P is for Peter. P is for Pain.

На улице льет, как из ведра. Слышен смех и визг девчонок, еле успевших добежать до Старбакса. Дверь открывается со звуком колокольчика, выпуская тепло. Паучий слух продолжает улавливать разговор через толстое стекло, но, на самом деле, это неважно. Питер восседает высоко в небе, повторяя позу сидящей рядом на каменном балконе горгульи. Он пытается отвлекаться, как говорят ему Стив и Мэй. Но от того, что он отвлекается, воспоминания все время ждут за спиной, кидаясь, вцепляясь в кожу в самый ответственный момент, вырывая с мясом все живое, что было в Питере, заставляя захлебываться в боли. Те дни кажутся ненастоящими, засвеченными на летней пленке, желтыми, песочными и растворяющимися на солнце. Уэйд был смесью всего, что не хотелось бы пережить даже однажды, но так хочется пережить снова. Он слышал от Тони, что Уэйд вернулся. И что то, что с ним сделали — это что-то очень плохое. Он слышал, что Уэйда пытали. Что его мозг разломился на две части. Слышал, что он стал безжалостнее. Свирепее. Хуже всех плохих парней, которых довелось повидать Питеру. Конечно, Питер так этого не оставил. Он выслеживал Уэйда, но тот стал тенью. Кровавым следом на дороге, горой изуродованных тел, криками родных, прижимавших к себе безголовых трупов и криками о помощи. Питер забирался к нему в квартиру, видя там только завонявшийся мусор, слой пыли и капли дождя на полу из открытого окна. Тони не давал ему координат. Что-то в его взгляде говорило, что Питер зря ищет Уэйда. Что, даже если он найдет Дэдпула, то Уэйд давным-давно мертв. Но Питер не собирается сдаваться. Никогда не имел такой тупой привычки. Он скользит взглядом по кофейне, когда паучье чутье срабатывает, и он слышит, как револьвер снимается с предохранителя. Этот звук вызывает тошноту от волнения. Они не виделись год. Год. Питеру требуется время, чтобы развернуться. Он привычным движением заламывает руку Уэйду, и почти успевает прижаться щекой к груди, когда в челюсть прилетает удар такой силы, что ноги отрываются от земли, и он падает на колени, мгновенно получая коленом в нос. Кровь брызгает на маску изнутри, рука дергается, чтобы защититься, но еще один удар прилетает в плечо, ломая ключицу. — Хватит! — Питер кричит, и на секунду Уэйд замирает, и Питер успевает дернуться, позволить Пауку рулить здесь. Он оплетает Уэйда паутиной так крепко, как самого плохого парня в истории. — Ты мне нос сломал, — Питер гнусавит и вправляет нос, стягивая маску. Уэйд вздыхает, склонив к нему голову. — А кто у нас тут такой сладкий? — Питер тянет руку к его маске и приподнимает ее край. Его руки застывают, и в глазах читается испуг. Ужас застревает в горле, и он рывком срывает маску до конца. Кровь хлыщет из носа, и Питер молится, чтобы это было неправдой. — Малыш, ты же понимаешь, что мне придется прострелить тебе бошку, потому что ты увидел мое лицо? — лениво спрашивает Уэйд, дернувшись в паутине. — Уэйд, — Питер хрипит, подходит снова, почти касаясь лица. Вернее, того, что от него осталось.  — Что? Что за «Уэйд»? — зеленые глаза — все, что не поменялось на лице. Все остальное будто бросили в блендер и потом попытались прилепить обратно. Кожа была сплошным шрамом и язвами, сочившимися кровью и гноем. Питер прижимает руку ко рту, потому что боится закричать. Он чувствует горячие, кипящие слезы, и не может вдохнуть. — Да брось, конфетка! Могу вернуть маску, и мы забудем все, что было! Не такой уж я и жуткий! — голос Уэйда где-то далеко, потому что кровь слишком громко шумит в ушах. Питер пытается хотя бы вдохнуть, но у него нихуя не получается. Он падает на колени, зажимая уши руками и скулит. Живот скручивает, и его практически рвет от того, насколько это больно. — Конфетка, ты там переживаешь подростковую драму? — Уэйд склоняет голову, безволосую, покрытую тихим ужасом, и Питер начинает дышать чаще. — Пожалуйста, скажи, что ты помнишь, — Питер встает, шатаясь. Горло сдавливает от отчаяния, и он дышит с хрипом. — Пожалуйста. — Помню? Малыш, я живу одним днем, но для тебя… — Уэйд тянет было руку, но лишь дергает паутину. — Заткнись! — Питер рычит, отворачиваясь и начиная ходить туда-сюда по крыше. Внутри все закипает, руки горят желанием убить всех, кто сделал это. — Ты сам сказал рассказать, конфетка, — Уэйд пожимает плечами. — Ты помнишь… — Питер подходит к нему и тошнота снова подкатывает к горлу. Боль несправедливости жжет горло и глаза. — Меня? Если бы он начал искать раньше. Если бы они собрали Мстителей, чтобы найти Уэйда, этого бы не было. — Детка, такую попку я бы не забыл никогда в жизни. Если бы мы виделись раньше, — Уэйд дергается, разрезая паутину и приземляясь перед Питером. В его руке пистолет, и он прижимает его к виску Питера. Холод металла ощущается, как очищение. — Что говоришь, Красный? Мы его знаем? Нет, быть не может! У меня шикарная память! Что значит «не помню своего имени», Синий? Мое имя Дэдпул, — Уэйд смеется, отмахиваясь, и Питер заглядывает ему за спину. Они на крыше вдвоем. Здесь никого больше нет. — О, прости, малыш. Это мои друзья. Красный и Синий. Ты их не видишь, потому что они у меня в голове, глупыш, — Уэйд стучит дулом себе по виску. — Они забавные, но иногда жутко грубые! Питер смотрит на свои руки, стоя на коленях. Слезы все-таки капают вниз, но их почти не видно из-за дождя. Костюм Питера пропитался полностью и теперь Красный выглядит кровавым, а Синий — почти черным. Питер чувствует лишь боль.