golden cage for you, baby

израненная сверху донизу я теряю силы, мои стоны стихают подними меня ввысь или заставь кричать теряю способность видеть свет и коченею пойманная в ловушку времени отпусти меня или позволь умереть уложи меня или позволь исчезнуть

       Месяц. Или меньше? Неделя? Синяков и ран на коже слишком много. Но Минджи никогда на щадила – за одну ночь болел каждый участок тела. Время в стенах красной комнаты с чёрными простынями пропадает. Юхён живёт от прихода Минджи, от ударов плетью, от грубых поцелуев – до касаний сухими ладонями по бёдрам и мокрого шёпота на ухо. Цепи на тонких запястьях мешают двигаться по комнате. Минджи разрешает выйти за порог только вечером или в выходные, когда отпускает всю прислугу. Два этажа, высокие окна, в них Юхён видит бесконечный горизонт и безлюдные дороги, чистые сверкающие белизной столы, начищенные мраморные полы, искусственные цветы и всегда свежие фрукты. Запах чистого деревенского воздуха и хлорки. Запах хлорки в комнате с красными стенами сильнее всего. Когда Минджи заканчивает, а Юхён едва живая, в полусознательном состоянии, её уносят в другую комнату – и полы вымывают от крови, меняют постельное бельё, приносят новую одежду. Потом Юхён возвращают обратно – Минджи приносит её на руках, шепчет насмешкой на ухо, какая её малышка лёгкая и милая во сне. Кладёт на мягкую постель. Перед падением в сон Юхён всегда чувствует на макушке поцелуй. Они у Минджи контрастом ласковые. От шевеления ноют порезы, на боку крепнет синяк. Может, больше месяца. Кажется, Юхён выучила про Минджи каждый жест. С точностью до секунды знает, когда она вернётся, шумно откроет дверь в комнату, зайдёт цоком высоких шпилек и позовёт: – Малышка. У Юхён загнанно колотится в груди сердце. Она отводит взгляд и жмётся спиной подальше, звеня тяжёлыми цепями на ногах. На руках кожа слишком истерзалась. Минджи сжалилась и скрепила на лодыжках. Минджи подходит ближе размеренно, медленно, пыткой и тянет длинную руку вперёд. – У тебя плохое настроение сегодня? – Минд- – Неверно, – Минджи грозно цокает языком. Юхён вздрагивает, тут же исправляясь: – Нет, мамочка, настроение не плохое. – Тогда подползи, – на губах Минджи, ярко-красных, такая довольная, хищная улыбка, острые черты лица в красном освещении пугающие, а глаза кажутся тьмой, которую Юхён видит последние… сколько? Юхён слушается. Ползёт. Рука Минджи вытянута вперёд – аккуратный маникюр, тонкие фаланги, золотые кольца. Юхён прикладывается щекой к её ладони, но боится поднять взгляд без разрешения. Кожа Минджи прохладная после улицы. Наверное, сейчас осень. Значит, больше месяца. Юхён попала сюда в начале лета. Студенческая стажировка, президент крупной компании, с первой встречи подарившая обворожительную улыбку, приглашение на свидание, смущённые щёки, волнующееся сердце. Дорогая машина, сиденья обтянутые кожей. Особняк за городом. Тёмная комната. Связанные руки, задушенный вскрик, страх и сверкающие алым наслаждением глаза. Долгое заточение. Уже осень. Как долго она здесь пробудет?        Она не хочет уходить.        – Чем занималась сегодня? – Минджи гладит кончиком пальца пухлую губу, надавливая, пробуя пальцами. Юхён млеет под касаниями. Едва вздёргивает голову. Белая рубашка Минджи расстёгнута на две пуговицы, обнажает кромку кружева. Ключицы. Красивое украшение на шее. – Читала, – отвечает Юхён. – К какому автору приступила? – К Вирджинии Вулф. Как мамочка и советовала. – Очень хорошо, – Минджи одобрительно кивает. – Ты не голодна? – Совсем нет. Обед был сытным. – Прекрасно. Минджи убирает руку от лица, отходит. Снимает пиджак. Юхён исподтишка следит: чёрная ткань