Восхождение к желанию

      Кто же знал, что Каэдэхара вновь повстречает того синеглазого холодного юношу, да ещё и в таком необыкновенном месте, как покинутый многими остров Сэйрай. Самурая нещадно влекло на родину, а этот, чёрт его дери, Скарамучча, появлялся на каждом шагу. Возмутительно! Их отношения… Были странными. Недосказанными и неправильными. Какая нормальная пара будет видеться раз в два месяца, да ещё и не по договорённости, а совершенно случайно? Именно. Они и не пара. Скарамучча открывался Казухе медленно и без особого, на первый взгляд, энтузиазма. Видимо, именно ради встречи с этим парнем Казуха многие годы учился читать эмоции и чувства людей по жестам и мимолётным прищурам глаз. Судьба тянула их друг к другу, как магнитом. Ей плевать было на желания самих юношей, а возможно Скарамуш именно тот, кто был преподнесён Каэдэхаре в виде постоянного спутника жизненного пути. Просто они оба были глупы и не доверяли никому, по умолчанию. Даже после стольких ночей, проведённых вместе, никто так и не решился обсудить важную тему — кто они друг другу? Почему не избегают мучительных встреч?       Сегодня Скарамуш был дёрганым, каким-то непривычно обеспокоенным. На тактичный вопрос блондина о его самочувствии, предвестник коварно улыбнулся и внезапно вытянул из складок одежд фиолетового оттенка фигурку. Сердце Бога в его бледных руках отдавало слабым свечением. — … Это шутка какая-то? — в изумлении выдыхает Каэдэхара, нарушая тишину. Этот Скарамучча действительно настолько безумен, что сбежал с Сердцем Электро Архонта и теперь скрывается здесь? — О, нет, я вполне серьёзно, — злобный смешок искажает тонкие губы предвестника, пока он легко вертит в руках аккуратно оформленную статуэтку, не страшась выронить и разбить о жёсткую гальку, омываемую ледяной водой простирающегося рядом моря. Эти штуки вообще способны деформироваться? — Хочу, чтобы она почувствовала, — каково это — жить без сердца. Казуха хотел было ответить Скарамушу, что надежды его вряд ли оправдаются, и Архонтам необязательно сердце, чтобы чувствовать и испытывать эмоции. Но он промолчал. Этот брошенный всеми ребёнок достоин упиться своей практически-идеальной-местью хотя бы раз. Каэдэхару не мучало желание мстить Райдэн Сёгун за погибшего друга, всё же, решение остановить самого бога принадлежало лишь ему самому, однако неприятное покалывание в груди напоминало Казухе о том, как сильно они похожи со Скарамуччей. Обоюдная божественная неприязнь. Неотпускающие мысли о прошлых днях. Всё это казалось таким родным, сплочающим и поистине вечным. Возможно, это и стало той точкой запуска их фактического романа. — Я не буду тебя покрывать и защищать, если она попробует вернуть пропажу, клянусь, — фыркает Казуха, когда Скарамучча прекращает любование своей новой вещицей. — Мне и не нужно чьё-то покровительство. — Оу? Ты даже не пытался просить помощи… Как жаль, думаю, если бы ты сильно старался, я бы поменял убеждения на этот счёт. Скарамучча в ответ красноречиво молчит. Взглядом изучает привычное, так нежно охраняемое самураем, хаори, скользит по крепким ногам и старой надтреснутой катане, упрятанной сейчас в ножны за ненадобностью. Именно в этот момент Каэдэхара ловит себя на мысли о поцелуе. О, какое же выражение лица будет у невинного Скарамуша, когда блондин буквально урвёт его первый поцелуй? Может стыд? Смущение? Отвращение к подобной близости? Они никогда не целовались в губы. Без обговорённости, без каких-либо других обсуждений, оба пришли к выводу, что единственная вещь, необходимая им друг от друга — это случайный перепих спустя долгие дни разлуки. Объятия и влюблённые касания губ были чужды, не практиковались вовсе. А Каэдэхара порой так хотел прижать к сердцу эту хмурую нелюбимую никем тушку! То, как сладко прототип величайшей стонал под ним в моменты