхёк вернулся с каникул заранее настороженный, стоило пообщаться с однокурсниками — сразу понял, что не зря. В университете усиливают пропаганду Королевского правления, повышают контроль. Знают, студенты — это движущая сила. Донхёка всё это напрягает, злость в его груди разгорается пожаром недовольства и он вспоминает, зачем он вообще всё это начал. — Какая форма правления в нашей стране, напомни, ЯнЯн, — просит преподаватель, что сначала все непонимающе косятся на него — такой легкий вопрос, явно наводящий.       ЯнЯн, до этого спокойно листающий ленту Твиттера, вздрагивает и задумчиво мычит. В аудитории воцаряется смутная атмосфера всеобщего недоверия, предчувствуя предстоящее шоу, некоторые бросают свои телефоны, с интересом поглядывая в сторону ЯнЯна и профессора. Тот неспеша расхаживает из стороны в сторону, крутя в ладонях мел; одна рука за спиной, очки нелепо сползают вниз, пол скрипит все громче с каждым его шагом. Донхёк уставился на него, не поднимая голову — смотрит в упор нахмуренным взглядом и ждет последующего ответа. В душе незаметно закралась надежда: «Может, его следующие слова уж точно заставят всех выйти против». — Монархия, — отвечает ЯнЯн, посмотрев на Донхёка хмуро: «Сейчас что-то начнется». — Ограниченная, — добавляет преподаватель, прокашлявшись. — Монарх в нашей стране не участвует в законодательной деятельности… — Абсолютная, — без тени сомнения перебивает Донхёк своим громким голосом. — Не будем врать и лукавить. Парламент в законодательной деятельности существует для галочки, — ЯнЯн шипит, крепко зажмурившись: «Опять вероятность отчисления над душой». — Ли Донхёк, — прищуривается старый преподаватель, вдруг поставив мел на свой стол, и отряхивает ладони от пыли, — встань. Ты у нас уж слишком много знаешь об общественной деятельности, скажи, что ты думаешь? — Нет уж, за честное мнение меня посадят, я знаю, что вы ведете запись, — Донхёк прикусил язык и вздохнул. — Во всяком случае, на кого вы работаете? — Донхёк, заткнись, — прошептал ЯнЯн. — Это провокация.       Донхёк знает. Все сидящие в аудитории это знают, а также помнят, попади эта запись в нужные руки, Донхёка здесь не будет уже совсем скоро. А потому и смотрят с улыбкой — не им ведь отчитываться за это шоу. — На Короля, как и все здесь присутствующие, — улыбается старик, поправив очки. В аудитории все окончательно затихают и тишина эта кажется слишком комичной. Они не в фильме Андерсона, но так и хочется отдать награду профессору за его актерское мастерство — сыграл отменно, все в миг его возненавидели.        Донхёк хмурится и, схватив рюкзак с пола, тут же движется в сторону выхода из аудитории. Десятки пар глаз смотрят на него испуганно, кто-то с уважением, кто-то с непониманием. От подтекста в их разговоре воротило, Донхёк не терпел двуличие, особенно такое — лишь бы спасти свою шкуру, не задумываясь о будущем в целом. Это абсолютное безразличие к тому, что происходит — главный признак глупости и последствие пропаганды. У самой двери преподаватель останавливает его. — «Во славу Королю и его святому правлению», — кажется, его голос дрогнул. — Передайте Королю, что я не боюсь, — бросает через плечо Донхёк и выходит из аудитории, громко хлопая дверью.

2. Молодой революционер.

— Сходи в душ, я соберу твою сумку, — Доён кидает Донхёку полотенце, — Только не застрянь на час, у нас мало времени.       Первой отвечает мама, написав короткое: «Что случилось?». Стоя под холодной водой, Донхёк немного приходит в себя и начинает раздумывать над планом, что надоедливой пластинкой уже не раз проигрывался в его голове. Он знал, что воплощать его в жизни придется, только не знал, когда именно настанет этот злосчастный момент. Но вот он, стоит в душе под холодной струей воды, едва ли не плачет от чувства безысходности и больше всего хочет оказаться дома. Грудь сдавливает неимоверная тоска и, больше чем она, разрастался дикий страх за семью. Ему придется их оставить на какое-то время и наивно надеяться, что их не тронут.       Доён стучит в дверь и говорит, что пора выезжать. Ватными ногами Донхёк встает на полотенце и минуту смотрит на себя в зеркало — нагой, замерзший и напуганный. Он позволяет себе впасть в это отчаяние, выбирая осознанный траур, это будет лучше, чем впасть в истерику там, где нужно будет оставаться сильным. Смотря в зеркало, Донхёк замечает, как сильно похудел за это время на восстаниях, в этом стрессе и ночах без сна. Парень выдыхает, начиная одеваться и понимает, что надо бы написать завещание, наверное… — Я думаю, там накормят, — говорит Доён, заметив Донхёка в дверном проеме. — Во всяком случае, надо хорошо поесть, — все его разговоры давали понять, что он совсем ничего не знает про эту кафедру и есть ли она вообще. — Садись, чего встал. — Завещание напишем? — спрашивает Донхёк, а Доён только и застывает с тарелкой в руках. — Что ты завещать собирался? — перед Донхёком появляется тарелка горячего рамёна, — Свой телефон? Я заберу и похороню с тобой, не переживай.       Шутить и на эти шутки реагировать у них остались силы, немного, но все же есть, хоть никто из них и не засмеялся. Рамён быстро съедается, даже если не хочется, покидать дом так скоро — тоже. Но, стоит ему закончить, как Доён сразу же заводит машину и Донхёку остается только надеяться на пробки. Выходя из квартиры, Донхёк осматривает её застывшей, пустой, пугающе тихой. Доён наверняка не даст ей запылиться, если только не впадет в глубокую депрессию, во всяком случае Донхёк надеется на обратное. Он не думает о том, когда сможет снова вернуться, но точно запоминает, что по возвращению должен поменять обои — только сейчас замечает, какие же они у них скучные.       Они едут в Королевский двор. Оба оказаться там не планировали, хотя бы ближайший год, но вот они едут по заполненным улицам в более тихий район, пока дома не прерываются совсем. Донхёк осматривается — не пусто, но явно не сбежишь и не спрячешься. И ведь хватает дерзости об этом побеге задумываться. Вдали виднеется замок и Донхёк поникает совсем, ощущая, как скрутило от страха все внутренности. Уведомление на телефоне заставляет вздрогнуть, он вчитывается и тут же громко выдыхает: «И мы тебя» — от мамы. В тот же момент приходит сообщение от ЯнЯна: «Мы тебя вытащим.» — Ты уже сказал ЯнЯну и Ренджуну? — непонимающе косится на Доёна Донхёк. — О тебе говорит весь город, узнали и без меня, — отвечает Доён, сворачивая в сторону позолоченных, высоких ворот.       «Если выживу, то обязательно посещу свой фанатский клуб», — думает Донхёк, рассмеявшись своим мыслям. Может, это единственное, что держит его в шаге от истерики. Доён понимает и тактично молчит. Вот только Донхёку больно от этого молчания, как будто Доён уже оплакивает его, не умершего, а живого.       Но за этими воротами, что вели к Королевскому двору, оплакивали сотни. Для них уже не живую, смятую в начале, догоревшую революцию.