неспешно сходит с плеч, Минджи откладывает пиджак на спинку стула, закатывает рукава, держит на губах полуулыбку, взгляд спокойный и предвкушающий. Юхён поднимает голову слишком высоко. Минджи кидает резкий взгляд через плечо и ловит с поличным. – Любопытная, – звонко протягивает Минджи, у Юхён выступает холодный пот. – Прости меня, мамочка. – Нет, что ты. Её шаги мягкие, но громкие цоком каблуков. Юхён сглатывает. Синяк на шее призрачно начинает ныть. – Можешь посмотреть на меня. Юхён робко поднимает голову. Её глаза сощуренные и влажные. Губы дрожат. Минджи улыбается, проводит ладонью по лбу. И заносит руку, со всей силы ударяя по лицу. Юхён сдавленно охает, сцепляя до скрипа зубы, только бы не захныкать громче. – Не расстраивай меня, малышка. – Не буду. Прости меня. – Вот и отлично, – улыбка возвращается на губы. Рука возвращается на лицо, поглаживая красный отпечаток. – Будешь послушной и начнёшь чувствовать только удовольствие. – Хорошо. Минджи уходит к тумбочке, набирает код от сейфа, выуживая ключ. – Наверное, цепи тебя утомили. – Совсем нет. – Но ногам нужно отдохнуть, – Минджи присаживается у кровати, Юхён свешивает ноги, и Минджи тут же прижимается к голени виском. – Они у тебя очень красивые. Она целует фиолетовый синяк под коленкой, снимая цепь. Та с громким звоном падает на чёрный кафель. Юхён наблюдает за Минджи сверху, сжимая в ладонях простынь, и силится не застонать раньше времени. Минджи ласково целует от лодыжки до бедра. Последний поцелуй долгий, громкий, влажный, после него на бедре остаётся засос. На него Минджи смотрит с искренней радостью, и Юхён хочет попросить поставить отметки везде – но ей не было велено говорить. Тем более указывать, что делать. – Ложись, – Минджи толкает Юхён в грудь. Юхён покорно укладывается, осторожно двигаясь к изголовью кровати. Простыни нельзя так рано мять. Минджи ненавидит беспорядок. Юхён с замиранием наблюдает, как Минджи из той же тумбочки достаёт игрушки: вибратор, зажимы для сосков, плети, кляп, повязку, но останавливается на красной верёвке. Из одежды на Юхён тонкое белое нижнее бельё и прозрачная серебряная накидка. Минджи говорит, что Юхён идёт светлое. Бледная кожа Юхён, блондинистые волосы, изредка надетые голубые линзы. Минджи говорит, что Юхён даже выглядит – светом. Ярким и солнечным. Для Минджи развлечение вынуждать свет тухнуть. И разжигать. Юхён приучена терпеть. – Эта верёвка не так сильно натирает, – делится Минджи, подходя к кровати и присаживаясь с краю. – Поэтому подержать тебя связанной можно подольше. У Юхён болезненно сворачивается что-то в животе. Страх, смешанный с трепетом. – Но сначала. Иди сюда, – Минджи призывно хлопает по своим коленям. Юхён отрывается от кровати, ползёт поближе, и ловко, замедленно усаживается на чужие обтянутые тканью строгих брюк колени, неосторожно впериваясь в Минджи прямым взглядом. С её губ тут же испуганно слетает: – Прости, мамочка. Минджи улыбается – почти нежно. – Что ты. Я хочу, чтобы ты сейчас на меня смотрела. Можешь коснуться меня. Юхён кивает, не дышит, задыхается и нерешительно кладёт ладонь на узкие, закрытые рубашкой плечи. Узловатые, длинные пальцы сжимают ткань – очень слабо, потому что двигать руками больно. Минджи одобрительно усмехается. От Минджи пахнет, как обычно, до одурения приятно. Юхён бесстыдно втягивает носом воздух, зачарованно пялясь на красные губы. На её коленях удобно. Юхён любит, когда Минджи позволяет садиться так. И любит, какие ласки следуют дальше. Минджи опускает холодные руки на бёдра, сжимает, сильно, больно, с чувством, кончиками пальцев впиваясь в кожу так, что ногти оставляют следы, а пальцы тусклые