близости, не оставляло самурая равнодушным. Слёзы Скарамуччи не имели смысла, ведь больно ему совершенно точно не было — Казуха ни за что на свете не причинил бы ему такую физическую боль, чтобы аж до слёз, но… Беззащитный плач пробуждал тысячи инстинктов во всём существе Каэдэхары. Скарамуччу хотелось утешать днями напролёт, называть ласково, и, чего уж таить, целовать бесконечно прекрасное, словно фарфоровое, личико. Но черту они коллективно не переступали. Казуха не понял, как именно они оба оказались возле статуи Электро Архонта, и какого дьявола Скарамучча так легко расправлялся с ремешками плотных тёмных шорт, прижимаясь спиной к серому мрамору священной постройки. Предвестник, как и обычно, был тих, сосредоточен, и лицо его горело так, будто бы каждый их случайный секс — первый опыт его интимной жизни. Самурай был вынужден скинуть аксессуары и оружие неподалёку, дабы не мешать этим Скарамушу, самозабвенно оставляющему багровые засосы по периметру молочного тела Каэдэхары. Кусается. Даже не потрудился целиком оголить торс партнёра! Неужели настолько соскучился? — Тише-тише, — Казуха старается поумерить необыкновенный пыл Скарамуччи лёгкими поглаживаниями по голове. Удивительно, что предвестник сегодня без своей позорной шляпы. От развратного вида Скарамуччи, его ледяных, но почему-то бесконечно нежных глаз, и влажных губ, в паху тянет истомой, но всё же, Казуха находит для себя минутку любования прекрасным. Скарамучча не тот, с кем стоило завязывать такие прочные узы связей, вовсе не тот. Однако, почему только рядом с ним Каэдэхара чувствует что-то кроме похоти и возбуждения, в то время, как другие партнёры не вызывают в душе никакого отклика? Казуха не хочет признать очевидное, даже лично для себя, чего уж говорить о признании в глупой любви самому виновнику урагана чувств. Скарамучча ещё сильнее краснеет от длительного зрительного контакта, что точно так же вызывает некую отзывчивость в возбуждении партнёра. До Скарамуччи, Казуха и не подозревал, что имеет странноватые фетиши, подобные влечению к чужому стыду или, например, к покусыванию ушей. А что поделать, коль предвестник был безукоризненно идеален в своей внешности, и эти маленькие красные ушки так мило выглядывали из-за густой копны тёмных волос. К тому же, подобные касания издали могли напоминать поцелуи, которых так желала романтическая натура Казухи. И которые так были не нужны Скарамучче. — Мы определённо нарушаем закон, занимаясь этим здесь, — лаконично подмечает самурай куда-то в шею, когда прокручивает пальцами мягкие розоватые соски куколки. Не похоже ни на грамм, что перед ним сейчас искусственно созданный объект. Слишком реалистично тело Скарамуша реагирует на ласки, слишком правдоподобны его скулящие хныканья, раздражённо просящие приступить к кульминации. — Мне бы очень хотелось, чтобы у чёртовой статуи были её глаза и уши. Пусть знает, где её место, — темноволосый шипит, когда левой рукой Каэдэхара ныряет ему в хакама и поглаживает большим пальцем текущий орган. — Мы с тобой опустились ниже всех дозволенностей, родной. Скарамуш поморщился, кажется, от непривычного прозвища, но не говорит ни слова против — давится внезапным стоном. Ловкие руки Каэдэхары, в мастерстве владевшие катаной и музыкальными инструментами, вытворяли что-то неземное со Скарамуччей, который уже был на пике своей чувствительности. Если бы юноши сейчас стояли, он бы точно не удержался на ватных ногах.       