Дела постельные

Иногда они засыпали вместе, и тогда Кучики окружали его со всех сторон. Рукия всегда спала справа, клала голову на плечо, тихонько дышала в шею, летучие черные прядки щекотались и лезли в лицо, хорошо ещё тайчо на ночь подвязывал волосы шнурком, иначе Ренджи бы умер, как пить дать, очень престижно закончить свои дни в таком высоком обществе, благодать. Бьякуя спал, соответственно, слева, отвернувшись от них и прижавшись к Ренджи спиной, больше никак ему, интроверту несчастному, не спалось. Он вечно мёрз, мёрз и страдал, так что приходилось заматывать это суровое начальство в одеяло, которое от всеобщей возни норовило ускользнуть. Друг к другу сиятельная аристократия особенно не прикасалась: в своей голове они были друг для друга не более как брат и сестра. Просто любили оба одного человека — уж по этому вопросу у них была полная солидарность. А он любил их обоих, куда тут денешься. * Иногда Бьякуя оставлял их и шёл отдыхать к себе, писать, пить чай и смотреть в сад, засыпать в тишине и спокойствии. Тогда наступало время их особенных, только для двоих ритуалов, что-то осталось ещё с детства, что-то придумалось потом. Они и не прочь были почувствовать себя детьми в отсутствие строгого орлиного взора, возились и хихикали, целовались, как подростки, подолгу говорили. Рукия очень боялась щекотки и смешно и рвано выдыхала, когда он дотрагивался до неё, фыркала и тут же льнула к нему снова, такая податливая и ласковая, как кошка, знакомая до последней чёрточки, до последнего движения. * Иногда, напротив, Рукии хотелось побыть наедине с собой. Она кланялась нии-сама, уходила к себе. Там были книги, там был плюшевый заяц чуть не в половину её размером, Ренджи притащил с грунта когда-то, решительно вторг в чинную атмосферу поместья, вот это наглость была, конечно. Заяц был нелепый и смотрелся потрясающе чужеродно, но как бы и менос с ним со всем, главное, Рукия любила всю эту ушастую братию и опять же как в детстве висла на нём, радуясь подарку. При близких людях она ещё оставляла свою выдержанность, поддавалась эмоциям. Тайчо — тот совсем этого не мог, только в постели становился наконец откровенным, ведя ли, отдаваясь — какая разница. Когда они оставались вдвоём, Ренджи сам собирал ему волосы, причёсывал дорогущим костяным гребнем, целовал сзади в шею. Поначалу они ещё осторожничали, щадили друг друга — потом обвыклись, притёрлись, выучили друг друга, все уязвимые и нежные места, и стало совсем хорошо. * Иногда Ренджи спал один, но это уже неинтересно.