синяки. Юхён молчит, но покрывается мурашками. У Минджи голодный взгляд направлен прямо на шею. – Наклонись. Юхён наклоняется. Вблизи чувствует запах косметики. – И поцелуй меня. Она раскрывает губы, вжимаясь в другие, кончиком языка слизывая горькую помаду. Минджи тихонько выдыхает, поднимаясь от бёдер до талии, прослеживая ногтем каждое ребро. Юхён целует очень невинно и трепетно, боязливо, касается сухо, часто, не углубляет и каждый раз прерывисто вбирает носом воздух, не делая полноценный вздох. У Минджи прохладные и мягкие губы. У Юхён нечаянно покусанные, и она боится, что Минджи заметит. Минджи замечает. Хмурит брови, Юхён готовится к новому удару. Или что похуже. Но знает, что заслужила. Ей нельзя себе вредить. Оставлять следы дозволено только Минджи. – Что такое сегодня тебя нервировало? – Минджи хватает пальцами подбородок, грубо оттягивая нижнюю губу, сжав двумя пальцами. – Я… я зачиталась. – Выкину те книги. Я же- – Знаю. Помню. Прости, мамочка. Острая боль пронзает бок. Минджи намеренно сильно вцепилась в нежную кожу. – Не смей перебивать меня. Юхён отрывисто кивает, горло сдавливает комком слёз. Она разозлила Минджи. Когда она злится – боли получается намного больше, чем Юхён может вытерпеть. В подтверждении этому следует кусачий поцелуй. Минджи впивается в губы Юхён, нещадно кусает, ухмыляется, почувствовав её дрожь, и прокусывает до крови. Мажет большим пальцем по выступившей капле, размазывая по юхёнову лицу. Отстраняется и любуется. Юхён на её коленях, возвышается, такая тонкая и худощавая, напуганная, кошмарно красивая с острыми скулами и красными губами с подбородком. Смотрит просяще. – Попроси меня, – разрешает Минджи. Юхён подаётся вперёд, руки Минджи на теле заставляют огонь пульсировать внизу живота. – Можешь ещё раз меня поцеловать? На этот раз укусов меньше, но влажно и громко, в тишине чёрной комнаты звук их поцелуя оглушающе громкий, и Юхён не смущается, а чувствует разрешение, поэтому льнёт ближе, открывает рот для чужого языка и – горячо полустонет в поцелуй. На удивление Минджи не злится, а наслаждается, и хвалит, чмокнув в уголок рта: – Малышка, ты очень вкусная. Руки скользят выше, Юхён выгибается вслед движению, ощущая мокрые поцелуи на ключицах. Она откидывает голову, подставляет острую линию челюсти, куда Минджи ежесекундно кусает – зверино, вгрызаясь, оставив след зубов. Юхён несдержанно хнычет, и Минджи заводится сильнее. Пальцы забираются под полупрозрачную накидку, нащупывая прорезающий всю спину толстый шрам. Юхён от касания вздрагивает, красная и возбуждённая, и за свою реакцию получает подарок: поцелуй в плечо, отпечаток красных губ на ткани. Минджи долго водит по шраму ладонью. Единственный, который Минджи оставила на Юхён. Другие раны недостаточно серьёзны, чтобы оставить последствия. Но тот. Тот как напоминание. Урок. Чтобы Юхён больше не пыталась сбежать. Кровь после того случая убирали полдня. – Теперь ложись, – вдоволь наигравшись с юхёновыми губами, Минджи приказывает вернуться на кровать. Юхён слезает, уже чуть неловко, её всю трясет, и ложится, но не может расслабиться. Верёвка в руках Минджи немного нервирует. Последний раз, когда её связывали – было стыдно и страшно. До паники. – Разденешься для меня? – Минджи стоит около кровати, властно смотрит сверху вниз, и Юхён, конечно, кивает, привстаёт, медленно, как любит Минджи, принимается снимать одежду. Минджи редко раздевается сама. Только когда хочет, чтобы Юхён её удовлетворила. И Юхён искренне ждёт этих случаев – Минджи только в эти моменты настолько близкая, только в эти моменты Юхён может касаться её везде и слушать сладкие стоны. И после получать