Прелюдия затянулась. Это был первый (и, вероятно, последний) раз, когда Каэдэхара пустил происходящее на самотёк. В прошлые разы самурай отдавал отчёт каждому своему движению, настолько щепетильно относился к чувствам Скарамуша, что даже по секундам отмерял временные промежутки, которые было позволительно уделить той или иной части тела. Не хотелось, чтобы настойчиво заботливые действия выдали странную влюблённость Каэдэхары. Но от себя не сбежишь. — У тебя мозоли на пальцах, — невпопад подмечает Скарамуш, выгибаясь телом навстречу Казухе. С ним не сравнится никакая одиночная дрочка. — Неприятно? — Забудь ты уже обо мне. Делай так, как желаешь сам, прошу, — предвестник упирается взглядом в твёрдую каменную кладку, на которой они сидели. Стало неловко. Ужасно неправильно в их случае говорить подобное, но он не мог держать это в себе. — Мне понравится всё, что доставляет удовольствие и тебе. Казуха мычит от взрыва ебучих гормонов «счастья», как назвали любовью в одной из прочитанных им книг. Разве он заслуживает подобных слов… Прелый воздух на острове душит нещадно, в какой-то момент ощущается полная потеря кислорода, но это лишь фантомная видимость. Рядом с его полураздетым телом всегда было душно и знойно. Казуха входит осторожно, бережно подхватывая Скарамуша на руки, фиксируя ладони на ягодицах и прижимая его к статуе. Держать на весу юношу было тяжело, однако, им не впервой. В сильных руках можно и расслабиться, но если безопасно, ещё не значит, что не волнительно. Предвестник стонет хрипло и впивается короткими ноготками в обнажённые широкие плечи. Позволяет проникнуть до упора и терпеливо ждёт, когда любовник начнёт двигаться внутри. Быстрый темп в такой позе установить не получается, да и не особо хочется. Трение тел и влажные шлепки, на удивление заботливого характера, медленно сводили с ума. Скарамучча тихий и нетребовательный, его скулёж щекочет шею и ключицы, в то время как сам он утыкается в Казуху носом. — Ты такой мокрый, — удивляется Каэдэхара, сопровождая слова особенно глубоким толчком в сладкое местечко внутри. Твёрдый член полностью исчезает внутри партнёра. — Властный предвестник трогал себя в моё отсутствие? — Молчи и занимайся своим делом! — Это значит «да»? — Это значит ты бесстыдник. — Зато ты краснеешь подобно спелому закатнику, — ёрничает Казуха, вызывая у Скарамуша фырканье. — Мне нравится ощущать жар твоих щёк. Я оказываю на тебя такое сильное давление? Скарамучча хнычет и злобно кусает плечо самурая, в надежде неприятной болью заткнуть этот болтливый не к месту ротик. И у него это получается. Через несколько мгновений Каэдэхара мелко лижет чужое красное ушко, покусывая мочку. Упивается своим мимолётным превосходством над фатуи и продолжает хаотично вбиваться в податливую задницу, заставляя Скарамуччу принимать себя полностью. — Я… Скоро кончу… — глаза Скарамуччи закатываются от удовольствия, но он всё ещё контролирует себя. Были бы они с Казухой ближе на психологическом уровне, наверное было бы не зазорно стонать ему на ухо и кричать в экстазе его мелодичное имя, но их связь весьма сомнительна… И это разочаровывает. — Я тоже, малыш, потерпи, — голос блондина звучит необычайно ласково. Хочется вновь позорно расплакаться от душащей влюблённости к этому невероятному свободному и печальному человеку. Но Скарамучча пообещал себе, что будет стараться не показывать слабости, чтобы не обременять самурая. — Прошу, внутрь… — Не стану, — хрипит из последних сил, едва удерживая Скарамуша на руках. Каэдэхара до сих пор придерживается правила, что кончать в партнёра — это банальное неуважение. Кто же знал, что предвестник грезит этим не первый месяц. Спорить нет желания, к тому же, разрядка совсем близко. Казуха совершает последние хаотичные толчки и выходит из Скарамуша, ставя парня на ослабшие ноги. Кончает себе в ладонь — всё же осквернять священную статую окончанием в её сторону совершенно не этично. Каэдэхара прижимает Скарамуша к груди, позволяя довести себя до конца и излиться промеж чужих ног, немного пачкая шёлковые ало-красные чулки. В последний момент Скарамучча всё же срывается на сладостный крик, потом шипит и стонет в оргазме, наваливаясь всем туловищем на