благодарность. Но чаще всего Юхён всегда под Минджи и в её власти. Накидка быстро слетает. Обнажает худое, красивое тело, которое Минджи зовёт искусством, множество ярких и тусклых синяков, засосов, следов от плети, и от всей картинки у Минджи светятся глаза, а руки потряхивает. – Боже, малышка, ты невероятно прекрасна. От её похвалы у Юхён каждый раз краснеют уши. Когда Юхён обнажена, Минджи приказывает лечь и забирается сверху. Она не садится на бёдра, возвышается, и Юхён смотрит на неё широко распахнутыми глазами, удерживая безудержное желание поцеловать. Минджи приматывает руки Юхён к изголовью кровати, туго, намеренно болезненно, и спускает верёвки вниз по телу, умело обвязывает грудь, Юхён тот час ощущает это возбуждающее давление и начинает ёрзать. Минджи обвязывает бёдра, между ног – и уже тут Юхён слышимо хнычет, зажмурив глаза, пока Минджи довольно ухмыляется, заканчивая на лодыжках. Юхён крепко связанна на кровати без шанса пошевелиться. Минджи любуется ею с минуту, невесомо проводя линии по коже. – Как тебе? – она сидит сбоку и внимательно следит за эмоциями Юхён. Юхён очень мокро и жарко, недостаточно, давит в самых чувствительных местах, и эта привычная боль кажется приятной. Ощутимый взгляд Минджи ухудшает. Юхён никак не свыкнется с тем, как Минджи любит смотреть. Иногда она заставляла Юхён удовлетворять саму себя и смотрела, храня равнодушное выражение лица. И сейчас Юхён изнывает от странных ощущений и не имеет ни единого шанса пожаловаться, попросить избавить от мук. – Мне… – хрипло выдыхает Юхён, – хорошо. – Неужели, – хмыкает Минджи и сжимает пальцами сосок, выбивая из Юхён задушенный всхлип. – Что я говорила насчёт вранья? – Мне правда хорошо. Просто… немного… – Так и задумано, малышка. Минджи нависает над лицом Юхён, жарко дышит, и оставляет долгий поцелуй на приоткрытых губах. Юхён не нарочно тянется следом за ещё одним, когда Минджи отстраняется, и за самовольство получает удар по груди. Напряжённые нервные окончания горят, и от удара Юхён громко стонет. – О-ох. А что если я оставлю тебя в таком положении на час? Юхён хнычет: – Мамочка, нет, умоляю. – Мне кажется, чудесная идея. Юхён слышит, как Минджи поднялась с кровати и отошла, и её разрывает, потому что просить больше нельзя, иначе Минджи разозлится, но и остаться так – Юхён не может. Выдержку Юхён Минджи проверяла всего три раза. Один – оставила внутри вибратор и ушла на важное совещание, и Юхён нельзя было что-то с собой делать, нужно было ждать, второй – накачала какими-то таблетками и запретила касаться, наблюдая, как Юхён, потеряв достоинство, жалобно умоляет её трахнуть, и третий – не давала кончить, только игралась. Привыкнуть к боли намного проще, чем привыкнуть к такому. Юхён безмолвно закидывает голову, мелко дёргается, от каждого движения чувствуя, как верёвки впиваются сильнее, натягиваются, давят, и она ощущает себя настолько беспомощной и жалкой, что совершенно теряет инстинкт самосохранения. Она начинает дергаться, безумно и сильно, старается оторвать веревки от изголовья кровати, встать, сделать что-то, и кипятком ошпарившая боль въедается у каждого завязанного узла. Юхён начинает плакать: редкие слёзы копятся в уголках глаз, падая на чёрные простыни. Она извивается как дождевой препарированный червь, делая только хуже. И застывает только тогда, когда по всей комнате проносится холодное и угрожающее: – Юхён! – Мамочка… – дрожаще шепчет Юхён и ничего не видит из-за застилающей влажной пелены. Слышит, как Минджи садится – почти падает – рядом, как она тяжело и взволнованно дышит, а потом чувствует, как тугие узлы развязываются, пропадают, оставляя после себя чудовищную боль и прикосновения мягких рук. Освободившись от оков Юхён лежит, не шелохнувшись, и тихонько плачет, стыдясь открыть глаз и посмотреть на Минджи. Ей так страшно. Она испортила Минджи игру и за такое… За такое завтра она может не проснуться. – Малышка… – Юхён слышит негромкий шёпот у уха и теряется сильнее. У Минджи совсем не злой голос; какой-то совсем новый. Юхён не слышала такой раньше. – Не делай так больше, – продолжает шептать Минджи, поглаживая её по лицу. – Давай, иди сюда. Поднимись. Юхён поднимается, не чувствуя своё тело, жмурится от боли, следует за теплом минджиных рук и безвольно – нечаянно – падает ей на плечо, испугавшись. У неё кружится голова. Минджи медленно гладит по спине и сжимает рукой её запястья. Легонько целует внутреннюю часть, где сильнее всего жжёт. Минджи с ней ласкова. Юхён поддаётся в настоящие рыдания от непонимания происходящего. – Всё, всё. Тихо. Успокойся. Ничего страшного. Всё пройдёт. На плече у Минджи очень удобно и безопасно. Юхён тычется носом как щенок, ведётся на её нежность, поддаётся, доверяет. У Минджи перепады настроения – и она может быть, как сейчас. Когда она такая, Юхён пользуется. Закутывается в её объятия, упивается каждым поцелуем по кровавым следам от веревки. – Не делай так больше, поняла? – Минджи прижимается губами к уху, в волосах оставляя поцелуй. Юхён кивает. – Прости… – Успокоилась? – Да. Минджи отстраняет Юхён за плечи, и открыв глаза – она видит на лице Минджи что-то странное. Это похоже на заботу. И испуг. Юхён оторопело моргает и не знает, как ей реагировать. – Ты сильно содрала себе кожу, – говорит Минджи и смотрит вниз, на бёдра, покрытые кровью. – Я не хотела… – Так сильно испугалась? – Угу. Минджи гулко вздыхает, Юхён снова готовится к удару. Но вместо него Минджи целует в губы. Целует в подбородок, шею, наклоняя Юхён назад, целует в ключицы, грудь, рёбра, живот, слизывает языком кровь, всасывает окрашенную красным кожу. Юхён трясётся от кошмарно неприятной щиплющей боли, но когда Минджи целует так, сползает ниже, оказываясь внизу, Юхён забывает про всё. С Минджи происходит что-то странное. И Юхён умоляет всех и сразу, чтобы это не заканчивалось. Минджи, полностью одетая, на высоких каблуках, склоняется над Юхён, пачкает свою идеально белую рубашку её кровью и пачкает своё лицо ею же, чтобы потом найти губами губы Юхён и жадно поцеловать, впервые целуя с оттенком медленного наслаждения, а не ради боли или развлечений. И у Юхён, также впервые, вырывается совершенно искреннее, когда пальцы Минджи давят по свежим ранам, собирая кровь, и проскальзывают между ног: – Мамочка, я люблю тебя. Минджи судорожно выдыхает в её рот и впервые даёт Юхён наслаждение собственными пальцами без тысячи игрушек. На чёрных простынях не видны следы крови. Но видны на бледной юхёновой коже: Минджи слизывает каждую каплю, тепло целует запястья, вены, живот, подолгу оставляет губы на внутренней стороне бедра, и Юхён стонет отчаянно громко, захлёбываясь металлическим привкусом на языке. – Ты заслужила, – шепчет Минджи, когда поднимается к лицу, и Юхён так невыносимо хорошо, когда Минджи внутри, когда её мягкие пальцы проникают глубже, собирая всю влагу. И Юхён чувствует, как готова вытерпеть миллион пыток, цепей по ночам на ногах, тугие верёвки, плети, наручники, пробки, наркотики и потерянность во времени, лишь бы Минджи ещё хоть раз, на секунду, была такой, как сейчас, когда покрывает грудь Юхён скорыми поцелуями и дарит скорый, яркий оргазм, не причиняя боли. Вытерпеть всё, лишь бы Минджи вновь легла рядом и с улыбкой прошептала нежно на ухо: – Малышка. Я так счастлива, что ты принадлежишь мне.