Казуху. Привести себя в порядок не составляет никакого труда. Казуха привык к их спонтанным занятиям сексом, поэтому приберёг для обоих некоторое количество сухих салфеток, позаимствованных с корабля Бэй Доу. Распихать их в карманы и улизнуть с каюты было легче лёгкого. Юноши в основном молчали, ослабленные и подавленные грядущей разлукой. Так или иначе, после их встреч следуют длительные расставания, во время которых, кажется, будто они вовсе не нужны друг другу. На самом же деле ни Казухе, ни Скарамучче не хватало смелости быть всецело искренними, находясь рядом. Разочаровать возлюбленного своей глупой настоящей привязанностью не хотелось. — Ну… Пока? Скарамучча уже стоит поодаль, поправляя рукава странно обшитого хаори. Глаза не выражают ничего, но Казуха наблюдает в них колючее одиночество. Ну вот куда он сейчас пойдёт? Где будет прятаться с несчастным Сердцем Бога и разбитыми вдребезги чувствами? Казуха долго не решается сказать это вслух и в конце концов ломается под тяжёлым нефритовым взглядом. — Иди со мной. Переночуем на корабле. — Что…? — Приглашаю тебя пойти со мной, не ломайся. Каэдэхара удивлялся собственной настойчивости. Главное, что она сделала своё дело и уже через полчаса юноши взбирались на корму корабля, держась за руки для равновесия. А может просто-напросто из-за сильного желания быть ближе. Бэй Доу на корабле сегодняшним вечером не наблюдалось, так что Казуха без вопросов провёл предвестника в каюту, ставшую ему вторым домом, с тех времён, как на него был объявлен розыск. Подготовка ко сну проходит молчаливо и лениво, но у обоих юношей было, что сказать. Доходит до того, что Скарамучча соглашается переодеться в спальную лёгкую одежду, выданную Казухой. — Выйди, не смотри, — шипит Скарамучча, когда самурай будто бы влюблённо смотрит на него из-под ресниц, сидя на мягком футоне. — Я изучил твоё тело лучше, чем ты сам, что я там не видел? — Шуруй отсюда, быстро! — юноша нервничает. Каэдэхара качает головой и покидает помещение на некоторое время, позволяя темноволосому переодеться. Через минуты две с внутренней стороны слышатся виноватые постукивания. Казуха улыбается почему-то. Никогда ещё ему не было настолько уютно и хорошо. Даже навязчивые мысли не лезли в голову. Скарамучча выглядел просто очаровательно в тёмных корабельных одеждах. Хрупкое телосложение, раздражённый взгляд и брови, сведённые вместе домиком, грели израненное сердце самурая даже лучше пейзажей родных просторов и свежего летнего воздуха. Алые глаза встречаются с синим перламутром и на мгновение Казуха думает, что либо утонет в нём, либо наконец сморозит несусветную глупость. — Каэдэхара, я.. — Тш-ш… Можно я скажу? Ну что ж, легче всё рассказать сразу и быстро. Даже если предвестник отошьёт его, любая правда лучше утаек и недосказанностей. — Знаешь. Каждую нашу встречу я метался между «порвать все наши связи навсегда» и «стать ближе». И каждый раз я выбирал второе, но… — Казуха прерывает зрительный контакт, жмурит глаза, смущается как дитя. Неловко. — Я… Вслепую самурай припадает к искусанным губам напротив. Невинный поцелуй выходит нежней и интимней их самого лучшего секса. Скарамуш мычит обескураженно, но не останавливает тёплые ладони, приятным ветерком вдруг огибающие линии его тела сквозь ткань. — Мне так хотелось дарить тебе… Любовь? Не только удовлетворение в половой связи, а именно любовь, — голос Казухи понижается до горячего шёпота. Скарамучча губами ловит каждое драгоценное слово. — Я не уверен, что она нужна тебе от такого человека, как я. — Значит, ты самый глупый человек, которого я только встречал, — делает вывод Скарамучча, пытается перевести в шутку эйфорию от фактического признания. Неужели, всё это время чувства были взаимны? Звучит невероятно. Предвестник встаёт на мысочки и тянет на себя самурая, целуясь по-настоящему.